Религиозно-мифологические представления и этнонимия тюрко-монгольских народов Центральной Азии и Саяно-Алтая

    В этнической истории Евразии, Центральной Азии и сопредельных субрегионов (Южная Сибирь, Дальний Восток) можно наблюдать тенденцию постепенной или сравнительно быстрой, иногда «внезапной», трансформации или полной замены этнонимов (терминов, обозначающих этническую и политическую общность) на политонимы и наоборот. Характерный пример трансформации первого типа – превращение политонима «монголы-татары», обозначавшего военно-политические объединения этнических общностей монгольского и тюркского происхождения, в этнонимы «монголы» и «татары», которые сейчас обозначают различные этносы.

    Яркий пример эволюции второго типа – перенос названия Кыргызского каганата на современных кыргызов, представляющих собой только одно из этнических ответвлений, создавших древне-хакасское государство, тогда как другое современное подразделение, проживающее на исторической родине древних кыргызов (среднее течение Енисея), сохранило наименование «хакасы». Наряду с указанными выше в исторической памяти последнего этноса сохранились и другие самоназвания, отражающие различные этапы его этно- и культурогенеза и обозначающие этнокультурные общности разного уровня: «хоорай», «хонгорай», «хаас», «сагай» и т.д.

    Другой пример – политонимы «табангут» и «сонгол» постепенно превратились в наименования соответствующих бурятских родоплеменных подразделений. А сам современный политоним «Бурятия», по одной из версий, восходит к названию одного из этнических подразделений – «борут», которое, в свою очередь, генетически связано с тотемным предком многих тюркских и монгольских народов – «бёрю» («волк»: бору-тув.). Однако существует и другая версия, что этноним «бурят» произошел от названия «авар» с древнеевразийской корневой основой «бар», что менее вероятно, т.к. последняя более явно связана с этнонимами «бараан», «парс», «баргут» (общие древние формы – «байкара» и «байерхуу»).

    Не исключено так же, что на формирование современного политонима- этнонима «бурят» повлияло тюркское наименование еще одного тотемного божества–предка «буура» («лось»), которое и явилось, скорее всего, основной для Саяно-Алтайского этнонима «бурут», который, в свою очередь, был перенесен русскими казаками не только на тюркоязычных бурутов этнографической Бурятии, но и на монголоязычных потомков древних куррыкан и урянхайцев Циркумбайкалии.

    Интересно, что довольно часто в Центральной Азии наблюдаются сочетание обоих типов трансформации. Так, полиноним «монгол», введенный Чингисханом, первоначально был этнонимом какого-то сравнительно небольшого родового объединения (кит. мэн-ва, мэн-у; тув. монгуш), причем общий корень прослеживается в имени одного из его прародителей Моголюй, который, кстати, считается тюрком по этническому происхождению. Ввиду этого вполне закономерной является эволюция мифического прародителя всех тюркских народов Тура в название суперэтноса «тюрки» (кит. ту-цзюэ, бур.-монг. туураг), а также геополитическое понятие «Туран», в этноним «турки» и т.д.

    Иногда подобные трансформации объясняются тем фактом, что этноним был навязан силой (например, болгарами, покорившими славян). При этом происходил перенос этнического наименования на совершенно другой этнокультурный и даже антропологический («расовый») субстрат. Иногда, первоначальный носитель этнонима был уничтожен его врагами (такими, как авары), но передал свое имя другому народу. Обычно в качестве такого примера приводят «канувших в Лету», «исчезнувших столь же внезапно, как и проявившихся», гуннов в Европе или тех же «монголоязычных» татар, якобы полностью уничтоженных Чингисханом. При этом исчезновение в исторических анналах какого-то этнонима(или политонима) часто связывают с физическим истреблением или полной ассимиляцией определенного этноса, либо большей или меньшей утратой им своей этнокультурной идентичности.

    Логика рассуждения здесь такова: Жужаньский каганат, например, был уничтожен; политонимы и этнонимы исчезли, стало быть, уничтожен и этнос. Такого рода построения как бы подтверждают теорию Льва Николаевича Гумилева о том, что «этносы могут возникать и исчезать». Не подвергая сомнению основную концепцию выдающегося ученого, хотелось бы, во-первых, заметить, что этническая консолидация не может быть результатом случайного стечения обстоятельств, обусловленного, прежде всего «комплиментарностью» каких-то этно-социальных групп (собралась-де шайка разбойников и создала каганат, или царство, или империю).

Самое же главное – этносы, по нашему глубокому убеждению, не исчезают совсем, не «умирают», а только меняют внешнюю форму своего существования и в том или ином виде упорно сохраняют свой первоначальный этноним, причем передача этнонима другому народу не случайна, а связана с тем, что его прежний носитель сыграл важную роль в этногенезе «нового» народа, став государствообразующим элементом и в созданном им этнополитическом объединении. При разрушении же этого объединения лидерство, естественно, переходит к другому этническому элементу, который превращает свой этноним в общий для всего объединения политоним. Вместе с тем, старые этнонимы-политонимы, несколько видоизменившись или полностью сохранив свою форму, как бы отходят на задний план, но в благоприятных условиях снова «всплывают на поверхность», актуализируясь вновь.

    Следует также отметить, что в основе как этнонимов, так и политонимов (если иметь в виду корневую праоснову этнокультурных и политических терминов), чаще всего лежат эпонимы, т.е. имена культурных героев, мифических предков, богов и божеств, почитавшихся как основатели тех или иных родо-племенных объединений. Поэтому для выявления этимологии этих терминов этнической и политической культуры важное значение имеют этногонические мифы, в которых говорится о происхождении рода или племени от того или иного божественного предка (эпонима).

    З.К. Габуев отмечает, что до сих пор этимология большинства племенных названий древних кочевников достаточно гипотетична. Таковыми являются почти все этнонимы: «скиф», «сак», «массагет», «сармат», «тюрк» и т.д. (Габуев, 2002,с.5). Не вдаваясь в подробный анализ этимологии подобных этнонимов, автор пишет: «Отметим только, что сами принципы этнонимообразования у древних народов Азии лишь в самой незначительной мере были предметом исследования этнографов и востоковедов. Подойти к разгадке некоторых из них нам помогут данные этногонических преданий» (там же).

    В связи с этим особый интерес вызывают архаические истоки этнонима «татар», связанного, прежде всего, с этнонимом-политонимом «тюрк» через корневую основу «тур» («тор», «тар»), от которой произошло множество терминов религиозной и политической культуры в Евразии: имена божеств - Тор (скан.), Торум (манси), Тора, Туран и т.д.; военный титул – тархан. Это корнеслово вошло также и в имя прародителя как скифов, так и монголов – Таргитай, а форма «хор» // «гор» вошла в имена многих солнечных божеств Евразии. Все эти эпонимы, безусловно, связаны с древними египтянами (Ранние царства, 3 тыс. до н.э.); Хор - скорпион, Хор - змей, Хор – сом, Гор – солнечный бог. Интересно, что рыба сом (то же самое, что и налим) является тотемным предком бурятского племени эхиритов, издревле проживающего вокруг озера Байкал. В этнониме э-хир-ит тоже прослеживается корневая основа «хор», а этнонимы кераит и хертек, вероятно связаны со священной птицей индоариев Гаруда (монг. Хан-Херети), или вороном (монг. «херээ»).

То же самое можно сказать о хори -бурятах, тотемным предком которых была птица-лебедь (хун-шубуун). Казалось бы, птица и рыба – совершенно разные живые существа, олицетворяющие различные стихии – воздух и воду. Но противоречия не будет, если вспомнить, что на стелах египетских фараонов знак Хора-сокола помещался в маленький квадрат, окруженный большим квадратом. По низу меньшего квадрата изображалась крепостная стена, а над ней – имя скорпиона, змеи, или сома.

    Интересно, что у монголов и бурят одним из наиболее почитаемых божеств был «белый кречет» (саган шонхор), который изображался на боевых знаменах царского рода Чингисхана - Борджигин, вышедшего некогда из Саяно-Алтая и тесно связанного с древнейшими аристократическими родами Тувы. Так, одним из самых древних родов Тувы, да и всей Центральной Азии, в том числе и Саяно-Алтая, является род Ховалыг, согласно генеалогическим преданиям связанный с мифологической прародительницей всех тюрков и монголов Гоа-марал (тув. Хоо-Марал) и праматерью рода Чингисхана – Алан-Хоо («Пестрая Маралица»). Знаменитый кыргызский писатель Чингиз Айтматов приводил древнейший тотемистический миф о том, как Мать-Оленуха вывела предков современных кыргызов с берегов реки Энесай к озеру Иссык-Куль на Тяньшане, где они спаслись от жестоких междуусобных войн, бушевавших на берегах Енисея.

    Сам по себе род кыргыз тоже является одним из древнейших аристократических тувинских родов (а не только «древнехакасским царским родом», как утверждает В.Я. Бутанаев), название которого также восходит к именам тотемных предков: первая часть имени – «Хор» (от Хор-Мазд или Ахура Мазда, тув. Курбусту – верховный Бог национальной религии «Ак-Чаяан»), самая архаическая форма которой тоже означает «олень» или «горный козел» (ср. бур.-монг. «гуран», «гуроо», «курун»), а более поздняя – «бык» («укэр», «ухер»). Вторая часть этнонима – Огуз, т.е. первопредок тюрков-огузов – Огуз-хан. Таким образом, имело место соединение двух этнонимов, причем этот союз сложился именно на территории Тувы, поскольку часть хоров имеет тибетское происхождение, т.е. пришла вместе с гуннами с юга, а огузы, по-видимому, имеют чисто Саяно-Алтайское происхождение, т.е. восходят к древнейшему тувинскому племени азов, которое испокон веков проживало по соседству с племенем чиков (т.е. саков). Вместе с тем, следует иметь в виду, что ещё в догуннскую эпоху предки тюрко-монголов и скифо-арийские племена (индоскифы) из горно-таёжной зоны Юго-Западной Сибири совершали массовые миграции в южном, юго-западном и юго-восточном направлении начиная с середины III тысячелетия до н.э.

    Союз хоров с азами, которые издревле также находились в союзе с тоба (ср. «тубас» от «тоба» + «аз»), в свою очередь, породил еще одну экзогамную брачную пару «хоро-тумат», которая находилась в верховьях Енисея вплоть до появления здесь мифического первопредка Чингисхана - Борте-Чино («Серый волк»), якобы прикочевавшего из Тибета и взявшего здесь в жены «госпожу Марал из рода Хова» (см.: Мерген-Гегэн «Алтан Тобчи»), от которого и происходит также современный тувинский род ховалыг. Вместе с тем, само корнеслово «хова» в названии рода ховалыг, явно указывающее на этнические связи этого рода с «оленным» родом племени хор, мифологически более непосредственно связано с «лебединым» родом Куу (варианты: «куба», «хобый», кыпчак), от которого происходят тувинские куулары, предки казахов кипчаки и др. Кстати, парное этническое наименование «хори-тумат» фиксируется в этом районе и в гораздо более позднюю эпоху в «Тайной истории монголов», когда речь заходит о походе старшего сына Чингис-Хана – Джочи в Туву, где он покорил племена ойратов, бурятов, хори-туматов и др.

Вот как описывается появление Борте-Чино в «Алтан Тобчи» Мерген-Гегэна (18в.): «… сын Неба Борте-Чино, бежавший от смуты чиновников, по благословлению [Неба] прибыл в бэдскую землю (от Бедий-Тайга, название местности в Тоджинском кожууне; слово «бедий», «бедик» букв. означает «высокий», в данном случае «высокогорье», «Тайга» - Н.А.). В ту пору умер Кедуйин, нойон рода дза (древнее название тувинцев-тоджинцев; от «тас» - «олень», «лось»), живущего на горе Бурхан-Халдун, расположенного на берегу Байгал мурэна. Его беременная жена Марал-хатун, из рода гова (т.е. хова), встретила (Бортэ-Чино) и отдала (ему) предпочтение как потомку небесного Ибегелту-хана и сделала его Владетелем дома. С этим согласилось племя бэдское (т.е. тоджинцы - Н.А.) и возвело его в достоинство эдзэна. Башата, сын той княгини от первого мужа, стал (родоначальником) рода тайджиут. На 29-м году (жизни) Бортэ чино у него родился сын Батачи-хан. Это было во втором году Чжэнь Юаня (правления) Дэ Цзуна танской династии в лето «красного тигра» (Балданжапов, 1970, с.137).

«Бэдская земля», часто упоминаемая в монгольских летописях в сочетании с «чатской землей», однозначно указывает на высокогорную часть Саяно-Алтая, поскольку, во-первых, связано с названием Бедик-Тайга, которое часто встречается в Туве и, собственно говоря, означает «горная тайга», во-вторых, может быть связано также с китайским этногеографическим понятием «бэй-ди», которым в китайских хрониках обозначались «северные варвары» вообще и племена группы теле, проживавшие в Горном Алтае и Туве, - в особенности. Что касается названия «чатская земля», то оно означало высокогорную тундру, где растет ягель («оленная травка» - тув. чаат) и чаще всего применялось именно по отношению к Восточной Туве и вообще к восточной части Транс-Саянии, включая Прихубсугулье и Западную Бурятию, где жили тувинские сояны (бур-монг. сойот), иргиты, хойху-уйгуры и уйгур-урянхи и др.

    Таким образом, в монгольской мифологии Бортэ-Чино считался первопредком царского рода Борджигин, который, как мы считаем, первоначально тоже возник в Саяно-Алтае в результате соединения рода волков-борутов (ср. тюркский род Ашина) с древнейшим тувинским племенем чиков-саков («олени»), а также тоджинских аков и колов, которые тоже были связаны с чиками (ср. хем-чик – речные чики), о чем, собственно, и говорится в этих генеалогических легендах. Именно эти народы, называвшиеся в китайской историографии «горные жуны» и «северные варвары - ди» (бэй-ди), получили в поздней монгольской (а затем и русской) историографии название «бетунцы», которое П.Б.Коновалов переводит как «наши» (от бур.-монг. бэди – «мы»), что представляется явным недоразумением, поскольку первоначально этот этноним (точнее, этногеографическое понятие) подразумевал скифо-ариев Саяно-Алтая, а затем их тюркоязычных потомков, представителей теле-уйгурской группы, хотя восточные скифы и теле-уйгуры, бесспорно играли важную роль в этногенезе бурят и монголов.

    Согласно монгольской летописи «Тайная история монголов», известной в русском переводе как «Сокровенное сказание» (13 в.), Бортэ-Чино со своей женой Гоа-Марал переплыл море Тенгиз и стал кочевать около горы Бурхан-Халдун. В их именах нашли отражение древнейшие тотемы племен Центральной Азии – волк и олень (лань). «Сокровенное сказание» также называет Бортэ-Чино, «родившимся по соизволению Дереге-тенгри» («Верховного Неба»), а летописец 18 в. Мерген-Гегэн – «Сыном Неба» (таким образом, совмещаются представления о тотемическом и «небесном» происхождении родоплеменных групп). В «Сборнике летописей» Рашид-ад-дина (14 в.) Бортэ-Чино – один из вождей монгольских племен, вышедших из урочища Эргунэ-кун.

Согласно этой версии, одним из потомков Бортэ-Чино и Гоа-Марал (т.е. тув. Хоо-Марал, Хова-Марал) был Добун-Баян, женой которого, якобы, стала Алан-Хоо (бур.-монг. Алан-Гоа, Алан-Гуа), которая и была реальной прародительницей Чингис-Хана. При этом отмечалось, что сама она происходила из племени куралас (т.е. принадлежала к родо-племенному объединению хоров-урянхайцев). Последнее обстоятельство подтверждается в «Тайной истории» (§ 8) именем её отца – хори-туматского Хорилартай-Мергена, родоначальника отдельного родового подразделения хориларов, а про его дочь Алан-Хоо говорится, что она родилась в местности Арыг-Узун. Однако здесь в качестве мужа фигурирует Добу-Мерген, у которого был старший брат Дава-Сохор. Оба имени указывают на связи хоров-урянхайцев с тобасцами; к тому же сочетание хори-тумат свидетельствует, на наш взгляд, о том, что названия «тоба» и «тумат» этимологически родственны, а под первым вариантом имени мужа Алан-Хоо (Добун-Баян) подразумевается также экзогамная пара племён тоба и баятов (т.е. муюнов).

Причиной первоначального переселения Бортэ-Чино в Эргунэ-кун летописец 17 в. Лубсан Данзан называет его конфликт со старшими братьями (ср. скифский миф о Колоксае и его братьях). По «Алтан тобчи» Мерген-Гегэна, Бортэ-Чино пришел в Бэдын газар (bed-un yaiar), т.е. в Бэдскую землю, непосредственно из владений тибетского царя и здесь он нашел себе жену по имени Марал из рода Хова. В сущности, такая же версия представлена в памятнике тибетской историографии 18 в. Хамбо Ешей-Бальчжора «Пагсам-Чжонсан»: Младший сын, названный по монгольски Борта-Зэба, взяв жену из Конпо по имени Гуа-Марал, прибыл в страну Монголию. Достигнув горы Бурхан-Халдун, на берегу «воды» Бегал, он открыто поведал местным людям о том, из какого рода-племени происходит, из какой страны прибыл и об обстоятельствах своего прихода. Все племена, называемые бета, возвысили его в качестве начальника, устроили ему большую ставку-резиденцию и прославили как Бортэ-Чино (Пубаев, 1974, с.90).

    Таким образом, у Мергена-Гегэна имя Гоа-Марал переосмысливается, она оказывается «госпожой Марал из рода Хова», которая осталась беременной после смерти мужа – вождя племени, обитавшего около горы Бурхан-Халдун. Бортэ-Чино женится на ней и таким образом занимает пустующее место владыки. Так к мотивам тотемического и «небесного» происхождения Бортэ-Чино подключается мотив приглашения на царство или занятия трона посредством женитьбы. В летописях 17-18 вв. монгольский генеалогический миф увязывается с буддийской квазиисторической родословной индийских и тибетских царей: Бортэ-Чино оказывается младшим сыном одного из семи мифических тибетских «престольных государей», а именно – «златопрестольного» кагана.

Упомянутое выше «море Тенгиз» может быть рекой Тес-Хем (древне-монгольская форма – «Тенгис-Хем») и озером Убса-Нур, которое тоже в древности называлось монголами Тенгис-далай («Небесное море»). В таком случае предки Чингис-Хана не «переплывали» оз. Байкал (в то время это было невозможно; к тому же само название Байкал является поздней бурят-монгольской формой от более ранней тюркской формы Бай-Холь), а просто пересекли небольшую речку Тес-Хем на юге Тувы. Что касается местности Конпо, то это может быть, во-первых, Кунгуртук, во-вторых, общее название страны Хунгорай // Хонгорай // Хоорай // Конгурэй; в-третьих, тувинский вариант названия прародины монголов Чингис-Хана (т.е. Эргунэ-Кун) – это Эртенги-Хун («Утреннее Солнце», по Байыр-оолу М.С.). В одной из версий говорится также, что двигаясь из Тибета они «пересекли страну Кум», под которой, видимо, подразумеваются песчаные пустыни, лежащие между тибетскими провинциями Кам и Амдо и Южной Тувой.

     Поэтому в данном случае упоминание тибетских царей не является искусственной натяжкой, а указывает на общность происхождения (или, по крайней мере, общие этнические корни) древних тувинцев, тибетцев и монголов. Древнейшим связующим элементом как раз и могли быть хоры и тоба, которые в 4-5 вв. вместе захватили Северный Китай (династия Тоба-Вэй), а затем вместе же бежали в Тибет, спасаясь от резни, развязанной коренными ханьцами. Часть их ушла на свою первую историческую родину, т.е. на прародину – «народа хоров» (хоорай, хонгорай) или, иначе, «Великий Урянхай» («Да-ур»), территория которого простиралась от бассейна Енисея до Даурии (Забайкалье).

    Об этногенетических связях «тува-урянхайцев», называвшихся также «танну-тувинцами» и «танну-урянхайцами», с племенами тоба, а также с тибетскими хорами и тангутами, свидетельствует то, что у «восточных» тувинцев (т.е. тоджинцев), живущих у озера Хубсугул, бытовал другой фонетический вариант самоназвания «тува» – «туха», который сохранился и использовался до настоящего времени и используется в современной Монголии одинаково с названиями «цаатан» (букв. «оленные»), «урянх», «уйгур» и др. Монгольский ученый Сухбаатор Г. убедительно доказал, что все эти фонетические варианты (тува, туха, тофа, туфа, тефа, цифа и др.) одного и того же этнонима, встречающиеся в китайских хрониках, связаны с крупным родо-племенным объединением тоба, создавшем на севере Китая империю Тоба-Вэй (386-534 гг.). В свою очередь, племя тоба было этнически связано с протомонголами сяньбийцами и восточными урянхайцами (улохоу), которые проживали недалеко друг от друга на Большом Хингане, в верховьях Амура и Забайкалье («Даурия» - буквально означает «Великий Урянхай»).

    При этом, если сяньби были преимущественно монголоязычными, то часть восточных урянхайцев и тоба была тюркоязычной, особенно та часть, которая проживала западнее основной массы, т.е. на территории Бурятии, Монголии и в Северо-Западном Китае (верховья Хуанхэ), а также в Восточном Туркестане, где они вплотную контактировали с тибетоязычными туфанями и тангутами (кяны, цяны древнекитайских хроник). Кроме восточных (т.е. «сяньбийских») тоба были западные, «дансянские» (т.е. тангутские) тоба, которые возглавили в эпоху Тан наиболее могущественный союз тангутских племен (дансян, данчан, дан). Предки тангутов – дансяны входили в объединения многочисленных тибетоязычных племен (кит. кян, цян), издревле заселявших территории вдоль р. Хуанхэ, в среднем и верхнем течении, и кукунорские степи, Амдо, а также восточную часть современной провинции Ганьсу и западную часть провинции Сычуань. В начале нашей эры под давлением древних китайцев они постепенно распространились на юг до современной Бирмы (см.: Малявкин).

    По языку принадлежавшие к тибето-бирманской семье, дансяны были непосредственными предками тангутов, но также имели этнокультурные связи с сяньбийскими тобасцами. В 4-5 вв. из многочисленных цянских племен, откочевавших в горные районы Амдо под натиском сяньбийцев, которые основали государство Тогон, выделились два племени – данчан и дансян, с которыми была связана история тангутского народа. Данчан – одно из цянских племен, известных по китайским источникам с глубокой древности. Данчаны занимали обширное пространство в верховьях Хуанхэ, а также вокруг оз. Кукунор. В начале IV в. район Кукунора был завоеван сяньбийцами, создавшими здесь государство Тогон, которое называлось в китайских источниках также «государство Хэнань» (букв. «Государство, находящееся к югу от реки»).

    Объясняя происхождение этого названия, китайские источники сообщают, что вождь сяньбийского племени муюн (баяты) по имени Туюйхунь (м.б. Тугухун, т.е. Тугю-хун?) в результате раздела племени, вызванного враждой с братом Гулоганем (м.б. монг. «гулген» - «щенок»), был вынужден откочевать на запад и поселиться в долине р. Чишуй, находившейся к юго-западу от Лянчжоу; его земли находились к югу от реки, поэтому и появилось название «Хэнань» (Малявкин, 1989, с233). В 7 в. царство тогонов было покорено тибетцами, и потомки воинственных кочевников превратились в «рабов и слуг тибетских царей, особенно из клана Гаров» (Чагдуров, 1993, с. 188).

    Именно в этой среде ранних тюрко-монголов («туранцев»), как пишет С.Ш. Чагдуров, и родился героический эпос «Гэсэр», повествующий о совместной борьбе племен тоба, муюнов (баятов), тогонов и их союзников тангутов за свою независимость – сначала против китайцев, а затем тибетцев. Сведения об этом имеются в китайских и тибетских летописях, а также в послесловии к Нартанскому изданию «Ганджура», где сообщается о драматических событиях 8-9 вв. «В этих летописях упоминается Гэсэр-хан, предводитель народа тугу (дугу). Это вождь потомков либо тюркоязычных тукюэ (т.е. тугю // тукю - Н.А.), либо монголоязычных тугу (тогонов, тугухуней). А может быть, и тех и других, вместе взятых (Чагдуров, 1993, с. 189). В послесловии к «Ганджуру» говорится прямо: «Дугу Гэсэр стал рабом Тибета» (см.: Бичурин, 1833, с. 228; Дамдинсурэн, 1957, с. 213; Кычанов, 1964, с. 6-7; Дугаров, 1985, с. 119-122).

    Как считает С.Ш.Чагдуров, в Гэсэриаде под именем Дава (Даваци, Давачи) скрывается не что иное, как этноним Тоба, а под словом «добуун», перед которым Абай-Гэсэр совершает «воскурение», означает священный родовой курган, который «освящен» древними письменами (т.е. древне-тюркской руникой) на камнях (Чагдуров, 1993, с.219). По мнению Г. Сухбаатара, термин «доб» в глубокой древности был именем тотема (ср. якутск. «топа» - «олень»); от этого же имени произошел и этноним тоба. Он пишет: «А.Будберг связывает слово Тоба с монгольскими словами «даваа, давах», что совпадает и с моими предположениями (Сухбаатар, 1971, с.87).

    В тибето-сяньбийском (цяны и сяньби), а точнее – тангуто-тобасском синтезе вместе с самими тоба (как восточными тюрко- и монголоязычными, так и тибетоязычными «дансянскими») непосредственно участие приняли также родственные тобасцам племена тугухуней (тогоны) и муюнов (мужуны-баяты). По мнению некоторых авторов, из сяньбийских тоба, откочевавших с юга к оз.Байкал в I в. до н.э., часть попала вместе с тогонами (тугухунями), в район Кукунора (Грум-Гржимайло, 1926, с. 164; Гумилев, 1974, с 41). Вместе с тем, существовали, видимо, и более ранние этнические связи между тоба «сяньбийскими» (т.е. тюрко-монгольскими) и «дансянскими» (см. Малявкин, 1989; Кычанов, 1961, 1968). А под тибетскими «хорами», видимо, нужно понимать не только кукунорских монголов, но и аристократический род Гар, проникший в Тибет еще с индо-скифами, в том числе с родом сакья, от которого произошел род Будды Шакьямуни.

    В раннее Средневековье род «дансянских» тоба (называемый также «Дом Тоба»), создавший мощное объединение тангутских племен, возглавил борьбу за создание собственного независимого государства. Могущество Дома Тоба росло постепенно, ему удалось объединить почти все тангутские племена в крупный и жизнеспособный союз и в конечном итоге создать Тангутское государство (Малявкин; Кычанов). Впоследствии под давлением собственно тибетцев, называвшихся в китайских хрониках «туфань», «си-фань», «си-чан» (совр. «си-цзан» - Тибет), а также тюрков-тугю (т.е. тукю), часть «дансянских» тоба (вместе с тогонами и муюнами, ушедшими в район оз. Кукунор в эпоху Сяньби) передвинулась далеко на север и северо-восток, т.е. в Монгольский Алтай и северо-западную Монголию, где они и были зафиксированы в танских хрониках под названием «дубо». В этой связи, кстати, необходимо отметить, что первый иероглиф в обозначении этого этнонима имеет также чтение «доу», что ближе к этнониму тоба и к именам легендарных предков монголов Чингисхана – Добу-Мерген (Добун-Баян) и его брат Дава-Сохор (ср. «дубо»→ «тоба» → «табгач»).

Важное значение понятия «хор» в национальной религии тюрко-монгольских народов Саяно-Алтая и Центральной Азии, создавших кочевническую туранскую цивилизацию центра Евразии, проявилась уже в том, что оно стало не только одним из главных эпитетов её Верховного бога (тув. Курбусту; ср. тув. Хулбус – олень; алт. Корбустан; бур.-монг. Хормуста; иранск. Хормазд), но и вошло во многие этнонимы этих народов: «уйгур» (хуй – хор), «хоорай», «хонгорай» (по В.Я.Бутанаеву, древнее название Хакасии), бурятские племенные названия «хонгодор», «эхирит», «хори-бурят», «хоро-якуты», «куррыкан», «гуран», «урянхай», тибетский род Гар, родо-племенное название и одновременно – политоним Кыргыз (от «укер» + «огуз») и др. Мы также думаем, что в названии древне-корейских государств Когурё и Корё зафиксировано общее центрально-евразийское понятие «хор» которое, скорее всего, было передано через хунну и сяньби. И «хор» и хунну буквально означает «солнечные», а название «Урянхай» является лишь сокращенной формой от «Хорай» - «Хонгорай» - «Куррыкан». Все эти названия были связаны с архаическим понятием «олень-солнце», из которого впоследствии произошли имена солнечных божеств, связанных с небесным огнем, дарующим скифском царскую власть, как в мифе о царе Колоксае (подробнее см.: Абаев, 2003; 2004).

    Поскольку олень в саяно-алтайских языках обозначался корнесловом «чаа», то понятие «солнечные люди, произошедшие от божественного Оленя» передавалось через «чаа-зон», и именно этот двусложный термин саяно-алтайского происхождения вошел в другое название древне-корейского государства «Чосон». Столь тесная связь теонимов и этнонимов свидетельствует также об очень глубокой архаичности последних и об их связях с самыми древними пластами религиозно-мифологической традиции, на основе которой и развивалась национальная религия тюрков Саяно-Алтая «Ак-Чаяан» («бурханизм»), а затем бурят-монгольское «тэнгрианство» (т.е. «небесная», «божественная» религия), ставшая при Чингис-Хане государственной религией мировой Евразийской империи Хамаг Монгол Улс.

На последнем всемирном Конгрессе монголоведов (авг. 2002г.) академик Ш.Бира отметил, что именно создание мировой империи автоматически придало национальной религии татаро-монголов, принявших в XII-XIII вв. участие в строительстве империи Чингисхана, статус «мировой религии», носившей суперэтнический характер. Но здесь следует подчеркнуть, что национальная религия не может превратиться в мировую в одночасье, т.е. одновременно с политическим актом провозглашения государственного единства разнородных этноконфессинальных традиций, связанных с традициями политической культуры единовластия харизматического лидера, этнически происходящего из «богоизбранного народа» (христианство, ислам), или из предшествующих антидуалистических, монистических тенденций (зороастризм, буддизм), Тэнгрианская «религия Чингисхана» опиралась на собственный религиозно-философский опыт при постижении монистического (т.е. не-дуального) единства и целостности бытия, не расколотого на оппозиции, который и был выражен в идее «универсального Круга» (хор), выработанной предками народов Саяно-Алтая в глубокой древности, возможно, ещё в период становления центрально-евразийского кочевничества как цивилизационного и этнокультурного феномена, а может и раньше (см. Абаев 2003, с. 6-8).

А.Голан, например, считает, что изображение круга как символа Солнца появляется уже палеолите, а в «неолитической религии» Евразии становятся устойчивым символом не только самого Солнца, но и Неба (Небесный круг), причем именно у народов Сибири и Центральной Азии он издревле (еще до появления первых евразийских кочевников-скотоводов, т.е. индоевропейских ариев) символизировал «солнечного Бога», Бога-Солнце, а также, видимо, и небесных богов вообще (см. Голан, 1993, с 25-29, с. 12-22, с. 30-32. с. 86-87). Т.Д.Скрынникова, ссылаясь на Новгороду Э.А., тоже отмечает, что культ Неба (правда, бурятская исследовательница считает, что он появился только на рубеже II-I в. до н.э., а ранее у этих народов доминировал куль Земли), тесно связанный с культом Солнца, отразился в форме археологических памятников на Западе Южной Сибири и Центральной Азии – оленных камней, керексуров и курганов (Скрынникова, 2002, с 65-66). Так, существенной характеристикой как сооружений, обозначенных Э.А.Новгородовой «жертвенниками», так и керексуров, является наличие общего элемента – кругов, обозначающих Солнце, причем отмечается сочетание в одном комплексе «жертвенника», керексура и оленных камней (цит. по: Скрынникова, с. 66).

    Во всяком случае, само наличие теонима «хор» во многих этнонимах народов и родо-племенных групп, населявших Саяно-Алтай уже в до гуннскую и доскифскую эпохи свидетельствует о том, что монистические представления были достаточно развиты на самых ранних этапах формирования мифопоэтической традиции, предшествующей тэнгрианским представлениям хунну или древнеиранскому (а значит и скифскому) «дуализму», основной пафос которого как раз заключается в стремлении к монистической не-дуальности и который, в сущности, предопределил христианский монотеизм (особенно – через митраизм, оказавший, как известно, сильное влияние и на тэнгрианство туранских народов).

    У всех народов Евразии круг был одним из наиболее архаических и рапространенных элементов мифопоэтичекой символики гетерогенного происхождения и значения, но чаще всего выражавшем идею единства (ср. «Единое» в монистических учениях), бесконечности и, вместе с тем, законченности, высшего совершенства. При этом круг как фигура, образуемая правильной кривой линией без начала и конца (ср. териоморфные образы Змеи, рыбы, дракона, проглатывающих свой собственный хвост), ориентирована в любой своей точке на некий невидимый центр (ср. также тюрко-монгольский курень, в котором этот центр уже явно обозначен).

    Круг выступает также как проекция шара, признаваемая идеальным телом не только в мифопоэтической (религиозно-мифологической), так и в древнейшей научно-философской традиции (ср. идеи Ксенофана о шаре как образе единства ограниченности и безграничности и о шарообразности божества). Во многих традициях Космос представлялся в виде шара (яйцо, Солнце, черепаха, диск, овал и т.п.) и других округлых, более или менее опредмеченных вариантов, окруженных Хаосом.

    Интересно, что два спаренных кольца могли обозначать более сложную мифологему – союз Неба и Земли, «священный брак» Бога и Богини. Та же самая идея гармоничного единства Неба и Земли заключалась в мандале, в которой в круг (Небо) была вписана квадрантная конструкция (Земля). В связи с этим интерес представляет сообщение Геродота о том, что скифы Причерноморья считали, что Скифия имеет прямоугольную форму и что Богиней земли является Апи (ср. тув. авай – мать; угбай – сестра; убай – тетя).

    На представления Причерноморских скифов (по мнению Геродота, они были выходцами из Азии) о том, что территория их страны носит прямоугольную форму явно наложились космологические представления народов Центральной и Северо-Восточной Азии о том, что Земля – квадратная, а Небо – круглое. Так, в древнем Китае Храм Неба обычно имел форму круга, а Храм Земли – квадратную форму; круг и четырехугольник (квадрат) символизировал соответственно Небо и Землю. В древнекитайской иероглифике знак в виде квадрата, разделенного крестом на четыре части, служил идеограммой понятия «поле» т.е. «возделанная земля». Еще в эпоху неолита ромб тоже символизировал землю и проставлялся на женских статуэтках, символизируя оплодотворение богини Богом Земли, а в верованиях, распространившихся в эпоху бронзы, Земля, обозначаемая ромбом, олицетворялась женским божеством (Голан, с. 86-87).

    Вместе с тем, до сих пор в бытовой орнаментике в Китае, Монголии, Туве и других регионах Центральной и Северо-Восточной Азии ромб считается мужским знаком, а круг – женским, что объясняется А.Голаном тем, что неолитической Бог Земли считался богом смерти и что умершие предаются земле (Голан, с. 86). Это может также объясняться тем, что при переходе таежных охотников и рыболовов Сибири к земледелию, а затем к скотоводству, произошел естественный синтез различных этнокультурных традиций, в результате чего и сложился весьмя жизнеспособный симбиоз хозяйственно-культурных типов и этноконфессиональных традиций, который мы называем центрально-евразийским «кочевничеством» (кстати, у автохтонных этносов Саяно-Алтая, который мы считаем историческим центром «кочевой» цивилизации, земледелие, скотоводство и охота с самого начала, т.е. с периода возникновения самого феномена «кочевничества», совмещались и сочетались вполне органично).

    При этом происходил также переход к патриархату и ранним формам государственности (т.е. к цивилизации как таковой), представляющей собой более высокий уровень социальной организации и религиозного сознания, в котором начинает доминировать тенденция к монотеизму, когда небесный Бог-Отец как бы «подавляет» земных богов и богинь и превращается в единовластного Верховного Бога. Однако у тюрко-монголов Саяно-Алтая этот процесс сочетался с сохранением разнообразных форм самоорганизации, «местного» самоуправления через родо-племенные структуры, соответственно, родо-племенных культов, которые всегда сохраняли двуединство культов Неба и Земли, т.е. нераздельное единство «мужских» и «женских» божеств (что не исключало смещение акцента, и