Глава I .  Ранние формы религии и тэнгрианство в кочевнической цивилизации тюрко-монгольских народов  

   § 1. Роль тэнгрианской религии в самоорганизации  и этнокультурогенезе тюрко-монгольских народов

Стремление к самоорганизации, которое является неотъемлемой характерной чертой человеческой культуры, с неизбежностью порождает и такую форму общественного сознания и практики, как религия, в наибольшей степени отражающую негэнтропийные функции культуры по отношению к Природе, как к чему-то сугубо стихийному, но вместе с тем, диалектически порождающему в самом себе стремление к самоорганизации, т. е. к культурной упорядоченности. Антиэнтропийные тенденции четко фиксируются в самых ранних формах религиозно-мифологического сознания, в частности в космогонических мифах практически всех народов мира, красочно повествующих о зарождении Космоса из первозданного Хаоса, возникшего, в свою очередь, из «Изначальной Пустоты», «Первичного Неба» (монг. Урд Тэнгри - букв. «Изначальное Небо»).

Представления об «Изначальной Пустоте», как о первичной стадии эволюции мироздания, как об изначальном состоянии всего сущего (и «не-сущего»), из которого затем зарождаются и Хаос и Космос, как две взаимодополняющие характеристики, были распространены у всех народов Центральной и Северо-Восточной Евразии, прошедших через стадию пастушеского хозяйства (коневодство, скотоводство, оленеводство, яководство и др.) и принявших, в той или иной форме, участие в создании мегацивилизации Великой Степи. Иначе говоря, на начальных стадиях этно- и культурогенеза все эти евразийские народы имели отношение (прямое или косвенное) к «кочевничеству» и скотоводству и были связаны друг с другом этногенетически, что проявилось в родственных связях их языков, относимых к «борейской» (букв. «северная», от Борей – бог Северного ветра в древнегреческой мифологии), или («ностратической» от «ностра», лат. «наша») лингвистической суперсемье, а также и в общности религиозно-мифологических представлений.

К этой суперсемье языков относится подавляющее большинство языков северной части Евразии и Северной Африки: индоевропейские, семито-хамитские, алтайские, уральские, картвельские, дравидийские языки. Данные глоттохронологического анализа позволяют предположить, что дивергенция ностратической этнолингвистической общности произошла самое раннее 15 тыс. лет до н. э. (см. Долгопольский).

По нашим данным, к этой суперсемье языков можно уверенно причислить китайский, тибетский, корейский, японский языки и считать также твердо установленной борейскую принадлежность бурятского и монгольского, а также древнеегипетского и шумерийского языков /Абаев, 2000/. Общая научная обоснованность ностратической теории на материале языков Северо-Восточной и Центральной Азии была блестяще подтверждена выдающимся бурятским ученым С. Ш. Чагдуровым, который к тому же подтвердил некоторые этнокультурные связи народов этих регионов в области героического эпоса и особенно - в Гесэриаде (Чагдуров, 1993).

 С. Ш. Чагдуров, в частности, доказал, что основу терминологии родства народов Евразии составляют древнейшие понятия трех начал, сосредоточенные в корневых морфемах, напрямую связанных с обозначениями предтечей (по отношению к потомкам), матери или отца: родство по линии родителей (предков), выраженное корневыми морфами (морфемами) at- || ad- || et- || ed- || ot-|| od- || ut- || ud-; родство по женской линии в морфах am- || em- || от- || um-; родство по мужской линии в морфах аr-|| al-|| er-|| el-|| or-|| ol-|| ur-|| ul-. Эти три понятия, возникшие последовательно друг за другом в разные исторические эпохи, в течение многих столетий и даже тысячелетий олицетворяли в себе жизнь во всех ее проявлениях (Чагдуров, 200l).

Здесь же очень важно подчеркнуть, что языковые и религиозно-мифологические связи «борейских народов» (тув. арат чон, бур.-монг. арад зон, где арат//ард является производным от «Ариана», «Аратта» - «северная страна», «страна ариев»), помимо всего прочего, оказываются теснейшим образом связанными с этногоническими мифами. Так, в связи с синергетическими теориями особый интерес представляют мифы тюрко-монгольских народов о сотворении мира из «Первичной Пустоты», «Мирового Яйца» или «Первозданного Хаоса» в процессе самоорганизации некой энергоинформационной системы. По древнехакасским этногоническим мифам, прародительницей одного из хакасских племен является утка (или гусь), снесшая то самое яйцо, из которого образовался Космос.

В наиболее общих чертах, по принципу изоморфизма (т. е. изоморфным способом), этот процесс повторяется на дальнейших стадиях самоорганизации единого энергоинформационного поля, составляющего основу, на которой «держится» мировое поле культуры (ср. санскр. дхарма, как основной элемент бытия, от dhar - «держать», который одновременно означает «учение», т. е. обладает как физическими, так и метафизическими и энергоинформационными характеристиками). На стадии антропогенеза и этногенеза происходят изоморфные процессы: первого человека создают либо в процессе взбивания жидкой глины (кит. миф о мироустроительной деятельности Нюйва), либо в процессе рассеивания семян (тюрко-монг. уре//ури), образовавшихся в процессе «сгущения» космической энергии в виде божественной плоти (ср. древнегреч. миф о происхождении первых «детей божьих», первых богов и героев из частей крайней плоти Урана, правившего в эпоху Первичного (Предшествующего) Неба (ср. др. кит сянь-тянь - «Первоначальное Небо»).

Дальнейший процесс самоорганизации приводит к образованию этносов и их делению, причем здесь филогенез изоморфно повторяет космогенез, а этногенез и этническая история повторяют основные этапы антропогенеза и филогенеза. В связи с этим примечательны некоторые этнонимы Саяно-Алтая и Центральной Азии, фактически содержащие в себе описание самых начальных этапов самоорганизации этносоциальных общностей буквально из «Первоначальной Пустоты», символическим заменителем которой выступает, например, образ пещеры (тюрко-монгол. агуй, куй, уй), или горной котловины, долины, ямы, расщелины (ср. этноним хойху – уйгуры (ср. тув. хойюг), который можно интерпретировать как «хоры-гуры, произошедшие из пещеры или горной таежной долины», где «хор» интерпретируется нами как «дети Хормуст-тэнгри»), т. е. Курбусту - Верховного Бога саяно-алтайцев. А пещера, как известно, во всех религиозно-мифологических традициях Евразии почитается как лоно Матери-Прародительницы Земли, которое, к тому же, связано с образом Мировой Горы (Сумеру), с одной стороны, символизирующей Ось Мира (Axis mundi), т. е. сакральную вертикаль, связывающую мир людей с миром богов, но с другой - представляющей собой архетипический образ Прародины и «утраченного Рая», т. е. райской земли, как одного из самых универсальных евразийских архетипов.

Вместе с тем, этноним-политоним «хор» символизирует высокую ступень социальной самоорганизации - «вечевой круг», «собрание», «город» (ср. тув. хоорай), орон (бур.-монг. «страна»), курень (элемент военной организации), орда (военно-политическое объединение), гурэн (бур.-монг. «держава», «государство»),«съезд выборщиков» (монг. хурал, хуралдаан тюрк. курултай), а также тайное эзотерическое братство детей Бога-Солнца, как военный орден, сочетающий в себе черты монашеской общины и призванный восстанавливать нарушенный миропорядок, в том числе и социальный порядок и принципы высшей справедливости (ср. казачий круг).

Религиозно-мифологические системы являются наиболее архаичной, фактически первоначальной формой создания виртуальной модели мира, построенной на основе двоичных классификационных систем, организованных по принципу полярности и дуальности. В результате вся картина мира выстраивается в иерархически соподчиненные парные противоположности - «инь» и «ян», «женское» и «мужское», «темное» и «светлое», «Солнце» и «Луна» и т. д. Несмотря на свою кажущуюся «примитивность», такая виртуальная модель позволяет выявить один из наиболее фундаментальных законов бытия (т.е. единство и борьба противоположностей), лежащий в основе всякой сложноорганизованной системы, стремящейся к повышению меры своей самоорганизации, а в конечном итоге -к выходу на уровень синтеза парных противоположностей и возникновения предельно безъэнтропийного состояния, которое характеризовалось как полное и абсолютное единство всех полярностей, т. е. как состояние «Единого» («Бог», «Абсолют», нирвана, татхата и т. д.). Соединение с абсолютным, идеальным аспектом бытия и трактовалось как высшая цель процесса самоорганизации во всякой религии.

Поэтому вполне закономерно наряду с дуальными оппозициями во всех религиозно-мифологических системах возникает понятие триады, символизирующей переход к негэнтропии посредством синтеза, т. е. диалектического самоотрицания организации (см.: Фельдман, 2001). В сфере реальной социальной практики первоначальному дуализму ранних форм религии соответствовала архаическая дуальная форма организации народов Центральной Азии, пережитки которой сохранялись у кочевников вплоть до Нового времени (см., например: Хангалов, ‘’Избранное’’; Золотарев, Золотарева). Вместе с тем, дуальная социальная организация именно у центральноазиатских номадов еще в древнейший период быстро трансформируется в триальную организацию, хорошо описанную Ж. Дюмезилем. А триальная организация - это уже союз родов и племен, т. е. зачатки кочевой конфедерации, которая в идеале может усложняться до бесконечности, но в реальной практике порождает либо кастовую систему (в более статичных и замкнутых оседлых дериватах кочевых обществ, как это произошло в Древней Индии после «арийского завоевания»), либо "кочевые" империи открытого типа в центре Евразии, допускавшие самые разнообразные формы самоорганизации и саморегуляции на разных уровнях социального организма.

Здесь важно подчеркнуть, что религия не просто санкционировала реальные процессы самоорганизации, но и стимулировала их и в известной степени структурировала и направляла с помощью идеальных моделей общественного устройства во главе с мудрым и харизматичным каганом, задача которого - не только правильно управлять обществом, но и доводить до него регулирующую, т. е. организующую, волю Неба и выступать в качестве главного опосредующего элемента (медиатора) в механизме саморегуляции и самоорганизации двух полярных сил - Неба (власть) и Земли (народ). А для того, чтобы эффективно выполнять свою роль медиатора, он сам должен достичь высокого уровня самоорганизации и прежде всего - высокого уровня психорегулятивности.

В евразийской цивилизации негэнтропийные функции самой религии, как квинтэссенции духовной культуры человечества, достаточно ясно и недвусмысленно отражены в эзотерических толкованиях понятия «йога» - «соединение», «союз», «ярмо», т. е. такого рода духовная практика, которая через единство тела и духа позволяет достичь предельно уравновешенного, по сути своей совершенно безэнтропийного, упорядоченного состояния сознания, позволяющего человеку навести такой же «космический порядок» и в окружающем мире, во всей Вселенной.

В иудейско-христианской эзотерике фактически даются аналогичные толкования самого понятия «религия». Например, Мишель Моран так характеризует религиозный опыт, лежащий в основе древнейшей западно-евразийской магической системы Таро, восходящей к древнеегипетским, халдейским и шумерийским традициям: «22 старших аркана проникнуты глубоким религиозным вдохновением (от латинского religare - «соединять», причем не только человека с человеком, но и человека с Богом). В самом деле: проникая в тайну Таро через его арканы (от латинского Arcanum - «тайна», «секрет») в ходе достаточно длительной практики, человек начинает ощущать свои связи с Космосом»/Моран, 1993, с. 6/.

В центральноазиатской, тэнгрианской эзотерике подчеркивалось, что в понятиях «связь», «союз», «соединение» и т. д. речь прежде всего идет о системной, структурно-функциональной (т. е. синергетической) связи между основополагающими элементами мироздания - Небо, Земля и Человек, образующими сакральную триаду, в которой последний элемент выполняет роль медиатора между двумя первыми, т. е. выполняет медиативные, опосредующие функции. Именно человек соединяет в себе все полярные начала и тенденции, воплощенные в оппозиции «Небо - Земля», уравновешивает и гармонизирует их, упорядочивает отношения между ними, наводя космический порядок. Его медиативные функции заключаются также в том, что, осознавая волю Неба, как более активной структурообразующей силы, он излагает и устанавливает ее в виде норм и правил, нравственных и прочих установлений Небесного Закона - «Торе» (ср. «Священная Тора» у древних евреев, которые, кстати, первоначально тоже были евразийскими кочевниками), который в буддизме приобрел характер всеобщего Закона Бытия - «Дхарма» (этимологическая связь с центральноазиатским понятием «Торе» здесь очевидна), а в кочевой цивилизации центра Евразии был кодифицирован в «Великой Ясе» Чингис-хана в качестве «Улс Торе» - Государственного закона.

Говоря о роли мифологии в этнокультурных и этносоциальных процессах, необходимо отметить, что в Центральной Азии микросоциальные этнические подразделения (род, клан и др.) всегда сосуществовали с макросоциальными суперэтническими общностями (государство, империя), сохраняя свою идентичность именно благодаря пресловутой «племенной идеологии» (мифологии). Важную роль при этом играли генеалогические мифы, предания, сказания, легенды и т. д., которые отражают реальную этническую историю, сколь бы фантастическими они не казались. Так, мифы о тотемных предках булагатов и эхиритов, возводящие генеалогию к Буха-нойону и Шоно-батору (алт. Шуну), например, отражают, во-первых, реальный процесс этногенеза первых от конкретных людей (или этносоциальной группы), занимавшихся разведением крупного рогатого скота, а во-вторых – традиционные занятия охотой, звероловством. Социально-политическая линия развития, как у монгольских, так и родственных тюркских народов, идет, естественно, от малых этнических групп к суперэтническим державам (гуннская, различные тюркские каганаты, империя Чингис-Хана и т. д.), отражаясь в титулатуре светских правителей, военных предводителей и др.: буха (буга) - бек (бег) - багатур (батор) - тегин - хан - каган – гэсэр (тув.кезер) - кесарь -царь и т. п.

Сакральная, религиозно-мифологическая линия развивается аналогичным образом от названий родоплеменных божеств (Буха-нойон, Шоно-Батор, Бoртэ-Чино, Тэнгри-Хан, Сюнну-Хан, Огуз-Хан и т. д.) ко все более обобщенной идее Бога как высшей регулирующей силы, Абсолюта. При этом эволюция идет от зооморфного божества через антропоморфное к совершенно безличному понятию. У многих народов Евразии, таким образом, проявляется следующая схема: Таурос (греч.) - Теос, Деус (лат.), Дьяус (санскр.), Тор (сканд.), Тур (иранск.), Тора (древнееврейск.), Дао (кит.) и т. д.

В соответствии с традициями политической культуры евразийской кочевнической государственности, Российское государство, таким образом, является преемницей традиций империи Чингис-Хана не только в плане преемственности традиций политической культуры (и геополитической роли), но и генеалогии обеих ветвей - сакральной и светской власти. Поэтому не случайно Московские правители на Запад обращались с геополитической доктриной «Москва - Третий Рим», а на Восток - с несколько иной редакцией этой доктрины, которая звучит примерно так: «Москва - Первый Рим, поскольку для Запада она является совершенно новой державой, но для Востока - она еще одна суперэтническая держава», генеалогические традиции которой восходят к самым ранним формам государственности “кочевых” евразийских империй.

Поэтому-то, обращаясь к западным королям, русские царевичи подчеркивали, что являются наследниками византийской государственности, но, обращаясь к восточным владыкам, акцентировали свое родство с татаро-монголами. Именно этой цели легитимизации своей власти в традициях «туранских» (т.е. тюрко-монгольских и угро-финских) народов были созданы также и долго сохранялись различные вассальные, полузависимые государства, правители которых восходили к священному роду Чингис-хана - Борджигин, происходящего от Бoртэ-Чино и Гоа-Марал. В генеалогических мифах Римской империи в принципе - то же самое (ср. миф о Ромуле и Реме, вскормленных волчицей).

Религия, таким образом, оказывала мощное влияние на процессы самоорганизации в кочевой цивилизации, придавая номадическому обществу особый      динамизм, гибкость и в то же время – традиционную устойчивость, динамический консерватизм. Однако нельзя сводить регулятивную роль религии к воздействию на механизмы самоорганизации, которые возникают как бы вне ее, помимо ее и существуют отдельно от нее. При таком подходе к саморегулятивной роли религии в кочевом обществе происходит вольное или невольное отделение мира сакрального от светских (профанных) сфер деятельности, что само по себе методологически неверно, поскольку такого разделения просто не могло быть в силу холистичности традиционного мировоззрения кочевников, а также универсализма и космизма их мышления (безусловно, переносимых и на всю социальную практику), согласно которому вся окружающая природа, весь мир, вся вселенная рассматривались как храм, как единый, грандиозный алтарь для богослужения. Таким же храмом было и его обычное жилище и вся его одежда, особенно - головной убор. Да и все его тело тоже рассматривалось одновременно и как «жилище Бога», и как орудие претворения небесной воли, «промысла Господня», говоря христианским языком.

Если же перейти на буддийские и даосские категории, то «нирванический» и «профанический» аспекты бытия следует рассматривать не как дуальные оппозиции, а как взаимодополняющие полярности единой самоорганизующейся системы «инь - ян». Цель самоорганизации в этой системе взаимоотношений - найти оптимальный баланс между двумя динамично развивающимися тенденциями, найдя некий «третий», «срединный» Путь между двумя полярностями, в результате чего устанавливается устойчиво-динамический гомеостаз общественной системы.

Такая равновесно-динамическая система взаимоотношений должна была складываться на всех уровнях социального организма в процессе его самоорганизации: на уровне экологии человека, на уровне всей этноэкологической культуры, а также всей системы взаимоотношений «человек - общество (культура) - Природа (Космос)», в том числе и властеотношений, т. е. системы взаимоотношений «правитель - народ», которая тоже укладывалась в универсальную классификационную схему «ян - инь» (здесь инверсия обязательна, поскольку «правитель символизирует активное, «мужское» начало, а «народ» связан с Матерью-Землей, с «женским», «материнским» началом и как бы порождает «правителя» из своего лона).

Вот почему мы характеризуем «кочевую» цивилизацию как экотехнологичную, устойчиво-динамическую систему, которая в области социальной самоорганизации выработала динамическое сочетание федеративных принципов самоуправления на уровне родоплеменной, общинной организации с принципами военно-демократического управления при наличии очень жесткой вертикали власти в имперских государственных образованиях. И роль религии в самоорганизации и саморегуляции такого сложного механизма была огромной, проявляясь на всех уровнях общественного организма: в бытовой семейной и общинной обрядности, на уровне национальной (государственной) религии, на уровне неформальных (нередко «тайных», эзотерических) религиозных объединений и обществ и

 т. д.

В связи с евразийскими традициями преемственности власти политической культуры интересно также отметить, что у тюрко-монгольских (туранских) народов и сакральная и политическая (геополитическая) линии полностью совпадают с аналогичными линиями восточно-славянских народов (русских, украинцев, белорусов) не только типологически, но и генетически: буха (буга) – богатырь (батор), бык – Бог (через иранское Бага; санскр. Бхагван), Гэсэр–хан – кесарь, царь. Поскольку государственность является высшей формой социальной организации и самоорганизации (особенно - в кочевнической цивилизации, где существовала государственность конфедеративного типа, представляющая собой более высокий уровень самоорганизации), то особый интерес вызывают генеалогические мифы о культурных героях и/или первопредках, основателях тех или иных государств.

 В генеалогическом мифе о «Небесном» происхождении царского рода Чингис–Хаана, зафиксированном в «Тайной истории монголов», известной в русском переводе как «Сокровенное сказание», говорится: «Предок Чингис-Хана, рожденный по велению Неба Борте–Чино с женой Гоа–Марал, перейдя море Тэнгис, пришли к истокам реки Онон и поселились в горах Бурхан–Халдун. Единственным их сыном был Батацагаан» (Монголын нууц товчоо, с.19). Имя Бортэ-Чино обычно переводится как «Пятнистый волк», или «Серый волк», Гоа-Марал – «Прекрасная маралица»; об этом писал ещё в середине ХIX в. бурятский ученый Доржи Банзаров, высказавший догадку о тотемическом происхождении имён родоначальников монгольских ханов: «Тибетский царевич с монгольским именем, женатый на девице, которой имя также означает животное, едва ли может быть принят за историческое лицо. У самого Саган-Сэцэна есть место, где он говорит, что Чингис-Хан, собираясь на облаву, предсказывает, будто на охоте явится серый волк (бортэ чинно) и прекрасная лань (гоа марал), и запрещает убивать их; это предание содержит намёк на то, что чингизиды производили свой род от этих животных, что, впрочем, не редкость в преданиях Средней Азии» (Банзаров, 1955, с.168).

Однако утверждение П.Б. Коновалова о том, что «тотем волка (собаки)» у тюрко-монголов «происходит из среды жунских племён» II – I тысячелетия до н.э., требует существенных уточнений.Прежде всего следует иметь в виду, что тотемы волка и собаки никак нельзя смешивать и отождествлять друг с другом, поскольку первый явно связан с более северной лесо-степной, горно-таёжной этнокультурной зоной Саяно-Алтая, Северо-Западной Монголии (Монгольский Алтай) и Бурятии, наиболее древний пласт которой был представлен культурами таёжных охотников и рыболовов, для которых было совершенно немыслимо «собакоедство», характерное для тангутских (тибетоязычных) предков китайцев и корейцев, у которых, вероятно, и существовал тотем собаки.

Рассматривая проблему историчности этих и других генеалогических мифов монголов, П.Б. Коновалов отмечает: «Нет надобности подводить под миф о Бортэ-Чино и Гоа-Марал конкретно-историческую основу (хроникально зафиксированные события, конкретные географические координаты и этнополитические образования). Правомерно считать историческую основу мифа предельно обобщенной. В нем запечатлена не просто генеалогия хаганского рода, а общее, как бы в макромасштабе, представление монголов в лице создателей «Тайной истории» о своем этногенезе и этнической истории (Коновалов). При этом в трактовке Бортэ-Чино как сына тибетского правителя автор усматривает древние генетические связи предков монголов и тюрков с племенами жун, часть которых явилась и предками тибетских племен. Из этих общих с тибетцами корней протомонголы и вынесли, как считает П.Б. Коновалов, своё тотемическое сознание «народа волка» (Коновалов, там же).

Следует согласиться, что в данном случае речь идёт об общих закономерностях этногенеза тюрко-монгольских народов и об их генетических связях с жунами, под которыми древнекитайские источники подразумевали множество этнических подразделений, расселённых по окраине центрально-азиатских степей и пустынь от южных отрогов Хингана, через лессовое плато Ордоса, к западу от него по горам Наньшаня и Бэйшаня, к оазисам Дунь-хуана, Хами и Турфана вплоть до пустыни Такла-Макан. «Западные» группы жун, именуемые в иньских и чжоусских источниках цянами, китайские исследователи связывают с археологическими культурами ицицзя и сыва восточной части провинции Ганьсу и относят к тибетоязычным племенам, имеющим общих предков с чжоусцами (Крюков и др., 1978,149,178,204). Из среды близких к ним «восточных жунов» Ордоса и прилегающих к нему с запада территорий происходят цюаньжуны, чи-ди, бай-ди и другие племена во многом смешанного жун-дисского происхождения (о том, что чи-ди и бай-ди имеют такой же смешанный характер, свидетельствует Сыма Цянь) [Материалы по истории сюнну,1968, с.36 ].

Необходимо также учитывать, что культ волка (волчицы) у древних тюрков был тесно связан со скифо-арийским (и шире – индоевропейским) пластом этнокультурной традиции и отражал переход ранних кочевников Евразии к цивилизации, государственности и национально-государственной религии - тэнгрианству (Саяно-Алтайский вариант – «Ак-Чаяан»), которое явилось духовно-культурной и идеологической основой «кочевой» цивилизации центральной части Евразии, как и религия ирано-язычных ариев, позднее получившая название «зороастризм» (но уже в период перехода к земледельческой цивилизации). То же самое относится к мифической прародительнице монголов Гоа-Марал, которая имеет как скифо-арийские, так и тюрко-монгольские взаимосвязи.

Говоря об этнокультурной идентификации Гоа-Марал, П.Б. Коновалов отмечает, что она олицетворяет в своей изначальной основе столь же древние племена западного происхождения (Восточно-Туркестанского, Западно-Центрально-азиатского ареалов) с тотемом оленя, которые в результате многовекового контакта с протомонголами и жунами восточной части Центральной Азии образовали тот самый смешанный этнокультурный субстрат, который называется ди-дили-динлинским. Этот субстрат и явился основой развития истории ранних «кочевых» государств Центральной Азии, начиная с хунну (см.: Коновалов, 1999).

Под последним субстратом подразумевается, прежде всего, группа прототюркских телесских племён Саяно-Алтая, этнически связанных с динлинами и скифо-ариями. В связи с происхождением символов власти и государственности здесь следует добавить, что именно в этой этнокультурной зоне вожди скифо-сакских племён носили на головном уборе золотую эмблему, изображающую «Оленя Золотые Рога», от которого, как мы думаем, и происходит также понятие «Золотой род» (монг.- алтын уруг), т.е. правящий, «царский» род, имеющий алтайские корни. Что касается этнонима «теле», то он явно связан со священным «небесным быком», который позднее вообще стал обозначать тэнгрианские понятия «Небесный», «Небо», поэтому другой вариант этого этнонима «динлин» можно интерпретировать как синоним термина «бага-тур» (от монг. тэнгрийн - «Небесный», что в китайской транскрипции должно звучать «динлин»).  

В свете вышеизложенного очень важно отметить, что «Ак-Чаяан» и тэнгрианство, представляющие собой более высокую стадию развития исторических форм религии, в которых возникает идея неперсонифицированного (или слабоперсонифицированного – ср. христианско-иудейское «Бог-отец») всемогущего Небесного Бога, как средоточия абсолютного разума (мудрости), силы, власти и милосердия (великодушия), одновременно сохраняло этимологические связи самого слова, означающего понятие «бог» (тэнгри), с архаическим представлениями о тотемных божествх животного происхождения и их медиативных (опосредующих) функциях. Так, в известных древнетюркских описаниях Верховного Бога Тэнгри-Хана (Хан- Тэнгри) подчеркивается его амбивалентность и поливалентность, указывающая на его функции универсального медиатора («посредника») и довольно отчетливо прослеживающаяся в его облике одновременно драконоподобного и человекообразного существа, у которого голова горного козла (сиб. русск. гуран; алт. тау-текэ), но с бычьими рогами и шеей волка или медведя (но с рыбьим или драконьим хвостом) и т.д.

В данном случае очевидна также и этимологическая связь с самим этнонимом «тюрк», который Л.Н.Гумилев переводит как «сильный, крепкий» (Гумилев, 2002, с.28), совершенно игнорируя его тэнгрианский религиозно-философский контекст и более архаические тотемистические связи, в частности связь с более ранним термином «бага-тур» - «небесный бог-бык». При этом Л.Н. Гумилев довольно скептически отзывается о тотемистической основе другого тюрко-монгольского этнонима – наименование царского рода Ашина (от монг. «шоно» - «волк»). Он признает, что это название было явно связано с монгольским «шоно» (ср. название бурятского рода «Ехэ Шоно» - «Большой Волк») и «имело для тюрок VI в. огромное значение», но тут же отмечает: «Вопрос о том, насколько правомерно называть ханов Ашина тотемистами, при современном состоянии наших знаний не может быть разрешен» (Гумилев, 2002, с.28).

Однако сомневаться в тотемистической основе генеалогической легенды о происхождении царского рода древних тюрков Ашина нельзя хотя бы потому, что она тесно связана с названием другого общего тотемного предка тюрков и монголов «бëрю» (ср. этноним «бурят-монгол»; хак. чети-бюр – «семь волков» название хакасского рода), которое в случае с генеалогией тюрков подразумевает волчицу, а в случае с древними монголами «Серого Волка» (Бортэ-Чино – прародитель монгольского царского рода Борджигин). При этом «монголы Чингис-Хаана», появившиеся на исторической арене намного позже, тоже были явными тотемистами, хоть и представляли другую, более позднюю стадию тотемистического мировоззрения, а именно – тотемизма, связанного со становлением сугубо отцовского патриархального рода и превращением национальной религии тэнгрианства в мировую религию, тогда как тотемизм тюрков уходит в матриархат, а точнее – в «пещерный век», поскольку генеалогический миф о волчице у большинства тюркских народов связан также с пещерой (или волчьей норой) и с горной местностью, поросшей густым лесом (т.е. с.ностью, поросшей густым лесом (т.лчице у большинства тюркских народов связан также с пещерой (или волчьей норой) и с горной ме горной тайгой

Монгольский же волк не менее явно связан со степными районами (точнее – лесостепными, т.е. пограничными ареалами). Представляется, что с этим связано и сходство генеалогических мифов тюрков и монголов, повествующих об экзогамных брачных союзах прототюрков, представленных родами волчицы (или «пещерного волка») дикого быка (или маралицы), оленя, горного козла и других горно-таежных саяно-алтайских животных, с родами степных протомонголов, которые имели тех же тотемных предков, но с особым акцентом на степные и лесостепные виды (если речь идет о диких животных), а также на уже доместицированных животных (напр., верховные боги западных бурят – Буха Нойон баабай, Хан-Ухэр и др.).

В виду этого понятной становится и генеалогическая связь царского рода Бортэ-Чино одновременно с иранской царской династией кейанидов и с каганскими родами саяно-алтайских саков-чиков  (т.е. «оленей, от скифского «сака» - «олень») и бурутов (от тюркских «буур», «бура» - «лось»), которых, возможно, нередко путали с бëрютами (особенно после того, как оба племени попадали в состав одних и тех же суперэтносов). В то же время следует иметь в виду, что у разных этносов, находившихся на разной стадии развития, тотемизм наполнялся разными идейным содержанием (космологическим, этическим, религиозно-философским и т.д.), но поздний «космизм» тэнгрианских небесных покровителей, четко проявившийся в так называемых «звериных» календарных циклах и в нравственно-этическом, психоэнергетическом толковании самого понятия Небо, никак не может опровергнуть их первоначальную связь с тотемными предками.

Интересно, что в процессе дальнейшей эволюции ранних форм тэнгрианства от первобытного культа обожествлённых тотемных предков к небесным (космическим) божествам тэнгриям, а затем и к идее верховного всемогущего Бога (Хан- Тэнгри), у всех тюрко-монгольских народов проявилась общая тенденция к наполнению терминов, первоначально обозначавших конкретные роды и племена, всё более широким универсальным, космическим смыслом, в результате чего «бог-бык» превращается в Бога вообще (ср. также «бёрю-каган» > «бурхан», а может быть и ещё проще «буур» + «хан», как «тэнгри» + «хан», где диалектными вариантами «тэнгри» могли выступать этнонимы и политонимы «теле», «туран», «динлин» и др.).

Поэтому возникновение этнонима «тюрк» совершенно закономерно связано с формированием национальной суперэтнической государственности и, вместе с тем, с завершением процесса формирования такой национальной религии, которая с самого начала приобретает черты наднациональной (т.е. тоже суперэтнической) религии, что облегчало её превращение в мировую религию. Надо полагать, что у так называемых «арийских» народов проживавших сопредельно и чересполосно с древними туранцами в одном и том же регионе Центральной Азии и Саяно-Алтая в период возникновения самого феномена евразийского кочевничества как такового (т.е. как цивилизационного и этнокультурного феномена), наблюдались те же самые процессы трансформации племенных тотемов в этнонимы–политонимы (например, «тэх» > «тох ар», «тух а», «туф ань», «тоф алар»  и т.д.).

Таким образом, превращение теонимов в политонимы и этнонимы не просто совпало во времени, но и отражало общие закономерности процесса перехода евразийских кочевников к цивилизации. И именно поэтому этнополитический термин «тюрк» можно интерпретировать одновременно и как «тэнгри анец», и как «сильный, подобно Небесному быку», и как просто «небесный» (т.е. сын Небесного Бога). Кстати, термин «тукю», видимо, означал примерно тоже самое, но в данном случае первоначальной тотемической основой явилось другое конкретное животное, тоже связанное с Саяно-Алтаем – горный козёл «текэ», но более тесно связанный, вероятно, с другой, более «высокогорной» этнической группой, вошедшей в состав полиэтнического тэнгрианского народа.

Совсем не случайным является, во всяком случае, то, что в предшествующих керексуарам «оленных камнях» сам олень обычно изображается в паре с горным козлом, которого называли также «архаром» (тув. аргар- кошкар). Последнее название могло послужить основой для другого, ещё более раннего, суперэтнического наименования – «арий», которая тоже была связана с культурой «оленних камней», а также с родовым именем тибетского клана Гар, сыгравшем важную роль в развитии тибетской государственности в имперский период (VII в.).

Родовое имя «Гар», видимо, связано с тибетскими «хоро -монголами», проникшими в центральный Тибет через Кукунор, Амдо, Ганьсу из Саяно-Алтая через Монгольский Алтай ещё в эпоху гуннов, а может и раньше, вместе с индоариями, индоскифами (юэчжи) и тибето-германскими предками тангутов, достигшими Индо-Китая и Индостана. Во всяком случае, ещё Г.Н. Потанин обратил внимание, что среди ордосских монголов бытует представление о переселении их в Ордос с северной стороны Гоби, а именно – из Алтая и Хангая. Наименования их далёкой родины сохранились в народных песнях (Потанин, 1950, с.123).

По данным китайских летописей, в послехуннское время в Северо-Восточном Тибете, начиная с IV в. обосновалось сяньбийского происхождения племя муюнов, которых китайские авторы стали называть туюйхунь – тугухунь, тибетские источники – а-ша – а-жа, а в русскоязычной литературе они именуются тогонами (Викторова, 1980, с. 135, 139). В некогда родственной им жун-дисской этнокультурной среде тогоны сумели создать свое государственное образование во главе с каганом, игравшее в V-VII вв. значительную роль в политической истории Центральной Азии, успешно отстаивали свою самостоятельность в борьбе с тибетцами и китайцами. В середине V в. совершали походы на север, в Восточном Туркестане захватили Хотан, контролировали торговый путь из Китая в Среднюю Азию.

Приблизительно с середины VII в. и в течение VIII в. а-ша (тогоны) находились в подчинении Тибетского государства, однако верхушка их аристократии была связана с правящей династией Тибета брачными узами. В IX-XI вв., когда единое Тибетское государств