Пустячные письма с дороги из Арубы в Рио

 

Последние семь месяцев журналист Хантер С. Томпсон путешествовал по Южной Америке. Его информативные сообщения об экономической, политической и социальной ситуации в разных странах появлялись на страницах National Observer.

Но есть и другая сторона журналистики, которая редко видна в официальных депешах: личные переживания любопытного и дотошного репортера. Зачастую она позволяет проникнуть в душу земли и людей. Здесь предлагаются отрывки из личных писем мистера Томпсона его редактору в Вашингтоне.

Аруба

Через несколько часов отплываю на корабле контрабандистов в Колумбию и спешу закончить до отъезда (статью про Арубу для National Observer, номер от 16 июля). Вероятно, она придет слишком поздно и будет слишком длинная, но надеюсь, что нет, потому что, по‑моему, это здравый взгляд на политику острова, его лидеров и т.д.

Дня через три планирую быть в Барранквилье, Колумбия. После Барранквильи собираюсь подняться по реке Магдалена до Боготы, оттуда – в Перу, чтобы успеть к выборам 10 июня. Но планы не окончательные.

Богота, Колумбия

Посылаю своего рода путевые заметки, которые могут вас заинтересовать (статья про Гуахиру, National Observer, 6 августа). В Арубе, наверное, сейчас объявляют результаты выборов, и, надо думать, многие будут рыть ямы в хмуром ару беком ландшафте.

Если придумаете, что еще может вам понадобиться, дайте мне знать. К тому времени как доберусь до Эквадора, уже увижу вблизи большую часть Колумбии. В любом случае получится уйма фотографий и, будем надеяться, иммунитет к дизентерии, которая сейчас у меня в самом цвету.

Текст о Валенсии (статья о Колумбии, National Observer, 24 июня) уйдет по почте завтра, если перестанут наконец звонить в колокола – истошный трезвон каждые пять‑десять минут. Иногда он затягивается минут на двадцать и эхом перекатывается вокруг меня по номеру отеля. Я почти с ума уже сошел от дизентерии, колоколов и бесконечных громкоговорителей на улице. (Ага, опять колокола.) Теперь затянет минут на десять: псих на колокольне и червяки в желудке. Ну и город!

Кали, Колумбия

Данные, которые я посылал по ценам на колумбийский кофе на мировом рынке, точны, но не столь драматичны: девяносто центов за фунт в 1954 г., тридцать девять центов – в 1962‑м. Как я и говорил, семьдесят семь процентов доходов от экспорта Колумбии зависит от кофе.

Кстати, еще пятнадцать процентов прибыли от экспорта приходится на нефть. Это оставляет восемь процентов как базу для начала диверсификации. Немного, да? Лучшие умы почти сломали на этом голову.

Статья про «Альянс за прогресс» – крепкий орешек, потому что большая часть заядлой оппозиции молчит и дуется. Во многих случаях «Альянс» сталкивается с проблемами сродни попытке убедить Джея Гоулда, что он поступает не в интересах страны.

Кстати, Рохас Пинилья, несомненно, единственный диктатор, чье имя можно найти в телефонной книге столицы, которой он когда‑то заправлял. Он живет в лучшем квартале Боготы.

Кали, Колумбия

Налицо пугающая тенденция (во всяком случае, в Колумбии) перекладывать решение проблем местной экономики на «Альянс»: «Слава Богу, Большой Брат наконец пришел на выручку, – пусть он с этим разбирается». Обобщение,^конечно, но с большой долей истины.

Еще одна зловещая нотка – отношение многих американских бизнесменов, с которыми я разговаривал: «Конечно, нам бы хотелось помочь, но бизнес есть бизнес, сами понимаете…» И все их слова хотя бы отчасти разумны: страх перед произвольным контролем правительства над ценами и экспортом, растущие проблемы с рабочей силой и риски долгосрочных вложений в сравнении с почти беспроигрышностью краткосрочных.

Кито, Эквадор

В Кито светит солнце, горы вокруг зеленые, и голова у меня работает на все сто.

Но почти все, что я хочу сказать, так или иначе вращается вокруг проблемы денег. Похоже, налицо всеобщее убеждение, что я своего рода Божественное Вспомоществование, и теория, что мне часто нужны деньги, чтобы деньги делать, не приобрела широкого признания. Надеюсь, у вас достаточно познаний в экономике индивидуума, чтобы понять весь смысл сказанного.

Могу подбросить пару‑тройку душещипательных историй о том, что случается с бедными янки, которые едят дешевую еду, или о том, что в Боготе я сильно простудился, потому что в моем отеле не было горячей воды, но они только вгонят в депрессию нас обоих. Так уж выходит, что отчасти мое путешествие держится на желчи. Но в дороге я обнаружил, что желчность не самая лучшая валюта, и бывают времена, когда мне гораздо лучше пришлось бы с иной разновидностью.

Швыряю вам этот текст, хотя и не жду, что кто‑то – на расстоянии в несколько тысяч миль – согласится с моей непреложной уверенностью, что я образчик мудрости, храбрости, порядочности и таланта визионера. С другой стороны, я только‑только прихожу в себя после четвертого случая дизентерии – ощущение такое, словно у меня в животе растет дерево, и врачи запретили мне прикасаться даже к пиву.

Ха, это самое длинное письмо, какое я написал с тех пор, как служил в военно‑воздушных силах и слал любовные письма девушке в Таллахасси. Не жду, что вы слишком ему обрадуетесь, впрочем, и девушка не всегда радовалась, но мы оба выжили.

О, уже полдень, время съезжать из отеля, и прямо‑таки слышу, как в патио лязгает касса, начисляющая еще семь долларов сеньору Томпсону, гринго из захламленного номера.

Гуаякиль, Эквадор

Дела идут не слишком хорошо, старина. В субботу вечером я прихромал в отель после выламывающей спину поездки на поезде, а в воскресенье к ужасу своему обнаружил, что президент и все денежные тузы Гуаякиля уезжают в среду в Вашингтон. По этой причине приходится метаться, чтобы хоть с кем‑то встретиться – хотя бы с самыми нужными людьми.

Помимо этой проблемы меня осаждают и прочие напасти. Во‑первых, я уже две недели не получал весточки от нью‑йоркской секретарши и понятия не имею, как обстоят мои дела в банке. А потому боюсь обналичивать чек. В первый же раз, когда тут его мне вернут, можно все бросать и возвращаться в Штаты.

Денежное сообщество на этом континенте, а именно с ним приходится иметь дело, когда хочешь получить наличность по чеку, сродни кругу гения Мелвила, то есть «по всему миру держатся друг за друга, и стоит тронуть одного, как вибрация пробегает по всей цепочке». А в моем случае это означает, что если мне вернут чек в Кали, репутация мошенника прибудет в Буэнос‑Айрес раньше меня. Так что надо быть осторожным.

Оптимизм тут товар редкий, а повседневные тяготы жизни в Гуаякиле – больше, чем положено выносить человеку.

Гуаякиль, Эквадор

Пишу в подтверждении моих не особо едких ремарок во вчерашнем телефонном разговоре, за который я очень и очень благодарен, тем более что подозреваю, что вы позвонили главным образом, чтобы я не скормил себя гигантским черепахам.

Теперь с головой у меня лучше, хотя и не с желудком. В понедельник лечу в Лиму. Можно было бы поехать раньше, но суббота и воскресенье – выходные, а мы только что вышли из пятидневного затишья, связанного с историей Эквадора. Эти выходные сводят с ума: не успеешь обернуться, как закрывают двери магазинов и запирают офисы. Учитывая перерыв на ланч с полудня до четырех, работать практически невозможно.

Насколько я понял, когда я был в Кито, моя секретарь сказала вам, что я в Таларе, Перу. Думаю, нью‑йоркское лето сказалось на ее рассудке. Для протокола, я и близко не подходил к Таларе и сделаю все возможное, чтобы и в будущем ее избегать.

Лима, Перу

По Перу у меня есть отличное событие для передовой. В Вашингтоне может показаться ересью, но тут факт: демократия в этой стране популярна приблизительно так же, как поедание живьем золотых рыбок. Пишу это сейчас, чтобы у вас было время обдумать. (Какой‑то SV2? всю ночь кидал камнями в мое окно, и не продай я пистолет, то поднял бы жалюзи и выстрелил бы пару раз ему под ноги. А так могу только злобно сжимать край стола.) На улицах полно громил, все пьяные. В моем ослабленном состоянии я не собираюсь выходить и ввязываться в драку, как Джо Палука.

Меня хватает только на то, чтобы выбираться по утрам из кровати и ползти в душ, который теперь единственное мое удовольствие. Я начинаю походить на портрет Дориана Грея: довольно скоро придется просить убрать зеркала.

Лима, Перу

Для начала хочу заверить, что я жив. В настоящее время от меня остался сто семьдесят один фунт (после ста восьмидесяти девяти в Арубе) и приблизительно на такой же вес багажа, разбросанного по всему номеру. Мне снова запретили даже пиво, а кроме того, жареное, пряности, перец и практически все остальное, кроме вареного мяса и минералки.

(Теперь в моем отеле кончилась минералка. Доколе, Господи, доколе?)

Лима, Перу

Вчера прилетел в нечеловеческом виде. Такой приступ болезни и боли вселит страх Божий в кого угодно. Последняя напасть – укус ядовитого насекомого в Куско, парализовавший мою ногу, словно меня ударил пятидесятифунтовый морской скат. Так вот, после двух посещений больницы, уймы кортизона, облучений инфракрасной лампой и неизбежных, несовместимых с алкоголем антибиотиков я хотя бы смог ходить, опираясь на трость, какую смастерил, оторвав ногу от подставки для камеры. Вот в каком я сейчас состоянии. Я ковыляю по Ла‑Пас, как ветеран индейских войн, со скоростью приблизительно десять ярдов в час по ровной местности и приблизительно со скоростью черепахи по пересеченной.

В конце недели в Ла‑Пас отключат электричество. Уже сейчас его дозируют настолько, что в посольстве Соединенных Штатов, например, лифты работают через день. А это значит, что приходится подниматься на пятый этаж на одной ноге, а поэтому осложнения с электричеством сильно на мне сказались.

Работа налажена так, что каждый район города получает электричество по очереди. Поэтому в какие‑то дни у тебя есть горячая вода, лифт, свет и т.д., а в какие‑то нет. Если электричество закончится совсем, наверное, придется бежать. Ковылять по лестницам с палкой скверно, но знать, что, когда вскарабкаешься, наверху не будет ни света, ни горячей воды… Как и, могу добавить, отопления, потому что на Рождество в Ла‑Пас холодно.

Рио‑де‑Жанейро, Бразилия Уже неделю пытаюсь отправить письмо, но мотался по джунглям вокруг Матто Гроссо, объезжал немногочисленные лагеря и все деньги тратил на антибиотики.

Но предпочитаю думать, что каждая неделя, какую я провел в этих странах, зачтется как неделя, которую не придется проводить в следующий раз. Своего рода вложение, и теперь, когда я столько тут натерпелся, пожалуй, не прощу себе, если буду просто хватать по верхам.

Я определенно намерен тут осесть – во всяком случае, на время. Пора ради разнообразия пожить как человек.

National Observer, 31 декабря, 1962