Первые научные труды по классической археологии

Одним из первых, кто понял научное значение вещественных па­мятников прошлого, был французский ученый, уроженец Прованса, Клод Пейреск (1580—1637). Он не делал различия между «большим» и «малым» искусством и с одинаковым рвением изучал как классиче­ские статуи и архитектуру древней Греции, так и произведения мест­ных мастеров древнего Прованса. Он первым указал на важность всестороннего изучения вещей, на важное значение точного обмера памятников архитектуры и точных копий скульптурных произведений в их гипсовых слепках.

В то же время были предприняты первые попытки систематизи­ровать весь накопленный археологический материал. Прежде всего это удалось сделать в области эпиграфики. В 1603 г. гейдельбергский профессор Грутер издал огромный сборник, содержащий до 12 тыс. надписей, главным образом латинских. Сборник имел такой колос­сальный успех, что даже поэты писали панегирики и оды в честь его составителя. Опубликование этих сокровищ прошлого, лежавших до тех пор под спудом, привлекло внимание широкого круга общества, и ученые разных специальностей начали разыскивать по всей Европе древние надписи, обогащая науку новыми открытиями.

Увлечение эпиграфикой и вообще классическими древностями захватило и Англию. Там археология обрела себе покровителей в лице короля Карла I и его приближенных. По поручению графа Томаса Арунделя, собравшего обширную коллекцию античных мраморных статуй, голландский ученый антиквар Франциск Юний составил «Ка­талог художника», в который включил еще рассуждение «О живописи древних». В этом труде впервые были собраны и подвергнуты крити­ческому анализу свидетельства древних писателей об искусстве.

В середине XVII в. во Франции возродилась идея Помпония Лэта, создавшего первую Академию антиквариев. В целях коллек­тивного и организованного собирания и изучения памятников прошлого были основаны Академия надписей, а также Академия архитекту­ры и Академия живописи и скульптуры. Эти учреждения, особен­но Академия надписей, объединяли разрозненных до тех пор отдель­ных исследователей и любителей старины, организовывали археологи­ческие экспедиции и вели работы по изучению и систематизации на­копленного материала.

В 1733 г. примеру Франции последовала Англия: в Лондоне было организовано Общество дилетантов, поставившее перед собой те же цели и задачи. Подобные общества и академии в течение XVIII в. были организованы почти во всех странах Европы.

Инициатором антикварного дела в России был Петр I. Со свойст­венной ему административной решительностью он двумя указами, изданными в 1718 г., повелел собирать находимые в земле или воде... «старые надписи, старое оружие, посуду и все, что зело старо и не­обыкновенно... где найдутся такие—всему делать чертежи, как что найдут». К чести Петра надо сказать, что в его указах отражены са­мые передовые идеи того времени в области археологии — именно тре­бование собирать не только произведения искусства, а все, что «зело старо», и «всему делать чертежи». Все находки должны были посту­пать в Кунсткамеру.

В исполнение петровских указов в Сибири было раскопано не­сколько десятков курганов, содержавших массу бронзовых и золотых вещей. Были ли составлены чертежи вскрытых курганов, не известно.

В 1719 г. вышел в свет десятитомный (in folio) труд бенедик­тинца Монфокона (1655—1741), в котором он попытался объединить весь накопившийся, но разрозненный антикварный материал путем воспроизведения античных памятников и обобщить результаты иссле­дований антикваров различных стран. О своевременности и необходи­мости такого обобщающего труда свидетельствует то обстоятельство, что 1800 экземпляров издания Монфокона разошлись в течение двух месяцев—случай в XVIII в. беспрецедентный.

Несколько позднее, в середине XVIII в., французский ученый антиквар граф Кэлюс издал семитомный труд «Собрание египетских, этрусских, греческих и римских древностей, в котором впервые была сделана попытка классифицировать древние вещи, преимущественно мелкие — геммы, монеты и т. п., по их материалу, по художествен­ным формам и по содержанию.

Что касается преподавания археологических знаний, то в этой области приоритет принадлежит Германии. Там курсы лекций по греческим и римским древностям читались в университетах, начиная с первой половины XVIII в.

Так постепенно наводился относительный научный порядок в изу­чении уже накопленного археологического материала. Но все это еще не сделало археологию наукой в современном значении. Археология понималась ее творцами пока только как наука о вещах. Вещи, причем исключительно произведения искусства, систематизировались, клас­сифицировались, описывались и даже анализировались — и с точки зрения формы, и с точки зрения содержания, но только как вещи сами по себе, вне связи их с историей. Вещественные памятники не рассмат­ривались как исторические источники для познания человеческого прошлого. Те робкие попытки внесения в археологию историзма, ко­торые делали некоторые исследователи, например Франциск Юний или профессора германских университетов, не шли дальше изучения истории тех же вещей самих по себе.

Значительно дальше в отношении историзма и приближения архео­логии к ее современному значению пошел французский ученый аббат Бартелеми. Он находился в постоянной переписке и личном общении с графом Кэлюсом, долго прожил в Италии, где изучал древности, и к концу жизни (1788) закончил свой замечательный труд «Путе­шествие юного Анахарсиса в Грацию», в котором на основании архео­логических данных нарисовал общую картину древнегреческой жизни. Хотя работа Бартелеми написана с крайних идеалистических позиций, значение ее велико, так как он впервые использовал вещественные памятники для познания не самих вещей и их истории, а для познания истории общества, создавшего эти вещи. А именно это и делает архе­ологию исторической наукой.

Значительные успехи на пути превращения археологии в науку в XVIII в. были достигнуты только в области систематизации и изу­чения уже добытого и накопленного материала. Что же касается отыскания этого материала, т. е. археологических раскопок, то они производились самым варварским образом, и в этой области не на­блюдается почти никакого прогресса до начала XIX в. За редкими исключениями раскопки продолжали оставаться откапыванием цен­ных вещей для коллекции.

ГЕРКУЛАНУМ И ПОМПЕИ

В 1711 г. совершенно случайно было открыто местоположение Геркуланума, погибшего в 79 г. н. э. при извержении Везувия. Толстый, затвердевший как камень слой пепла покрывал развалины древнего города. В том же 1711 г. начались раскопки. Никакого общего плана раскопок не было. Не было даже никакого контроля. Копал кто хотел и как хотел. Из наскоро вырытых ям извлекали отдельные произве­дения искусства, преимущественно статуи, так как они ценились до­роже всего. Никакого внимания не обращали на положение вещей, на окружающую их среду, на простые бытовые вещи (орудия труда, утварь и т. п.), даже на стенные фрески, потому что их нельзя было вынести и продать. Затем ямы засыпали и начинали копать в другом месте, руководствуясь только надеждой на случайную удачу.

Вред от этих раскопок был настолько велик и очевиден, что пра­вительство в конце концов запретило частные раскопки и взяло руко­водство в свои руки. Хотя правительственные раскопки велись более планомерно и организованно, в результате чего была в 1753 г. откры­та вилла с библиотекой и коллекцией статуй, они далеко еще не были научными. Основной целью все же оставалась добыча отдельных про­изведений искусства, имеющих продажную стоимость.

В 1738 г. так же случайно был открыт другой античный город, по­гребенный извержением Везувия в 79 г.,—Помпеи. Расколки в Помпеях носили такой же варварский характер и так же потребовалось вмешательство правительства.

Вое же надо сказать, что именно здесь, при раскопках Геркуланума и Помпеи, у наиболее благоразумных и дальновидных археологов возникли сомнения в правильности такого отношения к историческим памятникам. Стала очевидной необходимость применения другого, более научного метода. Возникли эти идеи здесь, в Геркулануме и Помпеях, а не в другом месте и не раньше потому, что слишком богат и разнообразен был археологический материал этих двух памятников. Впервые перед глазами археологов предстали два древних города в том виде, в каком их застигло извержение, со всем их многообразным бытом, со всем как бы застывшим и законсервированным антуражем частной и общественной жизни.

Извержение Везувия было таким грандиозным, внезапным и быст­рым, что жители пострадавших городов не только не успели спасти и вывезти свое имущество, но и сами погибли.

У некоторых авторов, описывающих Геркуланум или Помпеи, говорится, что города эти были залиты лавой и засыпаны пеплом. Это явное преувеличение катастрофы. Если бы Геркуланум и Помпеи были залиты лавой, от них ничего бы не осталось. Лава сжигает все, а в обоих городах сохранились даже книги. При извержении вулканы выбрасывают огромное количество раскаленного пепла и вызывают грозовые явления. Потоки дождя увлекают за собой пепел, который, высыхая, образует твердую массу. Вот такой массой и были покрыты Помпеи и Геркуланум. Короче, они были повреждены, но не разру­шены. Подавляющее большинство вещей сохранилось. Не обратить на это внимания, пренебречь таким богатством бытового материала и продолжать извлекать только произведения искусства было бы противоестественно человеческому разуму.

Идеи новых, научных приемов раскопок, зародившиеся в Помпеях и Геркулануме, прошли долгий путь развития, потребовали работы многих выдающихся умов, пока не была выработана современная на­учная методика археологических исследований, продолжающая совер­шенствоваться с каждым годом.