Зарождение первобытной археологии

Несколько отставая вначале от классической археологии и идя несколько иным путем, но к той же цели, развивалась третья отрасль общей археологии — археология первобытная. Чтобы проследить ход ее развития, мы должны вернуться назад—к ее истокам.

Первобытная археология занимается изучением, на основании вещественных памятников, дописьменного периода истории человечестна. Дописьменный период по продолжительности почти в сто раз превышает письменный. Писать люди научились около пяти тысяч лет тому назад, а пользоваться орудиями труда и делать их—около 500 тыс. лет. Исторические источники этого периода значительно от­личаются от источников письменного периода, даже в том случае, если последние сами и не являются письменными. Язык источников письменного периода так же отличается от языка источников дописьменного, как звуковая речь отличается от речи глухонемых. Почти каждой вещи, созданной человеком в письменный период его истории, можно найти аналогию в современных нам вещах: бронзовый кинжал древнего шумера принципиально мало чем отличается от кор­тика современного морского офицера, и найдя такой кинжал, легко догадаться о его назначении и функциях. Но до сих пор твердо не установлено, какие функции выполняло ручное рубило первобытного человека. Кроме того, вещественные источники письменного периода, если сами они не являются письменными, почти всегда в той или иной близости сопровождаются письменными источниками, которые помогают понять их скрытый смысл. Так, например, в Италии и Гре­ции было найдено несколько бюстов одного и того же лица. Никаких надписей на них не было. Это были вещественные памятники пись­менного периода, но сами они письменными не являлись. Кого изобра­жали эти бюсты, долгое время оставалось тайной, пока не была най­дена герма (голова с подставкой в виде столба), изображающая то же лицо, но с надписью «Платон». Таких примеров можно привести множество. Ясно, что источники дописьменного периода надписями не сопровождаются и для пониманияих скрытого смысла применяют иные методы и иные сопоставления.

Первобытная археология формировалась как наука в течение XIX в., но зачатки ее уходят в глубокую древность.

Легенды и мифы всех народов повествуют главным образом о весьма отдаленном прошлом: о сотворении мира, о происхожде­нии первого человека, о приобретении человеком первых знаний, об освоении огня, о начале земледелия и скотоводства, об изобретении или даровании богами орудий труда, утвари и т. п. Нет такой вещи, о происхождении которой не было бы легенды. Правда, все эти мифы и легенды построены на основе самой необузданной фантазии, но

дело не в этом. Дело в том, что человечество всегда интересовалось своим прошлым, всегда пыталось проникнуть в тайну происхождения всех вещей и явлений.

У античных греков и римлян уже появляются зачатки научной мысли о первобытной истории, очищенной более или менее от мифо­логических воззрений. Греческий философ Демокрит (460—370 гг. до н. э.), рисуя картину жизни первобытных людей, говорит, что они не имели еще ни домов, ни одежды, не знали употребления огня и упорядоченного образа жизни. Постепенно, научаясь благодаря опыту, они начали изобретать искусства и извлекать пользу от об­щественной жизни. Главным стимулом развития человеческой куль­туры Демокрит считал нужду.

В первой половине I в. до н. э. была написана знаменитая поэма философа-эпикурейца Лукреция «О природе вещей». Материалисти­ческое мировоззрение Лукреция оказало огромное влияние на раз­витие естественных и гуманитарных наук, в том числе и археологии. Он на девятнадцать столетий предвосхитил, правда в зачаточной и подчас наивной форме, некоторые положения современной археоло­гии. В своей поэме Лукреций нарисовал величественную картину мироздания без какого-либо участия богов. Он показал, что чело­вечество, с его культурой и цивилизацией, не явилось в готовом, за­конченном виде, созданное богами, а прошло долгий путь развития от дикого, звериного состояния до железных орудий, письменности и классового общества. Он предложил деление истории на три века по материалу, из которого изготовлялись орудия труда: каменный, медный (бронзовый) и железный.

Эти зачатки античной научной мысли о происхождении и перво­бытной истории человечества, не успевши расцвести, были задушены христианским мировоззрением.

Произведения античных философов (кроме Аристотеля, учение которого, ввиду его крайнего идеализма, церковь не отвергала) были преданы анафеме, и единственным источником познания стала Библия. Дохристианский миф о сотворении мира и человека становится осно­вой христианского догмата о происхождении человечества. Догмат этот, который так тормозил и противодействовал развитию научной мысли, заключается в следующем: «Бог создал человека по образу и подобию своему». Ясно, что доктрина Лукреция и христианский догмат несовместимы. Признать точку зрения Лукреция значит приз­нать звериный и дикий образ бога. Это противоречие между наукой и религией определило ту долголетнюю борьбу, которую пришлось ве­сти ученым с духовенством и его сторонниками. Борьба эта принимала различные формы — от ученых диспутов до аутодафе, менялась ее тактика и стратегия, противники то открыто вступали в бой, то мас­кировались и шли на формальные компромиссы, но сущность ее оста­валась неизменной: дух или материя.

Наибольшее напряжение в этой борьбе выпало на долю первобыт­ной археологии, по сравнению с классической. Слишком сильны были у нее противоречия с церковью. Никакие папы и кардиналы ей не покровительствовали. В этом одна из причин задержки ее развития. Вторая, наиболее важная причина — это ее неразрывная связь и зави­симость от развития естественных наук. И, наконец, третья причина кроется в относительной бедности и невыразительности источников первобытной археологии, которые, в силу этого, не привлекали к себе всеобщего внимания, не вызывали восторга, как блестящие источники классической археологии.

Действительно, источники первобытной археологии, особенно ран­него периода, крайне бедны и невыразительны. Грубые каменные орудия, которые неспециалист не всегда отличит от естественных камней, остатки костров, кости животных, реже кости самого чело­века — вот и все. Только эти жалкие остатки освещают прошлое че­ловека на протяжении многих и многих тысячелетий.

Источники становятся более многочисленными, разнообразными и выразительными по мере того, как человек прогрессирует и прибли­жается к нашему времени. Появляется глиняная посуда (керамика), изделия из кости и рога, каменные орудия делаются многообразнее и совершеннее, постепенно они заменяются сначала медными, затем бронзовыми и, наконец, железными. Изменяется и сам человек: из полуживотного, не владеющего членораздельной речью, он превра­щается в мыслящего человека (Homo sapiens). По мере формирования мышления зарождаются и развиваются верования в сверхъестествен­ные силы, в загробную жизнь, появляется искусство. Психическая деятельность оставляет видимые, материальные следы. Человек начи­нает погребать своих мертвецов, расписывать стены своих пещер, вы­резывать из кости и камня фигурки людей и животных. Все легче и легче становится для археолога чтение бессловесного языка вещей.

Невозможно сказать, кто и когда впервые обратил внимание на первобытные памятники, как на исторические источники, и заложил основы первобытной археологии. О существовании каменных орудий люди знали и в античную эпоху, и в эпоху средневековья, но при­давалиим мистическое значение. Они считались орудиями божест­венной или нечистой силы и назывались «громовыми». Их наделяли таинственной способностью исцелять болезни, отвращать всяческие напасти и приносить счастье. Менее суеверные и более образованные люди полагали, что каменные орудия сделаны древними греками и римлянами специально для религиозных ритуалов. Эта точка зрения до XIX в. имела сторонников даже среди ученых археологов.

В 1473 г. вышло первое издание «О природе вещей» Лукреция. У античного мыслителя нашлось много последователей. Библейская легенда о происхождении человека не могла уже удовлетворить обра­зованных людей, тем более людей эпохи Ренессанса. В результате открытия морского пути в Индию, открытия Америки, кругосветного путешествия Магеллана и других открытий и путешествий в Европу хлынул поток невиданных и удивительных вещей, которые делали и которыми пользовались, по рассказам путешественников, дикие оби­татели новооткрытых земель. Среди этих диковинок оказалось много каменных топоров, стрел и копий, которые не отличались от «громо­вых». У кого-то, возможно одновременно у многих, возникла мысль, что «громовые» топоры и стрелы тоже орудия дикарей, отдаленных предков европейцев. Предположение подтверждалось тем, что камен­ные орудия в Европе находили обычно при производстве земляных работ на определенной глубине, так же как и произведения античного искусства. Разница состояла лишь в том, что античные вещи были понятны, а каменные топоры составляли загадку. Однако сопоставле­ние напрашивалось само собой: коль скоро статуи, находимые в земле, — остатки прошлого, то и каменные орудия — остатки прошлого, только еще более отдаленного.

Первое письменное свидетельство о возникновении этой мысли относится ко второй половине XVI в. Смотритель ботанического сада в Ватикане, минералог и врач Михаил Меркати (умер в 1593 г.) оставил рукопись, в которой признавал громовые топоры и стрелы орудиями первобытных людей, не знавших еще металла. Несмотря на близость к папскому престолу, а вернее в силу этого, Меркати не напечатал своей рукописи. Она была найдена в 1711 г. и опубликова­на в 1717 г. Это не значит, что мысль находилась под спудом в тече­ние ста с лишком лет. Еще в 1714 г., т. е. до опубликования рукописи Меркати, И. Эстерлинг в своем сочинении «О погребальных урнах и каменном оружии древних хаттов» писал: «Если найдется кто-ни­будь, который бы вздумал отрицать существование такого орудия у германцев, то пусть он отправится к жителям Луизианы и другим дикарям Северной Америки, которые до сих пор пользуются остры­ми камнями вместо ножей и оружия». В 1723 г. Жюссье выступил с докладом в Парижской академии наук, в котором высказал ту же самую мысль.

Так, еще до зарождения собственно первобытной археологии наме­тился один из важнейших ее методов — метод сравнительного изу­чения памятников. Этот метод теснейшим образом связывал первобытную археологию с зарождавшейся тогда новой гуманитарной наукой — этнографией. Основоположниками этой науки были монахи-миссионеры, направляемые церковью в заморские колонии для обращения в христианство новых подданных европейских монархов. Не все проповедники внушали дикарям слово божие при помощи костра и топора палача. Многие ограничивались только словом и в силу этого им, как никому, приходилось общаться с людьми, стоя­щими на первобытном уровне развития, изучать их нравы, верова­ния и обычаи, а вместе с тем и средства производства.

В 1724 г. вышла в свет монография много лет прожившего в Аме­рике миссионера Жозефа Лафито «Обычаи американских дикарей в сравнении с обычаями первобытных времен». Наряду с чисто фан­тастическими сведениями — вроде рассказа о безголовых людях, жи­вущих в Южной Америке,— в книге приводится обширный факти­ческий и весьма ценный материал. Лафито первым из европейских этнографов, на основании сравнительного метода, усмотрел низшую ступень развития, через которую прошло все человечество. Степень культуры американских индейцев — ирокезов и гуронов — он срав­нивал с культурой древних греков и римлян. Правда, в своем срав­нении он пришел к некоторым ошибочным выводам, например, что американские индейцы были непосредственными потомками и пре­емниками римлян и греков, но в основном его идея и суждения были правильны и научны.

Еще дальше пошли немецкие ученые Иоганн (отец) и Георг (сын) Форстеры, принимавшие участие во втором путешествии Кука. Они предложили следующую периодизацию истории человечества, разде­лив ее на три периода: детство—дикое состояние, юношество—вар­варское состояние, зрелость—благонравное (или культурное) состо­яние. Разницу в ступенях человеческой культуры они объясняли климатом, воспитанием и расовыми различиями. Эти ошибочные и на­ивные выводы не снижают ценности основной идеи. Ту же идею одно­временно развил шотландский ученый Адам Фергюссон, предложив несколько иную терминологию: дикость, варварство, цивилизация Переход из дикости в варварство он объяснял появлением частной собственности, связанной с развитием земледелия и скотоводства, а цивилизацию понимал как появление государственности и политиче­ского строя. Эта историко-социологическая периодизация в основных чертах смыкалась с историко-археологической периодизацией, предло­женной Лукрецием и разработанной в XIX в. археологами. Классиче­ским завершением этого смыкания является периодизация, выработан­ная американским этнографом Льюисом Морганом и Ф. Энгельсом.

Появление этих идей в области археологии и этнографии связано с развитием эволюционной теории в естественных науках, особенно в биологии. Эволюционную теорию развития животного мира меха­нически применяли к развитию человеческого общества. Полное отождествление законов биологической эволюции с законами эволю­ции общественной приводило часто к ошибочным выводам и обобще­ниям, от которых многие ученые не отказались еще и теперь. Но за­коны, обусловливающие развитие человеческого общества, были открыты позднее, и в XVIII в. эволюционная теория оказала несом­ненно прогрессивное влияние на первобытную археологию и этногра­фию. Библейское оказание об Адаме и Еве отживало свой век.

Совершенно естественно, что даже самые передовые ученые не могли сразу и начисто избавиться от христианского мировоззрения — отчасти из-за недостаточного научного опыта, отчасти из-за собствен­ных убеждений, отчасти из тактических соображений, идя на фор­мальные компромиссы с господствующей церковью. Так, никто еще не сомневался в действительности потопа, однако у многих возникло уже представление о допотопном, но уже не библейском, человеке, который и физически и по культуре значительно отличался от совре­менного. В 1731 г. очень добросовестный, но увлекающийся исследо­ватель швейцарец Яков Шейхцер в своей «Священной физике» по­местил рисунок скелета ископаемого человека, погибшего от потопа, найденного им в Энингене, и дал ему название «Homo diluvii testis». Правда, это открытие относится к области научных курьезов. Жорж Кювье признал в скелете не ископаемого человека, а ископаемую гигантскую саламандру и дал ему другое название в честь Шейхцера — «Andrias Scheuchzeri». Сам же Кювье, крупнейший и прогрес­сивный ученый своего времени, все учение которого опровергало биб­лейские догматы, идя на формальный компромисс с церковью, при­знавал и самого бога и участие его в сотворении мира, только подменяя «дни творения» геологическими периодами. Едва ли мы должны поставить ему это в вину, тем более, что никакие компро­миссы не помешали его открытиям в палеонтологии.

Так в XVIII в. намечались пути первобытной археологии, опре­делялись ее связи с другими науками и одновременно накапливался материал. Материала же в ее распоряжении было значительно меньше, чем в распоряжении классической археологии. Меньше не только абсо­лютно, но и относительно: одна античная статуя как предмет позна­ния стоит сотни каменных топоров. Первобытная археология — наука массового материала. Нужно просмотреть и изучить тысячи черепков глиняной посуды, чтобы прийти к возможности сделать вывод или обобщение.

Здесь кстати упомянуть еще об одном весьма важном обстоятель­стве, касающемся первобытных памятников. Весь каменный инвен­тарь, накопленный археологами к началу XIX в., ископаемый и со­временный (т. е. принадлежавший отсталым народам новооткрытых стран), относился к позднему периоду первобытности—к неолиту (новокаменному веку). Орудия человека эпохи палеолита (древне­каменного века) археологам не были известны. Это значит, что даже

самый древний топор, имевшийся в распоряжении археологов, отно­сился, как позднее было установлено, ко времени не раньше VII—VI тысячелетий до н. э., что, между прочим, не особенно противоречило библейской хронологии. Таким образом, огромный период в истории человечества, исчисляемый сотнями тысячелетий, оставался пока без источников.