Глава 20. Проникновение в темницу

Ту-би Вэн только и думал о каллиграфии Чжан Сюя "Импровизация", попросил: "Брат Тун, дай мне еще посмотреть на надпись".
Сян Вэнь-тянь рассмеялся: "Да как только старший господин поместья победит брата Фэна, так эта каллиграфия станет твоей, хоть три дня и три ночи подряд на нее смотри!" Ту-би Вэн ответил: "Я семь дней и семь ночей буду смотреть!" Сян Вэнь-тянь произнес: "Хорошо, даже семь дней и ночей". У Ту-би Вэна аж сердце зудело: "Второй старший брат, я пойду большого старшего брата просить биться, хорошо?" Хэй-бай Цзы ответил: "Вы вдвоем здесь побудьте с гостями, я пойду поговорю со старшим братом", – развернулся, и вышел. Дань-цин Шэн предложит: "Брат Фэн, выпьем вина. Ай, жаль третий старший брат нам немало вина попортил". Сказав, начал наливать в бокалы.
Ту-би Вэн рассердился: "Что значит, "немало попортил?" Ты это вино вольешь в свою утробу, потом отольешь в отхожем месте, как это можно сравнивать с моей каллиграфией на стене, которая сохранится на тысячи лет? А вино, употребленное для каллиграфии – тысячи лет пройдут, кто-то увидит эту каллиграфию, и только тогда узнает о твоем кувшине красного вина из Турфана". Дань-цин Шэн поднял бокал вина, и обратился к стене: "Стена, а стена, тебе выпало счастье в жизни, смогла отведать прекрасного вина, собственноручно приготовленного четвертым господином, даже если бы третий господин и не написал на тебе свою каллиграфию, ты... ты... ты все равно простояла бы в веках". Лин-ху Чун рассмеялся: "По сравнению с этой ничего не смыслящей стеной, позднерожденный отведал этого редкого в веках прекрасного вина, это в самом деле великая удача". Сказав, выпил до дна. Сян Вэнь-тянь стоял в стороне, держа бокал, но вина не пил. Дань-цин Шэн с Лин-ху Чуном, однако, пили до дна, и чем больше пили, тем больше веселились.
Они вдвоем выпили бокалов по семнадцать - восемнадцать, и только тогда вернулся Черно-белый Мудрец: "Брат Фэн, мой большой старший брат просит пожаловать, прошу проследовать. А брат Тун пускай тут пока выпьет несколько бокалов вина, как такое предложение?" Сян Вэнь-тянь оторопел: "Это..." Он ясно видел, что Черно-белый Мудрец решительно не настроен его приглашать, как можно было жестко набиваться в сопровождение?" Он вздохнул: "Ничтожный не увидит большого господина поместья, всю жизнь будет о сем сожалеть". Хэй-бай Цзы ответил: "Прошу брата Туна не держать обиду. Мой большой старший брат давно уже ведет затворническую жизнь, доселе не принимал гостей, лишь только услыхал об утонченном мастерстве меча брата Фэна, исполнился восхищения, только тогда просил о встрече, это вовсе не говорит о том, что он не уважает брата Туна". Сян Вэнь-тянь произнес: "Не дерзаю, не смею". Лин-ху чун поставил бокал, подумал, что будет неудобно идти в гости при оружии, оставил все, и вышел из зала для игры в шашки вслед за Хэй-бай Цзы. Они прошли несколько галерей, подошли к круглой арке в виде "Лунных дверей пещеры". На входной доске были начертаны два иероглифа: "Сердце циня", выложенные синим стеклом, иероглифы написаны по стародавнему кряжисто, но в них чувствовалась рука Ту-би Вэна.
Прошли лунные ворота, за ними шла украшенная цветами тенистая дорожка, по обе стороны которой рос изящный бамбук, крупная галька под ногами поросла зеленым мхом – было видно, что люди ходят здесь крайне редко. Дорожка привела их к каменному павильону на три комнаты, впереди и позади павильона росли искривленные старые сосны, тянущиеся ввысь, создавая густую тень со всех сторон. Хэй Бай-цзы легонько нажал на дверь, тихо произнес: "Прошу входить". Едва Лин-ху Чун вошел в келью, сразу уловил аромат благовоний. Хэй-бай Цзы сказал: "Большой старший брат, прибыл молодой рыцарь Фэн из фракции Хуашань". Внутри находился старец, он сложил руки в приветствии: "Фэн шаося затруднился визитом в убогое поместье, не встретили заранее, признаем вину, просим простить". Лин-ху Чун увидел, что старцу за шестьдесят лет, он сухой, как деревяшка, лицо в рытвинах, просто живые мощи, но глаза горят воодушевлением, согнулся в поклоне: "Позднерожденный дерзко явился, прошу преждерожденного простить вину". Человек отозвался: "Хорошо сказано, хорошо сказано". Хэй-бай Цзы сказал: «Даосское имя моего старшего брата – Хуан-чжун Гун – Князь Золотого колокола, молодой рыцарь Фэн должен был заранее это знать». Лин-ху Чун ответил: «Давно восхищался именами четверых владельцев поместья, сейчас вижу воочию, воистину, великое счастье». А сам подумал: «Ну и шуточки откалывает старший брат Сян, ничего мне заранее полностью не сказал, только сказал во всем его слушаться. А теперь его здесь нет, если этот старший господин поместья применит особо трудное искусство, я ведь не знаю, как от него защищаться». Хуан-чжун Гун произнес: «Слыхал я, что молодой рыцарь Фэн является преемником преждерожденного господина Фэна с горы Хуашань, методы меча просто волшебные. Дряхлый старик всегда с благоговением относился к старейшине Фэну и как к человеку, и как к мастеру боевых искусств, только к сожалению, мало виделся. Раньше на реках и озерах прошел слух, будто старый мастер Фэн присоединился к небожителям, дряхлый старик загоревал. Сегодня встретил прямого наследника старого мастера Фэна, можно сказать, исполнилось желание всей жизни. Не знаю только, не является ли молодой рыцарь Фэн сыном или племянником старого мастера?» Лин-ху Чун подумал: «Великий дядюшка-наставник Фэн строго приказал никому о нем не рассказывать. Старший брат Сян увидел мою технику меча, догадался, что я его преемник, рассказал тут всем, да еще и назвал меня его фамилией, такая ложь неизбежно будет раскрыта. Но и правду говорить тоже нельзя». Подумав так, сказал весьма туманно: «Я младший последователь его старейшества. Последователь скудоумен, учился недолго и поверхностно, методы меча преждерожденного выучил на одну – две десятых». Хуан-чжун Гун вздохнул: «Если ты выучил только два – три из десяти, и этим победил моих трех младших братьев, значит, методы меча старого господина Фэна непостижимы и непревзойденны». Лин-ху Чун ответил: «Три преждерожденных господина провели только по нескольку приемов, вовсе не были разбиты, но остановили бой». Хуан-чжун Гун покивал головой, на его обтянутом кожей черепе появилась тонкая улыбка: «Юноша не горячится и не зазнается, это очень трудно. Прошу войти в зал для игры на цине, освежиться чаем». Лин-ху Чун и Хэй-бай Цзи проследовали за ним в зал для игры на цине и уселись, молодой прислужник поднес им чай. Хуан-чжун Гун сказал: «Слыхал я, что у молодого рыцаря Фэна есть трактат древней мелодии «Гуан-лин сань». Это так? Дряхлый старик любит музыку, размышлял о том времени, когда Цзи Чжунсань [Чиновник Цзи, Цзи Кан] перед казнью исполнил мелодию «Рассеянные из Гуан-лина», и сказал, что с его смертью ее передача прервется, постоянно сожалел об этом. Если эта мелодия вдруг вернулась в этот мир, и старик сможет ее исполнить, сверяясь с нотной записью, то ему больше будет не о чем сожалеть во всей своей жизни». Когда он произнес это, на его бледном черепе проступил легкий румянец, выдавая страсть.
Лин-ху Чун подумал: «Большой старший брат Сян плел небылицы, обманывал их без жалости. Мне кажется, что все четверо хозяев сливового поместья – незаурядные люди, к тому же я пришел сюда с просьбой о лечении, нельзя так пытать их любопытство. Предположим, что это и в самом деле трактат господина Цю Яна, полученный им из какого-то там древнего захоронения – «Гуанлин сань». Следует передать его – пусть взглянет». Вытащил из-за пазухи ноты, встал, и преподнес двумя руками: «Прошу старшего господина поместья взглянуть». Хуан-чжун Гун, привстав, принял: «Мелодия «Гуанлин сань» давно утрачена в мире людей, и вот теперь ее вновь можно увидеть – это великое счастье, однако… право, не знаю…» В его тоне было сомнение – как он мог знать, было ли это истинными нотами, или шуткой человека, который подделал древние ноты, чтобы обмануть ценителей. Он взглянул на ноты: «О, какая длинная мелодия». Просмотрел первую страницу, и его лицо вдруг изменилось. Он правой рукой перелистывал ноты, а его левая рука на поверхности стола будто бы зажимала струны циня, похвалил: «Великолепно! Спокойная и прямая, но прекрасная и совершенная». Перевернул вторую страницу, посмотрел немного и снова похвалил: «Возвышенная и изящная, в глубине скрывающая сокровенную истину, в краткий миг эта мелодия циня уводит дух в бескрайние дали».
Хэй-бай Цзы увидел, что Хуан-чжун Гун посмотрел только две страницы, и уже разволновался, испугался, что он теперь надолго погрузится в созерцание, и влез в разговор: «Этот молодой рыцарь Фэн прибыл сюда со своим побратимом Туном. Они говорят, что если в «Одиноком сливовом поместье» найдется кто-нибудь, кто сможет победить брата Фэна в мастерстве фехтования…» Хуан-чжун Гун ответил: «Эн, наверняка, если кто-то победит его в фехтовании, то они дадут мне переписать эту мелодию «Гуанлин сань» – так, или нет? Хэй-бай Цзы сказал: «Точно. Мы втроем один за другим проиграли, если только большой старший брат «тронет коня», наша сливовая усадьба... хэ-хэ...» Хуан-чжун Гун неуловимо улыбнулся: «Уж если вы проиграли, то я тоже не справлюсь». Хэй-бай Цзы возразил: «Как мы трое можем сравниться с большим старшим братом?» Хуан-чжун Гун произнес: «Старик совсем бесполезен».
Лин-ху Чун поднялся с места: «Глава поместья прозывается «Князь Золотого колокола», [«Золотой колокол» – это название «первой мужской» ступени китайского хроматического звукоряда, примерно соответствует ре (D) в европейской номенклатуре] он высокий мастер игры на цине. Эти ноты, разумеется, трудно достать, но это вовсе не какая-то запрещенная к передаче тайна, глава поместья может смело оставить их для копирования, через три дня позднерожденный придет их забрать». Хуан-чжун Гун и Хэй-бай Цзы были поражены. В зале для игры в шашки Хэй-бай Цзы неистово торговался с Сян Вэнь-тянем, который искусно разжигал его интерес, никто не мог предположить, что этот Фэн Эр-чжун такой простодушный. Он был мастером игры в шашки, предполагал, что Лин-ху Чун подготовил какую-то коварную ловушку, чтобы обмануть Хуан-чжун Гуна, но тут никакого подвоха не было. Хуан-чжун Гун произнес: «Незаслуженно не приму награду. Мы не знаем друг друга, как могу принять щедрый дар? Двое уважаемых прибыли в убогое поместье, скажите откровенно, с какими помыслами?»
Лин-ху Чун подумал: «В конце концов, зачем мы со старшим братом Сянем прибыли в Сливовое поместье, он мне так и не сказал. Вспоминается, речь шла о моем лечении, но он все обставил столь таинственным образом, что не получается напрямую просить об этом четверых хозяев поместья, эти четверо – люди уникальные и выдающиеся, может быть, с ними нельзя говорить напрямую. Так или иначе, поскольку я не знаю намерений брата Сяна, то, если прямо попрошу о лечении, то введу их в заблуждение». Вслух же сказал: «Позднерожденный прибыл в сливовое поместье, следуя за старшим братом Сяном, до того, как вошел сюда, никогда прежде не слышал уважаемые имена четверых хозяев поместья, и не знал, что в этом мире есть это «Сливовое поместье горы Гушань»». Подумал, и добавил: «Позднерожденный малообразован и скудоумен, не знал, что в воинском сообществе есть такие высокие мастера старшего поколения, прошу уважаемых простить мое невежество».
Хуан-чжун Гун обменялся быстрыми взглядами с Хэй-бай Цзы и улыбнулся: «Дряхлый старик благодарен молодому рыцарю Фэну за его искренние слова. Старик в самом деле был очень удивлен, мы вчетвером живем в затворничестве, на реках и озерах крайне мало людей знают о нас, мы никак не связаны с школами фехтования Пяти Твердынь, как их представители могли прибыть к нам. Исходя из сказанного, Фэн шаося не знаком с нашей предшествующей историей?» Лин-ху Чун ответил: «Преждерожденному очень стыдно, прошу двух уважаемых дать указания. А то, что недавно говорил вроде «Давно преклоняюсь перед славными именами четверых хозяев поместья», на самом деле… реально… это…»
Хуан-чжун Гун покивал головой: «Князь Золотого колокола, Черно-белый Мудрец, это наши прозвища, которые мы себе взяли, а старые имена мы больше не употребляем. Молодой рыцарь раньше никогда не слышал наших имен, и это естественно». Правой рукой тронул струны циня и спросил: «Эту нотную запись ты от чистого сердца предоставляешь дряхлому старику, чтобы он переписал?» Лин-ху Чун ответил: «Именно так. Только из-за того, что эти ноты принадлежат брату Туну, позднерожденный упомянул о даче на время. Иначе бы преждерожденный мог бы смело забрать их себе. Драгоценный меч жалуют герою, никто не дает его взаймы». Хуан-чжун Гун хмыкнул, на его лице мелькнул оттенок удовлетворения. Хэй-бай Цзы сказал: «Ты даешь эти ноты моему старшему брату на время, а твой брат Тун согласен?» Лин-ху Чун сказал: «Большой старший брат Тун на всю жизнь связан дружбой с позднерожденным, он широк душой и щедр, раз ничтожный согласился, как он может не принять это во внимание». Хэй-бай Цзы покивал головой. Хуан-чжун Гун произнес: «Молодой рыцарь Фэн столь добр, дряхлый старик преисполнен благодарности. Да только, раз этого не одобрил собственными устами старший брат Тун, дряхлый старик не может быть спокойным. Брат Тун говорил, чтобы получить этот трактат, человеку из нашего поместья нужно одолеть тебя в технике меча, дряхлый старик не просит снисхождения. Уж лучше нам померяться десятком приемов, как тебе такое?"
Лин-ху Чун подумал: "Только что второй господин поместья говорил:
– Нам троим братьям, с тобой в воинском мастерстве не сравниться, – значит, боевые навыки главы поместья намного выше, чем у них троих. У третьего господина угун выдающийся, я, только опираясь на переданное дядюшкой – великим наставником Фэном искусство меча смог достичь преимущества, в схватке со старшим господином не обязательно одержу победу, если проиграю, то разве не сам навлеку позор на свою голову? А если одержу победу, какая мне от этого выгода?"
И тут же сказал: "Мой старший брат Тун иногда сболтнет такие слова, что позднерожденному становится невыносимо стыдно. Четверо хозяев поместья не осудили это сумасбродство, позднерожденный уже необычайно признателен, к чему ему дерзать бросать вызов главе поместья?"
Хуан-чжун Гун улыбнулся: "Ты очень хороший человек, мы с тобой разберем пару приемов, и вовремя остановимся, что в этом такого?" Обернулся, снял со стены флейту сяо из драгоценной яшмы, передал ее Лин-ху Чуну: "Эта флейта будет мечом, а моим оружием будет цинь из нефрита". Он обоими руками взял с прикроватного столика украшенный нефритом цинь, и улыбнулся: "Хоть я и не считаю эти два музыкальных инструмента сокровищем, равным нескольким городам, однако это вещи редкие, и разве можно их портить? Для виду только ими помашем, и довольно будет". Лин-ху Чун увидел, что флейта сделана из чистейшей зеленой яшмы, цветом подобной изумруду, но у самого мундштука имелось несколько прожилок киноварно-красного цвета, блестящих, как алая кровь. Нефритовый цинь в руках Хуан-чжун Гуна выглядел старым и темным, ему явно было несколько сотен лет, и возможно, даже поболее тысячи – это два антикварных музыкальных инструмента, стоит им только столкнуться, и оба разлетятся на кусочки, разумеется, ими нельзя драться по-настоящему. Отказаться было нельзя, он двумя руками принял нефритовую флейту, и глубоко поклонился: "Прошу главу поместья дать указания". Хуан-чжун Гун произнес: "Старый господин Фэн был великим рыцарем меча, я им всегда восхищался, разумеется, не могу с пренебрежением смотреть на преемника его искусства фехтования. Молодой рыцарь Фэн, прошу!"
Лин-ху Чун поднял флейту, легонько провел ей в воздухе, ветерок проник в отверстия, и родился мягкий музыкальный звук. Хуан-чжун Гун провел правой рукой по струнам циня, раздался звук, и он повел хвостовик циня в правое плечо Лин-ху Чуна. Лин-ху Чун услыхал звук циня, его сердце слегка вздрогнуло, а яшмовая флейта медленно пошла к локтю Хуан-чжун Гуна. Если бы цинь пошел дальше, то флейта дотронулась бы до точек на его локте. Хуан-чжун Гун вернул цинь, и направил его в дробящий удар по пояснице, вместе с движением циня вновь тронул струны. Лин-ху Чун подумал: «Если я буду защищаться флейтой, то оба музыкальных инструмента будут разбиты. Чтобы спасти инструменты, он остановит атаку. Но при таком способе боя не избежать осуждения». Он описал флейтой дугу, и направил атаку в подмышечную область противника. Хуан-чжун Гун повел цинь для защиты. Лин-ху Чун убрал флейту обратно. Хуан-чжун Гун снова издал несколько аккордов, и мелодия циня ускорилась. Хэй-бай Цзы изменился в лице, отступил на несколько шагов, и запер перед собой дверь. Он знал, что Хуан-чжун Гун играет на цине вовсе не ради праздного досуга, а вливает свою внутреннюю силу в вибрации струн для того, чтобы расстроить мысли и дух врага. Внутренняя сила противника начинала резонировать со звуками циня, и постепенно переходила в подчинение звукам. Когда мелодия циня замедлялась, то приемы противника тоже замедлялись, когда мелодия ускорялась, то приемы противника тоже ускорялись. Но Хуан-чжун Гун как раз замедлял движения противника, когда тому нужно было ускоряться, и тот не мог защититься от его атак. Хэй-бай Цзы знал, что это мастерство старшего брата нельзя недооценивать, поэтому вышел из музыкального зала, опасаясь, что его внутренняя сила потерпит ущерб.
Он, хоть и отгородился дверями, но все же из-за них доносились приглушенные звуки циня – то медленные, то быстрые, то вдруг все замирало, то вдруг внезапно раздавался громкий звук, прошло немного времени, и звуки циня стали звучать все быстрее и быстрее. Хэй-бай Цзы почувствовал, что у него дух и мысли путаются, дыхания не хватает, он сделал еще несколько шагов назад, вышел из павильона, и закрыл большие ворота.
Теперь две двери преграждали путь звукам, зачастую их не было слышно, но иногда вдруг звуки яростно вздымались, прорываясь сквозь двери, и в эти мгновения сердце Хэй-бай Цзы начинало учащенно биться.
Ожидание было долгим, но звуки циня все не останавливались, и он изумился: «Оказывается, мастерство этого Фэна столь высоко, да и внутренняя сила под стать. Как он может справиться с «семиструнным мечом не имеющим формы» моего старшего брата?» В этот момент к нему подошли Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн. Дань-цин Шэн тихо спросил: «Ну как?» Хэй-бай Цзы ответил: «Дерутся уже очень давно, но этот юноша все еще держится. Я боюсь, как бы большой старший брат не забрал его жизнь». Дань-цин Шэн произнес: «Я пойду попрошу старшего брата проявить милосердие, нельзя убивать такого хорошего приятеля». Хэй-бай Цзы покачал головой: «Входить нельзя». И тут раздались громкие дребезжащие аккорды, удар по струнам – и братья отступили на шаг назад, потом было еще пять таких ударов, и трое отступили на пять шагов. У Ту-би Вэна лицо побелело, он собрался с духом, и произнес: «Эта техника «шесть гвоздей раскалывают гору» «невидимого семиструнного меча» нашего старшего брата в самом деле очень сильна. Эти шесть ударов были безжалостно жестокими, как-то там этот Фэн?»
Не успел он договорить, как снова послышался громкий звук, словно у циня порвалось сразу несколько струн. Хэй-бай Цзы перепугался, толкнув большие ворота, бросился внутрь, распахнул двери в музыкальный зал, и увидел остолбеневшего в молчании Хуан-чжун Гуна, все струны циня были порваны, и свисали вниз. Лин-ху Чун держал в руках яшмовую флейту, стоял рядом, согнувшись в поклоне: «Провинился!» Было ясно, что в этом состязании Хуан-чжун Гун потерпел поражение.
Хэй-бай Цзы и его младшие братья пришли в ужас. Они втроем знали, какая великая внутренняя сила у их большого старшего брата, он был несравненным мастером в «лесу воинов», невозможно было себе представить, что он будет сломлен этим юнцом из фракции Хуашань, если бы они не увидели это своими собственными глазами, то ни за что бы не поверили. Хуан-чжун Гун горько усмехнулся: «У молодого рыцаря Фэна тончайшие методы меча, дряхлый старик за всю свою жизнь не видел ничего подобного, да и внутренняя сила просто неимоверная, в самом деле, остается только восхищаться и преклоняться. «Не имеющий формы семиструнный меч» дряхлого старика раньше считался выдающейся школой в воинском сообществе, кто мог ожидать, что для молодого рыцаря Фэна это будет просто веселым развлечением. Мы, четверо братьев, засиделись в отшельничестве в сливовом поместье, более десяти лет не показывались на реках и озерах, хэ-хэ, в самом деле превратились в лягушек на дне колодца». [Пословица про лягушку, которая считала, что из колодца видит и небо, и звезды, и ее кругозор вполне достаточен]
В его словах было нескрываемое горе. Лин-ху Чун ответил: «Позднерожденный из последних сил защищался, премного благодарен преждерожденному, что тот пощадил его». Хуан-чжун Гун протяжно вздохнул, покачал головой, и в изнеможении сел в полном истощении духа.
Лин-ху Чун увидел его состояние, это было невыносимо, он подумал: «Сян дагэ очевидно не хотел позволить им узнать, что у меня совершенно нет внутренней силы, если бы они узнали, что я болен и нуждаюсь в лечении, то это могло быть препятствием. Однако благородный муж прозрачен и чист, я не могу пользоваться преимуществом». И тут же сказал: «Старший господин поместья, есть одна вещь, которую я должен прояснить. Я не боялся твоего «не имеющего формы семиструнного меча» вовсе не потому, что моя внутренняя сила высокая и могучая, а потому, что позднерожденный является не имеющим никакой внутренней силы противником». Хуан-чжун Гун был потрясен. он тут же встал на ноги: «Что?» Лин-ху Чун пояснил: «Позднерожденный получил множество внутренних ран, потерял всю внутреннюю энергию, поэтому совершенно нечувствителен к музыке твоего циня». Хуан-чжун Гун был и потрясен, и обрадован, дрожащим голосом произнес: «В самом деле?» Лин-ху Чун ответил: «Если преждерожденный не доверяет, пусть обследует пульс, и убедится сам». Сказав, протянул правую руку.
Хуан-чжун Гун и Хэй-бай Цзы изумились, они подумали, что, пусть он и прибыл в сливовое поместье не с совсем понятными намерениями, и не выглядел врагом, но все же, как он мог так чистосердечно позволить посторонним узнать состояние его жизненной энергии? Если Хуан-чжун Гун получит информацию о состоянии его пульса, при этом будет удерживать его запястье, контролируя точки, то у него будет полная власть над его жизнью. Хуан-чжун Гун только что не мог одолеть Лин-ху Чуна при помощи волшебного приема "Шесть гвоздей раскалывают гору", даже все струны на цине порвал, все же имел некоторое неудовольствие, и подумал: "Если ты протягиваешь ко мне руку, собираясь нажать на мои точки, то я первый в тебя выпущу энергию". Он медленно протянул руку вперед, и коснулся запястья Лин-ху Чуна. Вытянув руку, он втайне приготовился использовать технику "Захваты когтей тигра", "Когти дракона", "Восемнадцать малых захватов" – три превосходных техники цинна. Какой бы прием не применил Лин-ху Чун, он был готов перехватить его руку, и не дать тому атаковать. Но едва он коснулся пульса Лин-ху Чуна, то с изумлением обнаружил, что он предельно мягкий и слабый, почти неощутимый – его внутренняя сила была исчерпана. Он остолбенел ненадолго, а потом невольно расхохотался: "Вот оно как, оказывается! Я попался на розыгрыш, ты и твой старший брат надули меня!" Хоть он и говорил, что попался на обман, но при этом был чрезвычайно обрадован.
Хотя его "семиструнный не имеющий формы меч" только издавал звуки, но эти звуки приводили в беспорядок внутреннюю энергию противника, и расстраивали его приемы, но вопреки всем ожиданиям, его техника не оказала никакого воздействия на Лин-ху Чуна, у которого внутренней силы вовсе не было. Когда Хуан-чжун Гун потерпел поражение, его "сердце покрылось пеплом, чувства заморозились", но, когда он узнал, что причиной поражения было не то, что его многие десятилетия шлифуемая несравненная техника оказалась никудышной, он пришел в восторг. Он непрерывно тряс Лин-ху Чуна за руку, приговаривая: "Хороший братишка, добрый братишка, но зачем же ты открыл старику этот свой секрет?" Лин-ху Чун рассмеялся: "Позднерожденный скрывал это во время соревнования на мечах, но теперь-то зачем ему людей обманывать? Преждерожденный "для быка играл на цине", но по счастью, ему попался позднерожденный бык, ничего не смыслящий в музыке". Хуан-чжун Гун, расхохотался, поглаживая бороду: "Значит, получается так, что используемый стариком "семиструнный меч, не имеющий формы", вовсе не превратился в "меч с оборванными струнами, не имеющий пользы", хэ-хэ, хэ-хэ!"
Хэй-бай Цзы произнес: "Молодой рыцарь Фэн, ты чистосердечно рассказал все моему старшему брату, мы с братьями все растроганы. Но ты все так рассказал, что если бы мы с братьями захотели тебя погубить, разве это не было бы так просто, как ладонь перевернуть? Хоть твое искусство фехтования и необычайно высоко, но внутренней силы совсем нет, ты бы не смог нам сопротивляться".
Лин-ху Чун ответил: "Второй господин поместья сказал верно. Позднерожденный знает, что четверо хозяев поместья – великие герои и благородные рыцари, поэтому и рассказал начистоту". Хуан-чжун Гун кивнул головой: "Верно, верно. Брат Фэн, но зачем ты на самом деле прибыл в наше поместье, ты так и не объяснил. Мы четверо братьев относимся к тебе, как к старому другу, если это в наших силах, не можем ни в чем тебе отказать". Ту-би Вэн предложил: "Твоя внутренняя сила потеряна, очевидно, что ты получил тяжелые внутренние раны. Есть у меня хороший приятель, врач просто божественный, только со странностями, ради меня он не откажется тебя лечить. Этот "знаменитый лекарь, убивающий людей" Пин И-чжи свел со мной знакомство..." Лин-ху Чун сокрушенно произнес: "Доктор Пин И-чжи?" Ту-би Вэн ответил: "Точно, ты тоже слышал о нем, так или нет?"
Лин-ху Чун печально произнес: "Этот великий лекарь Пин окончил свои дни на холме Вубаган в провинции Шаньдун". Ту-би Вэн вскрикнул: "А! Он... он умер?" Дань-цин Шэн спросил: "Он же любую болезнь мог вылечить, отчего же самому себе помочь не смог? А, его из мести убил кто-нибудь?" Лин-ху Чун покачал головой, он до сих пор сожалел о смерти Пин И-чжи, произнес: "Великий лекарь Пин перед своей смертью обследовал пульс позднерожденного, сказал, что его болезнь предельно странная и он ее вылечить не может".
Ту-би Вэн, услыхав, что Пин И-чжи умер, расстроился, замер в молчании, проливая слезы. Хуан-чжун Гун тяжело задумался, потом сказал: "Брат Фэн, я укажу тебе один путь, не знаю, согласишься ли ты или нет, сложно сказать. Я напишу письмо к настоятелю монастыря Шаолинь, великому наставнику Фан Чжэну, он возможно сможет помочь тебе возобновить внутреннюю силу при помощи шаолиньского искусства "И Цзинь Цзин". Это искусство вообще-то секретное, но великий наставник Фан Чжэн в свое время получил от меня милость, и может согласиться вернуть долг". Лин-ху Чун увидел, что они оба рекомендовали знающих людей, и проявили этим не только свою невероятную осведомленность, но и доброе к нему отношение, это его растрогало. Он ответил: "Это искусство "И Цзинь Цзин" великий наставник Фан Чжэн передает только членам клана Шаолинь, позднерожденный отказался перейти в другой клан, в этом все затруднение".
Сказав, глубоко поклонился со сложением рук, произнес: "Позднерожденный необычайно растроган заботливым отношением четырех хозяев поместья. Жизнь и смерть определяются судьбой, внутренние раны позднерожденного – сущая ерунда, а вот заставил четверых хозяев поместья волноваться. На этом позднерожденный откланивается". Хуан-чжун Гун произнес: "Прошу обождать", – ушел во внутренние покои, и скоро вернулся, неся фарфоровый флакончик: "Эти две пилюли получил в былые годы от предшествующего учителя, они необычайно действенны, могут восполнять жизненные силы и лечить раны. Дарю это своему братишке, мы же друзья, не будем придавать значения таким пустякам". Лин-ху Чун увидел, что пробка на фарфоровом флаконе была очень древней, понял, что это была реликвия, переданная учителем, сохраненная до сегодняшнего дня, разумеется, он бесценна, и быстро сказал: "Это принадлежало почитаемому учителю преждерожденного, редкая вещь, позднерожденный не смеет принять". Хуан-чжун Гун покачал головой: "Мы вчетвером отгородились от рек и озер, давно не принимаем вызовов на бой от посторонних, нам ни к чему лекарство для лечения ран. Мы затворники, не имеем детей, ты отказываешься, нам придется эти пилюли с собой в гроб взять".
Лин-ху Чун услышал скорбь в его голосе, так что принял с благодарностью, попрощался, и вышел из дверей. Хэй-бай Цзы, Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн проводили его в зал для игры в шашки. Сян Вэнь-тянь увидел их серьезные лица, и понял, что Лин-ху Чун победил и главу поместья. Если бы Лин-ху Чун проиграл, то Черно-белый Мудрец наверняка сохранял бы невозмутимое выражение лица, а вот Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн наверняка пришли бы в восторг, и мчались бы заполучить каллиграфию Чжан Сюя и пейзаж Фань Куаня. Однако он притворно спросил: "Брат Фэн, глава поместья уже дал тебе указания по технике меча?" Лин-ху Чун ответил: "Глава поместья обладает высокой внутренней силой, людям трудно ему противостоять, но совпало так, что у маленького младшего брата в это время вообще внутренней силы не было, и его техника выпуска внутренней силы при помощи драгоценного циня не возымела действия. Просто повезло – везение превосходит все в Поднебесной". Дань-цин Шэн, выпучив глаза, обратился к Сян Вэнь-тяню: "Этот брат Фэн такой чистосердечный, ничего в секрете не держит. А вот ты сказал, что его внутренняя сила превосходит твою, и мой старший брат попался на твой обман". Сян Вэнь-тянь расхохотался: "Когда внутренняя сила брата Фэна не была потеряна, она намного превосходила мою! Я говорил о прошлом, не имел в виду, что прямо сейчас". Ту-би Вэн вскрикнул: "Ты нехороший человек!" Сян Вэнь-тянь сложил руки перед грудью: "Раз в сливовом поместье не нашлось людей, способных победить моего брата Фэна, прощаюсь с тремя господами". Повернув голову к Лин-ху Чуну, произнес: "Мы уходим!" Лин-ху Чун обнял кулак с глубоким поклоном: "Сегодня мне посчастливилось поклониться четырем хозяевам сливового поместья, это удача всей жизни. Если будет на то кармическое предопределение, буду рад потом вновь нанести визит в драгоценное поместье". Дань-цин Шэн произнес: "Братишка, да в любой день приходи выпить вина, неважно, какой будет день, я для тебя достану свои лучшие вина из коллекции, и мы их будем дегустировать одно за другим. А вот этот брат Тун... хэ- хэ, хэ-хэ!" Сян Вэнь-тянь улыбнулся: "У ничтожного способности к выпивке ограниченные, он сам не посмеет вернуться, чтобы не навлечь неприятности на свою голову". Говоря, снова обнял кулак перед грудью, а потом потянул Лин-ху Чуна к выходу. Хэй-бай Цзы и остальные пошли их провожать, но он им сказал: "Прошу трех хозяев поместья не провожать".
Ту-би Вэн произнес: "Ты что, подумал, что мы тебя провожаем? Мы провожаем брата Фэна. Если бы брат Тун уходил отсюда в одиночестве, мы бы и шагу наружу не сделали". Сян Вэнь-тянь рассмеялся: "Вот оно как, оказывается". Трое провожающих вышли с ними за главные ворота, и только там с уважением попрощались с Лин-ху Чуном. Ту-би Вэн с Дань-цин Шэном все время таращились на сверток за спиной Сян Вэнь-тяня, сожалея, что нельзя его отнять силой. Сян Вэнь-тянь, ведя Лин-ху Чуна за руку, уже ушел далеко от сливового поместья, скрывшись в тени плакучих ив, и рассмеялся: "Братишка, но как же тебе удалось победить потрясающую силу энергии техники "не имеющего формы меча" из циня главного господина сливового поместья?" Лин-ху Чун ответил: "Оказывается, старший брат заранее все знал. К счастью, моя внутренняя сила совершенно утеряна, иначе меня бы уже и в живых не было. Большой старший брат, ты мстишь четверым хозяевам поместья?" Сян-вэнь Тянь ответил: "Нет у меня мести. Я с ними раньше не встречался, откуда может быть месть?"
Вдруг сзади раздался крик: "Брат Тун, брат Фэн, вернитесь, пожалуйста". Лин-ху Чун развернулся, и увидел бешено несущегося Дань-цин Шэна, держащего в руках чашу с вином, наполненной более, чем наполовину, кричащего: «Брат Фэн, у меня тут есть полбутылки «Зеленого бамбука», более чем столетней выдержки, если ты не отведаешь, потом точно будешь жалеть». Говоря, передал чашу.
Лин-ху Чун принял вино, увидел, что оно изумрудное, как драгоценная яшма, вино в бокале смотрится изумительно, будто сосуд бездонный, аромат густой и богатый, похвалил: «Хорошее вино». Выпил один глоток, похвалил снова: «Отлично!» Сделал подряд четыре глотка, и осушил чашу до половины, изрек: «Это вино сочетает в себе живую легкость и плотность, то и другое сочетаются, полагаю, что происхождение его из районов Янчжоу или Чжэньцзяна в провинции Цзянсу». Дань-цин Шэн обрадовался: «Точно, это вино, разумеется, из Чжэцзяна, из храма Золотой горы, является сокровищем этого монастыря, их в этом мире всего шесть кувшинов. Настоятель монастыря соблюдает запрет на винопитие, отправил один кувшин мне, я выпил только половину! Брат Фэн, у меня там есть еще несколько сортов прекрасного вина, прошу тебя продегустировать, как тебе такое предложение?» Лин-ху Чун чувствовал дружеское расположение к «Четырем друзьям из Цзяннани», к тому же там имелось отличное вино – как не обрадоваться? Однако он повернул голову, взглянуть, что об этом думает Сяе Вэнь-тянь. Тот ответил: «Братишка, четвертый господин поместья зовет тебя выпить вина, так что ступай. Что до меня, то четвертый и третий хозяева поместья на меня гневаются, так что я… хэ-хэ, хэ-хэ». Дань-цин Шэн засмеялся: «Да когда это я на тебя сердился? Пошли вместе, вместе пойдем! Ты друг брату Фэну, я тебя тоже приглашаю выпить вина». Сян Вэнь-тянь собирался еще отнекиваться, но Дань-цин Шэн схватил его и Лин-ху Чуна за руки, засмеялся: «Пошли, пошли! Выпьем еще по нескольку бокалов». Лин-ху Чун подумал: «Когда мы прощались, четвертый господин поместья сильно обижался на старшего брата Сяна, что же это он вдруг стал таким любезным? Не иначе он не может забыть о каллиграфии и картине, которые лежат в его заплечном мешке, вот и ищет способ добыть их иным путем?» Они втроем вернулись в сливовое поместье, Ту-би Вэн уже стоял в дверях, радостно приговаривая: «Брат Фэн снова вернулся, замечательно, замечательно!», – и все четверо снова вошли в зал для игры в шашки.
Дань-цин Шэн наливал разнообразные вина, и они с Лин-ху Чуном пили вдоволь, а Черно-белый Мудрец меж тем так и не показался.
Уже вечерело, Ту-би Вэн с Дань-цин Шэном будто бы ждали кого-то, не справляясь с собой, постоянно бросали взгляд на входной проем. Сян Вэнь-тянь дважды уже пытался откланяться, но они его вновь и вновь удерживали. Лин-ху Чун ни на что не обращал внимания, только пил вино. Сян Вэнь-тянь посмотрел на темнеющее небо, и засмеялся: "Если двое хозяев поместья не оставят нас на ужин, то, не иначе, хотят, чтобы я, такой обжора, ослабел от голода!" Ту-би Вэн откликнулся: "Слушаюсь, слушаюсь!", – и громко вскричал: "Домоуправитель Дин, быстрее распорядись насчет банкета!" Только Дин Цянь издалека откликнулся на приказ, как входная дверь распахнулась, и в зал устремился Хэй-бай Цзы, который сразу же обратился к Лин-ху Чуну: "Брат Фэн, в убогом поместье есть еще один человек, который просит тебя дать указания в фехтовании". Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн тут же вскочили на ноги, и в один голос спросили: "Старший брат согласился?" Лин-ху Чун подумал: "Чтобы этот человек со мной посоревновался в фехтовании, необходимо было согласие главы поместья.
Похоже, что пока они вдвоем меня здесь удерживали, второй господин поместья все это время вел консультации со старшим господином, упрашивая его так долго, пока тот не согласился. Тогда этот человек либо сын старшего господина, либо племянник, или другой младший последователь – неужели его мастерство меча превосходит уровень главы поместья?" Но тут его мысли приняли другой оборот: "Ай-йо, беда! Они же знают, что моя внутренняя сила утеряна, им же стоит послать младшего родственника или подчиненного, сказав ему использовать внутреннюю энергию, разве он тут же не заберет мою жизнь?" Он тут же пресек эту мыс