Глава 22. Избавление от трудностей

Лин-ху Чун долго пребывал в печали, увидел, что луна уже поднялась высоко в небо, и вокруг была глубокая ночь. Его терзали разнообразные сомнения, следовало ли ему пойти в Сливовое поместье с розысками, если этот человек по фамилии Жэнь не является великим злодеем, то следовало бы спасти его.
Он нашел дорогу, и отправился в Сливовое поместье. Поднявшись на Одинокую гору, прошел по косогору через лесок и вышел к поместью, прислушался – там была полнейшая тишина, он крадучись, обошел вокруг внешней стены. Во всех строениях было темно, только из окон одного павильона выбивались лучи света. Он прокрался под окно, и услыхал хриплый старческий голос: "Хуан-чжун Гун, признаешь вину?" Голос был громким и суровым. Лин-ху Чун изумился: судя по положению Хуан-чжун Гуна, разве могли другие так на него кричать, он присел, и стал смотреть через щель в окне.
Там он увидел четверых людей, сидевших на стульях. Среди них трое были старейшинами лет пятидесяти, и одна дама средних лет. Все четверо были одеты в черные одежды, опоясаны желтыми поясами. Хуан-чжун Гун, Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн стояли перед ними спиной к окну. Лин-ху не видел выражение их лиц, но, исходя из того, кто сидел, а кто стоял, была понятна разница "кто уважаем, а кто подл".
Хуан-чжун Гун ответил: "Да, подчиненный признает вину. Четверо старейшин затруднились визитом, подчиненный не приветствовал их издалека, провинился, провинился". Сидящий в середине худой старейшина засмеялся ледяным смехом: "Эх, не встретил издалека, что за вина? Что ты притворяешься. Где Хэй-бай Цзы?
Почему не пришел встретить меня?" Лин-ху Чун втайне посмеивался: "Я Хэй-бай Цзы в тюрьму посадил, а Хуан-чжун Гун с остальными думают, что он убежал". Снова подумал: "Что это значит – "старейшина", "подчиненный"? Точно, они все из колдовского учения". Тут он услышал Хуан-чжун Гуна: "Четверо старейшин, подчиненный надзирал недостаточно строго, натура Хэй-бай Цзы оказалась строптивой, вопреки обыкновению, он несколько дней как сбежал из сливового поместья". Тот старейшина впился в него взглядом, в его глазах мелькнуло превосходство, он ледяным тоном произнес: "Хуан-чжун Гун, приказ главы учения был охранять сливовое поместье, или играть на цине, пить вино, баловаться живописью?" Хуан-чжун Гун поклонился: " Четверо подчиненных получили приказ главы учения стеречь важного преступника". Тот старейшина произнес: "Это верно. Ну и как наблюдение за важным преступником?" Хуан-чжун Гун ответил: "Докладываю старейшине, важный преступник содержится в заключении. Двенадцать лет подчиненный на вершок не отходил от сливового поместья, никогда не отвлекался от своих обязанностей". Старейшина произнес: "Очень хорошо, очень хорошо. Вы на вершок не отходили от сливового поместья, от своих обязанностей не отлынивали. Исходя из этого, важный преступник пребывает в заключении?"
Хуан-чжун Гун ответил: "Именно так". Тот старейшина поднял голову, посмотрел вверх, и расхохотался так, что пыль с потолка полетела. Спустя некоторое время он произнес: "Очень хорошо! Приведи сюда этого знаменитого преступника". Хуан-чжун Гун ответил: "Почтительно прошу прощения у четверых старейшин, но указание строго предписывает нам, за исключением случая, если глава учения лично посетит с визитом, никому постороннему не разрешается навещать важного преступника, нарушивший...... нарушивший..."
Тот старейшина протянул руку, достал с груди вещицу, высоко ее поднял, и встал на ноги. Сидевшие тут же поднялись с выражением глубочайшего почтения. Лин-ху Чун пристально вгляделся, обнаружил, что вещица была в половину локтя длиной, это была засохшая ветвь черного дерева, сплошь покрытая вырезанными иероглифами, на вид предельно странная. Хуан-чжун Гун с братьями поклонились: "Дощечка приказа черного дерева главы учения прибыла, это тоже самое, будто глава учения прибыл лично, подчиненные принимают приказ". Старейшина произнес: "Хорошо, Приведи к нам этого важного преступника, посмотрим на него".
Хуан-чжун Гун нерешительно произнес: "Тот важный преступник скован кандалами по рукам и ногам, невозможно... невозможно привести его в эту комнату".
Тот старейшина холодно рассмеялся: "Даже и сейчас ты пытаешься спорить, хочешь нас одурачить. Я тебя спрашиваю, как так получилось, что опасный преступник сбежал?"
Хуан-чжун Гун был потрясен: "Тот опасный преступник... тот важный преступник сбежал? Это абсолютно... абсолютно не так. Этот человек постоянно сидит в тюрьме, не так давно подчиненный собственными глазами видел, как... как он мог сбежать?" Тот старейшина смягчил выражение лица, и теплым голосом сказал: "О, оказывается, он все еще сидит в тюрьме, значит я напрасно вас обвиняю, прошу прошения". С приветливым выражением лица он встал и подошел к троим,словно собираясь принести извинения, и вдруг протянул руку, и хлопнул Хуан-чжун Гуна по руке. Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн тут же отступили на два шага. Но, как бы они не были быстры, а этот старейшина оказался еще быстрее, раздались два хлопка, Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн оба получили по удару по правой руке. Проводя внезапную атаку, старейшина сохранял такое приветливое выражение лица, что даже Хуан-чжун Гун, вдоволь исходивший реки и озера, не заподозрил подвоха. Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн имели боевое мастерство послабее, но у них было время насторожиться, однако все равно не успели уклониться.

Дань-цин Шэн вскричал: "Старейшина Бао, чем мы провинились? Зачем ты караешь нас таким жестоким способом?" В его голосе была боль, но так же и гнев. Старейшина Бао медленно произнес: "Глава учения дал вам приказ стеречь важного преступника, вы дали ему убежать, за это достойны смерти или нет?" Хуан-чжун Гун произнес: "Если этот важный преступник сбежал, починенный достоин смерти, но он спокойненько сидит в тюрьме. Старейшина Бао казнит нас лютой казнью, но пусть знает, что мы вины не признаем". Говоря, он шатался, через щель в окне Лин-ху Чун видел, что на его висках выступили крупные капли пота, подумал, что хлопок ладонью этого Бао весьма опасен, если даже такой мощный мастер боевого искусства, как Хуан-чжун Гун не может его перенести. И еще подумал: "Наверняка боевое искусство Хуан-чжун Гуна не ниже, чем у этого старейшины. Но тот атаковал исподтишка, внезапно, и оттого справился с ним". Старейшина Бао произнес: "Идите еще раз посмотрите на его тюрьму, если этот опасный преступник все еще там, я... эх... я, Бао Да-чу перед вами челом буду бить, прося прощения, разумеется, тут же остановлю пытку рукой синего песка". Хуан-чжун Гун произнес: "Хорошо, прошу четверых уважаемых подождать". Тут же они втроем вышли наружу. Лин-ху Чун заметил, что у всех троих тела мелко дрожат, но не знал, от того ли это, что они волновались, или так действовала "рука синего песка". Он боялся, что четверо обнаружат его, не осмелился больше смотреть в окно, потихоньку сел наземь и подумал: "Они говорили о каком-то главе учения, наверняка это первый мастер боевых искусств нашего времени Дунфан Бубай. Он повелел четырем друзьям из Цзяннани стеречь здесь опасного преступника, они стерегли его двенадцать лет. Разумеется, это не я, а старый господин Жэнь. Неужели он и вправду сбежал? Он сбежал так, что даже Хуан-чжун Гун этого не заметил, значит, он точно обладает удивительными способностями. Точно, они наверняка не знали, иначе Хэй-бай Цзы не называл меня ошибочно господином Жэнем". Подумал о том, как Хуан-чжун Гун и другие, едва войдут в камеру, обнаружат там Хэй-бай Цзы, это будет большая неожиданность, это будет и изумительно, и смешно. Потом снова задумался: "Но к чему им было нужно меня запихивать в тюрьму? Скорее всего, когда я и этот Жэнь сражались на мечах, они испугались, что я открою их тайну, ну и захватили меня. Тьфу, это, конечно, не убийство свидетеля, но совсем недалеко от этого. Сейчас им нанесли на тело "руку синего песка", не очень-то приятно, будем считать, что это им за меня". Слыша, что те четверо ожидают в комнате в полном молчании, он и дышать глубоко не смел, между ними была лишь одна перегородка, расстояние не более одной сажени, стоило бы ему вздохнуть поглубже, и его бы обнаружили.

Среди полного безмолвия вдруг раздался звук "А", – вопль ужаса и боли. В ночной тишине он прозвучал так, что у людей волосы на теле стали дыбом. Лин-ху Чун расслышал, что это крик Хэй-бай Цзы, невольно почувствовал себя виноватым, хоть втайне он и хотел отомстить, они получили по заслугам, но попасть в руки Бао Да-чу и ему подобных – в самом деле "Жестокости много, удачи мало". За криком приблизился звук шагов, Хуан-чжун Гун и остальные вошли в комнату. Лин-ху Чун вновь приник к щели в окне, заметил, что Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн с двух сторон поддерживают Хэй-бай Цзы. У того лицо было серым, глаза были отрешенными и безжизненными, он совсем не был похож на себя прежнего – хитроумного и могучего.

Хуан-чжун Гун поклонился и произнес: "До... докладываю четырем старейшинам, тот важный преступник в самом деле... в самом деле сбежал. Подчиненный должен принять смерть перед четырьмя старейшинами". Он понимал, что произошло несчастье, но его голос был довольно твердым, не сравнить с тем, что было раньше.

Бао Да-чу строго спросил: "Ты говорил, что Хэй-бай Цзы нет в поместье, откуда же он явился? Что случилось, в конце концов?" Хуан-чжун Гун ответил: "По множеству причин, подчиненный сам ничего не понимает. Эх, мы стали рабами своих увлечений, четверо подчиненных пристрастились к циню, шашкам, каллиграфии и живописи, дали людям обнаружить свои уязвимые места, попались на хитрость, дали преступнику... дали преступнику сбежать". [Цинь, ци, шу, хуа – «четыре занятия учёного» (игра на цине, шахматы, каллиграфия, живопись)]

Бао Да-чу произнес: "У нас четверых приказ главы учения, сначала доподлинно разобраться как важный преступник сумел сбежать, если вы доложите все без утайки, тогда... тогда, возможно, я отправлюсь просить у главы учения проявить милосердие при вынесении приговора". Хуан-чжун Гун издал протяжный стон, сказал: "Даже если глава учения проявит милосердие, и четверо старейшин проявят заботу, как четверо подчиненных могут жить на этом свете? Только всех перипетий этого дела подчиненные сами не понимают, хоть умрут, а не прозреют. Старейшина Бао, глава учения, его старейшество сейчас в Ханчжоу?" Бао Да-чу сморщил бровь, спросил: "Кто сказал, что его старейшество сейчас в Ханчжоу?" Хуан-чжун Гун ответил: "Раз этот важный преступник вчера убежал, как иначе глава учения сразу узнал об этом, и сразу же послал четверых старейшин в сливовое поместье?"

Бао Да-чу закряхтел: "Ты чем дальше, тем глупее, кто сказал, что этот важный преступник сбежал только вчера?" Хуан-чжун Гун ответил: "Этот человек вчера в полдень вышел из тюрьмы, мы приняли его за Хэй-бай Цзы, не думали, что этот человек "Пересадил цветы и привил деревья", запер Хэй-бай Цзы в тюрьме, сам одел его одежду и головной убор, и убежал. Это все мы втроем, вчетвером, видели своими глазами – еще был Дин Цзянь, он с ним столкнулся, с десяток ребер сломал..." Бао Да-чу обвел взглядом всех троих, наморщил брови: "Этот человек чушь несет, ничего не понимаю". Один низкорослый и упитанный старейшина произнес: "Мы в середине прошлого месяца получили донесение...", – он и говорил, и загибал пальцы, считая дни, – "до сегодняшнего дня прошло семнадцать суток". Хуан-чжун Гун отскочил назад, с громким треском врезавшись спиной в стену, и закричал: "Никак... никак не может этого быть!" Мы со всей точностью вчера видели собственными глазами, как он убегал". Он подошел к дверям, и закричал: "Ши Лин-вэй, Дин Цзянь, подойдите". Ши Лин-вэй издалека откликнулся: "Слушаюсь!" Бао Да-чу шагнул вперед к Хэй-бай Цзы, схватил его за грудки, поднял на ноги, но увидел, что его конечности бессильно свисают, будто все кости ему переломали, и от человека остался только кожаный мешок. Бао Да-чу изменился в лице, ужаснулся, отпустил руки, и Хэй-бай Цзы рухнул наземь, не в силах стоять. Другой старейшина, крупного телосложения, произнес: "Точно, он поражен этим проклятым... этим проклятым "Великим методом звездного дыхания" – из него всю силу и энергию высосали начисто". Его голос дрогнул, выдавая ужас.

Бао Да-чу спросил Хэй-бай Цзи: "Ты когда ему попался?" Тот отвечал: "Я... я... в самом деле вчера, этот мерзавец... этот мерзавец поймал меня за правое запястье, я ничего сделать не мог, попал в его подчинение". Бао да-чу был озадачен, мышцы его лица едва заметно дергались, его взгляд был удрученный, он спросил: "Как это было?" Хэй-бай Цзы ответил: "Он втащил меня в квадратное отверстие в двери, снял с меня одежду, и... и наложил мне на руки и ноги кандалы, а затем сбежал через отверстие". Бао Да-чу нахмурился: "Вчера, но как так, только вчера?" Тот низкорослый коротышка сказал: "Кандалы отлиты из железа, как их можно было сломать?" Хэй-бай Цзы ответил: "Я... я на самом деле не знаю".

Ту-би Вэн произнес: "Подчиненные внимательно осмотрели ручные цепи и ножные кандалы в месте разрыва, они были подпилены тончайшей пилкой. Но мы не знаем, откуда эта пилка взялась?" Пока он говорил, Ши Лин-вэй при помощи двух прислужников втащил в комнату Дин Цзяня. Он лежал на кушетке, накрытый тонким покрывалом, придерживая руками грудь. Дин Цзянь протяжно стонал, было видно, что он ужасно страдает от боли. Бао Да-чу покачал головой, и махнул руками, – Ши Лин-вэй и другие подняли и унесли прочь Дин Цзяня. Бао Да-чу произнес: "Сила столкновения была столь велика, это наверняка тот мерзавец". Сидящая слева дама средних лет все время молчала, но сейчас внезапно заговорила: "Старейшина Бао, если этот мерзавец в самом деле только вчера совершил побег, значит, полученные нами в прошлом месяце донесения были ложными. Сообщники этого мерзавца заранее спланировали обманный маневр, чтобы внести смятение в наши ряды". Бао Да-чу покачал головой: "Не могли они быть ложными". Та дама переспросила: "Не могли быть ложными?" Сюэ Сян-чжу тренировал технику "золотого колокола", [Цзин Чжун Чжао "накрывание золотым колоколом"- искусство укрепления внешних покровов для снижения чувствительности к ударам] это направление "железной рубашки" – обычно его даже нож или меч не могут пронзить, но ему пробили ладонью грудь и вырвали сердце. Кроме этого мерзавца, в нашем мире нет второго такого человека...". Лин-ху Чун весь ушел в слух, и в этот момент кто-то легонько похлопал его по плечу. Этот легкий хлопок был столь неожиданным, что он вздрогнул, вскочил на ноги, прыгнул на три шага, выхватывая с пояса меч. Повернув голову, он обнаружил рядом двоих человек.

Эти двое стояли спиной к сияющей луне, и их лиц было не разглядеть. Один из них приглашающе помахал рукой: "Братишка, пройдем внутрь". По голосу, это в самом деле был Сян Вэнь-тянь. Лин-ху Чун обрадовался, прошептал: "Сян дагэ!" [Дагэ – большой старший брат.] Лин-ху Чун замахнулся мечом: пока он отвечал Сян Вэнь-тяню, люди внутри наверняка услыхали их. Бао Да-чу вскричал: "Кто там?" Тут один человек расхохотался – смех исходил от того, кто стоял рядом с Сян Вэнь-тянем. От его смеха даже черепица на крыше задрожала, у Лин-ху Чуна в ушах пошел шум, в груди энергия и кровь стали переворачиваться, ему стало невыразимо плохо. Тот человек вышел вперед, подошел к стене, толкнул ее сдвоенными ладонями. Раздался грохот, в стене образовался пролом, и человек вошел в павильон через это отверстие. Сян Вэнь-тянь взял Лин-ху Чуна за руку, и они плечом к плечу тоже вошли внутрь. Бао Да-чу и остальные четверо уже вскочили на ноги, и сжимали в руках клинки, их лица выдавали сильное напряжение. Лин-ху Чун как можно скорее хотел узнать, что за человек шел впереди, но со спины видел только густые черные волосы и синюю одежду.

Бао Да-чу дрожащим голосом произнес: "Оказывается, это Жэнь... преждерожденный Жэнь пожаловал". Тот человек хмыкнул, прошел вперед. Бао Да-чу, Хуан-чжун Гун и другие невольно сделали два шага назад. Человек развернулся, и сел на стул, на котором до этого сидел Бао Да-чу. Только сейчас Лин-ху Чун смог его разглядеть: лицо его было длинное, снежно-белое, ни кровинки, черты лица изящные, только необычная белизна пугала людей – будто мертвец встал из могилы. Он махнул рукой Сян Вэнь-тяню и Лин-ху Чуну: "Брат Сян, брат Лин-ху Чун, присаживайтесь". Лин-ху Чун, едва услыхал его голос, и удивился, и обрадовался: "Ты... ты преждерожденный Жэнь?" Тот человек улыбнулся: "Именно так. У тебя великолепные методы меча". Лин-ху Чун произнес: "Оказывается, ты сам спасся из заключения. Сегодня... сегодня я в самом деле собирался спасать..." Тот человек рассмеялся: "Ты сегодня собирался меня из тюрьмы вытаскивать, так или нет? Ха-ха, ха-ха! Брат Сян, твой братишка настоящий друг". Сян Вэнь-тянь посадил Лин-ху Чуна по правую руку от этого человека, сам сел по левую: "Брат Лин-ху бесстрашный и заботливый друг, настоящий герой нашего времени". Тот человек рассмеялся: "Брат Лин-ху, я очень сожалею, что заставил тебя более двух месяцев сидеть в подземной тюрьме под озером Сиху. Ха-ха, ха-ха!" В этот момент Лин-ху Чун уловил ключ к пониманию происходящего, но общая картина все еще не сложилась. Тот по фамилии Жэнь, хохоча, смотрел на Лин-ху Чуна: "Ты, хотя и сидел вместо меня более двух месяцев в подземной тюрьме, но выучил по надписи на железной доске "Си син да фа", "Великий метод звездного дыхания", хэ-хэ, это вполне возмещает твои мучения". Лин-ху Чун изумился: "Тот тайный текст на железной доске был написан преждерожденным?" Тот человек улыбнулся: "Если не я, то кто в этом мире владеет великим методом звездного дыхания?" Сян Вэнь-тянь произнес: "Братишка, волшебное искусство "звездного дыхания" главы учения Жэня, во всем этом мире передано тебе – единственному последователю, от души поздравляю". Лин-ху чун изумленно произнес: "Хозяин учения Жэнь?" Сян Вэнь-тянь произнес: "Оказывается, ты до сего момента не знаешь, кто такой преждерожденный Жэнь? Это глава волшебного учения Солнца и Луны Жэнь, его табуированное имя состоит из иероглифов "Во" - "Я" и "Син" - "Иду". [Табуирование иероглифа: запрет произношения и написания имени уважаемого лица с заменой его другим иероглифом или графическим видоизменением]

Ты уже раньше слыхал о нем?" Лин-ху Чун знал, что магическое учение Солнца и Луны как раз и является колдовским учением, но главой колдовского учения был Дунфан Бубай, откуда еще взялся этот Жэнь Во-син? Он нерешительно произнес: "Жэнь... табуированное имя главы учения Жэня, я прочел на той железной доске, однако не знал, что он является главой учения". Тот старейшина могучего телосложения вдруг взревел: "Да какой он глава учения? Да вся Поднебесная знает, что главой нашего волшебного учения Солнца и Луны является Дунфан Бубай. Это Жэнь – смутьян и вероотступник, его давно исключили из списков и изгнали с должности, он виновен в тягчайших преступлениях". Жэнь Во-син повернул голову, пристально вгляделся в него и произнес: "Тебя зовут Цинь Вэй-бан, так или нет?" Тот могучий старейшина ответил: "Именно так". Жэнь Во-син спросил: "У тебя великая власть в учении, ты являешься владыкой зеленого знамени в Цзянси, так или не так?" Цинь Вэй-бан ответил: "Так точно". Жэнь Во-син глубоко вздохнул: "Ты принадлежишь к десяти старейшинам данного учения, поднялся весьма быстро. За что тебя ценит Дунфан Бубай? Ты обладаешь могучим боевым искусством, или в делах разбираешься?" Цинь Вэй-бан ответил: "Я безраздельно предан данному учению, прежде сталкивался с делами, более десяти лет накапливал заслуги, и поднялся до старейшины". Жэнь Во-син кивнул головой: "Это тоже неплохо". Внезапно он бросился вперед, к Бао Да-чу, стремительно вытянул левую руку, и схватил его за горло. Бао Да-чу перепугался, даже не успел выхватить одиночную саблю дань-дао, чтобы отсечь ему руку, только защитился левым локтем, прикрыв горло, одновременно делая шаг назад левой ногой, а правой рукой рубанул саблей. Эти защита и атака были проведены очень быстро, защита была плотной, атака мощной, он в самом деле был высоким мастером боевого искусства. Но Жэнь Во-син был быстрее, не успел Бао Да-чу рубануть саблей, он правой рукой рванул его за грудь, раздался треск халата, а левой рукой вынул у него из-за пазухи вещицу – ту бирку приказа черного дерева. После этого он перехватил его правое запястье и вывернул. Тут послышался тройной звон – это Сян Вэнь-тянь выхватил меч, и атаковал остальных трех старейшин. Трое старейшин подняли свои клинки и отбили атаки. Но эти атаки были предприняты только для того, чтобы не дать им прийти на помощь Бао Да-чу. Едва Сян Вэнь-тянь провел эти три приема, как Бао Да-чу уже полностью был в руках Жэнь Во-сина.

Жэнь Во-син сказал, улыбаясь: "Я еще не применял свой великий метод звездного дыхания, тебе хочется насладиться?" В этот миг Бао Да-чу понял, что, если не взмолиться о пощаде, то он расстанется с жизнью, и третьей дороги нет. Он быстро решился: "Глава учения Жэнь, отныне и после, я Бао Да-чу, буду служить тебе верой и правдой". Жэнь Во-син произнес: "Ты уже прежде давал мне клятву служить верой и правдой, зачем повторять?" Бао Да-чу ответил: "Прошу главу учения Жэня отправить меня на самые трудные задания, позволить заслугами искупить вину". Жэнь Во-син сказал: "Хорошо, съешь-ка вот эту пилюлю". Он разжал руку, вытащил из-за пазухи фарфоровый флакончик, выкатил из него пилюлю огненно-красного цвета, и бросил ее Бао Да-чу.

Тот сразу поймал ее, не глядя, проглотил. Цинь Вэй-бан не сдержал крика: "Это... это пилюля трех трупов мозга и духа?" Жэнь Во-син кивнул головой: "Нет ошибки, это "пилюля трех трупов мозга и духа"!" Снова выкатил из флакончика три пилюли "трех трупов", бросил их на стол, и они запрыгали по его поверхности, спросил: "Вы знаете силу этих пилюль?"

Бао Да-чу ответил: "После приема пилюли мозга и духа, нужно неукоснительно следовать приказам главы учения. В противном случае скрытый в пилюле червь пробудится к жизни, проникнет в мозг, пожрет вещество мозга, мало того, что это больно, но начинается безумие, хуже, чем бешенство у собак". Жэнь Во-син сказал: "Ты говоришь верно. Ты знаешь действие этих пилюль трех трупов, отчего же набрался смелости проглотить?" Бао Да-чу ответил: "Подчиненный с этого дня во всем будет предан главе учения, хоть сила этих пилюль и ужасна, но на подчиненного они не подействуют".

Жэнь Во-син расхохотался: "Очень хорошо, очень хорошо. Кто примет эти пилюли?" Хуан-чжун Гун, Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн переглянулись, лица у них изменились. Они вместе с Цинь Вэй-банем и другими принадлежали к колдовскому учению, давно уже знали, что в этих "пилюлях трех трупов мозга и духа" скрыт трупный червь, в обычное время не проявляющий жизненной активности, но, если в полдень праздника Дуаньу пятого числа пятого месяца не принять сдерживающего действие червя средства, то червь выйдет из спячки и начнет действовать. Если войдет в мозг, то человек станет одержимым, как дьявол, не может рассуждать и следовать нормам, теряет рассудок, даже может бросится на родителей, детей и жену – и сожрать их. Никакой яд этого мира не сравнится с этим. К тому же, разные мастера ядов изготавливают разные пилюли, и противоядие к пилюлям главы учения Дунфана не подойдет против пилюль Жэнь Во-сина. Люди были в смятении, но тут внезапно раздался громкий голос Хэй-бай Цзи: "Прошу главу учения проявить милосердие, подчиненный первым примет одну пилюлю". Говоря, подошел к столу, и потянулся за пилюлей. Жэнь Во-син легко махнул рукавом халата, Хэй-бай Цзы не устоял на ногах, полетел назад лицом вверх, и тяжело врезался головой в стену. Жэнь Во-син холодно произнес: "Твои навыки утеряны, ты никчемный человек, зачем мне тратить на тебя мои волшебные пилюли". Повернув голову, произнес: "Цинь Вэй-бан, Ван Чэн, Сан Сань-нян, вы не согласны принять мои пилюли, так или нет?" Та дама средних лет, Сан Сань-нян, поклонилась в пояс: "Подчиненная клянется с этого дня и впредь, хранить верность хозяину учения, никогда не изменять". Толстый коротышка Ван Чэн произнес: "Подчиненный будет усердно служить хозяину учения". Они вдвоем подошли к столу, каждый взял пилюлю, и проглотил. Они оба были совершенно запуганы Жэнь Во-сином, видя, как тот бежал из заключения, и вернулся, их храбрость дала трещину, гордость рухнула, они не осмеливались сопротивляться. Тот Цинь Вэй-бан выслужился из руководителей среднего звена, когда Жэнь Во-син был у власти, он управлял несколькими уездами в Цзянси, не знал, на что способен Жэнь Во-син, и сказал: "Мое почтение!" [Шао пэй ле - можно перевести как: «прошу прощения, что вынужден вас покинуть»]

Он толкнулся двумя ногами, и исчез в проломе стены. Жэнь Во-син расхохотался, не стал преграждать ему путь. Когда его тело уже исчезло за стеной, Сян Вэнь-тянь тряхнул рукавом, оттуда выпала длинная и тонкая "железная плеть" "жуаньбянь", она сверкнула, и послышался крик Цинь Вэй-бана. Гибкая плеть обвилась вокруг левой ноги, и втащила его обратно. Плеть была очень тонкая, а каждое звено было шероховатым, когда она обвилась вокруг ноги Цинь Вэй-бана, тот не устоял, и рухнул на землю, не в силах подняться. Жэнь Во-син произнес: "Сан Сань-нян, возьми пилюлю, и аккуратно сними с нее внешнюю оболочку". Сан Сань-нян ответила: "Слушаюсь", – взяла со стола пилюлю, и ногтями сняла с нее алую оболочку, показался серый шарик. Жэнь Во-син приказал: "Дай ему проглотить". Она откликнулась: "Слушаюсь!"
Подошла к Цинь Вэй-бану, сказала: "Открой рот!" Цинь Вэй-бан развернулся, размахнулся рукой, и рубанул в направлении Сан Сань-нян. Его гунфу немного уступало Сан Сань-нян, но не слишком, однако его нога была скована гибкой железной плетью, каналы энергии и точки были пережаты, и в руках не было полной силы. Сан Сань-нян левой стопой отбила его руку, правой стопой ударила в прыжке, ее тело взлетело, она нанесла удар ногой в грудь, левой ногой следом нанесла удар "неразлучных уток-мандаринок" в плечо, а затем еще тремя ударами ног пробила ему по трем каналам энергии и активным точкам. Она схватила его левой рукой за щеку, правой рукой забила ему в рот пилюлю, сдавила ему глотку, раздался судорожный звук, и Цинь Вэй-бан проглотил лекарство.

Лин-ху Чун слышал слова Бао Да-чу о дейс.твии "пилюли трех ядов", что за оболочкой скрыт трупный червь, видел, как Сан Сань-нян сняла с пилюли оболочку, как ее ноги мелькали падающим соколом – техника была совершенной, отработанной ежедневными тренировками, как ловко она заставила человека проглотить пилюлю, подумал: "Эта женушка руками и ногами владеет весьма неплохо!" Он не знал, что Сан Сань-нян владеет искусствами дуаньда и циньна, только что сдалась в плен Жэнь Во-сину, и горела желанием проявить свои таланты, и показать свою верность главе учения.
[Дуаньда:
1. Сценический "бой в коротких одеждах" - театральное мастерство, приближенное к реальному рукопашному бою.
2. "Короткие удары" - армейский вариант рукопашного боя, известный в 60-х - 80-х годах прошлого века, ныне вытесненный другими системами типа саньда, циньдишу и гэдоушу.
Циньна - искусство захватов, воздействий на суставы, точки, дыхательные пути, броски и выкручивания.]

Жэнь Во-син улыбнулся, и покивал головой. Сан Сань-нян поднялась, с непроницаемым лицом почтительно отошла в сторону.
Жэнь Во-син взглянул на Хуан-чжун Гуна и остальных, явно желая узнать, согласны ли они принять лекарство. Ту-би Вэн молча подошел и принял пилюлю. Дань-цин Шэн что-то пробубнил про себя, не зная, что и сказать, и тоже принял лекарство. Лицо Хуан-чжун Гуна выразило предельную скорбь, он вынул из-за пазухи музыкальный трактат "Гуанлин сань", с нотами для циня, подошел к Лин-ху Чуну: "Преклоняюсь перед твоим высоким воинским искусством, умом и твоим хитрым планом спасения Жэнь Во-сина, хэ-хэ, ничтожный восхищен, преклоняется. Этот музыкальный трактат погубил нашу жизнь, уничтожил имя, возвращаю его прежнему владельцу", – с этими словами он кинул трактат за пазуху Лин-ху Чуну.

Лин-ху Чун остолбенело застыл, глядя, как тот разворачивается и идет к стене. Ему было очень стыдно, он подумал: "План спасения главы учения Жэня был целиком разработан братом Сяном, я ни о чем не догадывался. Но Хуан-чжун Гун и остальные ненавидят меня, в этом есть логика, но у меня нет возможности оправдаться". Хуан-чжун Гун повернулся, опираясь о стену: "Мы, четверо братьев, в один день вошли в двери магического учения, собирались исповедовать рыцарскую верность на реках и озерах, и хорошо выполнять свой долг. Но характер Жэнь Во-сина был жестоким и своенравным, в наградах и наказаниях он полагался только на собственные прихоти, и мы, четверо братьев, ушли в отставку. После того, как его должность занял глава учения Дунфан, коварством ответивший на доверие, он с корнем извел всех старых братьев. У четверых братьев "сердце выгорело, интерес пропал", вызвались на это задание, во-первых, чтобы быть как можно дальше от Хэй-муя "Утеса черного дерева", подальше от козней и интриг, во-вторых – удалиться в уединение на озере Сиху, разгонять тоску музыкой и каллиграфией. Более двенадцати лет наслаждались безмятежным счастьем. В этом мире удел человека – гора горестей, и пылинка счастья, так оно и есть..." Договорил до этого, раздался легкий щелчок, и он медленно опустился вниз. Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн вскричали: "Дагэ!", – подбежали поднять, и увидели, что в его груди торчит рукоять кинжала, зрачки остановились, и дыхание прервалось. Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн всоскликнули: "Дагэ!", – и разрыдались.
[Дагэ – большой старший брат]
Ван Чэн закричал: ""Этот старик не следовал приказам главы учения, от страха наказания покончил с собой, наказание ему следует ужесточить. Вы, двое мерзавцев, что горланите?" Дань Цин-шэн рассвирепел, и, забыв о жизни, бросился на Ван Чэна. Ван Чэн воскликнул: "Что такое? Ты бунтовать удумал?" Дань Цин-шэн вспомнил, что уже съел пилюлю трех трупов, и не посмел идти против указаний Жэнь Во-сина, его гнев улегся, только опустив голову, утирал слезы. Жэнь Во-син вскричал: "Выкиньте отсюда этот труп и этих никчемных людишек, несите вино и закуски, сегодня мы с братом Сяном и братом Лин-ху напьемся вместе!" Ту-би Вэн ответил: "Слушаюсь!", и поволок труп Хуан-чжун Гуна. Тут же со слугами принес посуду, кубки и палочки, сервировал на шесть персон. Бао Да-чу закричал: "Поставь на три персоны! Как мы можем пить вместе с главой учения?", – и помог прибрать. Жэнь Во-син произнес: "Да вам тоже повезло, идите, выпейте снаружи по стаканчику". Бао Да-чу, Ван Чэн, Сан Сань-нян вместе поклонились: "Благодарим главу учения за милость", – медленно пятясь, вышли назад. Лин-ху Чун, увидев самоубийство Хуан-чжун Гуна, подумал, что этот человек как раз и есть настоящий китайский парень, вспомнил, как тот собирался написать письмо, рекомендуя ему отправиться в монастырь Шаолинь встретиться с великим наставником Фан Чжэном, чтобы тот излечил его, тот хорошо к нему относился, и невольно расстроился.

Сян Вэнь-тянь рассмеялся: ""Брат, как же тебе повезло выучить великий метод звездного дыхания главы учения? Об этом деле хотелось бы от тебя самого услышать". Лин-ху Чун подробно рассказал, как, сам того не желая, отработал эту технику. Сян Вэнь-тянь смеясь, похвалил: "Поздравляю, поздравляю, в этой системе нельзя упускать ни малейшей мелочи. Ты порадовал старшего брата". Говоря, поднял кубок, и выпил одним глотком. Жэнь Во-син рассмеялся: «Это дело по правде говоря, было предельно опасным. Вначале, когда я писал эти тайные поучения на железной доске, это было просто средством рассеять скуку пребывания в темнице, вовсе не от того, что я по доброте хотел передать другим свое учение. Тайные поучения были подлинными, но, без моих личных указаний, если бы кто-то попытался воровски присвоить это гунфу рассеивания, то тренирующийся рисковал сойти с ума, и избегнуть этого был один шанс из тысячи. На пути тренировки этого волшебного мастерства есть два ключевых препятствия. Во-первых, необходимо полностью рассеять всю внутреннюю силу организма, чтобы в даньтяне ничего не осталось, если рассеять не до конца, или неправильно вывести в точки каналов, тут же начнется безумие, тело станет парализовано, к тому же пойдет обратный ток энергии по каналам, из семи отверстий хлынет кровь, и человек погибнет. Это гунфу основано сотни лет назад, но последователей крайне мало, а тех, кто овладел полностью, считанные единицы – из-за того, что на этом шаге огромная сложность. Но тебе повезло, брат Лин-ху, у тебя изначально была потеряна вся внутренняя сила, и ее просто не было, все уже как раз было рассеяно, не затратив усилий, ты прошел этот самый сложный для прочих этап. После рассеивания энергии, необходимо высосать энергию у другого человека, и запасти ее в своем киноварном поле, затем вновь согласно правилам перевести ее в восемь чудесных каналов для дальнейшего использования. Это очень трудный этап, так как собственной энергии в этот момент недостаточно, а надо отобрать истинную энергию у другого, разве это не все равно, что пытаться "разбить камень яйцом", впустую отдать собственную жизнь? Тут брату Лин-ху снова выдался счастливый случай, если верить словам брата Сяна, то в твоем организме заранее были запасены восемь разных потоков истинной энергии, хоть и от разных людей, но очень мощных. Брат Лин-ху, раз ты так легко прошел через эти два сложнейших ключевых пункта, и отработал великий метод, значит, это в самом деле было веление Неба". Лин-ху Чун почувствовал, что у него в центре ладоней холодный пот выступил, он произнес: «По счастью, моя внутренняя сила была полностью потеряна, в противном случае, даже представить себе страшно. Большой старший брат Сян, но как же, в конце концов, глава учения Жэнь спасся из заключения, братишка до сих пор не может этого понять". Сян Вэнь-тянь, радостно посмеиваясь, вытащил из-за пазухи вещицу, положил ее в ладонь Лин-ху Чуну: "Что это такое?" Лин-ху Чун почувствовал в руке твердый шарик, точно такой же, какой он тогда передавал Жэнь Во-сину, раскрыл ладонь, увидел, что у него на ладони лежит твердая сфера, из которой торчит маленькое жесткое зернышко. Повертев ее в пальцах, он обнаружил, что из сферы вытягивается тончайшая нить с острыми зубчиками, заканчивающаяся зернышком – удивительная и тонкая пила. Лин-ху Чуна внезапно осенило, он воскликнул: "Так вот как глава учения перепилил свои ручные и ножные кандалы".

Жэнь Во-син рассмеялся: "Я в своем громовом смехе вывел внутреннюю силу, это поразило всех вас пятерых, и я тут же перепилил кандалы. А потом я поступил с тобой так же, как ты справился с Хэй-бай Цзы. Лин-ху Чун рассмеялся: "Оказывается, ты со мной поменялся одеждой, а на меня наложил кандалы, но неужели Хуан-чжун Гун и Хэй-бай Цзы не заметили подвох?" Сян Вэнь-тянь ответил: "На самом деле такую подмену скрыть было нелегко, но, пока они приходили в себя, мы с главой учения уже покинули сливовое поместье. Хэй-бай Цзы и остальные увидели трактат по шашкам, свитки с каллиграфией и живописью, все очень обрадовались, как они могли заподозрить, что заключенного уже подменили". Лин-ху Чун сказал: "Большой старший брат разработал волшебный план, это непревзойденно". Сам подумал: "Значит, ты все продумал заранее, использовал дары, чтобы заманить их в ловушку. Но глава учения был освобожден уже давно, что же ты медлил меня выручить?"
Сян Вэнь-тянь по его лицу угадал его мысли, рассмеялся: "Братишка, после того, как глава учения вышел на свободу, было такое множество неотложных дел, никак нельзя было дать врагам информацию, пришлось поступить с тобой несправедливо – так долго держать в заключении под дном озера, сегодня мы как раз пришли спасать тебя. Но нет худа без добра – ты выучил волшебное искусство, так что это можно считать компенсацией. Ха-ха-ха, Старший брат приносит тебе извинения". Говоря, налил всем трим вина, и выпил свой кубок одним махом. Жэнь Во-син расхохотался: "И я п