Глава седьмая. Получение трактата

Хотя Лин-ху Чун и получил тяжелые раны от меча, но он получил лечение лекарствами клана горы северная Хэншань – наружно его раны обработали «Небесным ароматом, склеивающим разрывы», а внутрь он принял «пилюли из медвежьей желчи обители Белых Облаков», так что вкупе с его молодостью и достатком сил, и вполне созревшим уровнем нэйгун, [внутренней работы] после того, как он проспал у водопада один день и два вечера, его раны совершенно затянулись. Эти два вечера и один день он питался одними арбузами. Он просил И Линь наловить рыбы, или настрелять кроликов, но она и говорить об этом не осмеливалась, поучая Лин-ху Чуна, что его спасение от смерти полностью зависит от защиты и помощи бодисатвы Гуан-ши-инь,
[то же что Гуанъинь – «Следящая и слушающая», только добавлен иероглиф «ши» - «мир, свет» получается «следящая за всем на свете»]
ему лучше всего теперь в течении года или двух держать вегетарианский пост, в благодарность бодисатве Гуань-ши-инь, а нарушать ее запрет на убийство ни в коем случае нельзя. Лин-ху Чун посмеивался над ее педантичностью и серьезностью, но способов принуждать у него не было, приходилось мириться. В этот вечер они сидели, прижавшись спинами к скале, и наблюдали за снующими в траве светлячками, летавшими туда-сюда, подобно невероятно красивым светящимся звездочкам. Лин-ху Чун сказал: «Летом позапрошлого года, я поймал больше тысячи светлячков, посадил их в десяток-другой марлевых мешочков, и повесил в доме, было действительно любопытно». И Линь подумала: «судя по его характеру, вряд ли он смог бы сшить десяток марлевых мешочков», и спросила его: «Твоя сяошимэй [маленькая младшая сестра-наставница] попросила тебя наловить, так или нет?». Лин-ху Чун засмеялся: «Ты и вправду умная, горазда загадки отгадывать, как узнала, что это она меня попросила ловить?». И Линь с легкой улыбкой произнесла: «У тебя характер такой поспешный, к тому же ты не ребенок, где тебе взять столько терпения собрать так много светлячков?». И снова спросила: «А потом что было?». Лин-ху Чун со смехом сказал: «Младшая сестренка-наставница повесила их под пологом своей кровати, рассказывала, что вся кровать была залита морем огоньков. Ей казалось, что она спит на небе среди облаков, откроет глаза – впереди и сзади, справа и слева – кругом тысячи маленьких звездочек. И Линь сказала: «Твоя сяошимэй охотница до затей, да и ты ей во всем потворствуешь. Боюсь, что пошли она тебя на небо звезды собирать, ты бы и на это осмелился».

Лин-ху Чун засмеялся: «Затея с поимкой светляков изначально была как раз для того, чтобы заменить звезды на небе. В тот день вечером мы с ней любовались звездами, яркими, как бриллианты. Внезапно сяошимэй грустно вздохнула, и произнесла:
- Как жаль, что скоро придется идти домой. Я бы хотела спать всю ночь под открытым небом, и глядеть на звезды. Мама, конечно, не позволит, а я бы так хотела проснуться посреди ночи, и поглядеть, как звезды, будут мигая, смотреть на меня.
Я тут же сказал:
- Давай наберем побольше светлячков, и выпустим у тебя под накидку от комаров, разве это не будет похоже на звездное небо?».

И Линь тихонько сказала: «Так это была твоя идея». Лин-ху Чун слегка улыбнулся, и произнес: «Сяошимэй сказала:
- Светлячки будут летать туда-сюда, садится на тело и лицо, это утомит до смерти. Придумала, я сошью марлевые мешочки, и посажу светлячков внутрь.
Вот, она и сшила мешочки, я побежал наловить светлячков, прошло два вечера и одна ночь, и как жаль – на второй вечер все светлячки умерли». И Линь вздрогнула всем телом, дрожащим голосом спросила: «Несколько тысяч светлячков, и все умерли? Вы… вы зачем же так …».

Лин-ху Чун, смеясь, сказал: «Ты считаешь, что мы слишком жестокие, так или нет? Ай, ты следуешь учению Будды, у тебя необычайно доброе сердце. На самом деле, эти светлячки – будет холодный день – и все замерзнут, даже если умрут на несколько дней раньше, какая разница?». И Линь на некоторое время притихла, потом тихо-тихо произнесла: «На самом деле, точно так же все обстоит с каждым человеком в этом мире: кто-то умирает раньше, кто-то умирает позже, позже или раньше, но все обязательно умрут. Непостоянство, горечь. Мой Будда сказал, что все люди не могут избегнуть в этой жизни горечи старости, болезней, и смерти. Но великая решимость и великое желание разорвать круговорот перерождений, однако легко ли это осуществить?». Лин-ху Чун ответил: «Да, так к чему тебе без устали читать молитвы, соблюдать все эти правила и запреты, к чему запрет на убийство, запрет на воровство. Если Бодисатва захочет проследить за каждым делом, она этого не выдержит».

И Линь склонила голову, не зная, что сказать утешающего, как вдруг в этот момент с левой стороны от горы в темном небе на бешеной скорости промелькнула падающая звезда, оставляя длинный огненный след. И Линь произнесла: «Старшая сестра И Цзин говорила, что если человек увидит падающую звезду, он может завязать узелок на поясе, и одновременно загадать желание. Завязать узел нужно до того, как падающая звезда исчезнет, и тогда желание исполнится. Скажи, это правда или нет?». Лин-ху Чун засмеялся: «Я не знаю. Давай приготовимся, а то, боюсь, мы не такие быстрые. Говоря это, он взял пояс, и сказал: «Ты тоже приготовься – промедлишь немного – и уже не успеть». И Линь взяла пояс, и уставилась в небо. Летней ночью метеоров не счесть, и вот как раз еще один прочертил ночное небо. Но он только показался, и сразу исчез, И Линь едва двинула пальцами, как его уже не было. И Линь легонько вздохнула, и снова принялась ждать. Второй метеор прошел с запада на восток, гораздо ярче первого, и его след держался дольше. И Линь ловко успела связать узелок, пока метеор еще горел. Лин-ху Чун обрадованно закричал: «Хорошо, хорошо, у тебя получилось! Бодисатва Гуан-ши-инь заботится и помогает, теперь твое желание обязательно сбудется». И Линь вздохнула полной грудью, и произнесла: «Я только успела завязать узелок, а никакого желания в сердце не загадала». Лин-ху Чун рассмеялся: «Тогда ты побыстрей загадывай желание, несколько раз произнеси его про себя, чтобы в момент, когда будешь завязывать узел, не забыть». И Линь взяла пояс, и стала думать: «Что я хочу больше всего, что я хочу больше всего?». Бросила взгляд на Лин-ху Чуна, и неожиданно покраснела всем лицом, и поспешно отвернулась. В этот момент небо прочертили сразу несколько падающих звезд. Лин-ху Чун громко закричал: «Вот еще один, ай, ты успела затянуть или нет?». И Линь пришла в смятение. В самой глубине ее сердца появилось слабое-слабое желание, но об этом, разумеется, думать было нельзя, и тем более нельзя было с такой просьбой обращаться к бодисатве Гуань-ши-инь. Ее сердце трепетало, она чувствовала одновременно и невыразимый страх, и в то же время, невыразимую радость. Лин-ху Чун снова спросил: «Ты загадала желание или нет?». И Линь глубоко в сердце повторяла: «Чего я хочу, чего я хочу?». Метеор за метеором пронзали ночное небо, она подняв голову, смотрела вверх, будто сходя с ума.

Лин-ху Чун засмеялся: «Ты не говоришь, дай я попробую отгадать!». И Линь ответила: «Нет, ты не смей говорить!». Лин-ху Чун рассмеялся: «Да что тут такого важного! Я попробую угадать три раза, и посмотрю на тебя – угадал, или нет». И Линь привстала: «Если будешь продолжать, я пойду». Лин-ху Чун рассмеялся еще громче, и сказал: «Хорошо, я молчу. Я только хотел сказать, что ты мечтаешь стать руководительницей клана горы северная Хэншань, что в этом зазорного?». И Линь изумилась: «Он… он решил, что я хочу стать руководительницей клана горы северная Хэншань? Я никогда об этом не думала. Зачем мне становиться наставницей?».
Внезапно вдали послышался дрожащий звук – было похоже, будто кто-то играл на цине. Лин-ху Чун с И Линь переглянулись в изумлении: «Кто это играет на цине в этих диких и пустынных горах?». Звуки циня лились, не переставая, изумительные в своем изяществе. Прошло некоторое время, и в раскаты циня влился мягкий и теплый звук флейты. Звуки семиструнного циня, мирные и истинные, в сочетании со спокойным и нежным звучанием флейты, проникали в душу. Раскаты циня и звуки флейты были похожи на вопросы и ответы, в то же время, они постепенно приближались. Лин-ху Чун склонился к И Линь и прошептал: «Эти звуки музыки очень странные, боюсь, что не к добру. Что бы не случилось – ни звука». И Линь покивала головой. В это время звук циня стал нарастать, а звук флейты становился все тише, но, тем не менее, не прерывался. Он звучал все печальней, напоминая тончайшую паутинку, влекомую ветром, тонкую, но не рвущуюся, и звук этот передавал скорбь и горечь. Тут на вершине одной из скал показались три фигуры. В это время на луну набежало облачко, и в темноте ночи все краски стали неяркими и призрачными, едва-едва можно было угадать три фигуры – две высоких и одну низенькую. Высокие фигуры принадлежали мужчинам, невысокая фигурка была женской. Мужские фигуры медленно подошли к большому камню рядом со скалой, и сели. Один играл на струнах циня, другой дул в флейту. Женская фигура встала подле играющего на цине. Лин-ху Чун спрятался за камень, боясь даже смотреть, в страхе, что эти трое его увидят, только слушал гармоничную мелодию циня и флейты. Лин-ху Чун в сердце подумал: «Здесь рядом водопад, падающая вода ревет, а на самом деле не может заглушить мягкие и нежные звуки циня и флейты. Похоже, что у играющих на цине и флейте людей, в самом деле, внутренняя сила не мелкая. А, верно! Они специально пришли сюда, потому что здесь все заглушает шум водопада, и к нам они не имеют отношения». И в этот момент он совершенно успокоился.

Внезапно в звуках циня послышались жесткие скрежещущие звуки, как будто кто-то решил броситься в атаку и умереть, но мягкие аккорды флейты вернули гармонию. Прошло некоторое время, и звуки циня тоже смягчились, обе партии звучали то громче, то тише, вдруг гармония циня и флейты внезапно изменилась, звуки циня сами по себе пришли в хаос, и партия флейты тоже потеряла гармонию, но одновременно с этим, их общее звучание создало единую мелодию. Звуки флейты и циня, хоть и стали предельно сложными, но их тончайшие изменения и переливы были сладки для слуха, и трогали сердце. У Лин-ху Чуна кровь быстрее понеслась по артериям, он не смог удержаться, и встал, послушал еще немного. Мелодия циня и флейты снова изменилась, теперь шестиструнный цинь только отбивал ритм, поддерживая мелодию флейты, а флейта звучала все громче и громче. Лин-ху Чун вдруг почувствовал в сердце прилив невыразимой скорби, склонив голову, он взглянул на И Линь – у нее слезы ручьями текли из глаз. Внезапно раздался лязгающий звук, и звучание циня прекратилось, голос флейты тоже угас. На многие ли вокруг вдруг разлилась тишина, в небе засияла яркая луна, а на землю легли отчетливые тени от деревьев. В этот миг кто-то медленно произнес: «Драгоценный младший брат Лю, сегодня мы с тобой прощаемся с жизнью, это уже неизбежно, только неразумный брат очень жалеет, что не сумел раньше вмешаться, обрек твоих родных и учеников на мученическую смерть, вот что гложет его сердце». Другой произнес: «Мы прекрасно понимаем смелость друг друга, стоит ли говорить такие слова…». И Линь, едва услышала его голос, сразу признала, и шепнула на ухо Лин-ху Чуну: «Это дядюшка-наставник Лю Чжэн-фэн». Было совершенно непонятно, какое отношение этот человек имел к событиям во дворце Лю, и не было никакой ясности, почему он с Лю Чжэн-фэном появился в этом диком и пустынном месте. Второй человек снова стал говорить что-то вроде – «нам с тобой пришло время умереть», и нечто о «мученической гибели всех родных и учеников». Все это было тревожно и непонятно. Тут Лю Чжэн-фэн продолжил: «Жизнь конечна, смерть неизбежна, и это известно всем. Так что не стоит сожалеть о смерти». Другой голос продолжал: «Драгоценный младший брат Лю, слушая твою игру на флейте, я уловил сожаление, что Ваш любимый сын в минуту крайней опасности выбрал жизнь, испугавшись смерти, опозорил твое доброе имя».

Лю Чжэн-фэн некоторое время молчал, потом издал длинный вздох, и произнес: «Эти простые люди, как могут они понять наши отношения, основанные на утонченных чувствах почитания музыки? Они судят, исходя из здравого смысла, разумеется, считают, что наши с тобой отношения наносят великий ущерб кланам пяти твердынь и их рыцарскому пути. Ай, они не понимают, так что и винить их не нужно. Цю дагэ, ты получил повреждения через точку «Да Чжуй» [верхний отдел позвоночника], канал сердца поврежден?». Цю Ян ответил: «В самом деле, внутренняя сила клана Суншань оказалась такой могучей, не ожидал, что получу в спину такой сильный удар, да еще и подкрепленный внутренней силой, не ожидал, что и ты тоже получишь сотрясение канала сердца. Если бы я знал заранее, что драгоценный младший брат тоже не избегнет поражения, не стал бы и метать ту связку дротиков «волшебные иглы черной крови», ранить такое множество людей, это бы делу все равно не помогло. К счастью, на тех иглах совсем не было яда».

Лин-ху Чун услыхал четыре иероглифа «волшебные иглы черной крови», и его сердце екнуло: «Этот человек ранее спас мою жизнь, неужели он, в самом деле, является высоким мастером демонического учения? И почему дядюшка-наставник Лю свел с ним знакомство?». Лю Чжэн-фэн слегка улыбнулся, и произнес: «Но благодаря этому, мы с тобой смогли еще раз сыграть вместе. С этого дня и впредь, на земле уже не будет такой музыки циня и флейты». Цю Ян издал долгий вздох, сказав: «В былые времена, когда был казнен Цзи Кан, [поэт и музыкант эпохи Троецарствия, казнен родом Сыма], то вместе с ним исчезла и исполняемая им мелодия «Гуанлин сань».
[древняя мелодия, рожденная в период «Воюющих царств», популярная в эпоху восточная Хань. как народная. Есть восстановленная на основе древних текстов нотная запись этой мелодии. Ее можно послушать в ю-тубе, на главной страничке есть ссылка на файл.
Название этой мелодии ничтожный переводчик осмеливается перевести как «Изгнанные из Гуанлина», или «Рассеянные из Гуанлина» –современная местность соответствует городу Янчжоу в провинции Цзянсу.
Считается, что эту мелодию придумал Нэ Чжэн, один из пяти знаменитых убийц периода Враждующих царств. Он мстил за казненного отца правителю царства Хань. Чтобы отомстить, он с детства тренировал искусство меча. Первая попытка убийства была неудачной, ему пришлось бежать, изменить облик, тон голоса, и даже вытащить себе все зубы. Он укрылся на горе Тайшань, где за десять лет тяжелых упражнений достиг совершенства в игре на цине. Позже он вернулся в царство Хань, и был приглашен играть для правителя. В его цине был скрыт острый клинок. Он усыпил бдительность врагов своей музыкой, и убил правителя. Чтобы его семья не пострадала от преследований, он изрезал свое лицо, выколол себе глаза, а затем вспорол живот. Его тело повесили на рыночной площади, но никто не мог его опознать. За опознание обещали заплатить тысячу золотых монет. Его сестра тайно пришла, узнала его, и закричала, что она не может выбрать жизнь и спокойствие семьи ради того, чтобы славное имя Нэ Чжэна исчезло. Нэ Чжэн очнулся, три раза произнес «Небо!», и умер. Его могила сохранилась по сей день. Позднее его мелодия передавалась под названием «Нэ Чжэн убивает царя Хань», - это и была «Изгнанные из Гуанлина». Цзи Кан, живший во времена Троецарствия, мастерски исполнял эту мелодию.]

Хэ-хэ, «Гуанлин-сань» – это мелодия и душевная, и утонченная, но как она может превзойти нашу мелодию «Сяо ао цзянху» - «Смеющаяся гордость рек и озер»? Но только настроение Цзи Кана в тот год, было под стать нашему». Лю Чжэн-фэн рассмеялся: «Большой старший брат, неужели ты осознал это только сейчас? Сегодня вечером мы с тобой в последний раз в жизни сыграли нашу мелодию «Сяо ао цзянху». Эта мелодия уже покинула этот мир, мы ее доиграли, люди рождаются, чтобы прожить свою жизнь в этом мире, почему это должно вызывать ненависть у благородного человека?». Цю Ян легонько хлопнул ладонью и произнес: «Добродетельный младший брат сказал неплохо». Прошло еще некоторое время, и он снова вздохнул. Лю Чжэн-фэн спросил: «Большой старший брат почему снова вздыхает? Ах, да, наверняка не может успокоить сердце из-за Фэй-фэй».

И Линь в сердце почувствовала толчок: «Фэй-фэй, неужели это та самая Фэй-фэй?». И тут действительно, раздался голос Цю Фэй-ень: «Дедушка, вы с господином Лю мало-помалу поправитесь, мы отправимся в клан горы Суншань и покараем смертью каждого из злодеев-учеников, отомстим за госпожу Лю!». Вдруг за скалой раздался громкий смех, не успел он смолкнуть, как из-за скалы показалась черная фигура, блеснуло молниеносное движение, и человек уже стоял перед Лю и Цю, сжимая в руках меч. Конечно, это был «Да Сун яншоу» - мастер стиля янской руки великой горы Сун – Фэй Бинь. Он снова рассмеялся ледяным смехом, и произнес: «Куколка гневом преисполнилась, желает истребить начисто весь клан горы Суншань, неужели все в мире должно выполняться по ее желаниям?». Лю Чжэн-фэн поднялся и встал перед ним, говоря: «Фэй Бинь, ты истребил всю мою семью, несчастный Лю поражен силой твоих двух братьев, прямо сейчас готовится умереть, что тебе еще нужно?». Фэй Бинь рассмеялся и гордо произнес: «Эта куколка обещалась тут всех истребить, так я истреблю ее прямо сейчас! Куколка, ты умрешь первой!».
И Линь склонилась к Лин-ху Чуну и произнесла: «Цю Фэй-ень и ее дедушка спасли тебя, как бы нам придумать способ, чтобы спасти их!». Лин-ху Чун, и не дожидаясь, пока она заговорит, уже обдумывал план спасения, чтобы вернуть дедушке и внучке долг за добро, за спасение жизни. Да только пришедшим противником был высокий мастер школы горы Суншань, когда он и не имел таких тяжелых ран, и то не годился ему в противники. Во-вторых, пришедший сюда Цю Ян относился к школе демонического учения, а у клана горы Хуашань с этим учением была давняя вражда, как можно помогать общему противнику, это было совершенно непредставимо. Тут послышалось, как Лю Чжэн-фэн сказал: «Ты, по фамилии Фэй! Ты вроде считаешься человеком из истинных кланов, имеющим и лицо, и голову [честь и совесть]. Цю Ян и Лю Чжэн-фэн сегодня падут под твоей рукой: хочешь – убивай, хочешь – режь, умрем без жалоб. Но ты угрожаешь этой девочке, разве можно при этом считаться героем и настоящим китайским парнем? Фэй-фэй, быстрее уходи!». Цю Фэй-ень ответила: «Сегодня я умру вместе с дедушкой и господином Лю, твердо решила не спасать жизнь в одиночку». Лю Чжэн-фэн сказал: «Быстрее уходи, уходи быстрее! У нас дела взрослых людей, к тебе, ребенку, они какое имеют отношение?». Цю Фэй-ень сказала: «Я не уйду!» - Раздался двойной лязг, она вытащила из-за пояса два коротких меча, бросилась вперед, чтобы прикрыть Лю Чжэн-фэна, закричав: «Фэй Бинь! Перед этим господин Лю отпустил тебя, не убив, а ты, наоборот, пришел, чтобы отплатить злом за добро. У тебя есть лицо, или нет?».

Фэй Бинь зловещим голосом произнес: «Ты, куколка, собралась уничтожить весь наш клан горы Суншань. Неужели ты считаешь, что я могу, опустив руки, дать тебе начать резню, или отвернусь, чтобы ты убежала?». Лю Чжэн-фэн потянул Цю Фэй-ень за руку, прося: «Скорее уходи, уходи скорее!». Но он был очень слаб после того, как получил повреждения от внутренней энергии клана Суншань, к тому же он был утомлен исполнением мелодии «Сяо ао цзянху», его физическая сила и концентрация внимания были разрушены, и в руках не было внутренней силы. Цю Фэй-ень легонько встряхнулась, и легко сорвала захват Лю Чжэн-фэна. В этот самый момент мелькнула вспышка, и Фэй Бинь нанес ей удар длинным мечом прямо в лицо. Цю Фэй-ень защитилась коротким мечом, который был у нее в левой руке, и правым мечом пошла вперед. Фэй Бинь хмыкнул, и, защищаясь, отвел свой длинный меч по кругу назад, и нанес своим длинным мечом удар по ее правому мечу. Раздался лязг, рука Цю Фэй-ень ослабла и занемела, кисть пронзила резкая боль, и она выронила меч из правой руки. Фэй Бинь резко двинул длинным мечом наискось в противоположную сторону, и выбил меч у нее из левой руки, так, что меч улетел на несколько саженей. Фэй Бинь направил свой меч в горло Цю Фэй-ень, и посмеиваясь, обратился к Цю Яну: «Старейшина Цю, я сперва выколю твоей внучке левый глаз, потом отрежу нос, потом отрежу оба уха…». Цю Фэй-ень закричала, и бросилась вперед, собираясь наткнуться на меч. Но Фэй Бинь ловко отдернул меч назад, и ударил ее указательным пальцем левой руки, свалив с ног. Рассмеявшись, он произнес: «Злая демоница, ты сделала множество зла, хочешь легкой смерти, но ты не умрешь так легко! Сначала ослеплю тебя на левый глаз, а потом поговорим». Он поднял меч, намереваясь выколоть левый глаз Цю Фэй-ень, и в этот момент услыхал за спиной крик: «Остановись!». Фэй Бинь перепугался, быстро развернулся, защищаясь мечом перед собой. Он не знал, что Лин-ху Чун и И Линь прятались поблизости за скалой, не делая ни малейшего движения, ибо, в противном случае, с его уровнем мастерства, он бы сразу их обнаружил. В свете луны он увидел фигуру молодого удальца, стоявшего, подбоченясь.
Фэй Бинь крикнул: «Кто ты?». Лин-ху Чун ответил: «Маленький племянник из клана горы Хуашань прибыл поприветствовать дядюшку Фэй Биня». Сказав это, провел ритуал приветствия с поясным поклоном, но с места не сдвинулся. Фэй Бинь, кивнув головой, произнес: «Ага! Значит ты старший ученик старшего брата-наставника Юэ, что тебе здесь нужно?». Лин-ху Чун ответил: «Маленький племянник получил ранения от учеников клана Цинчэн, сейчас силы восстанавливает, вот посчастливилось поклониться дядюшке-наставнику Фэю». Фэй Бинь хмыкнул и произнес: «Ты пришел как раз вовремя. Эта куколка является злобной последовательницей демонического учения. Мне ее убивать не с руки – получится, что сильный издевается над слабым. Убей ее!» - и он указал пальцем на Цю Фэй-ень.

Лин-ху Чун покачал головой и сказал: «Дедушка этой девчонки знаком с дядюшкой Лю из клана горы южная Хэншань, к тому же, я тоже старше ее, если убью ее, и это откроется, то не избежать разговоров, что старший воспользовался силой над младшей, и фракции горы Хуашань не избежать потери репутации. К тому же, присутствующий здесь Цю цянбэй [очень уважительное обращение к старшему по годам и заслугам] и дядюшка-наставник Лю, оба получили тяжелые раны, и у них на глазах издеваться над их малолетней родственницей – совершенно недостойно героев и хороших китайских парней. Такими делами наш клан Хуашань никак не может заниматься. Прошу дядюшку-наставника Фея принять извинения». Смысл этих слов был абсолютно понятен. Предложение было с презрением отвергнуто кланом Хуашань, и в случае, если фракция Суншань это сделает, то она сильно уронит свою репутацию. Фэй Бинь нахмурил брови, в его глазах сверкнула ярость, он злобно сказал: «Оказывается, ты тоже тайно связался с демонами колдовского учения. Точно, ведь Лю Чжэн-фэн говорил, что этот демон Цю лечил твои раны, спас тебе жизнь. Вот уж не думал, что достойный ученик клана горы Хуашань так быстро переметнется на сторону демонического учения». Меч в его руках завибрировал, с кончика полетели блики, казалось, он собирается пронзить Лин-ху Чуна. Лю Чжэн-фэн произнес: «Добродетельный племянник Лин-ху, ты к этому делу совершенно не относишься, не стремись быть забрызганным этой грязной водой, побыстрее уходи, чтобы не принести проблем твоему учителю».

Лин-ху Чун рассмеялся: «Дядюшка-наставник Лю, мы принадлежим к пути рыцарской справедливости, мы оба не приносили клятв злому демоническому учению. Эти два иероглифа, «рыцарская справедливость», что означают? Глумиться над теми, кто получил тяжелые раны, можно ли это считать рыцарской справедливостью? Казнить невинного ребенка, это может считаться рыцарством? Если так поступать, то в чем отличие таких дел от злобного демонического учения?».

Цю Ян со вздохом сказал: «Такие дела даже в нашем демоническом учении тоже не стали бы делать. Брат Лин-ху, ты брось это, клан Суншань любит такие дела, и он все равно это сделает». Лин-ху Чун рассмеялся: «Я пока не уйду. Фэй дася – великий рыцарь Фэй, мастер «янской руки великой Сун», обладает колоссальной известностью среди рек и озер. Он один из лучших героев и хороших китайских парней фракции горы Суншань. Хоть он и произнес такие слова, запугивая ребенка, но как он может совершить такое позорное дело, нет, дядюшка-наставник Фэй совершенно не такой человек». Говоря это, он скрестил руки на груди, и оперся спиной о ствол сосны. Фэй Бинь решил, что случай для убийства удобный, и злобно рассмеялся: «Ты что, словами хочешь меня остановить, чтобы я пощадил этих трех демонов? Ха-ха, это все безумные мечты. Ты сам перешел на сторону демонического учения. Чтож, некий Фэй считает, что убить трех – это просто убийство, убить четырех – это тоже просто убийство». Сказав, сделал шаг. Лин-ху Чун заметил, что он обезумел от злости, невольно ощутил испуг, в глубине сердца он рассчитывал добиться спасения дипломатическим путем, но теперь у него на лице и мускул не дрогнул, и цвет не изменился. Он спросил: «Дядюшка-наставник Фэй, так ты и меня решил уничтожить, так или нет?». Фэй Бинь сказал: «Ты очень догадлив, и тут не ошибся». Сказав, приблизился еще на несколько шагов. В этот момент из-за скалы вышла прекрасная молодая монахиня, и произнесла: «Дядюшка-наставник Фэй, море страданий бесконечно, ты стоишь на самом краю, ты хочешь совершить грех, но грех еще не совершен, «осади лошадь у края скалы», еще не поздно остановиться». Это действительно была И Линь. Лин-ху Чун велел ей спрятаться за камнем, и ни в коем случае не позволять себя обнаружить, но она увидела, что Лин-ху Чун находится в критическом положении, не раздумывая о многом, решила добрыми речами отсоветовать Фэй Биню распускать руки. Фэй Бинь, хоть и снова испугался, однако сказал: «Ты из клана горы северная Хэншань, так или нет? Что это ты здесь прячешься чертовой украдкой?». И Линь покраснела, в смущении произнесла: «Я… я…». Цю Фэй-ень была обездвижена нажатием на акупунктурные точки, лежала на земле, не в силах пошевельнутся, но говорить могла, и вскричала: «Сестричка И Линь! Я сразу догадалась, что ты здесь вместе с Лин-ху дагэ. Ты действительно вылечила его раны. Только к сожалению… к сожалению мы все сейчас умрем».

И Линь сказала, покачав головой: «Не может быть, дядюшка-наставник Фэй является человеком мира боевых искусств, у него славное имя великого героя и блестящего таланта, как может он убить людей, получивших тяжелые раны, и такую молодую девушку, как ты?». Цю Фэй-ень рассмеялась ледяным смехом: «Он действительно великий герой, блестящий талант?». И Линь сказала: «Фракция горы Суншань руководит в союзе кланов меча пяти твердынь, на реках и озерах руководствуется путем рыцарской справедливости, не имеет значение, какое дело, для них, разумеется, на первом месте стоит рыцарская справедливость».

Она сказала это совершенно искренне, но Фэй Бинь, услышав, подумал, что это изощренное издевательство, и он решил: «Раз начал, не стоит останавливаться. Если о сегодняшнем деле хоть словечко просочится наружу, то это нанесет ущерб моей репутации. Хоть убитые будут демонами колдовского учения, но казнить раненных пленников не является героическим поступком, ситуация такова, что нужно избавится от свидетелей». Он протянул меч, указывая им на И Линь, и произнес: «Ты и не тяжело раненная, и не обездвиженная маленькая девочка, тебя-то я могу убить?». И Линь перепугалась, отступила на несколько шагов, дрожащим голосом произнесла: «Меня… меня… меня? Меня за что убивать?». Фэй Бинь сказал: «Ты с этими демонами колдовского учения в сговоре, сестричками друг друга называете, тоже стала попутчицей этих демонов, так что тебя оставлять нельзя». Говоря это, шагнул на шаг вперед, намереваясь пронзить И Линь мечом. Лин-ху Чун прыгнул вперед, встав между ним и И Линь, закричав: «Младшая сестренка-наставница, быстрей беги, отправляйся к своей наставнице за помощью». Он, разумеется, знал, что «дальней водой не потушить близкого огня», так что он просил И Линь бежать за поддержкой только для того, чтобы отправить ее подальше, и спасти ей жизнь.

Фэй Бинь взмахнул мечом, уколол Лин-ху Чуна справа. Лин-ху Чун защитился уклоном корпуса. Фэй Бинь трижды провел слитные рассекающие атаки мечом, атакуя со всех сторон. И Линь встревожилась, быстро выхватила с пояса свой сломанный меч, и атаковала Фэй Биня в плечо, закричав: «Лин-ху дагэ, ты тяжело ранен, быстрее отступай». Фэй Бинь расхохотался: «Маленькая монашка расчувствовалась, увидев красивенького молодого героя, так, что собственную жизнь за него готова отдать». Ударил мечом навстречу, раздался звон, два меча сшиблись, и сломанный меч вылетел из руки И Линь. Меч Фэй Биня прыгнул вперед, целясь в сердце И Линь. Фэй Бинь решился убить целых пять человек, и, хотя каждый из них практически не мог сопротивляться, но, «ночь длинная, снов много» – с течением времени могут возникнуть проблемы, если ускользнет хоть один человек, будут неисчислимые последствия из-за убийств.

Лин-ху Чун бросился вперед, и двумя пальцами левой руки ткнул Фэй Биню в глаза. Фэй Бинь прыгнул назад, и в этот момент, возвращая меч, нанес Лин-ху Чуну длинную резаную раны, задев левое плечо. Лин-ху Чун бросился вперед только от отчаяния, пренебрегая жизнью, чтобы защитить И Линь, попавшую в трудную ситуацию. Он еле дышал, раскачивался из стороны в сторону, и был готов упасть. И Линь схватила его, удержав от падения и прохрипела: «Пусть он убьет нас вместе». Лин-ху Чун, задыхаясь, произнес: «Ты… ты уходи побыстрее…». Цю Фэй-ень засмеялась: «Дурачок, ты так и не понимаешь тайну человеческого сердца, она ведь решила умереть вместе с тобой, …». Она не успела договорить фразу до конца, как меч Фэй Биня пронзил ее сердце. Цю Ян, Лю Чжэн-фэн, Лин-ху Чун и И Линь одновременно вскрикнули от ужаса.
Фэй Бинь со зверской ухмылкой медленно пошел к Лин-ху Чуну и И Линь, при каждом шаге с кончика его клинка падали капли свежей крови. Мысли Лин-ху Чуна пришли в смятение: «Он, в самом деле, убил девочку, какой лютый злодей! Теперь он убьет меня. Но И Линь шимэй [младшей сестре-наставнице] ради чего погибать вместе со мной? Хоть я раньше и спас ее, но она в ответ спасла меня, так что мы квиты. Нас с ней раньше ничего не связывало, кроме того, что мы являемся братом и сестрой по союзу кланов меча пяти твердынь. Хоть люди на реках и озерах и следуют справедливости, но это не повод вечно быть вместе до конца жизни. Вот уж не думал, что ученицы школы горы северная Хэншань так дотошно следуют правилам справедливости, госпожа наставница Дин И, в самом деле, непревзойденная личность. Эх, со мной вместе умрет сестричка И Линь, а не моя младшая сестричка-наставница Лин Шань. Она… что она сейчас делает?». Фэй Бинь медленно-медленно приближался со все той же зверской улыбкой на лице. Лин-ху Чун слабо улыбнулся, вздохнул, и закрыл глаза.

Внезапно раздались слабые и тонкие звуки хуциня. Смычок вел печальную и одинокую мелодию, в которой угадывались то вздохи, то плач. Но вот со струн сорвались отрывистые вибрирующие звуки, будто кто-то играл пальцами, как на арфе, и эти звуки напоминали мельчайшие капли дождя, падающие на листы деревьев. Лин-ху Чун в изумлении широко раскрыл глаза. Фэй Бинь ощутил толчок в сердце: «Великий господин «Дождливая ночь на реках Хунани» изволил пожаловать». Но, хотя звуки мелодии становились все печальнее, господин Мо Да так и не вышел из-за деревьев. Фэй Бинь позвал: «Мо Да сяншэн [господин, преждерожденный], покажитесь пожалуйста!».

Звук хуциня внезапно прервался, и из-за сосны показалась тощая человеческая фигура. Лин-ху Чун давно слышал великое имя «Дождливая ночь на реках Хунани», господина Мо Да, но прежде его не видел. Сейчас под лунным светом показалась костлявая фигура со сгорбленными плечами, точь в-точь похожая на духа чахотки. Кто бы мог подумать, что глава клана горы южная Хэншань, знаменитый среди рек и озер господин Мо Да, обладает столь заурядной внешностью. Мо Да сяншэн, держа гриф хуциня в левой руке, склонился в поклоне со сложением рук, и произнес: Фэй шисюн [старший брат-наставник], передавайте приветствие главе союза Цзо».

Фэй Бинь, увидев, что он говорит вовсе без злобы, решил, что он в раздоре с Лю Чжэн-фэном, и произнес в ответ: «Премного благодарен, господин Мо Да, передавайте приветствие старшему брату-настанику Аню. Лю Чжэн-фэн из драгоценного клана свел знакомство с представителем демонического учения, это для наших кланов меча пяти твердынь не благоприятно. Мо Да сяншэн, как с такими поступают?». Мо Да сяншэн приблизился к Лю Чжэн-фэну на два шага, и грозным голосом произнес: «Надлежит убить!». Едва иероглиф «убить» был произнесен, в его руке блеснул узкий и тонкий клинок, но уколол он не вперед, а назад, пробив грудь Фэй Биню. Этот прием был предельно быстрым, казалось, что все происходит во сне, в дреме, действительно, это был прием из комплекса «Сто изменений, тысяча иллюзий, облака и туманы гор южная Хэншань в тридцати формах». Фэй Бинь во дворце Лю раньше уже познакомился с этой техникой в исполнении Лю Чжэн-фэна, и сейчас снова попался на ту же хитрость. Он в ужасе отступил назад, охнул, и увидел, что на его груди, в прорехе одежды, зияет глубокая рана. Были повреждены преимущественно мышцы груди, и, хоть сама рана была не тяжелой, но его гнев был исчерпан, а боевой дух подорван. Фэй Бинь немедленно уколол своим мечом в ответ, но господин Мо Да успел приготовиться раньше, и теперь его меч вибрировал как змея, со всех сторон застилая блеск меча Фэй Биня, так, что тот был принужден отступать, и даже полсловечка брани сказать не успевал.

Цю Ян, Лю Чжэн-фэн, и Лин-ху Чун во все глаза следили за непостижимо изменчивыми приемами меча господина Мо Да. В этом было нечто демоническое, пугающее, и потрясающее дух. Лю Чжэн-фэн несколько десятков лет тренировался вместе со своим братом по школе, но он и представить не мог, каково на самом деле, искусство его меча. Капля за каплей свежая кровь капала с обоих мечей. Фэй Бинь уклонялся, прилагал все усилия, чтобы защититься, но в конце концов не смог обуздать атаки меча господина Мо Да, и алое кольцо свежей крови натекло вокруг бойцов. Внезапно раздался отчаянный крик Фэй Биня, он подпрыгнул вверх изо всех сил. Господин Мо Да отступил на два шага назад, вложил меч в хуцинь, повернулся, и пошел. Мелодия «дождливая ночь на реках Хунани» зазвучала среди сосен, постепенно уходя все дальше, и дальше.

Фэй Бинь после прыжка упал навзничь, и из раны на его груди вырвался фонтан свежей крови. Он только что использовал в бою внутреннюю силу клана Суншань, и после укола мечом в грудь, у него не оставалось сил остановить истечение крови, и она фонтаном брызнула из его раны. Это было и удивительно, и страшно. И Линь вцепилась в запястье Лин-ху Чуна, перепугалась так, что сердце прыгало, она только спросила шепотом: «Ты не ранен?». Цю Ян вздохнул: «Добродетельный младший брат Лю, ты говорил, что твой старший брат Мо Да с тобой не в ладах, не ожидал, что он спасет тебя в таком бедствии». Лю Чжэн-фэн ответил: «Мой старший брат-наставник очень эксцентричен, специально учит быть непредсказуемым. Я говорил, что мы не ладим, но это касалось не взглядов на богатство и бедность, а относилось к несхожести темпераментов». Цю Ян покачал головой и произнес: «Его техника меча столь совершенна. Но его игра на хуцине имеет привкус горечи, расстраивает людей до слез, не без вульгарности – есть привкус «рынков и колодцев». Лю Чжэн-фэн подтвердил: «Да, это так. Музыка моего старшего брата-наставника такова. Он до конца проникнут горькой тоской, ведь хуцинь изначально был создан, как инструмент, передающий печаль.
[Данное предложение переведено не дословно, а с учетом комментариев китайских ценителей литературы, так как оно составлено в выражениях, которые требуют комментариев для самих китайских читателей.]
В разъяснениях о поэзии сказано, что хорошие стихи веселы, но не распущенны, печальны, но не ранят горем, разве и с хорошей музыкой не так же? Я как услыхал в первый раз его игру на хуцине, сразу захотел подальше спрятаться».
Лин-ху Чун подумал: «Эти двое так любят музыку, что ввергли себя в магию. Как можно в этот момент между жизнью и смертью судить: «печальны, но не ранят горем», что там до элегантности, или вульгарности. К счастью, дядюшка-наставник Мо Да успел нас спасти, да только вот печаль – девочка из семьи Цю убита этим Фэй Бинем.

Тут Лю Чжэн-фэн произнес: «Но что касается его мастерства владения мечом, мне невозможно с ним сравниться. Раньше я не проявлял к нему должного уважения, и теперь мне очень стыдно». Цю Ян покивал голо