Макс Вебер о «духе капитализма»

Макс Вебер Родился в Пруссии в 1864 г. в семье преуспевающих бюргеров. Отец — депутат рейхстага, мать — добропорядочная кальвинистка. Кроме родителей на Вебера большое влияние оказал его дядя Карл, который на всю жизнь привил юноше уважение к предпринимательству, собственности и вообще капитализму. Исключительные способности определили его карьеру ученого. Магистерская, докторская — и вот Вебер профессор политэкономии в Гейдельберге.

«Протестантская этика» — его относительно ранняя, но типичная для Вебера по постановке вопроса работа. Значительная часть его научных усилий была направлена на выяснение того, как влияют те или иные религиозные установки на экономическое развитие. Случай же протестантства — наиболее яркий, и Вебер его исследует первым. При этом, он нарочито сторонится каких либо моральных оценок. Вебер не задает вопроса «хорошо ли, что протестантство стимулирует капитализм?» или «как нравственно оценить капитализм?» Его работы выдержаны в «научных» рамках, направлены на выявление только «объективные» зависимости. Вообще вопрос: был ли он верующим человеком и тем более протестантом — остается открытым. Видимо, нет. Ибо по отношению к религии Вебер всегда занимает позицию «религиоведа», а не богослова. Однако, о его «объективности» можно говорить лишь условно. Его симпатии явно принадлежат буржуазии и капитализму (и, заметим, абсолютно не принадлежат социализму). Это видно и из его научных работ, и из его достаточно активной политической деятельности, в которой он постоянно выступает против юнкерства (помещиков) за победу буржуазных отношений в Германии /64/.

Но как же Вебер объясняет эту поистине парадоксальную особенность протестантизма? — ведь до сих пор мы видели, что христианство пыталось поставить преграду стремлению к наживе.

«Капитализм безусловно тождественен стремлению к наживе в рамках непрерывно действующего рационального капиталистического предприятия, к непрерывно возрождающейся прибыли, к "рентабельности". И таким он должен быть… Капиталистическим" мы здесь будем называть такое ведение хозяйства, которое основано на ожидании прибыли посредством использования возможностей обмена, т. е. мирного (формально) приобретательства " /63:48/.

Иначе говоря, нажива капитализма, в отличие от других способов наживы, хорошая, капитализм таким и «должен быть». А хорошая потому, что она использует не разбой, а «мирный» обмен и рациональный учет барышей. Капиталистические предприятия существовали всегда, но только на Западе они повлекли образование капиталистического уклада. Почему? Потому, отвечает Вебер, что в обществе возник особый «дух капитализма», который и сделал это «чудо». Что же это за «дух» и откуда он взялся?

«Дух капитализма» Вебер иллюстрирует следующими цитатами из "Руководства для молодых купцов" Вениамина Франклина. (1748 г.):

" Помни, что время — деньги; тот, кто мог бы ежедневно зарабатывать по десять шиллингов, и тем не менее полдня гуляет или лентяйничает дома, должен — если он расходует на себя всего только шесть пенсов — учесть не только этот расход, но считать, что он истратил или, вернее, выбросил сверх того еще пять шиллингов.

Помни, что кредит — деньги. Если кто–нибудь оставляет у меня еще на некоторое время свои деньги, после того как я должен был бы вернуть их ему, то он дарит мне проценты или столько, сколько я могу выручить с их помощью за это время. А это может составить значительную сумму, если у человека хороший и обширный кредит и если он умеет хорошо пользоваться им.

Помни, что деньги по природе своей плодоносны и способны порождать новые деньги. " /63:71–72/.

Эти режущие православное ухо цитаты Вебер комментирует так:

«Summum bonum (Высшее благо) этой этики прежде всего в наживе, во все большей наживе при полном отказе от наслаждения, даруемого деньгами, от всех эвдемонистических или гедонистических моментов; эта нажива в такой степени мыслится как самоцель, что становится чем–то трансцендентным и даже просто иррациональным по отношению к «счастью» или «пользе» отдельного человека. Теперь уже не приобретательство служит человеку средством удовлетворения его материальных потребностей, а все существование человека направлено на приобретательство, которое становится целью его жизни» /63:75/.

Это как раз тот случай, в оценке которого и Златоуст и Климент согласны: здесь не богатство (приобретательство) служит человеку, а наоборот, человек служит богатству (приобретательству): здесь не только сердце стремится к любостяжанию, но и ум полностью подчинен этой страсти. Но у Вебера иной подход: он сознательно противопоставляет «дух капитализма» «традиционному обществу», в котором, как пишет Вебер «человек «по своей природе» не склонен зарабатывать деньги, все больше и больше денег, он хочет просто жить, жить так, как он привык, и зарабатывать столько, сколько необходимо для такой жизни» /63:81/. Тут Вебер фактически говорит о том, что на смену «умеренной» доктрине пришла «протестантская этика» — новое религиозное мышление, открывшее шлюзы капитализму. «Протестантская этика» считает, что погоня за наживой — разумеется, «мирная», осуществляемая методами капиталистической раскрутки капитала — и есть вполне соответствующий христианству образ существования христианина с точки зрения хозяйственной деятельности.

Более того, становится очевидным, что «умеренная» доктрина потерпела поражение, причем именно от «протестантской этики». Ведь «традиционная» ментальность была выработана той самой «умеренной доктрины», которая прочно господствовала в католическом мире уже три века. Действительно, «богатство от Бога», «не нищета и не роскошь», «богатство не должно владеть человеком» — все это совершенно не вписывается в «дух капитализма», который требует полной отдачи в деле погони за деньгами. А значит «умеренная доктрина» держала капитализм «в черном теле», не давала ему расцвести, как это произошло, например, в Византии. На Западе случилось иначе: капитализм активно наступал на «традиционное» общество и в реформации наконец нашел для себя освобождение. Таким образом, в истории «умеренная» доктрина оказывается слабым противником капитализма и после периода борьбы уступает ему. На примере католичества мы это увидели особенно ясно.

Но как же из протестантизма вышел «дух капитализма»? Вебер предлагает следующее рассуждение, состоящее как бы из четырех фаз.

1) Исторический анализ показывает, что наибольшие успехи в деле «строительства капитализма» имели не лютеране, а кальвинисты. Но хорошо известно, что отличительной чертой кальвинизма является вера в предопределение, согласно которой человек заранее избран Богом либо ко спасению, либо предопределен к осуждению. И от самого человека тут ничего не зависит. Вебер пишет: "Совершенно очевидно, что рано или поздно перед каждым верующим должен был встать один и тот же вопрос, оттесняющий на задний план все остальные: избран ли я?» /63:147/.

2) Но каков критерий избранности? Вебер пишет: «виртуоз религиозной веры может удостовериться в своем избранничестве, ощущая себя либо сосудом божественной власти, либо ее орудием» /63:149/. Первое характерно для лютеран, второе — для кальвинистов. По мнению Вебера удостоверение в своем избранничестве у кальвинистов достигается «подлинными, а не мнимыми добрыми делами» /63:151/, которыми «является неутомимая деятельность в рамках своей профессии. Она, и только она, прогоняет сомнения религиозного характера и дает уверенность в своем избранничестве" /63:149/.

3) При этом Вебер подчеркивает две характерных для психологии кальвинистов черты. Первая — «мирской аскетизм», под которым он понимает отвержение роскоши и личную непритязательность в быту. Вторая — выбор наиболее «доходной» профессии.

4) Суммируя обе черты Вебер делает вывод: "Если же ограничение потребления соединяется с высвобождением стремления к наживе, то объективным результатом этого будет накопление капитала посредством принуждения к аскетической бережливости. Препятствия на пути к потреблению нажитого богатства неминуемо должны были служить его производительному использованию в качестве инвестируемого капитала" /63:198–199/. Как говорится, что и требовалось доказать: использование богатства не для прожигания жизни, а в качестве капитала, который инвестируется в бизнес — это есть самый настоящий капитализм.

В результате получается, что капиталистическое колесо накопления капитала раскручивается уже не низким стремлением к наживе, а религиозной верой, пусть и своеобразно понятой. Согласно анализу Вебера, протестантизм в лице его реформатской ветви, сформировал новое учение о богатстве и собственности, согласно которому вести капиталистическую гонку и создавать состояния, не только не грешно, но является нравственной обязанностью христианина. В терминологии Вебера, протестантство создало особую «протестантскую этику», важной составляющей которой является «дух капитализма», т. е. рациональное вкладывание денег в качестве инвестиций в дело. Этот «дух капитализма» и превратил существовавшие на западе предпосылки капитализма в настоящий, современный капитализм.

Критика теории Вебера

Концепция Вебера далека от убедительности. Действительно, между «неутомимой деятельностью в рамках своей профессии» и неуемной жаждой делать деньги, которая как раз в профессиональном смысле совершенно беспринципна, дистанция огромного размера. Вебер пытается ее преодолеть путем тонких умозаключений. Но где тонко, там и рвется.

Интересно, что к теории Вебера сами кальвинисты относятся весьма скептически. Они, конечно, польщены тем, что Вебер придавал столь существенное значение кальвинизму в развитии капитализма. И к самому капитализму они относятся положительно. Но саму идею, что в догматику кальвинизма входит поощрение рационального и планомерного накопления капитала путем капиталистической раскрутки, они отрицают. Ибо не считают, что такая деятельность является признаком спасения. Иначе говоря, кальвинисты не принимают как раз главных звеньев в веберовских рассуждениях.

Неприятным для схемы Вебера является и замечание о том, что капитализм — это не только прокрутка денег с целью получения прибыли, но и потребление. Без расширенного потребления никакая раскрутка невозможна. Но такое потребление требует вовсе не «мирского аскетизма», а совершенно противоположного устроения — гедонизма, стремления получать наслаждение, в том числе и от вещей. Так кому же должны были продавать новоявленные предприниматели, если члены общества, и в том числе они сами, исповедовали аскетизм? Неувязка, причем убийственная, разрушающая теорию Вебера в своей основе.

Надуманность веберовской концепции замечают многие ученые. Так, М. Оссовская в своей книге "Рыцарь и буржуа", замечает: "гипотетическая связь между верой в предопределение и духом капитализма, по–моему, не выяснена у Вебера должным образом. Я не вижу, почему пуритантизм в его кальвинистском издании непременно должен был побуждать стремление к обогащению, хотя представляется достоверным, что он способствовал фактическому обогащению" /65:347/. Коллега Вебера по Гейдельбергскому по университету известный социолог Вернер Зомбарт к «Протестантской этике» относится скептически, считая, что исследование Вебера «слишком тонкое» и явно преувеличивающее значение религиозного фактора в образовании капитализма /66:181/. Представляется, что механизм, предлагаемый Вебером, хоть и остроумен, но, увы, не соответствует действительности. Это просто изобретение изощренного ума, фантом, миф, который в реальности не действовал. Но как все–таки протестантизм стимулировал капитализм?

Для протестантизма характерна недооценка святоотеческой традиции. Христианство создается ими чуть ли не с чистого листа — будто и не было полутора тысяч лет напряженных поисков воли Божией, споров, заблуждений, пламенных молитв и откровений. И прежде всего отброшена традиция отношения к собственности, которой худо–бедно придерживались и католичество и православие. Имущественное учение св. Иоанна Златоуста им полностью незнакомо. А ведь прежняя традиция, в лице «умеренной» доктрины, являлась пусть не радикальной, но достаточно влиятельной силой, которая сдерживала жажду накопления. Теперь же все ограничения снимаются — все это католический хлам, который должен быть выброшен. То, что было пререкаемо в католичестве, стало, в пику им, вполне допустимым и даже желательным. Кальвин в Женеве с легкостью разрешил процент, а его последователи дали теологическое основание этого. Ограничение, ставившее преграду развития капитализма, было снято. В Женеву стали стекаться любители умножить свои капиталы.

В целом доктрина протестантства, в сравнении с католичеством, еще более ориентирована на личное спасение и еще менее склонна учитывать влияние общества. Но говорить, что протестантизм вовсе не имеет социальной доктрины было бы упрощением. Она имелась, но ее лучше было бы назвать социальной психологией меньшинств. Дело в том, что протестантство, и кальвинизм в особенности, по большей части существовало небольшими общинами, боровшимися за выживание в условиях враждебного окружения. В связи с этим вырабатывалась своеобразная идеология, согласно которой наживать деньги ради общины было не только не зазорным, но рассматривалось как христианская добродетель. Позднее наши старообрядцы продемонстрировали совершенно аналогичную психологию.

Наконец, протестантство родилось, в то время, когда на дворе уже явственно были видны ростки капитализма. Традиционное христианство родилось в совершенно других социально–экономических условиях, так что капитализм был для него уже «новшеством», против которого оно боролось, хотя и постепенно уступало его напору. Для протестантизма же капитализм был как бы естественной средой, и оно, не обремененное традицией, приняло его как своего.

Таким образом, «отвязанность» протестантизма от предыдущей христианской традиции, фактически полный разрыв с ней и обусловили весьма легкомысленное отношение к имущественной этике. Причем, чем более радикальным был разрыв с предыдущей традицией, чем более решительным было разрушение «средневековых ограничений», тем беспрепятственнее дух наживы проникал в умы верующих.

Отметим, что «протестантская этика» отвергает не только святоотеческое учение о богатстве и собственности, но и «умеренную доктрину»; она оказывается новой, третьей, типично западной концепцией, которая совершенно не соответствует православной традиции. Здесь и предопределенность к спасению и осуждению, которая совершенно не свойственна святоотеческому учению. Здесь и абсолютно несвойственный православию поиск каких–то внешних знаков своего избранничества. Здесь, и совершенно евангельски необоснованное видение признаков своего спасения в удаче в бизнесе. И, наконец, поразительная подмена понятий — принятие собственных усилий в деловой области за промысел Божий. Разрыв с предыдущей христианской традицией полный.

Однако, помимо критиков, у Вебера есть и громадное количество сторонников, которые безусловно принимают его анализ. Его книги стали классикой: если уж на Вебера ссылаются (причем это делают и католики и протестанты и православные), то как на непререкаемого авторитета. Конечно, Макс Вебер — крупный социолог выдвинувший не только интересные социальные гипотезы (одну из них мы разобрали), но и являвшийся выдающимся теоретиком социологии, разработавшим ряд новых и весьма полезных понятий. Но всего этого явно недостаточно, чтобы западное общество столь высоко поняло его на щит — ведь его называют Эйнштейном в социологии, а его «Протестантскую этику» — «самым известным социологическим трактатом за всю историю человечества» (Френсис Фукуяма). В чем же здесь дело?

Думается, что популярность теории Вебера заключается вовсе не ее в научных достоинствах. «Веберизм» как идеология оказался востребованным для оправдания капитализма. Суть этой идеологии в том, что согласно ей, капитализм получает религиозное оправдание, причем оправдание, исходящее из самой основополагающей концепции христианства — учении о спасении. Капитализм как бы получает благословение от христианства и тем самым сам принцип капиталистического накопления окрашивается в самые светлые моральные тона. По теории Вебера «подлинный» капиталист — это верующий аскет, живущий очень скромно и вкладывающий всю прибыль в производство, причем делает это он не ради прибыли, а ради Бога. Столь «благообразное», религиозное возникновение капитализма — слишком ценный подарок, чтобы от него отказаться. А потому весь современный Запад на все лады стремится доказать, что христианство благословило капитализм. Причем налицо умилительный «экуменизм». Ныне и протестанты и католики активно разрабатывают «новейшую протестантскую этику», призвание которой просто: религиозно оправдать и обосновать современный либеральный капитализм, который вырос вовсе не из христианства, а явился тривиальным следствием победы страсти любостяжания в хозяйственной этике.