Глава 25. Разговор с шефом Калкинсом

– Итак, Ген, что привело тебя сюда? – спросил шеф Калкинс, когда я сел напротив его стола следующим утром, чтобы сообщить об исчезновении Сары.

Хотя я хорошо знал шефа полиции Винегар Бенда, я бы не стал заходить так далеко, чтобы сказать, что мы были друзьями. Он знал о маме и папе. Большую часть работы по расследованию он проделал сам, засыпая меня бесконечными вопросами, как будто в том, что они сделали, была моя вина, или я должен был знать об этом заранее, или должен был остановить это, или, может быть, я что-то скрывал, или...

– Я не знаю, с чего начать, – нерешительно сказал я.

– Тогда начни с самого начала, – предложил он. – У вас с Сэмом дома все в порядке?

– Наверное.

– Вас почти не видно.

– Мы просто работаем, – сказал я.

– Сэм хороший парень, – ответил он.

– Да уж.

Шеф Калкинс был лысым. Солнечные очки постоянно сидели на этой блестящей макушке. Его лицо было круглым, толстым, мясистым, и он смотрел на тебя карими бульдожьими глазами, которые, казалось, видели тебя насквозь. Это были не совсем недружелюбные глаза, хотя могли такими быть. Эти глаза говорили, что он видит всё, что можно увидеть, но не удивится, если проявится худшее. И всё же, он был представительным профессионалом, знал все имена, знал, кто где живёт, в какую церковь ходит, окончили ли они среднюю школу Винегар Бенда, у кого есть выдающиеся заслуги, кого избивает муж по пьяни в субботу ночью, кого поймали на краже в магазине в "Экономь всегда" и тому подобное.

– Так что у тебя на уме? – подтолкнул он.

– Дело в Саре.

– В твоей сестре?

– Сейчас она живет в Абердине. Она уехала в субботу вечером и до сих пор не вернулась.

– Хочешь заявить о пропаже?

– Ну, я не уверен. На самом деле, я переживаю за её сына.

– Он тоже пропал?

– Ну, нет. Она его бросила.

Он откинулся на спинку стула, и его губы вытянулись в мрачную линию. Он не говорил, ждал от меня подробностей.

– Её сыну семь лет. Она оставила его в квартире одного. Во вторник утром я получил звонок от дамы, которая живёт по соседству; она сказала мне приехать забрать его, так что я забрал. Я оставил Саре около сотни голосовых сообщений, но она не отвечает. Я не знаю, где она, и не знаю, что теперь делать.

– Она ушла в субботу вечером?

Я кивнул.

– Оставила того мальчишку одного?

Я снова кивнул.

Он нахмурился ещё больше. Он наклонился вперед, положил руки на стол и сцепил пальцы.

– И где мальчик сейчас?

– Он со мной и Сэмом.

Он выглядел так, будто я только что вывалил ему на стол коровью лепёшку и ткнул его в неё носом.

– Мне не нравится, когда с детьми что-то происходит, – наконец сказал он, качая головой. – Дети – это драгоценность. К ним не должны относиться так, как иногда относятся. Это трудно, правда. Чертовски трудно. Ты понятия не имеешь, куда делась твоя сестра?

– Нет.

– Она с кем-нибудь встречается?

– Она не появляется, так что я не знаю. У неё вереница ухажёров. Я даже не знаю, кто отец Изи.

– Изи – это её сын?

– Его зовут Измаил, но мы зовём его Изи.

– Он сейчас с тобой?

– Он прямо за дверью.

Шеф тяжело вздохнул, потянулся за своим блокнотом и карандашом, сделал какие-то пометки.

– Я скажу тебе, что буду делать, Ген, – наконец сказал он. – Я позвоню в офис шерифа, дам ему знать. Возможно, у них есть на нее что-то. Кто знает? У тебя есть идеи, куда она могла пойти?

– Ты знаешь Сару, – сказал я.

Это было достаточным объяснением. Калкинс не раз привлекал ее к ответственности – бродяжничество, проституция, вымогательство, наркотики. Сара могла быть с кем угодно, где угодно, в штате, за его пределами, кто знал?

– Она сейчас на испытательном, верно? – спросил он.

Я кивнул.

– Мы думаем, может быть, она сбежала с кем-то? Это верно?

– Я не знаю, что ещё может быть, – сказал я.

– Она могла попасть в какие-нибудь неприятности. Такое происходит с людьми, которые принимают наркотики.

Я нахмурился. В его словах был смысл. В голове возник образ Сары, лежащей в канаве или овраге где-то в лесной глуши. Я с легким содроганием отогнал от себя этот образ.

– Теперь, когда я сообщу об этом, – сказал Калкинс, – вмешается ДСО. Ты позаботишься об этом мальчике? Ты и Сэм... вы живёте так, как живёте... местным это не понравится. Ты должен это знать, Ген.

Я ничего не сказал.

– Я на тебя не наседаю, – добавил Калкинс. – Ты готов ко всему этому?

– Наверное, – сказал я.

– ДСО будут искать ближайшего родственника, чтобы куда-нибудь пристроить этого мальчика. Ближайшим родственником будешь ты. У тебя будет испытательной срок, чтобы посмотреть, как всё сложится, как все себя чувствуют, но принимать решение будет суд по делам несовершеннолетних, и тебе, возможно, придется судиться со своей сестрой за опеку в суде.

– Хорошо, – сказал я в легком ошеломлении.

– Лучше убедись, что это то, чего ты хочешь, Ген. Это всё, что я говорю. Люди в ДСО будут смотреть на тебя и Сэма, задавать вопросы и совать свой нос в ваши дела, и ты знаешь, что я имею в виду.

Я ничего не ответил.

Глава 26. Южный джентльмен

В то утро у меня была только одна работа: большой двор мистера Коттона Пикла, растянувшийся на Восьмой улице. Пока я косил газон, Измаил собирал веточки, которые нападали с деревьев мистера Коттона. Мы пропололи клумбу, которая шла параллельно переднему крыльцу, обходя подъездную дорожку и тротуар, убрали беспорядок, который устроили.

Поскольку стояла жара, я ходил по двору с голым торсом, как нравилось мистеру Коттону.

Изи молчал, витая в облаках, пока мы работали.

Коттон Пикл был местной знаменитостью. Если вы не знали, что он написал одну из величайших песен диско – "Я верю в буги" – то скоро узнаете. Его песни выбирали Донна Саммер и Лу Ролз, среди других. Оказывается, в свои дни он играл на басу. Если на него надавить, он может рассказать вам, как переспал с группой "KC and the Sunshine Band" одной ночью в Атланте. Он не вдавался в подробности, но там было много ЛСД, а также бэк-вокалист из тура "Grateful Dead".

По крайней мере, так он говорил. Коттон Пикл много чего говорил.

Когда мы закончили, я подошёл к заднему крыльцу и прошел через стеклянную дверь. Я велел Измаилу подождать меня снаружи, потому что мистер Коттон, каким бы ни был знаменитым автором песен, также был старым извращенцем. Это тоже было не таким уж секретом в городе. Время от времени он приставал ко мне, предлагая заплатить, если я окажу ему определённые услуги – обычно, если подрочу ему после того, как помогу принять ванну. Это было неправильно, и я не брал за это денег, но время от времени позволял уговорить себя "помочь ему", потому что мне было его жалко. Мы ведь никому не вредили. Поскольку он был парализован и прикован к инвалидному креслу, я обращал мало внимания на его глупость. В последнее время его сестра почти все время была рядом, так что его предложения были довольно нерешительными. В любом случае, он всю жизнь был вынужден носить имя "Коттон Пикл", нетрудно почувствовать к нему жалость знаете ли. И Коттон Пикл не был лишен своего очарования.

Мистер Коттон сидел на террасе, наблюдая за нами через окно. За дверью я увидел гостиную, стены которой были украшены золотыми пластинками и плакатами.

– Боже, а ты загорел, – сказал он, улыбаясь, пока восхищался моей голой грудью.

– Вам стоит пересесть на солнце, – предложил я. – Вам пошло бы на пользу, мистер Коттон.

– На меня и близко не так приятно смотреть. Ты сегодня привёл с собой помощника, а?

– Мой племянник.

– Он симпатичный малый.

Это я пропустил мимо ушей.

– У вас всё хорошо, мистер Коттон? – спросил я.

– Настолько хорошо, насколько можно ожидать, – ответил он, по-старчески растягивая слова. – Конечно, было бы лучше, если бы ты помог мне с ванной, но сестра Бетти сегодня утром здесь и ужасно суетится. Ты её знаешь.

Я ответил малейшим намёком на улыбку.

– У неё твой чек, Ген, – добавил он. – Очень жарко, да?

– Сейчас июль.

– Эта жара напоминает мне Атланту, – рассеянно произнёс он. – В Атланте было весело, в этом можешь быть уверен. Я когда-нибудь рассказывал тебе о той ночи с "KC and the Sunshine Band"?

– Вы действительно спали со всеми ними?

– Те ещё были дни, Ген! Казалось, что возможно всё. Мы верили в буги, знаешь ли. Поэтому я написал ту песню – "Я верю в буги". В те дни мы во что-то верили. Похоже, теперь люди ни во что не верят. Все такие злые. Я говорил тебе, что меня чуть не номинировали на Грэмми за "Я верю"?

Всего лишь миллион раз...

– Мы думали, что изменим мир, – добавил он. – Это был 1980 год. Единственный год, когда на Грэмми была категория диско. Проиграл песне "Я выживу". Забавно, да? У Рода Стюарта была "Ты считаешь меня сексуальным?" Я тебя умоляю! У Донны Саммер была "Потушите все огни". У Майкла Джексона тоже была одна из его ранних вещиц. С такой конкуренцией было честью просто быть признанным. Но Глория Гейнор надрала нам задницы, и это правда. Но не она написала ту песню. Её написали Фредди Перрен и Дино Фекарис. Я тебе когда-нибудь рассказывал о том случае, когда встретил Дино в "Рокси"?

Всего лишь миллион раз...

Он тяжело вздохнул, потерявшись в мыслях.

– Скажи, Ген, ты можешь помочь мне с подставкой для ног?

Это была старая уловка, но я подчинился. Он притворялся, что его ноги неправильно стоят на держателях. Я возился с ними, пока он лапал меня.

Я присел на корточки рядом с ним, осматривая его ноги, убеждаясь, что я достаточно близко, чтобы он мог до меня дотянуться. Его рука практически сразу легла на мою голую спину, будто чтобы удержаться.

– Ты очень добр, – отметил он, его шершавые пальцы играли с моей кожей.

Я поправил его ногу, чтобы она стояла надлежащим образом. Он наклонился, сидя в кресле, его рука блуждала по моей спине.

Я притворился, что вожусь с его ногой.

Я понятия не имел, почему делаю это. Сэм говорил мне, что это ужасно. Я говорил ему, что мистер Коттон старый, никому не причиняет вреда, просто хочет внимания время от времени. Это было не моё дело.

Сэм был далеко не таким понимающим, но Сэм был шлюхой, так что я не обращал на него внимания.

Поправив другую его ногу, я встал рядом с креслом мистера Коттона. Он положил левую руку мне на живот, где рисовал маленький круг, пока оглядывал меня слезящимися глазами, будто он был моим папиком и имел на это полное право.

– Ты не такой, как те остальные, – тихо сказал он мне. – Ты всегда так добр ко мне.

– Людям бывает одиноко, – отметил я.

– Господи, уверен, так и есть, – ответил он.

– Когда вы были у врача последний раз?

– От него мне нет никакой пользы, Ген, он только пытается вытянуть все деньги, пока я не умер. Эти врачи – как кучка пиявок-кровососов, все до единого. Врачи и адвокаты – шлюхи, все они. Они цепляют тебя на крючок и высасывают досуха. Кучка глистов, если ты меня спросишь, медленно высасывают твои кишки. Агенты тоже такие, я-то знаю. Я должен умереть и оставить все свои деньги тебе, Ген.

Его рука скользнула вниз по ткани над моим пахом. Он потер выпуклость и закрыл глаза, словно медитируя. Он часто намекал, что оставит мне деньги, но я не обращал на это внимания.

– Я могу вам что-нибудь принести, пока я здесь?

– Хотелось бы, чтобы ты приходил почаще, – сказал он. – Я не могу заставить тебя прийти сюда, если мне не нужно подстричь траву или починить окно, или еще что-нибудь. Я так наслаждаюсь твоими визитами.

– Вы грязный старикашка, – сказал я, но без злобы.

– Ты знаешь, что я такой, – с улыбкой признал он. – В моё время было иначе. Вы с Сэмом, в том доме... Господи! Люди бы этого не вынесли. Не здесь, в стране хлопка!

– Всё меняется, – сказал я.

– Жаль только, что я не могу быть рядом, чтобы увидеть это. В этом была суть диско, Ген. Ты мог видеть это – ты мог видеть любовь. Все качались, тёрлись друг о друга, танцевали и отрывались. Не было никаких чёрных, никаких белых, никаких геев, никаких натуралов. Мы собирались изменить мир. Но я полагаю, люди больше не верят в изменение мира. Ты в последнее время писал песни?

– Я не писал ничего с тех пор, как умерла мама.

– Но будешь писать, – заверил он меня. – Нелегко сочинить песню, не тогда, когда твоё сердце это не волнует. Но твоё сердце снова потянется к творчеству. Написание песен всегда было моей первой любовью.

– Берегите себя, мистер Коттон, – сказал я. Я наклонился вперёд, чтобы обнять его, позволяя ему на несколько мгновений почувствовать мою кожу, обнять меня и прижаться лицом к моей голой груди.

– Твой чек у сестры Бетти, Ген, – сказал он, когда я отстранился.

– Увидимся через пару недель, мистер Коттон.

– Я буду здесь, – пообещал он. – Если эти проклятые врачи не убьют меня. А ты знаешь, эти сукины дети хотят этого.