Глава 27. Монашка на лестнице

– Сестра Асеншен, это мой племянник, Измаил. Мы зовём его Изи.

– Привет, – сказал Измаил, поднимая взгляд на сестру Асеншен, которая была худой, как палка и невысокой. Её очки с толстыми линзами и строгое лицо делали её грозной с виду, похожей на гигантского кузнечика.

Мы пришли на вечернюю мессу в среду.

Сестра Асеншен была нашим приходским священником, по крайней мере, в том, что касалось меня. В тех случаях, когда отец Гуэрра не мог приехать из Оксфорда, чтобы отслужить мессу, сестра подменяла его и прекрасно справлялась.

– Твой дядя так много рассказывал мне о тебе, – сказала она Изи, её голос был полон бронкского акцента. – Тебе очень повезло, что у тебя есть такой дядя. Он заставлял тебя доить козу?

Измаил улыбнулся.

– Если ты не будешь осторожен, то будешь делать за него всю работу по дому. И здесь он тоже может заставить тебя что-нибудь делать. Тебе нравится мыть окна? Мы должны вымыть все эти витражи, и нам бы пригодилась такая маленькая обезьянка, как ты, чтобы взобраться по этой лестнице. Что ты думаешь?

– Ни за что!

– Ну, попробовать стоило. Святые знают, что я никогда больше не поднимусь по этой лестнице. В последний раз, когда я пыталась, они сфотографировали меня и поместили в газету. Никто не хочет видеть фотографию монахини, стоящей на лестнице с задницей, болтающейся на ветру. Ты уверен, что не хочешь помочь?

Измаил захихикал.

– Надеюсь, ты придешь на воскресную мессу чуть раньше. Можешь присоединиться к другим детям в молодёжной программе. Я думаю, тебе будет очень весело. Конечно, мы стараемся не слишком веселиться здесь, со всеми баптистами и остальными, но ты знаешь, как это устроено. Хочешь прийти и повеселиться с нами?

– Хорошо, – сказал Измаил.

– Вот это мой мальчик! – воскликнула она. – Твой дядя привозит в дом козье молоко. Мы с сестрой Лурдес пьём его, потому что хотим, чтобы он был счастлив. Он заставлял тебя пить эту гадость?

– Гадость!

– Отвратительно, да? Будто жирафа подоили. "Держите, сестра. Я подоил для вас жирафа. Попробуйте! Так вкусно!" Но это твой дядя, и поэтому мы его любим. И ты знаешь, козье молоко не такое уж плохое. Мне оно начинает нравиться, на самом деле. Это лучше, чем пить ту двухпроцентную ерунду, которую сестра Лурдес покупает в магазине. Господи! У меня такое чувство, будто меня наказывают за мои грехи. А святые знают, они у меня были.

Измаил сиял, глядя на неё. Сестра Асеншен оказывала такой эффект на излишне доверчивых людей.

– Теперь ты точно должен прийти в молодёжную группу. Они искали ещё одного игрока в футбольную команду. Тебе нравится футбол, Изи?

– Я никогда не играл, – признался он.

– О, это легко, – заверила она его. – Ты бегаешь, пинаешь мяч, орёшь, бегаешь ещё, становишься весь потный, и через два часа судьи решают, кто выиграл, а кто проиграл. Затем ты идёшь в "Дэйри Крим" и выпиваешь огромный шоколадный коктейль, в чём и заключается весь смысл игры, если хочешь знать моё мнение. Или я ошибаюсь?

Он улыбнулся.

– Ты что-нибудь слышал, Ген? – спросила сестра, поворачиваясь ко мне.

– Нет, – тихо сказал я.

– Я полагаю, мы можем только молиться. У вас всё устраивается?

– У нас всё хорошо.

– Дети – это сущее наказание, но я уверена, у тебя всё будет в порядке.

– На самом деле, я до смерти напуган.

– С чего вдруг?

– Я ничего не знаю об уходе за ребенком.

– А что тут знать? Корми и пои, раз в неделю мой. А ещё старайся его не потерять – я слышала, это очень важно. Полиция расстраивается из-за такого.

– Интересно, что мисс Стелла скажет об этом.

Сестра Асеншен недовольно сжала губы. Дело ясное, казалось, говорила она.

Мисс Стелла Кросс, чей муж когда-то был советником Второй палаты в Бенде, недавно спросила у членов приходского совета, считают ли они правильным, чтобы "практикующий гомосексуал" не только причащался в их церкви, вопреки церковному закону, но и играл на гитаре во время мессы. Поскольку она была председателем совета, на её вопросы следовало ответить.

Отец Гуэрра обещал "заняться этим".

– Дело ясное, – сказала сестра Асеншен.

– Мне лучше приготовиться.

Глава 28. Спой новую песню

Измаил смотрел на меня с чем-то вроде благоговения, пока я стоял перед микрофонами с Анной и Келли. Измаил был так занят, наблюдая за ними, что я не уверен, что он уделял много внимания мессе.

Он напомнил мне меня самого, когда я был моложе и делал то же самое, сосредоточив взгляд на хоре, гитаристах, органисте, пианисте, захваченный делом создания музыки. Для меня это было нечто великое и восхитительное – загадочное, таинственное, удивительное. Мне было около семи, когда папа купил мне первую гитару. Я часто приходил в дом Дона Уилки по воскресеньям, чтобы поучиться у него на крыльце.

Когда мы преклонили колени во время обряда, я спросил у Измаила, получил ли он своё первое причастие.

– Что за частие? – спросил он.

– Твоя мама никогда не водила тебя в церковь?

Он покачал головой.

– Когда мы пойдём на причастие, просто положи руки на грудь. Так священник будет знать, что вместо этого нужно произнести тебе благословение.

– Хорошо.

Когда пришло время идти к алтарю для причастия, отец Гуэрра бросил на меня странный взгляд, увидев рядом со мной Измаила.

Глава 29. Дело в микробах

Чарла лаяла, пока на подъездную дорожку заезжала машина, свет её фар отражался в переднем окне.

– Наверное, это Ларри, – сказал Сэм. Ларри был одним из его младших братьев.

Мы смотрели "Остров Гиллигана" по каналу со старыми фильмами. Сэм недавно купил цифровую антенну, которая ловила много каналов. У нас не было кабельного или Нетфликса или чего–то такого. Мы с Сэмом довольно осторожно обращались с деньгами и не покупали то, за что не можем платить. Приходилось быть такими, учитывая нынешнюю экономику. Сэм всегда мог попросить денег у родителей, но он был гордым. В то время как у меня не было и ночного горшка, хотя было несколько окон, в которые можно справить нужду.

Сидя на диване с Измаилом, я был счастлив, что Гиллиган и его команда захватили всё его внимание, и он мог забыть о своей матери. Он свернулся калачиком рядом со мной, используя мою ногу как подушку.

В комнату влетел Ларри и направился прямиком к раковине, где энергично помыл руки, возвращаясь в гостиную с дурацкой улыбкой на лице.

– Микробы? – спросил я.

– Руль, – сказал он, пожав плечами. – На этой неделе у меня не было времени помыть салон грузовика. Это так отвратительно! Ребята, у вас есть влажные салфетки?

У Ларри был пунктик насчет микробов.

– Они на столе, – сказал я.

– Знаете, что я слышал? – спросил он, вытирая руки.

Я вздохнул. С Ларри угадать было невозможно.

– Обезьяны-капуцины, – сказал он. Он замолчал, ожидая, что кто-то из нас проявит интерес.

– А что с ними? – спросил Сэм, зная, что у нас нет выбора.

– Им нравится приветствовать друг друга, показывая свои стояки. Так что если я зайду сюда с торчащим членом, эй, я всего лишь пытаюсь быть дружелюбным.

– Может, тебе не стоит так говорить в присутствии ребенка? – предложил я.

– Но, Ген, я думал, ты уже взрослый.

– Я говорю не о себе.

– Ну, у Изи тоже есть член, разве нет?

– Ларри, пожалуйста.

– Так вы завтра идёте на "собрание"? – спросил он.

– Ну, ещё бы, – сказал Сэм. – Ты тоже там будешь, и я не хочу слышать никакой твоей ерунды о том, что толпа заставляет тебя нервничать.

– Но это правда, Сэмстер, – сказал Ларри. – И это один из основных путей распространения болезней. Эти люди прикасаются ко всему, прикасаются друг к другу. И эти дети... Бог знает, где были их руки. Я даже не хочу думать об этом.

– Ты идёшь, – строго произнёс Сэм.

– Я просто говорю.

– Это важно, Ларри, – сказал Сэм. – Этот гребанный "Уолмарт" может вытеснить нас из бизнеса, и как ты тогда будешь платить за колледж?

– Я иду! Боже. Я просто заехал сказать тебе, что Калкинс бухтит об этом.

– Бухтит?

– Он считает, что это выставляет город в плохом свете, люди протестуют и не успокаиваются. Он не любит, когда в его городе происходят "собрания".

– Мы живём при демократии, Ларри.

– Я просто говорю.

– Мы имеем право высказывать свое мнение.

– И никто не говорит иначе. По крайней мере, это официальная версия партии.

– И не обязательно называть это "собранием". Это протест. Хотя бы используй правильное слово. Так что же они говорят, шеф Калкинс и его приятели?

– Вы выставляете город в плохом свете.

Ларри сделал паузу, чтобы пригладить свою бороду.

– Тебе кто-нибудь рассказывал о микробах, которые живут в бороде? – спросил я.

– Это миф, – парировал он.

– Смотри сам.

Ларри присмотрелся к Измаилу поближе.

– Что это за имя такое, Изи?

– Ларри! – сердито воскликнул я.

– Я просто шучу. Как твоя мама, приятель? Кажется, я её помню, и она была чертовски горячей!

– Ларри! – снова воскликнул я.

– Что?

– Для студента колледжа ты иногда полный идиот, – отметил Сэм.

– Ну, это правда, – сказал в свою защиту Ларри. – Видел бы ты её сиськи.

– Может, сейчас не лучшее время копаться в воспоминаниях, – сказал Сэм. – С тех пор, как она, ну ты знаешь...

– Оу, – произнёс Ларри. – Забудь об этом. Они нашли... что-нибудь?

– Пока нет.

– У мамы день рождения в воскресенье, – добавил Ларри, меняя тему.

– Я не забыл, – ответил Сэм.

– Приведёшь с собой любовничка?

– Если захочу, да, – твёрдо сказал Сэм.

– Ты знаешь, Полли это не нравится.

– Полли пусть сосёт, мне плевать.

– Это будет инцест. Мама сказала, о вас ходят сплетни...

– Сплетни?

– Ген объехал весь город с этим мелким на хвосте. Люди сплетничают, знаешь ли.

– Изи его племянник.

– Не волнуйся. Я тебе просто говорю. Люди задаются вопросами...

– О чём же?

– Что вы будете с ним делать.

– Что, по-твоему, мы будем с ним делать? Принесём в жертву языческим богам? Посадим его на цепь в подвале? Продадим на блошином рынке?

– Ты знаешь, какие бывают люди.

– Ларри, просто отсоси мне. Хорошо?

– Я предпочёл бы этого не делать, Сэмми.

– Слишком много микробов? – предположил я.

– Не хотелось бы умереть от СПИДа, если для тебя это всё одно и то же, – парировал он. – Кроме того, это тоже был бы инцест, а я этим не увлекаюсь. Ребята, у вас есть что-нибудь поесть?

– Ничего, что не было бы заражено ВИЧ, – отметил я.

– Ты такой забавный, Гуд, – сказал Ларри. – Тебе стоило стать комиком. Ты был бы эквивалентом Джоан Риверс, только из Дикси. Вместо "Монологов вагины" ты мог бы использовать "Монологи пениса".

– Я бы начал с монолога о твоём: "Пенис, которого не было".

– Тогда ты мог бы рассказать и о себе: "Я был гигантским хреном".

– Ребята, вы можете прекратить? – потребовал Сэм. – Честное слово.

– Мы просто разговариваем, – сказал я. – Если он рискнёт заразиться нашими микробами, мы можем, как минимум, рассказать несколько шуток, пока ждём его смерти.

– Серьёзно, – сказал Ларри. – У вас есть еда? Я целый день ничего не ел.

– Мы не чёртов отель, – огрызнулся Сэм.

– Ты сказал плохое слово, – с обвинением произнёс Изи.

– Вот такой я плохой, – признал Сэм.

– У вас есть "Твинки", пончики, "Хо-Хос"? – спросил Ларри.

– Ты знаешь, мы не держим в доме никаких коз, – напомнил я ему.

– Ты такой смешной, Гуд, я сейчас умру от смеха.

– Это меньшее, что ты можешь сделать, – сказал я. – Есть много козьего молока.

– Ты хоть знаешь, какое оно грязное? Вы его не пастеризуете. И микробы... Господи боже, как ты можешь пить это дерьмо?

– Оно вкусное, – сказал я. – Попробуй.

– Теперь ты вызываешь у меня рвоту.

– Лучше наружу, чем внутрь, но не на ковёр, пожалуйста.

– Это полный бред. Надеюсь, ты не заставляешь этого бедного ребёнка пить его. Он умрёт от какой-нибудь кишечной болезни, или от ленточного червя, или Бог знает от чего ещё. Ради Бога, мы говорим о козах. Ты знал, что примерно семьсот сорок миллионов людей по всему миру заражаются нематодами? Откуда, по-твоему, они их берут?

– Он всегда был таким? – спросил я у Сэма.

– Если у вас, парни, нечего поесть, то я пойду к маме, – объявил Ларри.

– Я думал, ты живёшь с мамой, – сказал я. – В духовке ещё есть немного жареной курицы.

– Ты лучший, Ген.

– Пожалуйста, попрошайка. Ты и пиво наше хотел бы выпить?

– Спасибо. Думаю, выпью. Я сам всё возьму.

Измаил хихикал, пока Ларри шагал на кухню.

Глава 30. Я хочу к маме

– Дядя Ген?

– Да?

– А что, если мама никогда не вернется?

Я посмотрел Измаилу в глаза и постарался не выдать, как меня напугал этот вопрос.
– Я не знаю, – наконец сказал я, пытаясь выглядеть невозмутимым, пока укладывал его.

– Я буду жить с тобой? – спросил он.

– Если хочешь. Хочешь?

– Я хочу поехать домой.

– Я знаю. Прости.

– Я хочу к маме.

– Я знаю, что хочешь, милый.

Слово "милый" сорвалось с моего языка раньше, чем я смог его остановить. Я покраснел, чувствуя смущение, и что я непостижимый глупец. Но он, казалось, не заметил.

– Почему она уйти?

– Я не знаю, – признался я.

– Она разозлилась на меня?

– Уверен, не было ничего такого.

– Я сказал ей, что буду лучшее.

В его глазах начали собираться слёзы, и меня это задело, за самое сердце.

– Мне жаль, – сказал я, вытирая его щеку рукой, убирая волосы с его глаз, пытаясь успокоить его, но, не зная, как. Он плакал с хныканьем, грустью, будто устал от всей этой печали, но ничего не мог с собой поделать.

– Я говорил ей, дядя Ген, – простонал он.

Я сидел с ним, пока он не провалился от усталости в сон.

Глава 31. Теперь мы ждём

– Ну? – произнёс Сэм, приподнимаясь на подушке. – Ты поговорил с Калкинсом?

– Да, – ответил я.

– Значит, теперь мы ждём.

– Ждём чего?

– Ждём, станем ли мы родителями.

– Родителями?

– А почему бы и нет? Мы бы отлично справились.

– Ты, может быть, – сказал я.

– Мы оба, – решительно произнёс он.

– Я не знаю, хочу ли этого.

– Что? – тон его голоса был возмущённым.

– Я не знаю, правильно ли это.

– А что правильно? Отправить его в приют?

– Его мать может завтра вернуться, так что я не понимаю, в чём смысл переживать об этом.

– Если она сейчас вернётся, её арестуют. Она сядет в тюрьму, Ген. И она потеряет опеку над Изи. Если ты не возьмёшь его, он окажется в детском доме.

– Может, так для него будет лучше.

– Ну и дерьмо же ты несешь, Генри Гуд!

– Я просто говорю начистоту.

– Ты ведешь себя как придурок.

– Ну, а ты не удосужился остановиться и подумать, чего могу хотеть я?

– Чего ты хочешь?

– Я просто никогда не представлял, что буду заботиться о таком ребёнке, как он. Он не может нормально говорить, Сэм, и почему-то я сомневаюсь, что он умеет читать и писать. Я не знаю, отправляла ли его Сара в школу. Ты говоришь о ребёнке с кучей проблем.

– Значит, он недостаточно хорош для нас?

– Я не это имею в виду.

– А что ты хочешь сказать?

– Ты на него смотрел, Сэм?

– Конечно, смотрел.

– У него работают не все шестерёнки, верно? Мисс Ида спросила у меня, не отсталый ли он.

– Какое это имеет отношение к делу?

– У него много проблем, Сэм.

– И что?

– Я не знаю, сможем ли мы с тобой быть теми, кто ему поможет. Мы не можем привести такого ребёнка в нашу жизнь, когда даже не знаем, будем ли мы вместе следующие два года, не говоря уже о остальной части нашей жизни.

– Вау, – тихо произнёс Сэм, с таким видом, будто я его ударил.

– Ты шлюха, знаешь ли, – сказал я. – Последние четыре года – предположительно – тебе удавалось держать свой член в штанах, пока ты жил здесь, но это не продлится вечно, не так ли?

– Снова за старое? Серьёзно?

– Прости, но это правда. Ты единственный парень, с которым я когда-либо спал, Сэм, но ты... Боже! Тебя не зря называют Пенисом Оксфорда, штата Миссисипи.

– Я перебесился в колледже. Большое дело. В конце концов, я понял, что ты для меня единственный. Ты всегда был для меня единственным. Я просто не понимал этого.

– Хотел бы я тебе верить.

– Тогда почему не веришь?

Я ничего не ответил.

– Я думал, мы договорились больше не вспоминать всё это, – сказал он.

– Если хочешь знать правду, я только сижу и жду, когда тебе станет скучно, и ты уйдёшь. Иногда я действительно хочу, чтобы ты это сделал.

– Мы говорили об этом миллион раз, Ген. Этого не случится. Не я виноват, что ты не хочешь в это верить.

– Я хочу в это верить.

– Тогда почему не веришь?

– Не знаю.

– Ну, а я знаю, – сказал он, подвигаясь и беря меня за руку. – Я знаю всё о тебе и о твоей неуверенности. Я считаю её милой.

– Я не играю.

– Я знаю. И я тоже, и когда-нибудь ты поймешь, что ты для меня единственный, Генри Гуд. Ты всегда им был. Мне просто потребовалось время, чтобы понять это. И, кстати, единственным, кто когда-либо называл меня Пенисом Оксфорда, был Ларри, и он преувеличивал. Я спал с шестью разными парнями. Не совсем похоже на образ Марии Магдалены. И никто никогда не держал свечку над тобой, но я был молод и озабочен и не знал ничего лучше.

– Ты заставил меня влюбиться, а потом бросил меня и сбежал в колледж. Вот тебе и настоящая любовь.

Он улыбнулся.

– Ты считаешь, это смешно? – спросил я.

– Мне нравится, когда ты капризничаешь.

– А что бы ты почувствовал, если бы я пошёл и переспал с шестью разными парнями?

– Если бы это сделало тебя счастливым, мне было бы всё равно.

– Ты просто так говоришь.

– Или, может быть, одна из причин, почему я люблю тебя, заключается в том, что ты верен мне. Я знаю, что ты не будешь мне изменять.

– Хотел бы я знать, на что это похоже.

– Ты узнаешь. Но ничего из этого не помогает решить проблему.

– Какую? – спросил я.

– Изи.

– Оу.

– Я думаю, мы с тобой будем отличными родителями.

Я ничего не сказал, просто посмотрел в его беспечные глаза. Измаилу могло достаться что-то похуже, чем мы в качестве родителей. По крайней мере, мы бы его очень любили.

– Я не знаю, смогу ли справиться с этим, – признался я.

– Мы как молодая супружеская пара, где девушка вдруг узнаёт, что она беременна. Так что... мы будем делать то, что делают все.

– Что именно?

– Мы притворимся, Ген. Поплывём по течению и всё такое. Никто по-настоящему не готов к появлению ребенка. Ты либо справишься с этой задачей, либо нет.

– Ты действительно этого хочешь, да?

– Думаю, это было бы весело.

– Весело?

– Я никогда не представлял себя отчимом. Думаю, из меня он получился бы хороший. А ты как думаешь?

– Я думаю, ты любишь бросаться в ситуацию сгоряча, и к чёрту последствия. Но мы говорим о жизни ребёнка. Мы не можем позволить себе облажаться.

– Я восхищаюсь твоей чувствительностью.

– Не издевайся надо мной.

– Я не издеваюсь. Ты практичный. Ты всегда был таким, и я восхищаюсь этим.

– Ох, отвали.

– Нам придётся принять решение.

– Мы даже не знаем, во что ввязываемся.

– В жизнь, – твёрдо сказал он. – Вот, во что мы ввязываемся, Генри Гуд. А жизнь – сплошная неразбериха.

– Легко тебе говорить.

– Мы говорили об усыновлении.

– Это были просто разговоры.

– Это пойдёт нам на пользу, Ген. И этот маленький мальчик нуждается в нас. Только не говори мне, что ты такой бессердечный ублюдок, что отправишь его в приют.

– Я бы никогда так не поступил.

– Так в чем же проблема?

Я положил руки на колени и уставился на свои пальцы.

– Что? – надавил он.

– Ты же знаешь, в чем проблема, Сэм. Прошло уже три года, а я все еще пытаюсь взять себя в руки, но ничего не получается. Бывают дни, когда я даже не могу встать с кровати. Ты знаешь это.

– Тебе нужно вернуться к тем лекарствам.

– Я не могу себе их позволить.

– Я миллион раз тебе говорил, что буду счастлив помочь тебе их оплатить.

– Я не хочу твоей благотворительности.

– А я не хочу прийти домой и увидеть тебя висящим на балке.

Я ничего не ответил.

– Мы разберёмся с этим, – сказал он, обнимая меня. – Вот увидишь, Генри Гуд. На твой стороне Сэмстер, а Сэмстер не принимает "нет" за ответ. Мы пройдём через это вместе, и ты увидишь – когда мы доберёмся до конца, я всё ещё буду рядом.

– Ты просто так говоришь.

– Я люблю тебя.

– Ох, заткнись.

– Даже когда ты капризничаешь, ты заставляешь мое сердце биться чаще. И в любой день однополые браки могут стать законными в штате Миссисипи, и мы с тобой пойдём к алтарю и поженимся, именно так и будет. И мы поедем на медовый месяц в Новый Орлеан, съедим кучу лобстеров, выкурим кучу косяков и помочимся в заливе, и вернёмся обратно как мистер и мистер Сэм Рейкстроу.

– О, серьёзно?

– Ты возьмёшь мою фамилию. Ты это знаешь, так что не сиди и не притворяйся, будто ты весь такой оскорблённый. Ты будешь моим мужчиной, а я буду твоим, пока смерть не разлучит нас, так что тебе лучше привыкнуть к этой мысли. И, оу, у нас ещё будет сын, потому что мы усыновим Изи и сделаем всё официально. Мы будем как "Американская семейка".

– Скорее, как "Женаты… с детьми". Ты довольно уверенный для дешёвой потаскухи.

– Уверенность – моё второе имя. А теперь, где твой леденец? Я хочу с ним поиграть.

– Оставь мой леденец в покое.

Он обнял меня за талию.

– Вот откуда я знаю, что ты меня любишь, – сказал он.

– Откуда?

– Каждый раз, когда я прикасаюсь к тебе, ты становишься твёрдым, как камень.

– Ты такой романтичный.

– Я знаю, кто здесь музыку заказывает, вот и всё. А теперь, почему бы тебе не лечь на спину, как хорошему мальчику, потому что Большой папочка голоден.