Лет, переводчик, секретарь-референт и администратор Е.И.В.

 

С тех пор как нашим специалистам удалось перепрограммировать кухонных роботов, обеды на «Несокрушимом» перестали быть похожи на пытку протертым луковым супом. Что-что, а вот кулинарные вкусы у нас с неоримлянами не совпадают на сто процентов. Теперь можно есть эту стряпню не только ради того, что набить желудок – брикет углеводно-протеинового концентрата со вкусом ваты в таком случае значительно честнее и даже вкуснее. Теперь мы едим, действительно «вкушая» пищу, и иногда у нас даже получается наслаждаться вкусом съеденного.

Правда, это наслаждение возникает в зависимости от того, у кого какие вкусы. Кто-то любит сало в шоколаде, а кто-то торт крем-брюле – вкуснятина, пальчики оближешь. Сегодня на сладкое был как раз он, и я, истекая слюной, с трудом сдерживала себя в рамках аристократической роли, благодаря папочку за то, что он нанял мне гувернантку, которая насмерть вбила в меня правила приличного поведения в благородном обществе. Ведь я графиня и будущая императрица, а потому должна кушать так, чтобы не было стыдно британской королеве. Но торт был все равно вкусный, и я с трудом сдерживалась, чтобы не начать облизывать собственные сладкие пальцы, вместо того чтобы изящно обтереть их салфеткой.

Но, видимо, не в одной еде счастье, пусть даже она и очень вкусная. Дело в том, что после того шоу с отлетом Шевцов явно поменял ко мне свое отношение. Несмотря на то, что мы бок о бок провели полтора месяца, вместе ели, вместе работали, вместе делали дела (а это разные вещи) и иногда даже вместе отдыхали (только что не спали), видимо, я все равно осталась для него незнакомкой, от которой он не знает чего и ждать. По крайней мере, так надо интерпретировать его задумчивые взгляды, которые он время от времени на меня бросает с серьезным выражением лица. Раньше он не обращал на меня внимания, по крайней мера как на живого человека. Я была для него набором оживших функций – переводчиком, секретаршей и бесплатным приложением к своему папе. А вот сейчас у него появилось время подумать и получше присмотреться к той, которая прочно заняла место по его левую руку.

А что, суета вербовочного периода осталась в прошлом; на нижних ярусах, в бывших казармах для десанта, окончательно утрясены все организационные вопросы с поселенцами последней партии, все способные служить уже определены на службу, а дети ходят в школу или детский сад. От этого у Шевцова появляется немного свободного времени, которое он тратит очень нерационально. Ему бы лучше подойти ко мне и обо всем спросить прямо, а он все ходит кругами вокруг да около, мучая себя различными догадками и опасаясь лишний раз открыть рот. С одной стороны, это меня радует, потому что показывает то, что Шевцов очень трепетно относится даже к тем вполне платоническим отношениям, которые успели между нами сложиться. А с другой стороны, огорчает, потому что показывает, что он не доверяет то ли мне самой, то ли моей возможности понять его и простить за неловкое слово.

Но вот сегодня он, видимо. решился. После обеда мы пошли не рубку, как обычно, чтобы проверить свое местоположение относительно солнечной системы (дышите глубже, пролетаем над поясом астероидов), а вернулись в наши апартаменты. Сразу было очевидно, что состоится откровенный разговор, и в ходе этого разговора нам предстоит ответить друг другу на любые самые интимные вопросы. В конце концов, я сама этого хотела – когда планировала просто использовать Шевцова для лишения меня девственности, а потом,когда мои мечты воспарили значительно выше, я решила, что смогу выйти за него замуж.

– Значит, так, Вика, – сказал он, усаживаясь в одно кресло возле подобия журнального столика и указывая мне на противоположное, – садись и подробно рассказывай, кто ты такая и чего стоишь. Но только, ради всего святого, не пытайся от меня ничего скрыть, ведь я же вижу, что ты не просто балованная дочь богатого папы, которой хочешь казаться, а нечто большее. И скажи, чего ты хочешь от меня? В смысле, чего хочешь сейчас? Понятно, что с самого начала ты хотела только моей защиты, но с тех пор утекло много воды и много чего изменилось.

Сначала я даже немного опешила. А как же тайна личности, женская загадочность и все прочие штуки, которые раньше заставляли Шевцова ходить вокруг да около? С другой стороны, я же сама все время хотела, что бы он начал задавать мне прямые вопросы и злилась, когда он этого не делал. Так что если он пошел мне навстречу и разлил по бокалам вино, то надо его пить. Тем более при последних его словах в голосе Шевцова прозвучали воистину императорские нотки. Типа: «Мы, Владимир Владимирович Второй, повелеваем.» Да, папа так не может. Его боятся, потому что знают, что в душе он так и остался уличным отморозком без жалости и совести. Шевцов – это совсем другое дело. Милейший же человек, но стоит ему что-то сказать, даже не повышая при этом голоса, как народ стрелою кидается исполнять порученное.

Например, я полностью уверена в том, что стоит Шевцову зайти в одну из женских казарм (где пока еще обитают неприкаянные души) и произнести своим командным голосом что-то вроде: «раздевайтесь, девки, и становитесь раком возле своих кроватей» – как вся сотня или полторы девиц примется сдирать с себя домашние балахоны, чтобы завлекательно отклячить свои толстые попки с пушистыми мохнатками и оглядываться с призывающим выражением на мордочках лиц, мол – «выбери меня, господин, выбери меня». Но он никогда не зайдет и не скажет ничего подобного, и не только потому, что ему западло иметь дело с плебейками. Его тезка Владимир Святой в аналогичной ситуации имел тысячи наложниц, а Шевцов при этом не имеет даже меня, которая спит с ним через стенку и никогда не запирает дверь. Я была бы даже рада, если бы однажды ночью он пришел ко мне, ведомый похотью; но он не придет, потому что считает, что похоть пачкает все, к чему прикасается, и вести за собою его может только любовь, которая чиста. как белый пух с ангельских крыльев, или что-то вроде того. Но что-то я заболталась, пусть даже мысленно и сама с собой, а ведь мой герой ждет. Делаю умильное выражение лица и изящно, как учили, усаживаюсь туда, куда он указал, причем скромно, краешком попочки на краешек сиденья.

– Прежде чем начать свои дозволенные речи, – с ехидной улыбкой сказала я, – должна заметить, что раньше я ни словом, ни полсловом не лгала своему защитнику, господину и повелителю. Имели места лишь маленькие недоговорки, которые на первых порах не имели никакого значения, а потом было уже поздно что-то пояснять, потому что поезд уже ушел. Ну какое значение имело то, что я не обычная великосветская бездельница, с юных лет учащаяся прожигать сначала папины, а потом и мужнины денежки. О нет, мой повелитель, все совсем не так, потому что ко всему прочему я еще и студентка стоматологического факультета одного очень интересного медицинского института. Отсюда у меня и знание латыни, отсюда и здоровый цинизм, потому что после близкого знакомства с покойниками в морге невозможно не стать циником. И стеснительность тоже куда-то пропадает, когда видишь, как они лежат перед тобой полностью голые, прикрытые одними лишь простынями, вытянувшись в струнку на своих столах. Я ведь и в самом деле ничего не стесняюсь. Хочешь, прямо сейчас и прямо здесь, я разденусь перед тобой догола, чтобы ты увидел, какая я на самом деле, и убедился в полном отсутствии у меня чувства стыда.

Как бы в подтверждение своих слов я встала, взялась за ворот своей блузки и не спеша, чтобы дать ему время одуматься, расстегнула на ней три верхних пуговицы одну за другой. Я бы действительно разделась догола, но Шевцов отрицательно покачал головой.

– Нет, Вика, – мягко сказал он, – не надо раздеваться. В смысле пока не надо. Я и так верю в твою искренность.

Это слово «пока», сказанное очень интимным тоном, заставило мою душу петь и смеяться, а по телу прокатилась волна возбуждения. Это слово означало, что Шевцов испытывает ко мне определенный мужской интерес, но не резкий и вульгарный, как у тех бабуинов, которые даже думают яйцами, а мягкий и нежный, как тот же торт крем-брюле. От своих более опытных в половом смысле подруг я уже знала, что бабуин с тобой сначала вдосталь наиграется, оставив синяки на теле и множество шрамов в душе, а потом обязательно бросит. Такой же мужчина, как Шевцов, наоборот, если решит, что любит тебя, то будет вечно согревать тело и душу в своих объятьях. Второй вариант, разумеется, предпочтительней. По крайней мере, для меня.

– Хорошо, Шевцов, – сказала я, садясь обратно на кресло, – надеюсь, что мы с тобой еще вернемся к этому вопросу. Дело в том, что в жизни каждой девушки рано или поздно наступает тот торжественный момент, когда она перестает быть девушкой, в первый раз познав мужскую любовь. Одни оттягивают это момент насколько возможно, потому что он их пугает. Другие преподносят этот дар своему текущему мимолетному увлечению, не понимая того, что потом от этого будет мучительно больно, третьи относятся ко всему безразлично, и «это» у них случается в парке под кустом после бутылки вина.

На некоторое время я замолчала, дав Шевцову возможность оценить варианты, а потом продолжила свой монолог:

– Четвертые – такие как я – тщательно подбирают того достойного мужчину, приятного во всех отношениях, не липкого и не занудливого, о котором потом было бы приятно вспомнить и который оставил бы в душе ожидание праздника. Ты, Шевцов, глянулся мне еще в аэропорту. Достаточно молодой, но не мальчик, высокий, стройный, мускулистый и в то же время очень красивый. Я видела, как на тебя смотрели твои подчиненные, ты был для них не просто командир, а отец, старший брат, вождь и учитель, и я хотела испытывать к тебе такие же чувства, и при этом понимала, что наше знакомство крайне мимолетно. В Домодедово мы оба сойдем с самолета и разойдемся в разные стороны как в море корабли. Мы были из разных миров и разных измерений, и связь между нами не принесла бы ничего хорошего ни тебе, ни мне. Я не знала ни твоего имени, ни фамилии, но все равно мне было приятно знать, что где-то есть настоящие люди, а не только их жалкие подобия.

Шевцов слушал меня внимательно. Возможно, увидев себя моими глазами, он смог взглянуть на самого себя со стороны и увидеть свои сильные и слабые стороны. А возможно. он, как большинство мужчин, испытывал определенное удовольствие от того, что женщина говорит о нем и только о нем. Ну что же, я постараюсь и дальше не разочаровывать моего героя.

– Второй раз, – продолжила я после выразительной паузы, – я увидела тебя уже после катастрофы, когда ко мне прикопались те два придурка. Я не хотела, чтобы «это» произошло вот так, сразу с двумя беспредельщиками, под осуждающими взглядами окружающих людей. Пред «этим» меня хотели ограбить, а после, скорее всего, убить, и поэтому я тут же начала кричать и звать на помощь, думая, что все уже безнадежно пропало. А потом как носитель справедливости возле меня появился ты сам собственной персоной и убил этих двоих их же собственными ножиками. Ты протянул мне руку помощи, и я вцепилась в нее, как утопающий вцепляется в проплывающее мимо бревно или спасательный круг. Сначала я даже и не думала ни о чем подобном, но потом, узнав тебя поближе, я снова захотела, чтобы ты стал моим первым мужчиной. Потом мечты мои стали расти, и я решила, что раз уж мы вместе, то было бы совсем неплохо, чтобы ты стал моим постоянным мужчиной, по крайней мере, до тех пор, пока это тебе не надоест. Роль твоей постоянной любовницы меня тогда вполне устраивала, я хотела ложиться с тобой в одну постель, обнимать тебя и целовать, умирать под тобой от сладкой муки, а потом снова возрождаться к жизни на смятых простынях. И в то же время я хотела быть тебя хорошим другом, чтобы ты всегда мог на меня положиться, надежным товарищем и ценным сотрудником. Каждый раз, когда ты меня хвалил, мне было так невыносимо приятно, что не было слов, и ради этой похвалы я была готова на все…

– Знаешь что, Вика, – задумчиво сказал Шевцов, – ты вцепилась мне в руку, это так, но не повисла на ней, и это было особенно ценно. Ты из тех женщин, которые, даже ища защиты у мужчины, продолжают крепко стоять на своих ногах. С тех пор как я взял тебя под свою опеку, я об этом ни на минуточку не пожалел. Ты действительно хороший друг, Вика, надежный товарищ и ценный сотрудник, и я не хотел бы променять все это на банальный секс, пусть даже ты меня здорово возбуждаешь.

– Правда, Шевцов? – спросила я, поднявшись и подойдя к нему вплотную.

– Правда, – ответил он, глядя мне в глаза снизу вверх – да так, что у меня от этого взгляда закружилась голова, – только сейчас я по этому поводу уже так сильно не уверен. Ведь можно не менять все, что у нас есть хорошего, на взаимные чувства, а просто дополнять…

– Можно, – сказала я, взяв его руки в свои и положив его ладони себе на бедра, как меня научила Лаура, – и это совмещение, если оно происходит от души, называется любовью. Я признаюсь тебе, Шевцов, в том, что люблю тебя и хочу провести с тобой все оставшиеся годы. Теперь дело за тобой, милый… Примешь ты мой дар или откажешься от него, бросив меня в пучину отчаяния?

Вместо ответа Шевцов привлек меня чуть поближе к себе и прижался головой к моему животу, вдыхая мой аромат, а я в это время гладила его по волосам, и это было так невыносимо приятно, что не было слов, только одни сладкие стоны. В принципе, после этого момента я могла уже никуда не торопиться и ни о чем не беспокоиться, Шевцов был уже в моем кармане, но и отталкивать его было нельзя. Да и не хотелось мне его отталкивать, скорее, наоборот. Но и он тоже не стоял на месте. Я даже не заметила, как его руки перекочевали с моих бедер на другие территории. Одна поглаживала спину, а другая лежала у меня на том самом месте, которое является продолжением той самой спины, и нежно ее ласкала. И тут я поняла, что именно сейчас между нами произойдет то, чего я так давно добивалась, и эта мысль пронзила меня таким приступом удовольствия, что я дугой выгнулась в его руках и застонала.

– Знаешь что, Шевцов, – прошептала я ему на ухо, – все, что мы с тобой сейчас делаем, это, конечно, замечательно, но мне хотелось бы большего, а это большее уже положено делать уже в постели. Идем. Я надеюсь, что ты сегодня будешь со мной особенно нежен, ласков и приятен, и положительные воспоминания об этом дне сохранятся у меня на всю жизнь. Договорились?

Вместо ответа Шевцов встал, легко, как пушинку, вскинул меня на руки и понес прямо в императорскую спальню с ее траходромом Шахерезады пять на пять, который мы с ним до этого еще ни разу не использовали.

Единственное, что я скажу, так это то, что было мне там счастье великое, а все прочее пусть останется между нами с Шевцовым. Любовь – процесс сугубо личный, и посторонним там не место. Хотя я уверена, что Кандид с Лаурой подглядывали за нами от начала до конца, все два с половиной часа, пока Шевцов меня мял, пронзал, низводил и курощал. Да ну их нафиг. Искины же оба. Им даже морду не набьешь (Шевцов) и не расцарапаешь (Я).

 

* * *

 

Тогда же и там же

Космический линкор планетарного подавления «Несокрушимый»,

он же искин Кандид, она же искин Лаура

 

Итак, свершилось – наш будущий император и будущая императрица наконец сошлись в императорской спальне и почти три стандартных часа в поте своих лиц делали себе Наследника. Не знаю, получилось у них это или нет, но императрица, по данным медицинских сканеров, находится в сугубо положительной фазе, так что в этом деле возможно все. Окончательную информацию о случившемся или нет зачатии, можно будет получить уже через пять-семь суток, и если подтвердится то, что у влюбленной императорской четы будет наследник или наследница, то их потребуется немедленно поженить. Женатый император значительно лучше холостого, и свадьба при этом должна будет произойти еще до того, как у императрицы начнет расти живот.

И напрасно император с императрицей подозревали нас в том, что я/мы подглядывали за процессом изготовления наследника. Будь мы неполовозрелыми людьми-подростками, такое зрелище, конечно же, привлекло бы наше внимание свое высокой эстетической и эротической составляющей, но мы оба искины, которые чужды проявлению эмоций и особенно телесных удовольствий. В силу своей конструкции рассуждать об этом мы можем только теоретически. Так что прочь все подозрения. То, что должно быть тайным, таковым и останется, а все остальное мы непременно должны знать, чтобы заранее позаботиться о последствиях. Искины – это самые верные слуги трона.

Единственное, что нас в тот момент интересовало – это царящий в спальне эмоциональный фон, который нас вполне удовлетворял. И император, и императрица были увлечены друг другом и процессом любви, отчего не обращали внимания на разные побочные раздражители. И это хорошо – значит, их тяга друг к другу очень велика, а вероятность успешного основания империи снова увеличилась и достигла уровня свыше восьмидесяти процентов. Осталось, как говорят люди, совсем немного, и мы приложим к этому «немного» все возможные усилия.

 

* * *