Командующий армией генерал-полковник Максимиллиан фон Вейхс

 

Когда уходят англичане и кошки, они не прощаются. Когда уходят русские и их покровители, они непременно основательно попрощаются со всеми, до кого сумеют дотянуться. По счастью, нас это не касается: к тому моменту, когда наша армия наконец-то вышла в окрестности Минска, русские уже закончили прощаться и ушли, прикрывая свое отступление сильными заслонами. Город, после того как за него две недели шли ожесточенные бои, выглядел страшно. Заваленные трупами его руины смердят как скотобойня, и похоронные команды не успевают убирать с улиц трупы погибших немцев. Город разрушен на девяносто процентов, в нем почти не осталось местных жителей, а железнодорожный узел, без которого на этом направлении невозможны наступательные операции, надолго выведен из строя. Такое впечатление, что это варварство совершено тут нарочно, с единственной целью – замедлить наше продвижение на восток. Специалисты дойчебана (немецкие железные дороги) и русские пленные (которых срочно пришлось доставить из тех мест, где до них не дотянулась рука пришельцев) работают день и ночь, но все равно для «оживления» местного железнодорожного узла им потребуется не меньше месяца, и все это время наши войска будут сидеть на голодном пайке.

Прибыв в город, я немедленно встретился с командующим 9-й армией генерал-полковником Адольфом Штраусом. Ведь мы теперь соседи. Его армия действует севернее Минска, до стыка с 16-й армией группы армий «Север», а моя южнее, правым флангом соприкасаясь с действующей еще южнее 4-й армией. Единственная разница в нашем положении заключается в том, что 9-я и 4-я армии уже были в боях и изрядно потрепаны, зато моя – свежая, полностью экипированная по штату. К тому же надо учитывать, что вражеская группировка, так долго и упорно оборонявшая Минск, совершив прорыв, отступила в направлении Бобруйска именно в полосе ответственности моей армии.

Поэтому первым и самым главным желанием командующего 9-й армией было то, чтобы передовые части моей армии немедленно насели на отступающих русских, желательно превратив их отступление в неуправляемое бегство, как это часто бывало в первые дни войны. Интересно, генерал Штраус сам дурак или таковым считает меня? Ведь обстановка с тех времен кардинально изменилась, и я считаю настоящей глупостью без особой необходимости бросать свои свежие части против такого противника, как большевики и их таинственные покровители. В таком бою абсолютно свежая часть в течение пары часов неизбежно превратится в кровавые ошметья. Там, где в деле участвуют пришельцы с небес, лучше проявлять как можно меньше активности. Результаты их действий неизменно впечатляют, а главное – их присутствие резко увеличивает эффективность большевистских войск.

И ведь прямой военной необходимости в атаке арьергарда отступающей группировки русских действительно нет. Большевики и их покровители и без того уходят от Минска на восток, и попытка каким-либо образом им при этом досадить может закончиться тем же, чем закончились штурм Минска и побоище под Ивацевичами – то есть горой трупов немецких солдат при относительно незначительных потерях противника. Они уже доказали, что не являются мальчиками для битья, и могут еще не раз подтвердить это делом. Мне, например, уже известно, что разведывательный батальон 1-й панцердивизии, входивший в авангард 41-го мотокорпуса, несколько часов назад по привычке уже попробовал преследовать уходящую на восток большевистскую группировку, но попал в засаду и был почти полностью уничтожен. Такая же судьба, как я думаю, ждет любого, кто помешает спокойному отступлению минской группировки русских.

Кроме того, из разговора с генералом Штраусом я вынес твердое убеждение, что эта война ни в коем случае не кончится для нас добром и Версальское унижение еще покажется нам легким развлечением по сравнению с тем, что уготовили для Германии русские большевики и их небесные покровители. Я думаю, что они будут вести войну до самого конца, пока последний немецкий солдат не падет в бою, ибо в плен пришельцы врагов не берут ни при каких обстоятельствах. Правда, среди офицеров ходят очень упорные слухи, что все будет совсем не так. В плен пришельцы действительно не берут, зато позволяют всем желающим с оружием в руках переходить на сторону их Рейха. Самое главное, чтобы перебежчик не совершил предосудительных с их точки зрения поступков по отношению к мирному населению. Такие, мол, добровольцы-неофиты будут направлены в особые подразделения, где пройдут испытание огнем и кровью, сражаясь против бывших боевых товарищей.

Откуда у этих людей подобные сведения, я не знаю. Скорее всего, это просто выдумки людей, желающих надеяться на то, что в их судьбе может быть поворот к лучшему. Возможно, некоторые из тех, кто распространяет такие слухи, являются немцами, двадцать лет назад бежавшими от большевиков из бывшей Российской империи и сейчас проецирующими страну своего детства (где немцы были привилегированной прослойкой) на ужасный Рейх пришельцев. Но мне кажется, что их надежды напрасны: пришельцы уже выбрали себе расу, которую они будут поддерживать в этой войне, и теперь не свернут с этого пути. Иначе с чего бы это они сражались за русских с такой фанатичной яростью, без всякой жалости убивая немецких солдат? Ведь Рейх пришельцев – это не старый добрый рейх кайзера Вильгельма, и даже не Российская империя династии Романовых. Это нечто иное, страшное и ужасное, готовое разом захватить весь мир, чтобы сделать его инструментом для решения своих, непонятных для нас, задач.

Если я прав, то война, которую мы ведем против мирового большевизма, была проиграна нами еще до ее начала. Пришельцы уже тогда планировали вмешаться в войну в самый удобный для себя момент и несколькими ловкими операциями захватить власть над миром, используя для этого русских большевиков. Это вам не наивные уэллсовские марсиане, даже не подозревающие о микробах. Это сами заразят кого угодно и чем угодно, если только сочтут это выгодным. Точно так же, как они заражают мозги наших офицеров тем, что для спасения им достаточно перейти на другую сторону. А сами пришельцы, жестокие и хладнокровные, уже думают о том, как ловко они обманут всех тех, кто поверил в их глупые сказки. Господ над миром не может быть много; настоящий господин всегда только один, а остальные либо слуги, либо рабы, и статус слуги надо еще заслужить.

Одним словом, я осознаю безнадежность той ситуации, в которую попали мы все, и бессмысленность каких-либо переговоров или просьб о помиловании. Весь эту войну мы будем вести до нашего полного уничтожения, и надеяться на что-то иное мне кажется глупостью. Поэтому я отдам приказ на преследование большевиков, но в бой прикажу не вступать, держась в отдалении от вражеских арьергардов и, самое главное, наблюдать за всеми движениями врага и докладывать мне о малейшем изменении обстановки и поведения пришельцев. Разведка, разведка и еще раз разведка. Ведь мы не знаем о них ничего, в то время как они знают о нас все. Возможно, подозревая самое худшее, я добросовестно ошибаюсь, но только точные и объективные данные разведки могут заставить меня изменить мнение. А пока таких данных нет, я, по совету Марка Аврелия, буду делать что должно и пусть свершится что суждено. Аминь!

 

* * *

 

Июля 1941 года, полночь

Лондон. Бункер премьер-министра Англии

Премьер-министр Уинстон Черчилль

 

Где-то далеко на востоке гремят ожесточенные бои, льется кровь, горят танки, пехота противоборствующих сторон под аккомпанемент артиллерийских залпов ходит в яростные атаки и контратаки… А тут, «на Пикадилли», стоит благословенная тишина. Уже десять дней и, самое главное, ночей на Лондон не падают бомбы, не воют сирены воздушной тревоги, а зенитная артиллерия не расцвечивает небо британской столицы грязными шапками разрывов зенитных снарядов. Эскадры люфтваффе в полном составе направлены на восточный фронт, против новой грозной опасности, и счастливые лондонцы благословляют такой счастливый поворот судьбы, не подозревая о том, что в этой тишине может таиться новая угроза.

Прошло чуть больше двух недель с того момента, когда Стюарт Мензис представил в офис премьер-министра доклад о вмешательстве пришельцев в войну на востоке, а обстановка в мире ощутимо поменялась. Сам Гитлер успел объявить, что теперь Германия сражается не за поместья и рабов, а за само выживание европейской цивилизации. Мол, нежданные союзники большевиков, пришедшие из глубин космоса, настолько ужасны, что вымышленные уэллсовские марсиане выглядят рядом с ними все равно что милые деревенские простаки. А несколько дней назад через Швейцарию по неофициальным каналам было получено предложение германского МИДа начать переговоры о заключении временного перемирия, постоянного мирного договора или даже военного союза. По этому поводу в офисе премьера состоялось небольшое совещание в сверхузком составе, на котором присутствовали заместитель Черчилля и министр иностранных дел Энтони Иден, и опять же глава разведывательной службы Его Величества Стюарт Мензис.

– Гитлер сильно напуган, – заметил тогда Черчилль, – но нам нет резона лезть за него в драку с пришельцами. Его Третий Рейх – это тоже угроза выживанию европейской цивилизации, и еще неизвестно, какая из этих двух угроз страшнее. Если о Гитлере мы знаем почти все, – (самоуверенное заявление), – то о пришельцах нам не известно почти ничего. – (А вот это совершенно верно). – Поэтому вам, сэр Энтони, – (кивок в сторону министра иностранных дел), – не стоит лезть в эту грязь. Вы же у нас белый и пушистый, как божий агнец, и находитесь вне подозрений в чем-нибудь неподобающем, как жена Цезаря. Пусть имитацией закулисных переговоров с представителями гуннов в Швейцарии занимаются люди мистера Мензиса, а ваши дипломаты в это время должны официально прозондировать обстановку в Москве и Вашингтоне. От русских мы хотим знать, собираются ли они официально вступить в антигитлеровский альянс свободных наций, как о том говорилось ранее. Что касается Америки, то нам непонятна позиция этой страны – как в отношении Гитлера, так и в отношении пришельцев и русских. Нам требуется знать, кого будет поддерживать Рузвельт в этом конфликте, и при каких условиях…

Когда Энтони Иден вышел, Черчилль посмотрел на начальника секретной службы Его Величества и сказал:

– А вы, Стюарт, вдобавок к прочим заданиям, всеми способами постарайтесь побольше разузнать о пришельцах. Меня интересует абсолютно все: от их внешнего вида до политических взглядов. И самое главное – выясните причину, почему они поддержали именно большевиков, а не нас и не гуннов. Учтите, что чем больше пришельцы будут контактировать с большевиками, тем больше у вас будет возможностей получить о них сведения. Под ковром легко можно спрятать мышь, с некоторым трудом там укроется кошка, подковерная возня бульдогов уже заметна невооруженным глазом… но вот укрыть под ковром слона ни у кого не получится, ни при каких обстоятельствах. Поэтому идите, делайте что хотите, но доставьте мне необходимые сведения. От того, что вы выясните, будет зависеть и ход войны, и вся политика соединенного Королевства…

Несколько дней спустя в офис премьера доставили… нет, не результаты жизнедеятельности британской разведки, которым предстоит появиться еще не скоро – а официальное заявление Советского Правительства. В Москве, наконец, поняли, что слон (то есть имперский крейсер) под покровом секретности просто не помещается, и обнародовали как Соглашение о Присоединении, по которому «Полярный Лис» входил в состав СССР на правах отдельной административной единицы, напрямую подчиняющейся исключительно главе Советского государства Верховному Главнокомандующему, так и краткие сведения об этническом составе его команды и истории породившей его Империи. Единственное, о чем Советское Правительство умолчало, так это о тактико-технических характеристиках имперской техники и перспективных военных планах. Но в военное время это и естественно. Никто не будет откровенничать на такие темы, когда идут бои и льется кровь.

В принципе, такой шаг на тот момент не только назрел, но и даже запоздал. Миллионы советских бойцов и командиров на фронте видели в небе «белых защитников», с легкостью разгоняющих армады «Юнкерсов» и «Хейнкелей». Десятки тысяч в одном строю с имперской штурмовой пехотой дрались против немецко-фашистских захватчиков под Слонимом, Ивацевичами и Минском. Тысячи из этих бойцов получили ранения и были эвакуированы в глубокий советский тыл имперскими шаттлами. Теперь они взахлеб рассказывают другим ранбольным о былом и пережитом, описывая чудеса имперской науки, и о том, как яростно дерутся с врагом суровые воительницы из штурмовой пехоты и как легко из тяжелых лазерных ружей жечь немецкие танки. И чем дальше, тем таких вольных или невольных свидетелей будет становиться больше. Пройдет еще несколько дней – и на соединение со своими выйдут из окружения овеянные славой обе зафронтовые армейские группы, по дороге превратившиеся в 4-ю и 13-ю армии. Такого количества непосредственных участников событий не выдержит ни одна система секретности. Заработает «солдатский телеграф» и разнесет весть по всему фронту и далеко в тыл. Одним словом, как говаривал «папаша» Мюлллер: «Что знают трое, знает и свинья».

И теперь все эти «Официальные» сведения, разошедшиеся по миру при помощи радио, телеграфа и почтовых самолетов, легли на стол к британскому премьеру. При этом Уинстон Рэндольфович с горечью понимал, что если бы не добрая воля советского правительства, то многих бы из этих сведений он не увидал бы как собственных ушей. Вот он, герб Империи – воплощение соединения несоединимого. Двуглавый орел на алом фоне и пятиконечная звезда. Почти такое же знамя Империи… Двуглавый орел на красном полотнище в истории человечества, кстати, уже имел место, и Уинстон Черчилль был достаточно образован, [146] чтобы знать этот факт. Это был флаг Византийской (Восточно-римской) империи, просуществовавшей ровным счетом тысячу лет.

Но, конечно же, все остальное, кроме флага и герба, не имело к Византийской империи совершенно никакого отношения, поэтому прямая политическая преемственность между этими двумя образованиями находилась под сомнением. Откуда, простите, в Византии могли взяться темные и светлые эйджел, сибхи, горхи и многочисленные межвидовые гибриды военного и гражданского назначения? Откуда у этих имперцев современный русский язык, использующийся в качестве государственного, пятиконечная звезда на знамени и гербе, а также вполне советская идеология интернационализма, уравнивающая между собой тех, кто изначально не равен по определению? Становится понятно, почему пришельцы из Империи вступились именно за Советскую Россию. И в то же время от Империи с императором, графами и баронами большевики должны шарахаться как черт от ладана, но они от нее не шарахаются, а наоборот, заключают с ней союз.

И что теперь Черчиллю со всем этим делать? Там, в полях Белоруссии и Украины, русские большевики с помощью пришельцев из Империи перемалывают несметные полчища гуннов, превращая их в компост для русских полей, там гремят выстрелы, льется кровь и вершится история. Пожалуй, что Гитлер был прав: угроза европейской цивилизации от противоестественного союза представителей космической империи и русских большевиков предполагается нешуточная. О том, что такое встречная конвергенция, Черчилль знает. Постепенно большевики будут усваивать лучшее, что им сможет дать империя, а имперцы будут проникаться духом большевизма, что приведет к тому, что две этих группы через какое-то время сольются в радостном экстазе. Такой враг для Британской империи будет страшнее десяти Гитлеров, особенно если у кормила объединенного государства останется мистер Сталин. Но в то же время совершенно нереально заключить с гуннами не только военный союз или постоянный мир, но даже временное перемирие. Народ Британской империи, жаждущий мести за развязанную войну, бомбежки, потопленные корабли и погибших родственников, просто не поймет никаких соглашений с Гитлером. В представлении простых Джонни [147] этот зверь должен быть уничтожен, и русские с имперцами делают благое дело, когда копают ему могилу.

Поэтому, решил Черчилль, нужно продолжить собирать информацию, и при этом максимально дистанцироваться от войны на востоке. Пусть русские убивают немцев, а немцы (когда смогут) убивают русских. И чем больше они друг друга перебьют, тем проще потом будет Британской империи выкручиваться из неприятного положения. Кстати, надо бы поинтересоваться, получил ли Рузвельт аналогичное послание; и если не получал, то снять копию и послать ему экземплярчик на ознакомление. Лишним не будет…

 

* * *

 

Июля 1941 года. 04:30

Окрестности Борисова

 

После первой неудачной атаки немецких танков мотопехоты на Борисов прошло еще восемь дней, в ходе которых накал боев за этот важный населенный пункт только нарастал. Немецкое командование, стремившееся любой ценой прорваться к Смоленску и Москве по кратчайшему расстоянию, непрерывно перебрасывало на острие удара дополнительные резервы и наращивало темп атак. Пока зафронтовая армейская группа генерала Рокоссовского держалась в Минске, сковывая основные силы 9-й армии, а к месту сражения еще не подошли ни 41-й мотокорпус генерала Рейнхарта, ни 2-я армия фон Вейхса, положение частей седьмого мехкорпуса под Борисовым, отбивавших вражеские атаки одну за другой, было терпимым.

Впрочем, уже 10-го июля 7-й мехкорпус по настоянию Ватилы Бе был реорганизован в Борисовскую группу войск, командовать которой назначили полковника Якова Крейзера. Заместителем командующего Борисовской войсковой группой по автобронетанковым войскам стал полковник Лизюков, оставаясь при этом в должности командира ударного танкового полка. Бывший командующий корпусом генерал-майор Виноградов и командиры 14-й и 18-й танковых полковники Ремизов и Васильев вместе с большей частью своих штабов были отправлены в распоряжение командования Западного фронта, которое, в свою очередь, сплавило их дальше. В тылу по мобилизации формировалось большое количество новых частей и соединений, и этот процесс отчаянно нуждался в кадровых командирах.

Поскольку самолеты люфтваффе больше не висели в воздухе от рассвета и до заката назойливыми мясными мухами, автотранспорт мотострелковых и танковых дивизий со станций разгрузки исправно доставлял в передовые части снабжение, обратно вывозя раненных, которых потом грузили на санитарные эвакопоезда и отправляли вглубь страны в тыловые госпитали. Отсутствие в воздухе германской авиации не только позволяло обеспечивать бесперебойную работу советских тылов, но и лишало германское командование возможности оперативно вести разведку и корректировать огонь артиллерии. Командование Борисовской группы войск, напротив, имело самые свежие и точные разведданные. И это при том, что сражающийся под Борисовым тридцать девятый мотокорпус подкрепления получал очень небольшие, поскольку основная масса германских войск увязла в битве за Минск, где медленно, но со вкусом превращалась в котлетный фарш.

Но 14-го числа обстановка резко изменилась. Рокоссовский из Минска ушел, зато туда же подошли свежие силы противника, часть которых вражеское командование тут же перебросило под Борисов, где накал боев поднялся до самой звенящей ноты. А вот части седьмого мехкорпуса пополнений не получали и дрались только имеющимися в наличии силами, которые уменьшались после каждого боя. Все маршевые пополнения, поступившие в результате уже начавшейся мобилизации, направлялись в стрелковые корпуса, занимающие основной рубеж обороны по Днепру, для доукомплектования этих соединений до штатов военного времени. «Никаких ударов растопыренными пальцами в стиле опального маршала Тимошенко, – требовала Ватила Бе, – лишь плотные тяжелые кулаки, сконцентрированные напротив направлений основных ударов, вскрытых разведкой».

Соединения, сражающиеся на передовом рубеже по реке Березина, получали только поддержку авиацией, да еще частями качественного усиления. Одной из таких частей и была отдельная экспериментальная батарея реактивной артиллерии под командованием капитана Ивана Флерова, которая ждала своего часа, находясь в резерве войсковой группы. Для ее полноценного применения требовалось, чтобы противник скучил свои войска на небольшой площади, с одной стороны ограниченной линией фронта, а с другой естественными препятствиями. Такой момент должен был настать, когда у противника дело дойдет до форсирования реки и накопления на плацдарме резервов для прорыва основной обороны.

15-го июля, когда к Борисову подошли высвободившиеся из-под Минска части 9-й немецкой армии, накал боев за этот небольшой город взметнулся на новую, недосягаемую прежде высоту. Резня была страшная. В отсутствие действий своей авиации к исходу дня пятнадцатого числа немцам ценой жестоких потерь удалось вытеснить советские части с Новоборисовского плацдарма; те отошли и закрепились на восточном берегу Березины. Из трех тысяч бойцов и командиров штатного состава, изначально оборонявших плацдарм (мотострелковый полк плюс танковый полк на «Т-26», приданный усиления обороны в качестве неподвижных огневых точек), в строю на момент поступления приказа на отход осталось пятьсот-шестьсот человек.

Но это были настоящие герои, отошедшие строго по приказу, и к тому же вооруженные до зубов, поскольку количество личного состава кардинально уменьшилось, а вот тяжелого оружия (в основном пулеметов) осталось почти столько же. Несколько последних атак на укрепление перед железнодорожным мостом через Березину были отбиты кинжальным огнем в упор на закате дня, после чего последние выжившие бойцы в сгустившихся сумерках перешли на восточный берег. И сразу же этот мост взлетел на воздух – так же, как сутками раньше новый бетонный шоссейный мост, расположенный чуть севернее. Отошедший с плацдарма полк был отведен в резерв командующего группой, в деревню Ставки, а остальные части приготовились «к продолжению банкета», ибо было понятно, что такой полумерой, как ликвидация советского плацдарма на западном берегу реки, немцы отнюдь не ограничатся.

На следующий день сражение за Борисов загрохотало с новой силой. Подтянув еще резервов, немцы – частью вплавь, частью на подручных средствах – несколько раз пытались форсировать Березину на пространстве между двумя взорванными мостами, но каждый раз были сбрасываемы обратно. Поскольку перевес атакующих над обороняющимися был примерно шестикратным, то после полудня и пятой подряд атаки противнику удалось захватить на восточном берегу узкий плацдарм, который он тут же принялся расширять, бросая в наметившийся разрыв все новые и новые подкрепления. К вечеру шестнадцатого числа немецкий плацдарм на восточном берегу реки занимал примерно тысячу двести метров по фронту и четыреста метров в глубину. К полуночи немецкие саперы закончили наведение понтонных мостов, и на плацдарме для нанесения последующего рассекающего удара стали накапливаться части 6-й танковой дивизии, а позади них, на западном берегу реки, у переправ, уже сосредотачивалась 36-я моторизованная дивизия, предназначенная для развития успеха. Сокрушающая атака на советские позиции была назначена на пять часов утра, после массированной артподготовки.

Немецкие генералы были уверены в том, что советская группировка, ослабленная предыдущими боями и не получающая подкреплений, не выдержит удара прославленных германских панцерваффе и непременно обратится в бегство. Именно тогда, когда в штабе 9-й армии уже потирали руки, предвкушая, как злокозненный Борисов будет удален подобно гнилому зубу, на позиции у деревни Стайки выходила экспериментальная батарея капитана Флерова. Ватила Бе решила, что концентрация вражеских войск на плацдарме достигла требуемой плотности и настал подходящий момент для того, чтобы выложить этот козырь. Поскольку в РККА (по крайней мере, на Западном фронте) все давно усвоили, что рекомендации, поступающие с «Полярного Лиса», обладают силой приказа, то дальнейшее было только делом техники. К трем часам ночи батарея с подвешенными на машины реактивными снарядами заняла предписанные позиции, а ровно в четыре утра, при первых проблесках рассвета, и за час до назначенного немцами наступления, еще довольно густую ночную тьму и тишину разорвали пульсирующие оранжевые сполохи и режущий вой стартующих реактивных снарядов.

А на немецком плацдарме творился настоящий ад. Открыто стоящие подразделения танковых и мотопехотных полков понесли от действия нового русского оружия ужасающие потери. Вооружена 6-я танковая была в основном все теми же чешскими танками «Pz 38(t)», броня которых с легкостью пробивалась сверхскоростными [148] и раскаленными осколками советских эресов. Дополнительный разрушающий эффект, создавала интерференция ударных волн от почти одновременного разрыва множества снарядов (сам залп длился всего семь секунд). Если танки в этом аду вспыхивали один за другим, то пехота и вовсе несла ужасающие потери. Те немецкие солдаты, которых пощадили осколки и гуляющие туда-сюда взрывные волны, сходили с ума при виде массовой апокалипсической гибели их кригскамрадов.

Одним словом, дебют «Катюши» удался на славу; еще три раза, перезарядив установки, ракетчики выходили на бис, обрушивая на немецкий плацдарм и переправы огненные удары… И вот все смолкло – и наступила тишина, прерываемая лишь стонами раненых и истеричным хохотом тех, чей рассудок не пережил испытания новым советским оружием. Конечно же, ни о каком немедленном наступлении после такого уничтожающего удара нельзя было и мечтать. Потери 6-й танковой дивизии вермахта были ужасны. В строю осталось не более десятка танков, еще три или четыре десятка можно было восстановить в течении нескольких дней, остальное же требовалось грузить на железнодорожные платформы и отправлять «нах Фатерланд» на переплавку. Больше ни на что эти обгорелые груды железного лома не годились. Потери в живой силе тоже были ужасными. Не понесшая в предыдущих боях значительных потерь 6-я танковая была фактически ополовинена, полностью утратив свою боеспособность.

И ведь скажи кто в этот момент одновременно ужаснувшимся и пришедшим в ярость немецким генералам, что пришельцы из космоса в этой операции принимали участие только как консультанты и советники, поставляющие разведданные, а весь разрушительный эффект достигнут с помощью чисто местных, советских, технологий – они бы не поверили. Уж слишком хорошо этот разгром укладывался в уже знакомые картины применения ужасающего имперского оружия…

 

* * *

 

Июля 1941 года, ранее утро

Южнее Слуцка, городок Старобин