Ныне командующий автобронетанковыми частями зафронтовой группы войск –

генерал-майор Семен Васильевич Борзилов (48 лет)

 

План прорыва на коммуникации 2-й танковой группы вермахта был изменен в самый последний момент. Причиной этих изменений стали действия командующего этой самой 2-й танковой группой, генерала Гейнца Гудериана. Этот деятель, узнав, что подчиненная ему 29-я моторизованная дивизия ведет в Слониме бой с прорывающейся из окружения крупной советской группировкой и, самое главное, терпит при этом поражение, развернул в направлении Слонима 46-й моторизованный корпус, находившийся в резерве южнее Барановичей.

– Гордитесь, товарищи, – выйдя на связь, сказала мне Ватила Бе, – вы только начали, а против вас уже повернули целый моторизованный корпус. Но поскольку этот корпус идет вам навстречу, то каменные стены медным лбом пробивать мы вам все же рекомендуем – разворачивайтесь на Коссовский тракт, а 46-м моторизованным корпусом займутся другие. Пока у вас все идет отлично, постарайтесь не испортить этого впечатления.

Знаю я этих других людей! Отправляя наш сводный отряд на перехват коммуникаций немецкой танковой группы, проходящей по трассе Брест–Минск, генерал-лейтенант Болдин и Ватила Бе включили в его состав только одну «Сирену» и один взвод огневой поддержки; остальные приданные «свыше» подразделения зарезервировав для боев в городе и его окрестностях. И место я знаю, где эти расчеты тяжелых лазерных ружей смогут принять и отоварить любое количество вражеских танков. Это между деревней Русаково и селом Жировичи. Дорога к Слониму там проходит по узкой полосе, с одной стороны там заболоченная пойма Щары, а с другой – не менее заболоченный густой лес. Для движения танков пригодна полоса не шире двухсот метров, к тому же на выезде из этого дефиле поперек дороги протекает речка Млиновка с топким дном и болотистыми берегами, которая в качестве препятствия будет посерьезнее любого противотанкового рва. Корней Чуковский, кажется, сказал, что работа «из болота тащить бегемота» – очень нелегкая. Так вот, тащить из трясины увязший по самую башню танк немцам будет стоить еще больших усилий, чем подразумевал детский поэт.

Это я говорю потому, что как раз до этого Русаково наш отряд и успел дойти, когда его развернули на новый маршрут – так что местность будущего сражения я видел сам. Поэтому могу сказать, что если в окрестностях Жировичей развернуть прикрытую пехотой противотанковую артбригаду или разместить пару взводов огневой поддержки штурмовой пехоты с тяжелыми лазерными ружьями, [78] то успешное танковое наступление немцев на этом направлении окажется невозможным. Выходящие из дефиле танки подвергнутся расстрелу с дистанции полутора километров и сгорят, даже не развернувшись в боевой порядок. Но как уже было сказано выше, это уже не наша забота.

Получив от генерал-лейтенанта Болдина подтверждение на изменение цели операции и маршрута движения, наш отряд развернулся и, вернувшись к Жировичам, свернул на проселок, позволяющий напрямки срезать путь к Коссовскому тракту. Пылища поднялась просто ужасная, с воздуха нашу колонну из двух с половиной десятков танков и такого же количества грузовиков даже слепой обнаружил бы километров с двадцати. Еще три дня назад такое решение граничило бы с самоубийством. На всю оставшуюся жизнь я запомню противное завывание пикировщиков, избивавших мою дивизию на маршах в первые дни войны. На узких лесных дорогах, где ни вправо, ни влево – танки, тягачи с пушками, а также грузовики с топливом, боеприпасами и приданными мотострелками становились легкой добычей германских стервятников.

Но с двадцать седьмого числа эту напасть как рукой сняло. «Юнкерсы», «Хейнкели» и прочие «Мессеры» стали облетать нас стороной, а рассекающая небо пополам сдвоенная полоса инверсионных следов от пары «защитников» воспринимается нами как гарантия безопасности. Парни, парящие на звенящих высотах в своих стремительных аппаратах, бдят, а значит, небо для немцев находится на надежном замке. И еще. При наличии в нашей колонне одной «Сирены», девяти тяжелых лазерных ружей и вооруженной легким лазерным оружием роты егерей неутомимого зубоскала капитана Пекоца налета вражеской авиации можно не опасаться ни при каких условиях. Даже легкое ручное лазерное ружье, которое весит не больше винтовки Мосина, одним выстрелом способно напрочь откромсать крыло одномоторному мессершмитту. И егеря – это такие веселые парни, которых учили в случае опасности не разбегаться по кустам, а открывать по врагу прицельный огонь. Тому же на своем личном примере они сейчас учат наших бойцов броневого десанта и приданных мотострелков.

Винтовка Мосина, как выражается капитан Пекоц, это тоже вполне приличная утварь для убийства, и при грамотном применении способна натворить серьезных дел. Вон, немецкая пехота вооружена аналогично мосинке винтовкой Маузера – и не жалуется ни на ее устарелость, ни на недостаток огневой мощи. Огневую мощь, считают они, в стрелковой цепи должен создавать пулемет в количестве одной штуки на отделение, а винтовки у него могут быть только на подхвате. Вот именно! Единственное, чего нет сейчас у нашей Красной армии по сравнению с врагом, это хорошего пехотного пулемета. «Максим» тяжелее и неудобнее вражеского пехотного пулемета, а «дегтярев» уступает ему по боевым характеристикам. Вот после успешных боев и подбирают наши пограничники из броневого десанта и мотострелки на поле боя немецкие пулеметы в исправном состоянии и собирают патроны в подсумках убитых германских солдат. Но и своих «дегтярей» они тоже не бросают. Бой огневой мощью не испортишь – правильно считают они.

Одним словом, уйдя с дороги 46-го моторизованного корпуса, наш небольшой отряд по пыльным проселкам вышел с петляющего проселка на Коссовский тракт, в районе деревни Гловсевичи, где нас ждал небольшой сюрприз. Ватила Бе решила усилить нашу группу своими отборными воительницами-головорезками, и поэтому прислала к нам роту штурмовой пехоты, которая у этого поворота нас и ожидала. Своего транспорта у роты не имелось, потому что штурмовые десантные аппараты обычно доставляли их в самый эпицентр боя, поэтому, как высказался бы товарищ Ленин, «архимускулистых» воительниц пришлось сажать прямо на броню, что пограничники из броневого десанта встретили со всеобщим одобрением. Мол, давайте к нам, девушки – в тесноте, но не в обиде. С другой стороны, примерно то же самое орали мотострелки в грузовиках. Уж больно впечатлила бойцов утренняя схватка, когда из-под рук мускулистых бойцыц от врагов в рукопашной летели только клочки по закоулочкам. К тому же бойцыца штурмовой пехоты в полном боевом снаряжении забронирована ничуть не хуже тяжелого танка, и сможет выжить даже под шквальным пулеметным огнем, где любой из моих парней погибнет за пару секунд. Хотя этот самый «любой из парней», несмотря ни на какое бронирование экзотической девушки, скорее сам закроет ее собой от вражеских пуль, чем воспользуется предоставленным ею прикрытием. И это не парадокс и не глупость, а норма жизни, отделяющая мужчину от самца прямоходящей человекообразной обезьяны.

Как только бойцыцы разобрались и расселись – кто в кузова грузовиков, кто на броню танков – мы снова двинулись вперед. При этом командир роты, капитан Ария Таним сидела на броне моего «КВ» позади башни и я мог с ней переговариваться без всяких приборов связи высунув голову в командирский люк. Внутрь, в башню, Ария бы не влезла. Если грандиозный бюст еще кое-как можно было бы умять, то широченные раскачанные плечи в люк пролезть никак не могли. Но ей было неплохо и там, наверху – обзор, свежий воздух и все такое. Но выворачивать голову и напрягать голос, перекрикивая шум двигателя, для беседы вовсе не требовалось. Разговор обеспечивала система связи, соединяющая наши командные планшеты. Голос капитана Таним звучал из таблетки, приклеенной к моей голове на косточку прямо за левым ухом. Эта же таблетка работала как микрофон.

Такие планшеты, позволяющие держать связь с другими обладателями таких же планшетов, из наших советских товарищей пока имели только генерал Болдин, я – как командир отдельно действующего отряда, и командир артиллерийского полка майор Соловьев (так как его артполк тоже можно было считать отдельно действующей частью, которая тем не менее должна взаимодействовать с командованием соединения в режиме реального времени). Помимо связи, такой планшет обеспечивает получение разведданных, которые боевой корабль, висящий на орбите, собирает для своего командования. Весьма полезное свойство, позволяющее быть в курсе происходящего. Например, сегодня около полудня на планшеты поступила информация не только о движении вражеского 46-го мотокорпуса навстречу нам в район Слонима, но и о том, что только что взявший Слуцк 24-й мотокорпус вместо дальнейшего наступления в сторону Бобруйска поворачивает на север, к Минску. С одной стороны, эта информация в настоящий момент мною не востребована, а с другой стороны, предполагая, что творится вокруг как минимум на несколько сотен километров, я совершенно четко теперь представляю последствия своих действий как для группы в целом, так и для себя лично.

Например, я уже знаю, что в Коссове нас ждут вражеские тыловые подразделения, интендантская служба, грабящая местных крестьян на предмет того, чего бы пожрать немецким солдатам. А в самих Ивацевичах, куда мы так стремимся, находятся нынче немецкие железнодорожники, подразделение по охране тыла, численностью до роты. А также лагерь советских военнопленных – небольшой, поставляющий рабочую силу для восстановительных работ на железной дороге. Ничего, доберемся – разберемся. И с немцами, и с так называемыми пленными – кто и при каких обстоятельствах попал в плен и сотрудничал ли с врагом, пока мы умывались кровью, вырываясь из окружения.

От Гловсевичей, где к нам подсели штурмпехотинки, до Коссова было тридцать километров, то есть полтора часа пути со скорость «КВ» на проселочной дороге, а от Коссова до Ивацевичей еще пятнадцать километров, то есть еще минут сорок хода. При этом в Коссове нам предстояло сделать остановку на час-полтора – во-первых, мехводам требовалось осмотреть ходовую; во-вторых, они должны выколотить пыль из воздушных фильтров. Таким образом, если брать с ефрейторским зазором, но без боестолкновений (а откуда им взяться при отсутствии противника в зазоре между пехотными и танковыми дивизиями), то для полного выполнения задания нам потребуется от четырех до пяти часов. Это если по пути не придется с кем-нибудь повоевать, чего пока не предвидится.

И еще. Сказать честно, теперь, в присутствии товарища Арии Таним, я чувствовал себя гораздо спокойней, чем прежде. И все потому, что капитан Пекоц, конечно, мировой парень, душа-человек, но вот солидности в нем из-за этих его шуточек ни на грош. Хоть мы и знаем, что эти шуточки нацелены не на нас, и умом понимаем, что при всей технике пришельцев свыше у них не может быть людей не на своем месте. Я уже много раз замечал, что после шуточек этого зубоскала и рассказанных им коротких поучительных историй (якобы из жизни его народа) обретаю веру в победу. Но все равно какой-то он несерьезный и несолидный, хотя как командир подразделения со специальными задачами выше всяких похвал. В этом мы могли убедиться уже несколько раз.

Зато капитан Ария Таним распространяет вокруг себя какое-то ощущения основательности и солидности, да и вооружены ее «девочки» значительно лучше, чем егеря капитана Пекоца. Тот сам говорит, что его рота – это разведчики и диверсанты, быстро налетели и так же быстро отступили; но если требуется вести бой всерьез, со смыслом, толком и расстановкой, то тут нужна уже штурмовая пехота. К тому же из-за вечного зубоскальства капитана Пекоца никогда не знаешь, ответил он на твой вопрос серьезно или отделался очередной шуткой. Был у меня на Империалистической такой знакомец, как командир тяжелой батареи штабс-капитан Юрчевский – тоже зубоскал, врун болтун и хохотун. Добавить товарищу Пекоцу на лицо усики-стрелочки – и выйдет тот Юрчевский один в один. Быть может, именно поэтому мне неуютно рядом с вечно веселящимся венедом и совершенно неохота его о чем-то расспрашивать. А ведь знать, что, как и почем у этих пришельцев, мне ох как хочется. И не только по заданию командования (ибо такого задания мне никто не давал), а из простого человеческого любопытства.

Ария Таним в этом смысле куда надежнее. Еще при первом знакомстве лейтенант Элия Тэна, взвод которой как раз сейчас с нами, сказала мне, что штурмовая пехота в самом прямом смысле шуток не понимает и всегда ко всему относится совершенно серьезно. Ведь и я точно такой – шуток не понимаю, хотя на них и не обижаюсь. И в советские генералы я вышел не из поручиков и штабс-капитанов, как некоторые, а из царских унтер-офицеров. Простой парень. В этом-то мы с этой Арией получаемся похожи, поскольку она тоже простая, без хитростей. Поэтому все свое любопытство об их делах я решил удовлетворить как раз за счет капитана Таним. Заодно и проверим, разрешено ли им говорить на эти темы. Если запрещено, то она мне ничего не ответит, а если ответит – то, значит, сказано это как на духу, и я могу этому верить. Времени у нас имелось достаточно, делать на марше было особо нечего (если только на планшете с противным гундением не появится какое-нибудь экстренное предупреждение или вызов на связь с начальством). Но я не знал, как мне начать. Пусть она всего лишь капитан, а я цельный генерал, но все одно меня брала какая-то робость. Ведь ей было открыто многое из неведомого нам, тем более что мы все жидко обделались с началом этой войны, и именно люди свыше пришли нас вытаскивать из этого дерьма, а не наоборот. И вот, немного промедлив, я решился.

– Товарищ капитан, – спросил я, – расскажите немного о своем мире, о том, какая там жизнь, как обстоит дело с классовым вопросом и вообще…

– Вы это зачем спрашиваете, товарищ генерал? – с некоторой настороженностью ответила она, – из личного интереса или по заданию партии и правительства?

– Из личного интереса, товарищ капитан, – искреннее ответил я.

– Ну тогда все хорошо, – с облегчением выдохнула капитан Таним, – только у меня две поправки. Во-первых – если этот разговор личный, а не служебный, то обращаться нам друг к другу можно по именам. Я буду называть вас Семен Васильевич, а вы обращайтесь ко мне просто Ария.

– Годится, Ария, – ответил я.

– Во-вторых, Семен Васильевич, – продолжила моя собеседница, – я должна сразу честно предупредить, что об обычной жизни в Империи я сама почти ничего не знаю. Ведь мы, Девы Войны, рождаемся в особых заведениях-питомниках у специально подобранных матерей-горхинь, у которых нас потом отнимают примерно в годовалом возрасте. При этом нашими отцами становятся лучшие из воинов-хумансов – то есть вас, самцов обычных людей, которых большинство из нас и в глаза-то никогда не видели. Тут надо учитывать, что горхини и хумансы принадлежат к разным, хоть и близким видам, которые не во всем совместимы по наследственности, и поэтому примерно четверть из родившихся младенцев умирают в возрасте до пяти лет от различных сбоев совместимости.

– Ария, – возмутился я, пораженный такой информацией, – но это же неправильно! У каждого человека должны быть отец и мать; у нас говорят, что семья сохранит свою роль основной ячейки общества даже при наступлении полного коммунизма…

– Так было всегда, – убежденно ответила Ария, – только при Кланах наших предшественниц фактически держали в рабстве, отказывая им в праве даже на собственную личность. Зато когда пришла Империя, мы стали равными всем остальным, и даже, более того, формальным отцом воительниц стали считаться не те мужчины, которые давали им свои гены, а сам Император. Он курирует и питомники, в которых мы рождаемся и растем, и кадетские корпуса, в которых из пятилетних девочек-несмышленышей делают настоящих воительниц. Император лично приезжает в Корпуса, когда нас выпускают в войска, и именно в его присутствии мы приносим присягу Империи. Он же является шефом корпуса штурмовой пехоты, и именно к нему мы апеллируем в случае каких-либо несправедливостей.

Немного помолчав, Ария добавила:

– Теперь, когда Империя потеряна, мы как бы считаемся сиротами… Но ничего, это ненадолго. Погодите немного, и скоро у нас будет новая Империя и новый Император-отец, ничуть не хуже старого… – Глаза ее при этом засияли особым блеском, словно мысленным взором она отчетливо видела все это прекрасное будущее.

Но я, услышав все это, от возмущения просто потерял дар речи. Это же чудовищно, несправедливо и ужасно негуманно! Специально рожать солдат для войны… Да уж, до такого не додумывался, по-моему, еще никто. Я знаю, что турки превращали в янычар захваченных в плен детей, но они не устраивали для этого специальных питомников! С дрогой стороны, сами эти воительницы, судя по словам Арии, вполне уверены, что их империя в достаточной степени компенсирует им неудобства от отсутствия обычной семьи и босоногого детства тем почетом и уважением, которые, как она говорит, им оказываются обществом.

– И, что, – осторожно спросил я наконец, – вас вот так и заставляют служить всю жизнь, до самой смерти?

Ария засмеялась низким грудным смехом:

– Семен Васильевич, вы что, в самом деле, считаете нашего императора каким-то тираном? Для рядовых служба – десять лет, для младших офицеров – пятнадцать, для старшего состава двадцать… но их единицы. Потом – в резерв, в территориальные войска на полставки. Вспомоществование вполне приличное, медицинское обеспечение по первому разряду, так что замуж можно выйти, хозяйство завести, детенышей нарожать… Те, которые не хотят мужа и хозяйство, идут служить в гражданскую безопасность, это что-то вроде вашей милиции… Ну и мало ли других подходящих занятий. А если нормального мужа найти не удалось, то можно пойти в центр репродукции и подобрать отца своему ребенку из премиального сегмента. Ветеранам – все самое лучшее. Правда, до конца службы наших доживает примерно две из троих, но это не так уж и плохо. Я, например, надеялась дожить, и сейчас надеюсь… – Она одарила меня сияющей улыбкой – будто с головы до ног меня окатило теплой волной. – А вы, Семен Васильевич, не отказались бы стать отцом моих очаровательных малышей? Ведь даже без репродукционного центра видно, что вы храбрый воин и достойный мужчина. От вас наверняка пойдут очень красивые и умные дети…

Последний вопрос она задала с такой детской непосредственностью, что я абсолютно не знал, как мне реагировать. Я был крайне смущен и, наверное, даже покраснел. В такой ситуации, когда женщина предлагала бы мне стать отцом ее детей, я еще не бывал. Не то чтобы Ария меня не привлекала как женщина, совсем наоборот. Несмотря на свои габариты, она очень милая и привлекательная особа, за которой бы я в мирное время не отказался бы приударить в свободное от службы время с самыми серьезными намерениями. Ну так то в мирное время… Я знаю, что некоторые старшие командиры заводят себе походно-полевых жен без всяких обязательств, но я не относился к числу этих «некоторых», а Арию нельзя было представить в роли походно-полевой жены. Такую женщину только отливать из бронзы и ставить на пьедестал для почтения и любования…

– Ну… ээ… – бормотал я, не зная, стараясь не смотреть в ее каре-зеленые глаза, что глядели на меня с чуть насмешливым ожиданием. – Почему бы и нет… Да, конечно, я совсем даже не против…

Конечно, все это звучало несколько глупо, но как я еще мог ей ответить?! Мне требовалось все как следует обдумать, и вообще – прежде чем делать детей, надо хоть немного привыкнуть к человеку! А ей, похоже, нравилось мое смущение. Ну и я ей, понятное дело, нравился, раз уж она выбрала меня отцом своих детей… Комплиментов наговорила… Эх, таким образом со мной еще ни разу девушки не заигрывали! Да они вообще со мной редко заигрывали… Скромные у нас девушки, чего уж там говорить… Так, выходит, эти воительницы все такие… гм.. раскованные? А интересно, они от самого-то процесса удовольствие получают? Ведь это важно…

Наверное, этот вопрос отчетливо мигал в моих глазах, потому что Ария загадочно усмехнулась и провела пальчиком по своим губам… Жест красноречивей некуда! Меня моментально бросило в жар. А она сказала своим обычным голосом:

– Ну так вы подумайте, Семен Васильевич… Не сомневаюсь, что у нас еще будет возможность узнать друг друга получше…

И дальше мы к этому разговору больше не возвращались. Но я знал, что продолжение обязательно будет, и, скорее всего, уже не только на словах… Ну, а сейчас не совсем подходящее время для сладких мечтаний. Тем более что старший передового дозора егерей, который на своих мотолетах оторвался от основной колонны на несколько километров, доложил, что наблюдает поселок Коссово и в этом поселке пух летает тучами и дым стоит коромыслом. Немцы шмонают местное население на предмет курки, млеко, яйки и ценные вещи. Значит, нам туда дорога – наводить порядок. Впрочем, эта дорога и без того лежала в том направлении.

В Коссово мы ворвались с особым шиком. Часовые в мышастой форме у въезда в местечко на дороге со стороны Слонима даже ничего не поняли, когда подъехавшие к ним на мотолетах егеря капитана Пекоца попростоту пристрелили их из бесшумных лазерных ружей. В своем экзотическом камуфлированном обмундировании, с закрывающими лица противопылевыми масками, егеря Империи не были похожи на бойцов Красной армии. Позже выяснилось, что немцам форма егерей немного напоминала полевую форму эсэсовцев, [79] из-за чего впоследствии еще случилось немало комедийных моментов в стиле капитана Вуйкозара Пекоца – то есть это когда нам смешно, а немцам не очень. Капитан Ария Таним, например, жалеет, что многие из подобных дел оказываются скрытыми от наших глаз, и узнать их подробности мы можем только из приукрашенных фантазией и юмором рассказов капитана Пекоца.

Так же было и в этот раз. В то время как мы в сопровождении 2-го взвода егерей въезжали в местечко по дороге, 1-й и 3-й взводы полями, лесами и огородами охватили это Коссово с севера и с юга, заранее перехватив автодорогу Ружаны–Ивацевичи. Сделано это было для того, чтобы немецкие мародеры даже теоретически не могли сбежать в любом из названных направлений и поднять тревогу. Рации у немецких тыловиков все равно с собой нет – по крайней мере, радиоразведка не зафиксировала ни одного сеанса радиосвязи из этого квадрата. Взвод, который должен был охватить Коссово с юга, сделал это без всяких происшествий, устроив засаду у въезда в лесной массив (километрах в полутора южнее окраины местечка) и выслав разведку еще дальше на юг.

Сам же капитан Пекоц находился вместе с 1-м взводом, который следовал в северном направлении – как раз туда, где за окраиной местечка располагался так называемый Коссовский замок, иногда еще упоминаемый как дворец Пусловских. Надо сказать, что второе название было более верным, поскольку сходство данного объекта со средневековым оборонительным сооружением было чисто внешним, декоративным. И именно в этом дворце угнездилось немецкое интендантское начальство, чьи башибузуки свирепствовали сейчас в Коссово и окрестных деревнях. Помимо «курки, млеко, яйки», то есть сбора продовольствия, необходимого для питания немецких солдат, интендантская команда грабила советских граждан и в своих интересах. Никто не отправляет на родину в Германию столько посылок с награбленным барахлом, как господа интенданты.

Вот в этом дворце на куче награбленного барахла и засел герр интендатуррат (майор интенданской службы) Франц Фукс, представляющий интендантскую службу одной из пехотных дивизий (134-й пд.), которая, развернувшись фронтом на север, еще пытается прорваться к Зельве и Волковыску, чтобы окончательно ликвидировать нас в котле; а мы, видишь ли, оказались уже у них за спиной… Наполеон в свое время говорил, что война должна кормить себя сама (то есть армия, вторгнувшаяся на чужие земли, должна заниматься грабежом) а немцы и в прошлую Империалистическую и в нынешнюю войну довели этот принцип до абсолюта. То есть грабят они местное население с такой дотошностью и подчистую, что пиратам каких-нибудь капитанов Флинта, Дрейка или Моргана должно было стать стыдно за низкий класс и нечистую работу.

Но вернемся к нашему неутомимому шутнику капитану Пекоцу. С его же собственных слов следует, что он просто подъехал к дворцу, возле которого скучали немецкие часовые, раздосадованные тем обстоятельством, что они оказались отстранены от вакханалии повального грабежа, царящей в Коссове. Не оглашая окрестности воинственными воплями, без особой помпы люди капитана попросту перерезали им глотки выстрелами лазерных ружей. Потом егеря, оставив на дороге небольшой заслон, вошли во дворец и, не производя лишнего шума, принялись убивать всех одетых в серую форму немецкой армии и при этом не имеющих на плечах офицерских погон. Да и было там этих тыловиков всего несколько человек, поскольку основная часть интендантского подразделения в тот момент грабила местечко Коссово и окрестности, и была этим фактом счастлива.

Но сам интендатуррат, как и положено скупому рыцарю, чахнущему над златом, оказался все-таки на месте. И злато тут употреблено не в качестве идиоматического выражения. Коссово – это местечко с преобладанием еврейского населения, а где это народец, там и злато. Видимо, мелким начальникам (вроде майора интендантской службы) позволены не все виды грабежей, или этот деятель не поделился с кем-то из своих покровителей. Да только совесть у этого Франца Фукса была нечиста даже перед своими, поэтому он воспринял ворвавшихся к нему егерей как представителей немецкой тайной военной полиции, которые пришли по его душу как раз из-за этого золота.

И только увидев парящие мотолеты, услышав русскую речь своих пленителей, он понял, что что-то тут не так. Однако он еще долго не мог поверить, что его захватили люди, которые считают себя русскими. Одним словом, и смех и грех! Мне капитан Пекоц объяснил, что взял это сокровище за цугундер только потому, что знает дивизионный интендант о делах своей дивизии, быть может, не меньше начальника штаба, только вот допрашивать хозяйственника, который не привык терпеть боль и насилие, будет проще, чем кого-то из боевых офицеров. Чуть надавил – и тот раскололся до самого пупа. Но этим мы должны будем заняться потом, уже в Ивацевичах, а пока пусть посидит связанный в коляске конфискованного у его же команды мотоцикла и подумает о своих скорбных делах.

Явление нашей основной колонны в местечке тоже произошло по схеме «снег на голову». Первыми в Коссово въехали мотолеты с егерями, которых мародерствующие немецкие солдаты приняли за своих, не обратив на них внимания. Да не до каких-то посторонних мотоциклистов там было, пусть они и три раза СС, ибо когда на центральную улицу городка ворвались наши танки с десантом и грузовики с мотострелками, там творился настоящий Содом и Гоморра. Мычали угоняемые от домов коровы, блеяли бараны, кудахтали куры, крякали утки, гоготали гуси, причитали заламывающие руки хозяйки, а откуда-то совсем неподалеку раздавались звуки творящегося насилия, треск разрываемой одежды, визг и вопли насилуемых девок, а также глумливый гогот торжествующих насильников.

– Мочи этих козлов! – во всю мощь своих могучих легких скомандовала Ария Таним, – Пленных не брать! Во славу Империи! За Родину, за Сталина! Вперед!

И вот в этот бедлам с брони танков и из кузовов грузовиков с матерными прибаутками стали соскакивать до предела злые погранцы, мотострелки и, самое главное, бойцыцы штурмовой пехоты, которые тут же, с ходу, открыли огонь на поражение по германской солдатне, заметавшейся подобно крысам. Перестук выстрелов из «мосинок» и «СВТ» мотострелков, короткие очереди из «ППД» погранцов, ярчайшие взблески лазерных импульсов и мат-перемат разъяренных русских людей. Так уж получилось, что с нашей стороны в деле было никак не меньше полка при поддержке танков (даже если просто считать по головам), а с немецкой – рота снабжения, да и то не в полном составе. Поэтому вся эта мародерствующая шайка сначала замерла в состоянии полного ступора, потом некоторые стали скидывать с плеча винтовки (и таких было меньшинство), пытаясь оказать сопротивление; другие же просто начали с визгом разбегаться куда глядят глаза, бросая по дороге награбленное. Да и не особо ты посопротивляешься, если в руках гогочущий гусь или пара кур под мышками, или веревка, на которой надо тащить к грузовику упирающуюся корову.

Поскольку помимо их начальника выживание остальных деятелей германской мародерской команды в наши плане не входило, то в течение десяти минут все немцы в Коссово оказались мертвыми или даже хуже того. Насильников, которых удалось взять живыми со спущенными штанами, воительницы Арии тут же по-быстрому посадили на колья. [80] Ух уж мне эта женская солидарность! Нашей добычей стали несколько мотоциклов, одна легковая машина и два десятка грузовиков, на которых немецкие интенданты собирались вывозить награбленную скотину. Не бросать же вполне исправную технику, которая еще может пригодиться. 

Пока механики-водители танков с матом копались в моторах, очищая воздухоочистители, доливая масло и горючку, а также кувалдой забивали пальцы в гусеничные траки, а бойцыцы капитана Таним творили свое женское возмездие, на площади напротив горсовета как-то сам собой образовался импровизированный митинг, в котором и мне довелось принять посильное участие. А то как же – я генерал Рабоче-Крестьянской Красной Армии, меня Родина кормила-поила, одевала-обувала, учила военному делу самым настоящим образом, и вдруг такое начало войны. Враг нас бьет, а мы бежим без оглядки, бросая наших советских людей на произвол бандитов и мародеров. И даже непонятно, что мне и говорить. Оправдываться? Мне оправдываться не в чем, я и мои танкисты сражались честно и отступали по приказу, только враг оказался во много раз сильней, чем считалось до войны. Сейчас мы отступаем, но придет время – и, собравшись с силами, мы повернем войну вспять и погоним немцев до самого Берлина. И правильно говорит Ватила Бе – даже отступать нужно с умом, чтобы у врага, который тебя окружил, от этого окружения и у самого возникли проблемы. Именно так! На нас напали вероломно, без объявления войны, грубо нарушив международный «Пакт о ненападении». Немцы собрали у границы всю свою армию и создали мнократный перевес сил, когда против одного нашего бойца идут сразу четыре их солдата, а на направлении главного удара – целых десять. Да, нас обманули, но война только начинается. Наполеон, собрав огромную армию, тоже дошел до Москвы, но потом война для него закончилась капитуляцией в Париже. Также и Гитлер преждевременно радуется первым успехам своей армии, потому что мы непременно разгромим его войска и встретимся с ним в Берлине. А все потому, что наше дело справедливое, товарищи, и мы обязательно победим напавшего на нас врага!

Вот в этот ключе я и говорил – возможно, бессвязно и сумбурно, но искренне. И вообще – меня учили воевать (и я это делаю, как умею), а не произносить речи. После меня с народом с крыльца горсовета решила поговорить Ария.

Когда она поднялась на крыльцо, все притихли, глядя на ее панцирную экипировку, обтягивающую могучие плечи, и глаза, которые сейчас пылали яростным зеленым огнем.

– Люди, – сказала она, глядя на волнующуюся толпу, – я вижу среди вас множество молодых мужчин, которые решили, что раз враг напал так скоротечно, что их не успели призвать в армию, то пусть все так и будет. Пусть другие воюют, а мы пока отсидится у мамки за печкой. Знаете, что я хочу вам сказать – вы не отсидитесь! Сегодняшняя реквизиция была только началом, и если останетесь здесь, то дальше будет только хуже. Вас будут убивать и насиловать, насиловать и убивать. Сначала это будет происходить прямо здесь, в ваших домах, причем убивать по поводу и без повода, за косой взгляд, за неласковое слово, за не снятую перед немецким солдатом шапку, и, наконец, за то, что вы, с точки зрения дейчей, имеете неправильную национальность. Потом, когда до вас дойдут руки, вас выгонят из домов, погрузят в железнодорожные вагоны и как скот повезут в специальные места, где вас будут убивать по всем правилам научно-технического прогресса, перед смертью не забыв выдрать из ваших ртов золотые зубы и коронки. Но даже после смерти ваши злоключения не прекратятся. С вас, как с каких-нибудь животных, будут снимать шкуры, чтобы сделать из них перчатки или абажуры; то, что останется от тел после снятия шкур, бросят в мыловарню, а отходы мыловарни сожгут в специальных печах, чтобы использовать жирный человеческий пепел для удобрения немецких полей. Вот какова будет судьба тех, кто думает, что он сумеет остаться в стороне от этой страшной войны, отсидеться за печкой, а потом по-прежнему жить как ни в чем не бывало. Мы, конечно, победим врага и вернемся в эти края, только вас уже здесь не будет. Решайте сами. Если вы останетесь здесь, то все гарантированно умрете, если же попробуете уйти с нами, то кто-то из вас обязательно выживет. Помните, что тех, кто сидит смирно, жгут и режут всегда в первую очередь.

– После нас, – сказал я, – по этой дороге пойдут другие наши войска, выходящие из окружения, поэтому у тех, кто хочет жить, еще есть время собраться. День-два, самое большее три – и все. Не берите с собой много вещей, только самое необходимое. Если возьмете что-то лишнее, не нужное для выживания, то сами же будете вынуждены это бросить. На этом все, идите домой и решайте, что вы выбираете – шанс на жизнь или же смерть.

Когда час спустя наша бронеавтомотоколонна покидала Коссово, за нами по дороге, пока робко и неуверенно, потянулись первые подводы с беженцами. Наверное, это были те, кто с самого начала собирался уходить вместе с Красной армией, да не успел, или те, кто острее других чувствовал весь тот ужас, который надвигался на их народ в лице германских захватчиков, поклявшихся стереть с лица земли еврейскую нацию. В дороге я спросил Арию, чего она так расчувствовалась, произнося речь перед этими людьми, и узнал, что есть в Галактике такая планета, которая называется Ханаан, и что живут на ней ближайшие родичи наших евреев. Именно из-за них, из-за ханаанцев, Ария произносила эту пылкую речь, в надежде хоть кого-нибудь наставить на путь истинный. Даже один спасенный из целой толпы заблудших будет большой победой, а если таких спасенных будет много, то эта победа станет просто великой. В тот момент я еще не знал, что план Арии имеет и второе дно. Она умная, моя ласковая тигрица, и этим так непохожа на своих подчиненных, которые в массе страдают тугодумием в легкой форме. Приказ выполняется почти мгновенно, а вот принять самостоятельное решение им тяжело.

Солнце уже клонилось к закату, когда мы свалились к немцам в Ивацевичи – внезапно, будто снег на голову. Тем более что после Коссова в голове колонны за мотоциклами вперемешку с мотолетами следовали трофейные же грузовики, и уже за ними шли танки и полуторки с «ЗиСами». Глядя с головы колонны, сразу и не определишь, что же пылит у нее в хвосте. Германские железнодорожники, зенитчики и солдаты охранной дивизии, составляющие гарнизон станции, никак не могли поверить, что вот так запросто к ним в гости могут заехать русские танки с десантом. Ну, или наехать – что в принципе одно и то же. И опять мы опережали их в темпе на одну-две минуты времени, пока в арийских мозгах длился ступор непонимания. Белые (в смысле красные) начинают и выигрывают, шах и мат.

В Ивацевичах гарнизон по большей части состоял из старших возрастов, ветеранов прошлой империалистической войны и солдат железнодорожных частей – людей, в общем, не воинственных – при виде танков, егерей, донельзя обозленных погранцов, мотострелков и бойцыц штурмовой пехоты они попросту позадирали вверх лапы. Исключение составили зенитчики на станции и охрана концлагеря, в котором содержались советские военнопленные, привлекаемые к восстановительным работам на железной дороге. Но у немецких зенитчиков попросту не оставалось времени на то, чтобы опустить стволы своих пушек для стрельбы по наземным целям – пулеметы и автоматы наших бой