Июня 1941 года, 22:05 по Москве

Москва, Кремль

Кабинет Иосифа Виссарионовича Сталина

Шел пятый день тяжелейшей войны, начавшейся с вероломного нападения на СССР фашистской Германии, предположительно осложненного предательством части высшего комсостава РККА. Но как бы то ни было, Красная Армия пока проигрывала схватку с вермахтом, все дальше откатываясь на восток под натиском моторизованных частей противника. При этом одна за другой с треском проваливались все попытки советского командования нанести врагу контрудары механизированными корпусами, сформированными перед войной. А ведь советское государство еще в мирное время вложило в эти мехкорпуса огромное количество драгоценных ресурсов, оторванных от народного хозяйства.

И вот теперь, даже не доходя до линии фронта, советские танки, лишившись авиационной поддержки из-за катастрофического для ВВС РККА начала войны, сгорали под ударами немецких пикировщиков, их механизмы ломались из-за конструкционных недоработок или производственного брака. А если растрепанным и ополовиненным танковым дивизиям мехкорпусов и удавалось добраться до поля боя, то там они сталкивались с хорошо развитой противотанковой артиллерией вермахта, которая без труда жгла самые массовые в составе мехкорпусов легкие танки «Т-26», «БТ-5» и «БТ-7». Единичные же «Т-34» и «КВ» не могли в одиночку переломить ход сражения и погибали в боях за явным численным превосходством противника.

Но что хуже всего – командование в Москве крайне смутно представляло себе фактическое положение на фронтах. И если обстановка на Северо-Западном, Юго-Западном и Южном фронте была хотя бы известна в общих чертах, так как оттуда приходили сводки и донесения, то о происходящем на Западном фронте, прикрывающем главное Московское направление, информации не имелось вообще никакой. Генерал армии Павлов за первые пять дней войны полностью утратил управление войсками фронта и в первую очередь находившимся в угрожаемом Белостокском выступе 3-й и 10-й армиями, которые после 25 июня, получив приказ об отходе, перешли к неуправляемому отступлению (а проще сказать, бегству).

Если относительно Северо-Западного фронта кое-какая информация имелась (в частности, о том, что за шесть дней войны противник вышел к рубежу Западной Двины и захватил на ее северном берегу несколько плацдармов, а в полосе Юго-западного фронта еще продолжается встречное танковое сражение за Дубно–Луцк–Броды), то о том, что творится западнее Минска, никаких известий не поступало. Даже о том, что в результате глубокого обхода позиций Западного фронта передовыми частями 3-й танковой группы противника в районе Смолевичей было перерезано шоссе Минск–Смоленск–Москва, в Генштабе узнали совершенно случайно (в результате чрезвычайного происшествия), потому что генерал Павлов в Москву об этом не докладывал…

По большей части именно вопросу положения на Западном фронте и посвящались совещания в кремлевском кабинете Сталина, и вечер 27-го июня не был исключением. Первыми, в 21:25 пришли «политики» – Нарком иностранных дел Молотов, Нарком внутренних дел Берия, Нарком внешней торговли Микоян (все по совместительству члены Политбюро ЦК ВКП(б)). Потом, в 21:30, к ним присоединились «генералы» – член Главного Военного Совета РККА Маленков, [61] Нарком обороны и председатель Ставки Главного Командования [62] маршал Тимошенко, Начальник Генерального штаба генерал армии Жуков, Начальник оперативного управления Генерального штаба генерал-лейтенант Ватутин и нарком РККФ адмирал Кузнецов. Самыми последними, в 22:05, подтянулись «летчики» во главе с главкомом авиации генералом Жигаревым.

Но уже к приходу генерала Жигарева со товарищи в кабинете у Вождя кипели нешуточные страсти. Весь день в различные ведомства по линиям ЦК ВКП(б), НКВД, наркомата обороны, наркомата РККФ, генерального штаба и т.д. текли доклады, рапорта, донесения, да и просто «сигналы» о том, что с утра 27-го июня в различных точках фронта отмечалось участие в боевых действиях на стороне РККА «неопознанных летательных аппаратов неизвестной государственной принадлежности».

Несмотря на красные пятиконечные звезды, изображенные на крыльях и хвостовых оперениях этих летательных аппаратов, они не могли быть обычными советскими самолетами – по причине отсутствия подобных моделей даже в экспериментальном производстве. Шутка ли – эти стреловидные машины белого цвета бессменно барражировали над прикрываемыми ими районами не полчаса, не час, не два и даже не три, а от рассвета и до самого заката. Кроме всего прочего, в случае необходимости они могли развивать чудовищную скорость, в несколько раз превышающую скорость звука и, действуя всего одной парой, наголову громить целые авиационные эскадры люфтваффе. Одним словом, там, где действовали эти аппараты, немцев настигала неизбежная гибель. Сначала люфтваффе в небе, а затем и вермахт на земле ждал немедленный и беспощадный разгром, ну, или, по крайней мере, тяжелые потери и снижение наступательной активности до нуля.

И хоть с фронтов о действиях этих «неопознанных летательных аппаратов» докладывали с использованием самых восторженных эпитетов, в этом кабинете по ходу обсуждения возникали непростые вопросы – ими задавались в основном «политики», включая самого хозяина кабинета. Кто они такие, эти загадочные союзники, и почему их летательные аппараты используют те же опознавательные знаки, что и ВВС РККА? Откуда они взялись, где их база, если их аппараты с одинаковой легкостью оперируют в районе Мурманска, под Даугавпилсом, над Бродами и в окрестностях Одессы? Чего они хотят за свою помощь, и не будет ли для СССР лекарство страшнее болезни?

«Генералов» весьма вдохновлял тот факт, что на помощь стране пришли некие грозные силы, пусть пока и неизвестного происхождения. Потому эти люди желали «продолжения банкета», ибо даже такие ограниченные удары, которые осуществляли загадочные союзники, резко снизили темп продвижения ударных вражеских группировок, а некоторые просто смахнули с карты боевых действий.

Сейчас, когда на счету буквально каждый день, такое замедление темпов вражеского наступления оказывалось критически важным. Если дело пойдет так и дальше, то РККА все-таки получит возможность успешно развернуть войска второго стратегического эшелона – если не по линии старой границы, то хотя бы по линии Западная Двина–Днепр – и не пустить врага внутрь территории СССР. А там, глядишь, в кратчайшие сроки получится развернуть войну вспять и, так сказать, «до первого листопада» победоносно завершить ее в столице страны-агрессора.

Особенно в этом смысле генералов впечатляла судьба 7-й танковой дивизии вермахта. Сначала со стороны Логойска она обошла оборонявшие Минск советские войска, потом под Смолевичами вырвалась на шоссе Москва–Минск, и после этого походной колонной с востока двинулась в направлении столицы Советской Белоруссии… Остановить немецких танкистов с той стороны было практически некому. Но на подходе германской колонны к населенном пункту Лужки вражеское танковое соединение в буквальном смысле было втоптано в шоссе бомбовым ударом, который нанес всего один-единственный бомбардировщик. На том, что наносивший удар летательный аппарат был только один и что бомбил он с очень большой высоты, сходились все свидетели данного события. Сразу после нанесения этого удара 100-я стрелковая дивизии атаковала понесшего огромные потери и деморализованного противника, в результате чего восстановила положение. А на место гибели немецкой танковой дивизии выехала специальная комиссия, состоявшая из военных, чекистов и ученых.

Ну и конечно, если уже не представлялось никакой другой возможности выяснить судьбу Западного фронта, без вести пропавшего в тумане войны, «генералы» (в первую очередь Жуков и Ватутин) желали (и поскорее) прямого контакта с неизвестным пока союзником. Таким образом они надеялись получить самые свежие и адекватные сведения о положении на Западном фронте. Жигарев со товарищи, подошедшие в самый разгар дискуссии, сообщили, что командир 13-й бомбардировочной авиадивизии генерал-майор Полынин доложил о том, что сегодня во время выполнения задания по бомбардировке переправ через реку Щара в районе Мазурки (полоса наступления 24-го моторизованного корпуса вермахта) бомбардировщиков дивизии, действующих без истребительного прикрытия, в районе Слуцка взяла в «коробочку» четверка тех самых «неопознанных летательных аппаратов» с красными звездами. При этом, в отличие от других случаев, пилоты этих «неопознанных аппаратов» сами вышли на связь с экипажами бомбардировщиков. Приятными женскими голосами на чистом русском языке они сообщили, что берут тех под свою защиту. Защита оказалась достаточно эффективной, потому что мессершмитты, едва завидев «сопровождающих», в испуге бросались в стороны. При подходе же к цели выяснилось, что ПВО в районе переправ уже подавлена, а сами переправы разрушены. В результате полторы сотни «СБ» вывалили свой бомбовый груз на скопившиеся в районе разбитых переправ механизированные войска и автоколонны снабжения противника.

Выслушав это сообщение, присутствующие на совещании несколько озадачились. То, что анонимные пока союзники способны спокойно общаться на русском языке, в одних вселяло оптимизм, других заставляло задуматься. А вдруг это какие-то происки белогвардейцев?

Кроме того, товарищи генералы надеялись, что сторонний «дядя» за просто так вытянет их задницы из весьма неприятной ситуации. Ведь все они в эти первые дни войны показали свою глубочайшую несостоятельность. Маршал Тимошенко проявил себя отвратительным наркомом обороны и руководителем Ставки Главнокомандования, а его стиль ведения войны больше напоминал игру в оловянные солдатики. С таким командующим сколько войск на фронт ни отправь – все будет мало. Жуков и Ватутин, в принципе, великолепные командующие фронтами, оказались плохими штабистами и поэтому находились сейчас не на своем месте. И даже адмирал Кузнецов, подчиненные которого вступили в войну в полной боевой готовности, был удручен катастрофическими результатами набега отряда кораблей Черноморского флота на румынский порт Констанца, во время которого погибли лидер эсминцев «Москва» и подводная лодка «Щ-206», при полном отсутствии потерь у противника. О деятелях из ВВС РККА можно было и вовсе промолчать. Из-за катастрофических потерь первого дня войны в приграничных округах и неумелого управления в последующие дни дееспособных советских ВВС в данный момент просто не существовало, вследствие чего противник безоговорочно господствовал в воздухе. Счастливым исключением были ВВС 9-й армии (бывший Одесский военный округ), где директиву №1 выполнили в полном объеме, и советская авиация 22-го июня не попала под внезапный удар люфтваффе на стационарных аэродромах. Одним словом, получалось, что готовились к войне, готовились – а в итоге все одно оказались не готовы.

В то время как Молотов, Маленков и Микоян призывали к осторожности во имя сохранения завоеваний Октября, Жуков, Ватутин и примкнувшие к ним Жигарев с Кузнецовым, требовали (тоже во имя сохранения тех же завоеваний) скорейшего установления военных и дипломатических контактов со столь неожиданными союзниками.

Выслушав разгорающуюся перепалку, Вождь заметил, что есть мнение, что правы обе стороны. Осторожность, разумеется, нужна, но большевикам нельзя вести себя подобно страусам, прячущим головы в песок, а следует прямо смотреть в лицо существующим проблемам. О том, представляют ли нежданные союзники угрозу советской власти, можно будет судить только после установления с ними первого контакта, а к этому необходимо приложить достаточные усилия. Ответственные за эти самые усилия в пределах компетенций своих наркоматов – товарищи Молотов, Берия и Ватутин.

Часть 2

Июня 1941 года, ранее утро