XX. Протест Травля — Письма учеников - Послед няя работа: «Александр Иванов» — В опустевшем доме — Арест —«Колыбельная»

Н.Н.ПУНИН

ЗАЯВЛЕНИЕ*

В Правление Ленинградского отделения

Союза советских художников

Прошу правление Лоссх'а не считать меня больше членом Союза советских художников. Свое решение выйти из состава Союза могу вкратце мотивировать сле­дующими соображениями.

На обсуждении закрытой выставки работ группы ленинградских художников, имевшем место 21 февраля сего года в секции живописи Лоссх'а, в связи с моим выступлением по поводу работ худ. Соколова, против меня рядом выступавших товарищей были выдвинуты обвинения, в большинстве случаев либо необоснован­ные, либо вызванные, как мне кажется, тенденциоз ным нежеланием меня понять, а иногда, в особенно­сти это имело место в речи председателя Лоссх'а* — и прямым извращением высказанных мною мыслей. <...>

Меня вообще повергает в некоторую растерянность то заботливое оберегание художников Лоссх'а от бо­лее или менее серьезной критики, которое обнару­живает иногда в своих выступлениях председатель Лоссх'а. Я не считаю, что художники, даже если они члены Лоссх'а — непогрешимые боги, которых нельзя трогать, и если я определил некоторые работы как до­машнее дело, а другие как посягательство на живопись, то я имел на это свои основания и готов отстаивать свое мнение перед любым компетентным арбитражем. <...>

На меня обрушились за то, что я в своем выступ­лении не коснулся идейного уровня обсуждаемых ра­бот <...> но идейное содержание большинства работ на­столько низко, что об этом просто нечего было сказать.

Не могу — к сожалению — не остановиться и еще на одном обстоятельстве. За последнее время предсе­датель Лоссх'а, выступая против меня, усвоил себе та­кой необузданно-грубый тон, который очень близок к тому, как разговаривают базарные торговки; я нико­гда не думал, что с трибуны советской общественной организации можно разговаривать таким тоном. <...>

Что бы я ни говорил и какими бы ошибочными подчас ни были мои суждения, я никогда не давал по­вода думать, что мною руководят какие-либо интере­сы, кроме интересов искусства, поэтому терпеть доль­ше грубые оскорбления и всякого рода тенденциозные измышления по своему адресу я не хочу и не должен.

Ввиду всего вышеизложенного прошу Правление Лоссх'а удовлетворить мою просьбу и не считать меня больше в числе членов Лоссх'а.. февраля 1947 г.

Н.Пунин.

 

СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА*

С<овершенно> С<екретно> кат. «А»

СССР МГБ 5 упр. 13 янв. 1948 г. № 5/4/8а - 976

г.Москва. На № 7/372401 от 29/ХП - 47 г. Нач.

5 упр. МГБ Лен. обл. подполковнику тов. Диульскому

г. Ленинград.

Согласно Вашему запросу препровождаем при этом

справку и стенограмму доклада профессора Н.Н.Пунина для оперативного использования.

Приложение: упомянутое на 10 листах.

Зам нач. 4 отд. 5 упр. МГБ СССР подполк. Батин

Нач. отд. 8-а 4 отд. майор Лелянов.

СТУДЕНТЫ ЛЕНИНГРАДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА - Н.Н.ПУНИНУ

<1948 год. Ленинград>

Глубокое уважение и любовь к Вам, Николай Николаевич, позволяют нам сказать Вам все, что мы думаем.

Вы — учитель наш и Вы нужны нам больше, чем кому-либо.

Вы учите нас видеть и чувствовать.

Вы открываете нам богатства Вашей тонкой и глубокой ду­ши, Вы помогаете нам познать прекрасное и за это мы беско­нечно благодарны Вам. Какое нам дело, были ошибки в Ваших взглядах 30 лет тому назад или нет?!

Какое нам дело, что кто-то, переполненный злобой, пы­тается найти в Ваших словах несуществующий вред и «клевет-ничество»?!

.Вы сейчас учите нас, и Ваши слова открывают нам вели­кое содержание и силу искусства.

Вы в тысячу раз больше даете нам хорошего, чем ошибоч­ного, что, может быть, встречается в Ваших мыслях (какой че­ловек не ошибается!).

Мы глубоко уважаем Вас и ничто не изменит нашего ува­жения. Все, что говорят о Вас плохое, огорчает нас бесконеч­но. Нам Вы очень нужны.

Мы верим, что, несмотря на всю злобу людей, стоящих на­много ниже Вас, несмотря на их зависть и клевету, Вы по-преж­нему останетесь нашим Учителем.

Студенты-искусствоведы II курса.

В.АРБУЗОВА - Н.Н.ПУНИНУ

8 марта 1948 года. <Ленинград>

Глубокоуважаемый Николай Николаевич!

В 37—39-е гг. я слушала Ваши лекции в ЛИИКС'е. На днях я с негодованием прочитала строки, порочащие Ваше имя, и мне захотелось сказать большое спасибо за то, что Вы научили ме­ня понимать искусство.

Помните, что Ваши ученики всегда вспоминают о Вас с ува­жении и восхищением.

Вероника Арбузова (Гайкович).

СТУДЕНТЫ ЛЕНИНГРАДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА - Н.Н.ПУНИНУ

Май 1948 года. <Ленинград>

Глубокоуважаемый Николай Николаевич!

От лет, проведенных в университете, часы занятий с Вами останутся для нас светлым воспоминанием на всю жизнь. Вы пробудили в нас мысль, стремление почувствовать, познать и еще больше полюбить искусство. Если в нашей будущей работе мы сделаем что-нибудь полезное для искусства, то этим мы будем обязаны только Вам. Через всю жизнь мы постараемся гордо пронести имя учеников Нулина. Искренне благодарим Вас и же­лаем Вам долгих лет здоровья и творчества.

Студенты III курса искусствоведческого отделения Ленин­градского Государственного ордена Ленина университета*.

ДНЕВНИК. 1948 год

<Без даты>

Умереть за идею, так сказать, со знаменем в руках я со­гласен — это достойно, но нет ничего достойного в жизни, по-

.бедоносно утверждающей идею, так как такая жизнь не что иное, как жизнь тирана.

Сегодня выкрасили «Анину комнату»* в голубой цвет; вы­шло солнце, и все наполнилось голубыми рефлексами. Вспомнил почему-то: «Вещи были слишком сини...» Хлебников ~ несравненный поэт; удивительна его полифо-ничность; по сравнению с ним Маяковский - только великолеп­ный барабан.

Н.Н.ПУНИН- И.Н.ПУНИНОЙ.

июля 1948 года. <Ленинград>

Здравствуй, милый Ирун, позавчера получил одновремен­но твое и Анютино письма. Большинство твоих вопросов уже получило ответ, если до тебя дошли мои письма. Потолок и газ без движения; на это, видимо, нечего рассчитывать. В нашей жизни произошли некоторые события: в воскресенье утром прие­хал В.Сушкин — собирается поступать в Духовную Академию(!). Днем пришел Леня Каминский; я его встретил уже на лестни­це; сговорились на понедельник. В понедельник он, действитель­но, пришел. Он приехал держать экзамены и пробудет здесь до 1-го сентября. Конкурс: 4 на 1 место. Совершенно без денег и голодный. У меня почти нечего было есть; остатки обеда. Денег я тоже не мог ему дать, но потом сообразил, что, может быть, и 50 р. ему было бы достаточно, и жалею, что я не решился ему предложить эту сумму. Вечером в тот же день он был у Ма­ры; я ей звонил, чтобы связалась с ним и предложила бы ему хотя бы 50. С деньгами, как видишь: совсем плохо. Акума пред­лагала, но я берегу этот резерв на сентябрь. Из Териок я вер­нусь, видимо, без рубля. Уезжаем 27-го в 7 ч. утра.

Вчера с Тикой были в Пушкине — там очаровательно, не то что в Петергофе, — парк в образцовом порядке; город постра­дал мало.

Про Анютины именины я тоже забыл; напомнила Сарра, позвонив из Колтуш. Послали телеграммы. Акума приготовила Ане какой-то подарок. Живет она нормально: по утрам сердеч­ные припадки, по вечерам исчезает, чаще всего с Софьей Кази-мировной*.

В Академии полная тишина. Тика остается на прежней квартире; Готлиб снят с вице-президента; остался завхозом Ака­демии. Люлик (кошка) уже переехал на Петровский. Из наших котят пока не пристроены двое, но желающих много.

Целую крепко. Папа.

 

Н.Н.ПУНИН - В.М.ЗУММЕРУ*.

января 1949 года. <Ленинград>

Многоуважаемый Всеволод Михайлович.

Позволяю себе, вспоминая Ваше дружеское ко мне отно­шение в Ташкенте, написать Вам несколько слов.

Волею судеб я принужден был заняться Ал. Ивановым*. С большим трудом, после почти года поисков, я наконец достал большинство Ваших работ. У меня имеются кроме «Системы»: «О вере и храме», «Эсхатология», «Проблематика» и «Неиздан-. ные письма к Гоголю», нигде не могу достать: «Боткин как ис­точник», «Ал. Иванов о Тургеневе». Мне известно также, что имеются какие-то Ваши работы, изданные литографированным способом; об них я знаю только понаслышке.

Но не об этом я хотел написать Вам. Мне хочется выра­зить Вам свое восхищение Вашими трудами. Сколько в них на­учной ответственности, точности, уменья себя ограничить и вме­сте с тем какая смелость мысли. Я уже много раз перечитываю их и все нахожу новые, не сразу замеченные мною драгоцен­ные наблюдения и строгие мысли. В пресловутой полемике Вы одержали блестящую победу и с каким великодушием! Вопрос о взаимоотношении «Системы» с книгой Штрауса я считаю на­всегда решенным. Но мне хочется пойти несколько дальше, и я позволил себе утверждать в своей работе, что книга Штрауса в известной мере «стала движущим фактором духовного развития Иванова». В частности, я совершенно убежден, что Иванов на­ходился под сильнейшим влиянием гегельянства (вероятно, че­рез Чижова, который, если я не ошибаюсь, перевел на русский язык «Энциклопедию» Гегеля). Почему Вы об этом ничего не говорите?<...>

Вы прекрасно понимаете, как о многом мне бы хотелось поговорить с Вами. Здесь говорить не с кем. Сотрудники Рус­ского музея попросту не знают Ваших работ, даже «Системы». Как это грустно! Какое одиночество! <...>

Я показывал «Эсхатологию» А.А.Ахматовой, которая Вас почему-то немного боится; она была очень заинтересована; во­обще я пропагандирую Вас, как могу, так что аппарат к одной из глав моей работы состоит из сплошных ссылок на Зуммера. Да это и естественно, т.к. Ваши работы прочно вошли в исто­риографию русского искусства.<...>

Ну, простите за слишком восторженное письмо.

Как-то Вы там живете в благословенном Ташкенте; у Вас там, говорят, была суровая зима, а у нас еще нет снега.

Крепко и дружески жму руку от всего сердца.

Н.Пунин.

 

К. ДЖАКОВ