Начало общественно-политической деятельности Фотия.

I

Описывая свое обучение в Петербургской духовной академии, Фотий замечал, что “по духу благочестия” светские учебные заведения не могут сравниться с духовными. В военных и гражданских учебных заведениях властвуют иностранные учителя и скверные начальники, в них нет “ни Христа, ни поста, ни креста”¹. Действительно, иностранные идеи и взгляды в начале XIX века прочно вошли в российское образование. Этому способствовала непродуманная политика правительства в вопросах книгоиздания и цензуры.

Проблемы книгоиздания волновали Александра I еще до восшествия на престол. 27 сентября 1797 года он писал Ц.Лагарпу: “Мы намереваемся в течение настоящего царствования поручить перевести на русский язык столько полезных книг, как это только окажется возможным, но выходить в печать будут только те из них, печатание которых окажется возможным, а остальные мы побережем для будущего”². В царствование Александра I политика правительства по отношению к книгопечатанию и цензуре была крайне противоречива. Указ 1787 года запрещал частным типографиям печатать книги, “до веры и святости относящиеся”. В 1801 году был запрещен ввоз иностранных книг, однако 31 марта того же года этот указ отменен, а также разрешено открытие “вольных” типографий. 14 июня запрещен выпуск книг без отметки цензуры. В 1802 году разрешено всем и каждому заводить типографии. За этими противоречивыми указами скрывалось желание императора сформировать собственную политику в сфере книгоиздания.

9 июля 1804 года был введен новый цензурный устав, наглядно демонстрировавший приверженность Александра I идеям европейского просвещения. Это был самый либеральный устав за всю предыдущую историю России. Его задачи декларировались в статье №2: “Главный предмет сего рассмотрения есть доставить обществу книги и сочинения, способствующие к истинному просвещению ума и образованию нравов, и удалять книги и сочинения, противоречащие сему намерению”.³ Здесь фигурировала даже презумпция невиновности, проблемы двояко трактуемых мест предписывалось разрешать в пользу сочинителя. Всякому разрешалось писать и переводить, не ставя своего имени. Несмотря на то, что статья № 8 повелевала: “сочинения, до веры и Церкви относящиеся” подлежат цензуре духовной, статья № 22 декларировала: “скромные и благоразумные исследования всякой истины, относящейся до веры, человечества, законоположения, управления, не только не подлежат самой умеренной строгости цензуры, но пользуются совершенной свободой мнения, возвышающего успехи просвещения”.⁴ Эта противоречивость давала возможность чиновникам применять закон в соответствии с их взглядами, и вызвало неконтролируемое распространение литературы религиозно-философского содержания, идущей в обход духовной цензуры. Несмотря на то, что в течение всего царствования цензурные требования менялись, порядка в сфере книгоиздания наведено не было.

Духовная цензура в России в начале XIX века была столь же мало эффективна, как и светская. Основанная в конце царствования Екатерины II, она была призвана бороться с трудами частных типографий. С 16 сентября 1796 года были организованы смешенные цензурные комитеты, куда впервые были включены духовные лица. Увеличивавшийся с каждым годом выпуск книг для Российской Православной Церкви и образование духовных училищ, для которых были нужны учебники, требовали цензуры этих изданий, с которой уже не справлялись архиереи, заседавшие в Св.Синоде. 14 марта 1799 года был издан указ “об учреждении духовной цензуры в Москве при Донском монастыре”⁵. Согласно ему создавалась группа духовных цензоров, освобожденных от других обязанностей и получавших денежное содержание 3500 рублей в год.

Обязанности московской духовной цензуры были сформулированы в следующих пунктах: “1) Для освидетельствования, рассмотрения и исправления переводов, касающихся до Церкви и церковного учения, так же и сочинений издаваемых как учреждениями соборными, так и в духовных училищах, и частными духовными людьми. 2) По одобрению ее, что в них ничего противного закону Божьему, правилам государственным, благонравию и самой литературе не находится, издавать все таковые Комиссией опробованные в печать с дозволения Синода единственно в типографиях ведомству его принадлежащих”.⁶ При этом смешанные цензурные комитеты, уничтожены не были, видимо, предполагалось, что духовная цензура будет заниматься только проверкой книг, принадлежащих ведомству Св.Синода, прочие “до веры относящиеся сочинения” будут одобряться духовными лицами в смешенных цензурных комитетах. Чиновники смешанных комитетов были крайне строги и до их упразднения в 1802 году пропускали из книг на религиозную тему лишь принадлежавшие авторам из православного духовенства.

Выход нового цензурного устава в 1804 году только усилил беспорядок в плане разделения областей светской и духовной цензур. Хотя он и предписывал отправлять сочинения, “до веры относящиеся”, в духовную цензуру, но там же, в пункте 22, для светской цензуры указывалось, как рассматривать “исследования всякой истины, относящейся до Веры, человечества, законодательства и управления”. Даже в самой московской духовной цензуре не было четких критериев определения книг, подлежащих запрету, каждый из цензоров оценивал содержание книги согласно своим взглядам. Духовенство того времени, из числа которого назначались духовные цензоры, полностью разделяло заблуждения и религиозные моды, царившие в обществе. В результате Св.Синоду приходилось своей властью запрещать произведения Эккартсгаузена, одобренные московской цензурой.

Власти, по-видимому, понимали неэффективность московской духовной цензуры. Вместе с идеей просвещения духовенства появилась мысль приблизить цензуру к центрам духовного просвещения. С 1809 года начинает действовать цензурный комитет при Петербургской духовной академии. 30 августа 1814 года в новом уставе духовной академии определялась компетенция ее цензурного комитета. Его полномочия полностью совпадали с полномочиями московской цензуры, что не замедлило сказаться в дальнейшем на эффективности работы обоих учреждений. В разделе “О предметах цензурного комитета” указывалось: “Рассмотрению комитета подлежат всякие духовные и к духовным училищам относящиеся сочинения; и без одобрения оного, ни одно из таковых сочинений, или переводов, не может быть напечатано в типографиях академического округа… Рассмотрению Комитета не подлежит только то, что издается с позволения Св.Синода и Комиссии духовных училищ”.⁷ Согласно уставу цензор имел право не дозволять издание не только вредных, но даже просто слабых в литературном смысле произведений, как “не назидательных для читателей”. С другой стороны, цензор нес личную ответственность за все им пропущенное в печать.

Архимандрит Иннокентий (И.Д.Смирнов) был первым главой цензурного комитета духовной академии. Он занял этот пост в период, когда правительство поощряло издание духовной литературы помимо Св.Синода. Причем авторов, наиболее желательных императору, А.Н.Голицын старался провести через цензуру духовную. С самого начала Иннокентий приобрел печальный опыт борьбы с религиозными изысканиями европейских авторов. Те книги, на которые он давал отрицательный отзыв, возвращались в цензуру вновь, властью князя А.Н.Голицына. Тогда Иннокентий избрал другой путь: некоторые издания он рассматривал по три года, другие просто отсылал в московскую духовную цензуру, под предлогом не компетентности цензурного комитета в вопросах, не связанных с учебными заведениями.

Столкнувшись с противодействием в цензурном комитете, А.Н.Голицын 27 октября 1818 года предложил Св.Синоду уточнить компетенцию различных структур духовной цензуры и определиться, нужна ли в новых условиях московская духовная цензура. Св.Синод принял решение московскую духовную цензуру упразднить, а средства ее передать организованным при всех духовных академиях цензурным комитетам.⁸ Высшему органу петербургской духовной академии - конференции во главе с митрополитом Михаилом - было поручено выработать устав духовной цензуры. 22 января 1820 года Конференция духовной академии представила Св.Синоду проект устава, редактированного Филаретом.. Однако представление проекта императору было задержано в связи с работами над новым уставом цензуры гражданской. В 1823 году оба проекта были представлены императору и оба отвергнуты в связи с их несогласованностью. Таким образом, в период деятельности Министерства духовных дел и народного просвещения не существовало четких законов, регулировавших книгоиздания и цензуру, и каждый чиновник решал, согласуясь с собственными взглядами, пропускать или запрещать книги, переданные на его рассмотрение.

Ревнители православия неоднократно выступали против издания “мистических” книг, появившихся в России в XVIII веке. Вслед за увеличением числа переводов и изданий этих сочинений в царствование Александра I возросло и противодействие православной общественности. Архимандрит Фотий начал выступать против “злых” книг с 1817 года, когда он составил свою первую апологию. В 1824 году в послании царю он перечислял писателей, уязвлявших, по его мнению, Православную Церковь. В романе Ф-О.Шатобриана “Мученники” Фотий находил хулу на Православную Церковь, в сочинениях А.П.Хвостовой “волшебство и дьявольскую прелесть”, у Я.Беме “прелесть чернокнижия, содружество с дьяволом”, в книгах И-Г.Юнга-Штиллинга, К.Эккартсгаузена и М.Гийон “вредности, соблазны, хулы и нечестия всякого рода”⁹. Те же авторы упоминались в посланиях апологетов православия начала XIX века С.И.Смирнова и архимандрита Герасима (Князева), а также в “Записке о крамолах врагов России”, приписываемой С.А.Ширинскому-Шихматову¹⁰.

Действительно, произведения И.Г.Юнг-Штиллинга, К.Эккартсгаузена, Ф-О.Шатобриана, Э.Сведенборга, Сен-Мартена, Якова Беме, Фенелона, Гийон были очень популярны в России начала XIX века. Эти сочинения, совершенно различные по содержанию, роднило между собой то, что они были чужды православной культуре. Их авторы, писавшие свои произведения в разное время и в разных странах Европы, конечно, совершенно не желали каким-либо образом оскорблять Православную Церковь. Тем не менее, большинство этих произведений, в силу реформаторских идей, возобладавших в Европе в XVIII веке, было направлено против духовенства. Поэтому, думается, правильнее всего в дальнейшем называть самые радикальные из них обобщенным термином “антиклирикальные”, в силу того, что принятый в исторической литературе термин “мистические” может трактоваться просто, как “духовные”.

После войны 1812 года наибольшую популярность в России приобрели книги И.-Г.Юнга-Штиллинга, известного немецкого мистика. Получив хорошее образование, И.-Г.Юнг-Штиллинг с 1780- х годов преподавал в различных университетах Германии, одновременно занимаясь широкой литературной деятельностью. Вдохновленный идеями Канта и событиями французской революции, он объявил себя призванным на борьбу со злом в переломный момент истории, благодаря чему получил признание в роялистских кругах. Герцог баденский предложил И.-Г.Штиллингу кафедру в Гейдельберге и приличное содержание, обязав “свободным писательством служить делу религии и практического христианства”. Те же соображения обратили на автора внимание Александра I, встретившегося с И.-Г.Штиллингом у герцога баденского. Одним из первых почитателей этого автора в России стал известный масон А.Ф.Лабзин, переведший многие его произведения и тем снискавший расположение правительства. В изданной А.Ф.Лабзиным в 1816 году “Жизни Генриха Штиллинга” упоминается, что первые произведения И.-Г.Штиллинга в России были опубликованы в “Сионском вестнике” в 1806 году. В различные годы издавались “Приключения по смерти” в трех частях (СПб,1806 год), написанные в форме пьесы, в которой автор раскрывает свои взгляды на происходящее с душой после смерти и “Краткие нравоучения на каждый день года” (СПб, 1806 год) - христианские советы, предназначавшиеся для протестантских читателей. Они абсолютно не касались обрядовой стороны религии, что вполне отвечало желаниям высшего света. Еще одно его переведенное сочинение – “Угроз Световостоков” (СПб.,1806 год) являлось обличительным повествованием, написанным автором от лица вымышленного друга Угроза Богдановича Световостокова и направленным против просветителей и католической церкви.

Среди произведений И.-Г.Штиллинга, опубликованных в России, особняком стоит “Победная повесть или торжество веры христианской”, написанная им в 1799 году. “Победная повесть” была переведена А.Ф.Лабзиным около 1804 года и издана отдельной книгой в 1815 году, в обход духовной цензуры. В “Повести” были систематизированы взгляды автора на христианскую религию и ее роль в истории человечества. И.-Г.Штиллинг использовал “Откровение Иоанна Богослова” для доказательства торжества протестантизма над другими христианскими церквями. В его представлении, предсказания “Апокалипсиса” соответствуют истории христианской религии, и второе пришествие Иисуса Христа должно произойти в современное автору время. И.-Г.Штиллинг обрушивался на Православную и Католическую Церкви, как на исказившие христианство: “Христианская религия разделилась на две партии, Греческую и Римскую. Обе церкви гнали друг друга, и каждая сторона называла себя православною, объявляла другую еретическою. Враждебный дух суеверия, языческая пышность и невежество их, почти до идолопоклонничества, возобладали над одной и над другой”¹¹. Автор нападал на обрядовую сторону христианства, сравнивая его таинства с язычеством. Идя дальше, он объявлял тремя ангелами, возвещающими второе пришествие, известных реформаторов христианства Мартина Лютера, Иакова Беме и Германа Франка.

Предсказывая пришествие Иисуса Христа на 1836 год, И.-Г.Штиллинг призывал верующих готовиться к этому событию, пренебрегая любым противодействием властей; некоторые его советы были весьма недвусмысленны: “Покоряйтесь всякому начальству, пока оно не принудит вас чему-либо против вашей совести”¹². Даже гораздо более безобидные утверждения подвергались в те времена гонениям и запрету. Однако книга не только не была запрещена, но пользовалась покровительством и защитой властей, по-видимому, вполне разделявших эти идеи. М.И.Невзоров так передавал содержание “Победной повести” митрополиту Серафиму: “Книга сия есть великого последнего немецкого проповедника; много света открывающая ищущим истины. Штиллинг, будучи вдохновлен Богом, много открыл. Он имеет великий дар пророческий”¹³.

Наряду с произведениями, имевшими явное “антиклирикальное” содержание, существовали книги со скрытым смыслом, понятные только посвященным. Вопрос о существовании такого рода подрывных изданий поднимался А.С.Шишковым и архимандритом Фотием, но полностью игнорировался в исторической литературе. Существование книг с тайным смыслом вполне обуславливалось масонской обрядностью, где традиционно царил символизм, понятный только по достижении определенных степеней. Причем в одной и той же мистерии мог скрываться ряд смыслов, доступных по мере посвящения. Таким образом, одна и та же книга, читаемая самостоятельно и с руководителем из посвященных, несла различный смысл. Это давало братьям высоких степеней дополнительное преимущество перед “профанами” и “учениками” и позволяло вести их за собой.

Несомненным доказательством существования книг со скрытым смыслом может являться “Воззвание к человекам о последовании внутреннему влечению Духа Христова”¹⁴, перевод с французского, без указания переводчика и автора. Архимандрит Фотий писал в своей автобиографии, что эта книга была переведена И.Ястребцовым по просьбе Р.А.Кошелева. Книга содержит два предисловия: переводчика и французского издателя. В предисловии переводчик писал, что книга эта очень редкая и издана во Франции в 1790 году. Французский издатель указывал, что она впервые появилась в Базеле в 1727 году, и в ней содержалось предсказание французской революции. Для современного читателя из содержания понятно, что автор не принадлежит ни к одной из христианских церквей, ходя проповедует некое подобие христианства. Для современника, отчасти посвященного в тайное знание и уже имевшего опыт разбора подобных изданий, содержание книги открывалось по-другому.

С.И.Смирнов в 1820 году написал “Отозвание души моей на книгу “Воззвание к человекам о последовании внутреннему влечению Духа Христова”¹⁵. Его книга переписывалась от руки и так никогда и не была издана. В ней автор подвергает критике вышеупомянутое издание. С.И.Смирнов пишет, что к французскому изданию много добавлено русским переводчиком. “Воззвание” является призывом к восстанию, и переводчик это видел, но книгу все ровно издал. Свое утверждение автор доказывает отрывками текста “Воззвания”, расположенными в выбранном им порядке. Из этих отрывков, по его мнению, следует, что в “Воззвании” идет речь о скорой всемирной революции, которая придет вместе с новой верой при втором пришествии Христа. Сейчас у людей нет истинной веры, а есть ими придуманное, ложное учение о Боге, который в действительности от людей сокрыт – писал автор “Воззвания”. Действительно, при внимательном сличении критики С.И.Смирнова с текстом “Воззвания” можно убедиться, что такой смысл действительно присутствует, но его трудно понять. Если прочитать книгу полностью, из должным образом расположенных отрывков “антикриликальное” содержание книги становится явно. Чтобы убедиться в этом, надо просто сличить книгу и обличение, гораздо превосходящее последнюю по объему. При этом опровержение С.И.Смирнова более сдержанно и аргументировано, чем обличение Фотия на ту же книгу¹⁶. Оценка масонами “Воззвания” видна из послания М.И.Невзорова митрополиту Серафиму: “Одно название этой книги должно заставить любить сию книгу; ибо, какая цель должна быть в сей нашей жизни, как не искать духа Христова? Книга сия сильно восстает против наружных и буквальных школьных богословов. Говорят, что книгу сию писал Парацельс; он есть первый ангел, изливший фиал свой на землю”¹⁷.

Влияние антиклирикальной литературы не замедлило сказаться на состоянии русского общества. Некоторые русские литераторы последовали по пути указанному им их европейскими собратьями. Среди них была А.П.Хвостова (урожденная Хераскова), сотрудница А.Ф.Лабзина по “Сионскому Вестнику”. Она получила домашнее образование, но выросла в литературной среде и рано начала писать. Ее первый роман был популярен в столичных салонах и разошелся несколькими изданиями. Она рано вышла замуж, но вскоре была брошена супругом П.М.Хвостовым. А.П.Хвостова создала салон, который посещали отец и сын графы де Местр, под их влиянием она и обратилась к мистицизму. Мистические опыты подтолкнули А.П.Хвостову к написанию ряда книг философско-религиозного содержания. Эти произведения вполне отвечали направлению Российского Библейского Общества и были изданы после войны 1812 года: “Письма христианки тоскующей по горнем своем отечестве, к двум друзьям, мужу и жене” (СПб., 1815); “Письмо к другу и завещание отца к сыну” (СПб., 1816); “Советы души моей” (М., 1816).

Эти маленького формата книги проповедовали внутреннюю церковь. В них раскрывались тайны, зашифрованные в Св.Писании. На их основании А.П.Хвостова строила картину мироздания, схожую с творениями Я.Беме. Совершенно неожиданно, кроме ангелов и демонов, автор открывала наличие нескольких родов промежуточных духов - средние, стихийные, поднебесные, полуденные. Изначально они были отданы Богом Адаму и пали вместе с ним. Имея очень ограниченные возможности, они находятся вблизи человека, надеясь вместе с ним обрести спасение. Тут же противореча себе, А.П.Хвостова писала, что видения и сны могут быть посланы человеку этими духами в своих целях, и духа надо искушать. Однако свои видения она приписывала ангелам. Откуда А.П.Хвостова черпала такие идеи, видно из “Писем христианки”. В них она подробно знакомила своих корреспондентов со своими литературными пристрастиями: “Любезный Беме почти дочитан”, “За немецкую книжку читательница благодарит много; но желала бы что-нибудь от друга нашего Штиллинга”¹⁸, “Не излишним почитаю дать на заметку гордым и строгим судьям братии свой урок, преподаваемый кротким Фенелоном”¹⁹, “Я читаю Бема, Штиллинга, Таинство креста и подобные им сочинения. Думы мои тогда сладостно сливаются с читаемым”²⁰. Даже в среде духовенства не было единого мнения по поводу книг такого рода. Ученик и учитель, ярые защитники православия, расходились во взглядах на А.П.Хвостову. Свои споры с Иннокентием описывает в автобиографии Фотий: “Сам великий муж, бывший ректор семинарии Санкт-Петербургской Иннокентий, читая некогда, восхвалял письма ее и называл ее христианкой примерной. Фотий же ему сказал: отче! Едино знаю то, что Хвостова есть лже-христианка, дух учения ее происходит от дьявола; надобно ей воспретить учение, как ученице Лабзина безбожного”²¹.

Книги подобного рода издавались на государственные средства во многих типографиях. Проходили светскую цензуру и поступали в продажу. Впоследствии А.Н.Голицын начал использовать духовное ведомство для распространения литературы такого плана. Книги в огромных количествах рассылались по епархиям, на имя архиереев, с предписанием к последующему распространению. Например, Филарет, тогда ярославский архиепископ, в 1819 году, получив партию книги “О скопцах”, написанную М.С.Пилецким, членом секты Е.Ф.Татариновой, пропагандировавшим ее взгляды, купил весь тираж и отказался его распространять.

Такого рода либерализм в вопросах цензуры был, однако, избирательным. Беспрепятственно могли издавать любые книги лица, лично известные императору, среди таковых выделялся А.Ф.Лабзин. Его карьера чиновника была вполне удачной, но он предпочел ей духовные труды. А.Ф.Лабзин родился в Москве в 1766 году. После окончания университета, под влиянием И.Е.Шварца, увлекся масонством, и тогда же начал переводить модных в Европе духовных авторов. В 1799 году он был назначен конференц-секретарем академии художеств, а позднее стал ее вице- президентом. В 1799 году поступил на службу в Коллегию иностранных дел. В 1816 году А.Ф.Лабзин получил орден Св.Владимира за издание духовных книг на отечественном языке. Среди переведенных и изданных им книг были: комедия Бомарше “Женитьба Фигаро”; “История ордена Св.Иоанна Иерусалимского” (СПб., 1799-1801); К.Эккартсгаузен “Облако над святилищем” (СП., 1804); “Путешествие молодого Костиса от востока к полудню” (СП., 1801, 1816); “Важнейшие иероглифы для человеческого сердца” (СПб., 1803, 1816); “Ключ к таинствам природы” (СПб., 1802, 1821) и так далее. Под псевдонимами Мисаилов, Феопемпт, У.М. он опубликовал: “Дифирамб на бессмертие души” (СПб., 1804); “Зеркало внутреннего человека” (СПб., 1819, 1821); “Мысли, изъявшиеся при чтении молитвы господней” (СПб., 1814); “Мысль о небе” (СПб., 1810); “Наставления ищущим премудрости” (СПб., 1806); “Путеводитель к совершенной жизни христианской” (СПб., 1816).

Безосновательно встречающееся в исторической литературе мнение о том, что А.Ф.Лабзину разрешали пропускать духовные книги через светскую цензуру потому, что он был дружен с А.Н.Голицыным. В 1822 году А.Ф.Лабзинит писал из ссылки к З.Я.Карнаеву: “Главный подвигоположник в сем очернении меня есть мнимый благодетель мой и многих князь А.Н.Г., который еще при нападении на первый мой “Сионский вестник” оказал благодетельное свое расположение, назвав меня не только сумасшедшим, но и бунтовщиком!”²². Единого мнения о А.Ф.Лабзине не было даже среди духовенства. Будущий митрополит московский Филарет писал в своих воспоминаниях: “Лабзин был человек добрый, но с религиозными странностями. В его “Сионском Вестнике” видели доброе, а дурное не всегда понимали. На упреки он отвечал “Всякая птица своим голосом бога хвалит””²³. Этими строчками святитель, по-видимому, объясняет свое отношение к А.Ф.Лабзину в то время. Много благодарности от властей А.Ф.Лабзин получил за перевод книг Фенелона, также высоко ценимых Филаретом. Архимандрит Фотий, например, не делал разницы между Фенелоном и А.Ф.Лабзиным, считая их обоих масонами и врагами Церкви. Это мнение в отношении последнего, подтвердилось в мае 1818 года, когда член ложи А.Ф.Лабзина иеромонах Иов осквернил алтарь церкви Морского кадетского корпуса, и изрезал икону Богоматери. Конечно, в ложе его этому не учили, но “богоборческий дух” исходил, в первую очередь от масонства.

Даже в удачной издательской деятельности А.Ф.Лабзина встречались “подводные камни”. Журнал “Сионский вестник”, начатый издаваться им в январе 1806 года, через девять месяцев был запрещен. После его возобновления в 1817 году он, не просуществовав и года, был отдан церковной цензуре, и автор немедленно прекратил издание. А в мае 1823 года, после запрещения масонских лож, А.Ф.Лабзин был выслан с семьей из Петербурга в г.Сенгилей за шутку по поводу А.А.Аракчеева (на предложение избрать А.А.Аракчеева почетным членом академии, как лицо известное императору, А.Ф.Лабзин публично заявил, что тогда такого избрания достоин и любимый кучер Александра I). Позже он был переведен в Симбирск, где и скончался 25 января 1825 года. Из ссылки А.Ф.Лабзин писал З.Я.Карнаеву: “Я наказан не за шутку или неосторожное слово, а как заговорщик или злонамеренный злодей”²⁴.

Поток религиозной литературы, хлынувшей в Россию в XVIII начале XIX века, имел самые различные источники. “Умствования о вере” принадлежали последователям различных христианских Церквей, сектантам, масонам, алхимикам и просто лицам, считавшим себя сведущими в религиозных вопросах или, по их мнению, получившими откровения свыше. Большая часть российских граждан, читавших зарубежную религиозную литературу, не делала различий в ее происхождении и называла этих авторов обобщающим термином “мистики”. Это название, без точного определения смысла, перекочевало в научные труды. Неоднократно делались попытки подвести научную базу под феномен мистицизма. Профессор духовной академии И.А.Чистович давал ему такое определение: “Сущность мистицизма заключается в стремлении к достижению истины путем непосредственного внутреннего созерцания ее. В области религии в чувстве постоянного, духовного общения с Богом и в стремлении к духовному возрождению силой внутренне действующей в человеке благодати… В самом существе религиозного мистицизма заключается некоторое отчуждение от Церкви и безразличное отношение к различным христианским вероисповеданиям, составляющим, как бы, только различные формы для выражения христианского чувства и сознания”²⁵. Еще более расплывчатое определение мистицизма давалось в словаре “Брокгауза и Ефрона”. В наше время Е.А.Вишленкова предприняла попытку анализа истоков “мистической литературы”, указав три направления мистицизма: исихастов, квиетистов и пиэтистов.²⁶ Революционным для русской исторической науки в этом направлении явился сборник статей, посвященный выставке “500 лет гнозиса в Европе” проходившей в Москве и Петербурге в 1993 году. Авторы приведенных в сборнике статей убедительно показали невозможность вставить авторов “мистической” литературы в единые рамки и отметили лишь их общее стремление к познанию Бога, термином “гнозис”.²⁷ Несомненной заслугой составителей сборника является твердое разделение авторов мистических книг и тех лиц, которые переводили и издавали их в России. Проводники мистической экспансии в России были действительно, до некоторой степени, едины и принадлежали к всемирному ордену франк-масонов. Именно члены Новиковского кружка, розенкрейцеры и алхимики, а также их последователи в александровское царствование, тщательно отбирали, переводили и издавали в России большую часть любимых ими “мистических” книг.

Единые истоки издания и переводов “мистической” литературы внутри России прекрасно видели члены православной оппозиции, выступившие против этой экспансии в царствование Александра I и Николая I. У А.С.Шишкова и архимандрита Фотия не было сомнений в том, что “мистическую” литературу в России издают враги Церкви и государства, и они неоднократно требовали у правительства поставить надежный заслон для этих происков. Позиция православных оппозиционеров была совершенно оправдана и с богословской точки зрения. За долгую историю Православной Церкви ей неоднократно приходилось сталкиваться с “умствованиями о вере”, иногда принимавшую форму ересей. Еще во времена Апостольские христианам пришлось столкнуться с ересью Гностицизма. Ее последователи старались адаптировать взгляды христиан к современным достижениям науки и философии и создали учение, носившее всеобще-эклектический характер. Против этих покушений были направлены первые творения апологетов Церкви, опровергавших писания еретиков на примерах цитат из их трудов.²⁸ Именно еретиками считали А.С.Шишков и архимандрит Фотий лиц сочиняющих собственные рассуждения о вере, несовпадающие с православной доктриной.

В литературной борьбе ярче всего проявилась деятельность православной оппозиции первой четверти XIX века. Книга Юнга-Штиллинга “Победная повесть” стала поводом для первого выступления оппозиционеров. Самые громкие дела царствования Александра I - С.И.Станевича, пастора Госснера, есаула Котельникова были возбуждены по поводу книг “Беседа на гробе младенца…”, “Евангелие от Матфея”, “Начатки с Богом острого серпа”. Православная общественность мирилась с тем, что государство расширяло свое влияние на церковное ведомство, но не могла допустить нападения масонов на православные догматы. Противостояние в духовной сфере приняло вид борьбы за средства массовой информации, которыми в то время были книги и журналы. Патриотическая направленность литературных трудов А.С.Шишкова стала той искрой, которая воспламенила защитников Церкви С.И.Смирнова и Е.И.Станевича. Через архимандрита Фотия до высших властей дошли творения этих апологетов Православной Церкви.

II

С проблемой “вредных книг” Петру Спасскому пришлось столкнуться сразу после поступления в Академию. 12 августа 1814 года Петр прибыл в Петербург. Он с группой выпускников Новгородской семинарии был представлен ректору академии архимандриту Филарету и ректору семинарии архимандриту Иннокентию. Всем поступающим в этом году в академию был назначен вступительный экзамен, проводимый самим ректором. Фотий указывал, что среди абитуриентов он больше всех отличился знаниями и заслужил похвалу Филарета.

Фотий пишет, что поступив в академию, занимался там очень усердно. Среди его любимых предметов было толкование Священного Писания, а наиболее нелюбимой была история философии. Он был доволен преподавателями и учениками, но считал, что некоторое нравственное разложение в академии происходит из-за введенных там светских порядков. Ученикам дозволялось ходить в театры и преподавать в богатых семьях, читать вновь издаваемые, не прошедшие духовной цензуры книги, ученики позволяли себе самовольные отлучки в город. Доходило до того, что были случаи заражения венерическими заболеваниями. Такие ученики, несмотря на успехи в учебе, из академии отчислялись. Вслед за светскими учебными заведениями в академии равнялись на западное просвещение, ученикам были рекомендованы немецкие комментарии к Священному Писанию, учения же Святых Отцов, по словам Фотия, почти никто не читал. Утверждения Фотия о религиозных спорах в академии находят подтверждения в воспоминаниях самого Филарета. Он писал, что влияние И.А.Фесслера, преподававшего в академии в этот период еврейский язык, было обширно, и он способствовал появлению безбожников, помимо всего прочего, доказывая, что Иисус Христос был не более чем философ²⁹.

В классах академии было холодно, и ученики часто простужались, двое из них умерли от болезни. Один из умерших был друг Петра Иоанн Коренев, которого он усердно отговаривал от чтения книг Юнга-Штиллинга. Петр был уверен, что от чтения книги “Тоска по отчизне” и произошла смерть его друга. Петр также часто болел и даже лежал в больнице. В академии во время постов давали ученикам есть рыбу, с этим Петр смириться не мог и голодал, “съедая в неделю столько, сколько раньше ел в день”. Чувствуя неспособность продолжать обучение, Петр обратился к ректору Филарету, и тот, проконсультировавшись с доктором О.К.Каменским, решил отпустить больного лечиться домой. Фотий, вспоминая этот период своей жизни в “Плачевной повести”, писал, что в академии был “сущий ад” и от огорчений он получил “помрачение в очах”³⁰. Филарет добился выделения на дорогу Петру 50 рублей и от себя прибавил 25 и еще 25 попросил пожертвовать знакомых. Таких денег бедный ученик никогда не держал в руках, и это событие запомнилось ему на всю жизнь.

Приехав в дом отца, Петр, старался поправить здоровье. Не оставлял он и занятие науками, даже занимался репетиторством с детьми соседа помещика П.И.Балле. Когда через три месяца, несколько поправив здоровье, Петр вернулся в академию, выяснилось, что он отстал от товарищей и ему надо учиться еще год. Однако он отказался продолжать учение, и ему было предложено выбрать между светской и духовной службой. Петр без сомнений выбрал духовную, так как давно мечтал о монашестве. Ему на выбор предложили три места, два инспекторские в новгородской епархии и одно учителя в Александровском училище. Петр решил остаться в Петербурге, так как хотел в свободное время посещать богословский курс Филарета. В сентябре 1815 года Петр по болезни был отчислен из академии и поступил учителем латинского и греческого языков, славянской грамматики, церковного устава и закона Божьего в Александровское духовное училище при Петербургской семинарии.

В должности учителя Петр обращал все внимание на учеников, и они в ответ любили его. Живя в одном доме с ними, он наблюдал за их поведением в неурочное время. Не имея возможности содержать в своей келье прислугу, Петр позволял ученикам вести его хозяйство. Ректор семинарии Иннокентий, видя усердие нового учителя, часто приглашал его к себе домой для бесед. Имеются сведения, что еще во время обучения в академии Иннокентий предложил Петру квартиру и стол, поселив его у себя.³¹ С этого времени Петр приобрел духовного отца и учителя в лице главы цензурного комитета духовной академии и известного писателя.

В начале 1816 года Петр сочинил проповедь “В чем состоять будет будущее единение в Боге верных” и принес Иннокентию, тот, в свою очередь, зачитал это произведение митрополиту Амвросию и сообщил Петру его благоволение. Петру было поручено прочитать свое творение 27 января в Невской Лавре, но из-за болезни он сделать этого не смог. Второй раз Петру доверили проповедовать в церкви Св.Лазаря в Невском монастыре, и он написал новое “слово” “В чем состоит смерть души нашей”. Иннокентий был удивлен твердыми взглядами молодого учителя и спросил, какие книги тот читает. Петр ответил, что книг святых отцов у него нет, а новых мирских книг и проповедей он не терпит, поэтому свои проповеди строит на Библии, которую одну и читает. Иннокентий одобрил неприятие новых книг и вновь показал проповедь Петра Амвросию. Первоприсутствующий член Св.Синода выразил свое благоволение, и на этот раз к нему присоединился ректор академии Филарет, так же довольный своим бывшим учеником.

Впоследствии Петр очень дорожил вниманием Иннокентия и старался во всем брать с него пример, “в словах, действиях, поступках и духе веры”. Характерно, что описывая события до 1819 года, Фотий не делает различия между своими учителями Иннокентием и Филаретом, называя их обоих “два светильника живые”³². И это несмотря на то, что “злые книги”, которые начал изучать Петр в этот период, как он слышал, имелись у Филарета. Сведения о том, что в эти годы Петр не только изучал “вредные книги”, но и составлял их опровержение, имеются в его письме к А.Н.Голицыну 17 марта 1824 года: “Я имел свои замечания из вредных книг и в 1820 году предал огню, и точно всё в памяти осталось”³³. Коллеги Петра по училищу Михаил Логинский и