Духовная жизнь России начала XIX века.

I

Сведений о жизни архимандрита Фотия до его приезда в С.-Петербург очень мало. Сам Фотий указывает на то, что, стесняясь “низости и презренности своего рода и крайней его нищеты”, никогда не рассказывал о своем детстве, поэтому записки архимандрита остаются практически единственным источником, проливающим свет на этот период.

Фотий называл датой своего рождения 7 июня 1792 года. Издатель автобиографии В.И.Жмакин писал, что, по метрическим записям Спасского погоста, Фотий значится родившимся 6 июня, но В.И.Жмакин считает этот факт ошибкой, обычной для метрических книг того времени.¹ Еще более существенная ошибка содержится в послужном списке архимандрита, где в 1838 году, в момент смерти, Фотию значится 53 года.² Объяснение этого казуса можно найти в тексте самой автобиографии, где Фотий отмечает, что по назначении его в 1817 году законоучителем во второй кадетский корпус его возраст был исправлен с 24 на 32 года,³ что и было закреплено в послужном списке.

Сам Фотий так воспроизводил обстоятельства своего рождения. Он (Петр Никитич) родился в семье Никиты Федоровича, чтеца церкви Преображения Господня Спасского погоста Новгородского уезда. Семья новорожденного состояла из бабки отца - Татьяны, около ста лет; матери отца Екатерины; сестер отца - девиц Татьяны, Марии и Ирины; матери -Евфимии. Дед, так же отставной чтец, как раз в это время скончался после многолетней болезни. В день 6 июня 1792 года на поминки деда в их избе, где стоял гроб, собрались все родственники. Евфимия, чувствовавшая, что ей пришло время рожать, не смогла найти места в доме и ушла в хлев, где в три часа дня и родился будущий архимандрит. Мальчик был уже третьим ребенком, родившимся в этой семье, но его брат и сестра, Матфей и Ксения, умерли вскоре после рождения. Принимавшая младенца тетка Мария уложила его на чистую солому, и солнце, сиявшее в окна хлева, ярко осветило его. Младенец, не щурясь, смотрел на солнечный свет, а пальцы его поднятой правой руки были соединены в подобии крестного знамения. Видевшие это изумились, полагая, что такой жест не был случайным, а направлялся высшей волей, указующей на духовное предназначение новорожденного. Но были и другие, говорившие, что смотрящий на солнце так прямо станет недобрым человеком. “От первого дня рождения начала его преследовать ненависть, клятва и суд”⁴, - писал Фотий в своей автобиографии.

Когда дела с похоронами деда были улажены, отец позвал священника Иоанна, чтобы крестить сына. По желанию отца и матери мальчик был назван Петром, в честь Петра Афонского. Вскоре отец Петра был посвящен в дьяконы. В марте 1794 года в их семье родился второй сын, названный Евфимием. Вскоре на свет появился Иоанн, но быстро умер, и мать, заболевшая после родов, уже не выздоровела. Чувствуя приближение смерти, мать Петра велела привести к себе детей и благословила их. Двухлетний Евфимий еще ничего не понимал, но на почти четырехлетнего Петра прощание с матерью произвело неизгладимое впечатление. Петр видел свет вокруг умирающей матери и чувствовал исходящее от нее благоухание, много позже он понял, что, благословляя его иконой Знамения Божьей Матери, мать передавала своих детей под покровительство Богородицы, чью благодать он и ощутил. В неделю Святой Пасхи 1796 года Евфимия умерла. Спустя многие годы, стараниями Фотия на могиле матери была установлена каменная церковь.

По смерти жены отцу Петра Никите было 25 лет, его семья состояла из восьми стариков и детей, и некому было вести хозяйство. Спустя год Никита Федорович решил жениться вновь, оставив сан дьякона. Начальство исполнило его желание, и он, став вновь чтецом церкви Преображения Господня, взял себе в жены соседку Ирину тридцати лет. Ирина, хотя и была женщиной во всех отношениях достойной, не смогла заменить детям родную мать. От этого времени в памяти Петра остались посещения церкви вместе с отцом. При выходе из храма священник отец Иоанн, жалея Петра, давал ему просфору, и мальчик думал, что это угощение дается ему от Бога, по молитвам его покойной матери. Прабабка Петра Татьяна, с помощью его тетки Марии, готовила просфоры для церкви, и они тоже угощали Петра. С тех пор до конца жизни любимым лакомством Петра была просфора, которую он почитал слаще всего на свете.

Вскоре отец начал обучение детей грамоте, во время его отсутствия за занятиями детей следила неграмотная мачеха, часто жалобами на их леность провоцируя отца больно наказывать сыновей. Верной защитницей детей всегда оставалась тетка Мария, любовь к которой Петр сохранил до конца жизни.

Когда Петру исполнилось десять лет, его отец был вынужден искать место, куда можно было бы пристроить сына на иждивение. Его дядя, дьякон Борис, когда-то состоял в числе певчих в Казанском соборе С.Петербурга, и он посодействовал устройству своего племянника на то же место. Издатель автобиографии В.И.Жмакин указывал, что у Петра впоследствии выработался прекрасный тенор, он любил церковное пение и завел в Юрьевом монастыре прекрасный хор.⁵

Все певчие жили вместе, и старшие обижали младших. Обучения не было, кормили плохо, и Петр от тоски заболел. Семья дяди Бориса сама жила в нужде и не могла поддерживать племянника. На счастье Петра, его тетка Татьяна под свою ответственность забрала его из Казанского собора и отправила к родителям на излечение. К этому времени относились первые знакомства Петра с монахами, он был поражен их аскетичной жизнью, строгим соблюдением постов и строгостью в поведении. Петр стремился к монашескому подвигу еще несознательно, считая, что достигнув спасения, он встретится на небесах с умершей матерью. Эти детские мечтания определили судьбу будущего Юрьева архимандрита.

Петру удалось убедить родителей не отдавать его в хор, но дома оставить они его также не могли по причине крайней бедности. В декабре 1802 года Петра отвезли в Новгород для поступления в семинарию. 17 января Петр был принят, чему способствовала протекция господ Чеглоковых и подарки, преподнесенные ректору отцу Флавиану. За содержание и обучение отец Петра должен был платить в год шесть рублей, но даже это при его бедности было тяжело. Обучением и порядками в семинарии Петр был доволен, питание было скудным, но достаточным. Как часто случалось с детьми духовных лиц, Петр при поступлении не имел фамилии, и учителям пришлось выдумывать ее для него. Было решено назвать мальчика Спасским, в честь родного погоста и для спасения души. В начале своего обучения мальчик едва не умер, угорев от печки. Всю оставшуюся жизнь Петр боялся спать в жарко натопленных комнатах и уже ему самому не раз случалось приводить в чувство угоревших. Видя успехи старшего сына, отец Петра решил определить на учебу и младшего Евфимия, но родня в С.Петербурге отказала в денежной помощи, и отец был вынужден на руках нести больного сына до самого Новгорода, где тот все же был принят в семинарию. Родители Петра продолжали жить в большой нужде, еще усугубившейся необходимостью оплачивать обучение сыновей.

На лето приезжая в дом отца, дети включались в нелегкий крестьянский труд. Времени на игры и шалости у Петра не оставалось и за счастье он считал уединится на реке с удочкой. В.И.Жмакин указывает, что рыбная ловля в течение жизни оставалась единственным развлечением архимандрита.⁶ Петр избегал девушек, не пил вина и пива и старался удерживать отца от пьянства, зато часто и много читал церковные книги и писания Святых Отцов. Это чтение оказывало на него огромное влияние, он ощущал великую радость и проливал благодатные слезы. Фотий описывает, как во время летних работ, он упал с крыши грудью на бревно, что, возможно впоследствии и предопределило заболевание груди. При отъезде из дома мальчикам давали денег на карманные расходы: один рубль на двоих в год. В скором времени Петр стал первым учеником в семинарии и первым певцом в хоре и пользовался казенным содержанием, но даже при этом иногда случалось ему от голода есть орехи и желуди, а в деревне у отца порой даже траву.

Новгородскую семинарию, расположенную в монастыре Антония Римлянина (где ныне располагается Новгородский университет), Фотий именовал “святилищем учебным” и вспоминл о ней с большой теплотой. При этом в семинарии была крайняя бедность, Петр часто ходил без обуви и, как бедному ученику, ему выделялось самое плохое помещение. В виде наказания в семинарии практиковалось оставление без обеда и розги. Петр указывает, что его оставляли без обеда особенно в первое лето пребывания, но без вины телесного же наказания он очень боялся и поэтому был прилежен в учебе. Записки Фотия подтверждают в своих воспоминаниях современники, - например престарелый новгородский чиновник М.А.С. Его брат учился в семинарии в одном классе с Петром. Возвращаясь домой на каникулы, брат рассказывал родителям, что трудно найти такого доброго и умного товарища, как П.Спасский.⁷

В курс обучения входили языки: греческий, латинский, французский и немецкий; науки: история, география (гражданская и библейская), медицина, естественная история, класс архитектурный и рисовальный, пение, красноречие, а впоследствии и математика.

Фотий пишет, что храм, где хранились мощи Антония Римлянина, был для него святым местом древностей и благочестия. Входя туда, он чувствовал себя вне мира, а при выходе ощущал сладкую радость. Здесь он находил утешения в бедности, болезнях и скорбях. Живя двенадцать лет в семинарии, Петр никогда не ходил в город, боясь общества и проистекающих от него соблазнов, даже не был в Софийском соборе. Он постоянно молил Господа о ниспослании ему возможности стать монахом. Видя бедность новгородских монастырей и храмов, он мечтал о том, чтобы на него обрушился золотой дождь и он употребил бы это богатство на обустройство церквей, призрение нищих, заботу о странниках и бедных. Всему этому суждено было сбыться, и деньги графини А.А.Орловой-Чесменской были направлены на восстановление церквей и монастырей.

В “Плачевной повести о искушении во все дни живота” Фотий описывает свое обучение в семинарии более мрачными красками. Согласно этой версии родители Петра были очень бедны и обидеть мальчика мог любой. Были случаи, когда от побоев Петр “плевал кровью”. В 12 лет Петр подвергся сексуальным домогательствам одного из старших учеников, жертвами которого стали уже многие воспитанники младших классов.⁸ Однако Петру удалось отбить покушения этого “садомлянина”. Фотий писал, что за учебу его не наказывали, но часто за неопрятность в одежде (по бедности) ему приходилось, как наказание, класть по 600 поклонов. Петра донимали насекомые, а в баню он стыдился идти от того, что “короста покрывала все его тело”.

В “Плачевной повести” можно найти объяснение тому, как мальчик из бедной семьи, не имевший протекции, был рекомендован для поступления в духовную академию. Фотий объясняет это так: узнав о том, что Петр устоял перед сексуальными домогательствами, его вызвал в свой кабинет “первый начальник” [К.Ю.Е.- видимо ректор семинарии] и также попытался “приласкать”. Несмотря на то, что Петр отверг покушения “первого начальника”, тот “проникся к нему любовью” и в течение всего времени обучения оказывал протекцию. По воспоминаниям Фотия, именно “первый начальник” распорядился взять его на казенное содержание.⁹

По окончании учебного курса семинарии, составившего 11 лет 6 месяцев и 25 дней, Петр, в числе лучших учеников, был направлен на обучение в Петербургскую духовную академию. 11 августа 1811 года Петр отбыл из Новгорода в Александро-Невскую лавру.

Хотя первая книга автобиографии Фотия содержит в себе также главу № IV, в которой описано обучение автора в СПб духовной академии, характеристика детства и юности заканчивается на отъезде Петра из Новгорода. Последняя глава относится уже к началу общественной деятельности Петра Спасского и его первым политическим симпатиям.

II

В автобиографии, написанной в последние годы жизни, архимандрит Фотий подверг критике духовно-религиозную политику и настроение общества времен царствования Александра I. Фотий писал о том, что в религиозной жизни русского общества появились черты, чуждые Российской Православной Церкви: “прекращены проповеди священнослужителей перед царем и высшими чиновниками; столповое древнее церковное пение везде оставлено, а введено театроподобное итальянское, противное церкви; многие священнослужители в церквах оставили чтение священных книг, а стали составлять темные по духу поучения; во многих местах происходит произвольное сокращение церковных служб; правительство закрыло пустыни и обители; затруднено поступление в звание монашеское; монастырям запрещено приобретать недвижимые имения; установлена практика частой смены мест послушания для священнослужителей; во всех школах, семинариях, академиях пастыри, ректоры, начальники допускают ношение заграничного платья, вводятся иностранные порядки; монахов отвлекают от служения, делая их членами консисторий, поручая иные места и должности; большая часть дворян живут, как язычники, не только не ходя в церковь, но и во время церковных праздников развлекаясь пирами и балами; в столицах даже духовные пресвитеры чад воспитывают, как иностранцы”¹⁰.

Причину всех этих пагубных явлений в жизни русского общества и Российской Православной Церкви Фотий видел в реформистских замыслах, вынашиваемых в окружении царя. Фотий считал, что Александр I попал под влияние своих друзей, участников масонского заговора. Главными задачами этих, по мнению Фотия, еретиков - А.Н.Голицына, Р.А.Кошелева, М.М.Сперанского - было под видом введения универсальной религии провести конституционную реформу, расколоть Российскую Православную Церковь и этим подорвать основы самодержавия. Для того чтобы ослабить духовенство, стоящее на пути реформ, в России было введено Министерство духовных дел. Его чиновники, члены Библейского Общества, способствовали изданию религиозной литературы, выходившей помимо духовной цензуры¹¹. Члены Св.Синода также попали под влияние врагов Православной Церкви. Они спешили перевести Библию, чтобы ускорить ход начатых нововведений. Ректоры академий и семинарий, инспекторы, профессора, архимандриты сами из страха заблуждались и других тому учили, для этих целей выписывая вредные книги в свои книгохранилища – писал Фотий¹².

Архимандрит Фотий точно подметил, что в жизни Российской Православной Церкви к началу XIX века произошли определенные изменения. Источник этих перемен он видел в попытках светских властей реформировать Церковь и духовенство на западный манер. Попытки подорвать влияние Российской Православной Церкви Фотий усматривал в усилении роли обер-прокурора Св.Синода, открытии в России Библейского Общества, создании Министерства духовных дел и народного просвещения, переводе и издании большого количества книг западных авторов на религиозную тему, в умалении статуса архиереев. По мнению Фотия, замыслы реформ исходили из ближайшего окружения Александра I. Несомненно, Фотий “сгущал краски”, но новейшие исследования духовной жизни России первой четверти XIX века убедительно доказывают, что в главном архимандрит Юрьева монастыря был прав. Действительно, на протяжении всего царствования Александра I, в его окружении, вынашивались планы реформ, затрагивавших в том числе и Российскую Православную Церковь.

С самого воцарения Александр I был заинтересован подчинить Св.Синод эффективному государственному контролю. Он решил назначить на ключевой пост фигуру, пользующуюся полным его доверием и недоступную для интриг. 21 октября 1803 года новым обер-прокурором Св.Синода стал князь Александр Николаевич Голицын, вполне отвечавший требованиям Александра I.

Князь А.Н.Голицын родился 8 декабря 1773 года в семье отставного гвардейского капитана Николая Сергеевича. Его мать, рано овдовевшая и вступившая во второй брак с отставным гвардейским капитаном Кологривовым, отправила сына в Петербург к М.С.Перекусихиной, которая поместила его за царский счет в пажеский корпус. Представленный Екатерине II А.Н.Голицын пришелся ей по нраву и по воскресеньям допускался играть с великими князьями Александром и Константином. По окончании обучения в 1794 году он был определен поручиком в Преображенский полк. Однако не пожелал военной карьеры и был назначен в штат Александра Павловича со званием камер-юнкера. Павел Петрович благоволил к А.Н.Голицыну и пожаловал его командором Мальтийского Ордена. Но позднее, попав в опалу вместе с Александром Павловичем, князь был выслан в Москву. В молодости князь пользовался репутацией вольтерьянца и был известен веселым нравом; ходили анекдоты о его умении подражать различным голосам, в том числе пародировать лиц духовного звания. А.Н.Голицын занимал ключевые посты в управлениях российских исповеданий с 1803 по 1824 год, из них 14 лет был обер-прокурором Св.Синода. До него никто не смог столько времени продержаться на этой должности. А.Н.Голицын был одним из самых удачливых чиновников эпохи. Он пользовался благосклонностью четырех царей и участвовал в воспитании будущего императора Александра II. Александр I и Николай I считали А.Н.Голицына личным другом.

С приходом в Св.Синод нового обер-прокурора, архиереи, недовольные политикой правительства в духовной сфере, были вынуждены замолчать. Все указы от высочайшего имени давались по докладу князя и выходили в его редакции. Это дало право П.В.Верховскому в его исследовании утверждать, что с самого вступления в должность А.Н.Голицын занял фактически положение первого лица в Св.Синоде¹³. Совершенно неожиданно духовенство смирилось со столь необычной трактовкой должности “царева ока”. Ф.В.Благовидов объяснял это тем, что в своих отношениях с Церковью Александр I был прозорливее своих предшественников и, ужесточая государственный контроль, одновременно пытался улучшить положение духовенства¹⁴. Действительно, духовное ведомство интересовало императора во многом с точки зрения просвещения российского общества, и он был заинтересован навести в нем порядок. Именно планами императора по поводу православного духовенства объясняется тот факт, что наделенный чрезвычайными полномочиями А.Н.Голицын был крайне осторожен в новой должности.

Положение дел в духовном ведомстве начало меняться в конце первого десятилетия XIX века. В ходе преобразований государственного управления Александр I столкнулся с необходимостью сформулировать собственную концепцию управления конфессиями страны. Воспитанный в европейском духе, он не мог смириться с монополией Православной Церкви. Вся политика первого десятилетия царствования, проводимая А.Н.Голицыным, не позволяла православному духовенству надеяться на то, что Св.Синод сможет курировать прочие христианские Церкви России. В этот период на сцене появился М.М.Сперанский, ставший вместо неопытного в этих вопросах А.Н.Голицына во главе реформ духовной сферы. За основу был взят европейский вариант, где вероисповедания сведены в Министерство и иногда к ним присоединено народное просвещение. В такой схеме конфессионального управления правительство играет роль верховного арбитра, контролируя бюрократическую, судебную, финансовую и хозяйственную деятельность духовенства по средствам светских чиновников. При этом самим священнослужителям отводилось непосредственно священнодействие и забота о душах паствы. Все управленческие и контролирующие функции должен был взять на себя государственный аппарат.

Первый практический шаг в направлении реформирования духовного ведомства был сделан в 1808 году Комиссией духовных училищ. В ее состав входили А.Н.Голицын, М.М.Сперанский и члены Св.Синода. Под предлогом образования духовных училищ и лучшего устройства быта духовенства Комиссия взяла под контроль финансовую деятельность Российской Православной Церкви, по своему усмотрению распределяя средства. Члены Комиссии назначались императором и в любой момент в ее состав могло быть включено большее количество светских лиц, что и предполагало основное направление реформы в духовной сфере. С учреждением Государственного Совета реформаторами был сделан следующий шаг. Департамент гражданских и духовных дел объединил в своем ведении все конфессии России, однако дальше декларации дело в этом вопросе не пошло. Одновременно с этим было учреждено Главное управление духовных дел иностранных исповеданий, главой которой стал А.Н.Голицын, который в своей деятельности полностью игнорировал конкурирующий департамент Государственного Совета. Только консервативная оппозиция деятельности М.М.Сперанского помешала императору учредить Министерство духовных дел перед войной 1812 года.

В 1808-1810 годах в центре внимания М.М.Сперанского находилось православное духовенство. Ф.М.Гауеншильд вспоминал, что преобразование духовенства было в этот период излюбленной мыслью М.М.Сперанского и поглощало его всецело¹⁵. В своих воспоминаниях Ф.М.Гауеншильд совершенно справедливо связывал вызов в Россию И.-Л.Фессера с реформами Российской Православной Церкви. Будучи молодым человеком, австриец на русской службе Ф.М.Гауеншильд стал сотрудником М.М.Сперанского; его воспоминания иллюстрируют малоизученный аспект реформ и вполне вписываются в картину, нарисованную последними исследованиями царствования Александра I. Личность И.-Л.Фессера со времен А.Н.Пыпина привлекала к себе внимание исследователей. Но его деятельность рассматривалась исключительно с точки зрения реформ масонских лож, в то время как известность в Европе И.-Л.Фессер получил в том числе и как критик духовенства. Его последовательный переход из католичества в лютеранство и оттуда к масонским ложам был вызван именно неудовлетворенностью И.-Л.Фессера религиозной практикой христианских Церквей. М.М.Сперанскому рекомендовал И.-Л.Фессера его коллега по Львовскому университету, преподаватель философии Петербургского педагогического института П.Д.Лодий.

17 февраля 1809 года И.-Л.Фессер был приглашен в Петербург для преподавания еврейского языка в духовной академии. Ф.М.Гауеншильд указывал, что именно под влиянием И.-Л.Фесслера М.М.Сперанский решил использовать масонские ложи в целях просвещения духовенства. Ф.М.Гауеншильд вспоминал: “Предполагалось основать масонскую ложу с филиальными ложами по всей российской империи, в которую были бы обязаны поступать наиболее способные из духовных лиц всех сословий. Духовные братья были бы обязаны писать статьи по известным гуманитарным вопросам, говорить проповеди и т.д., каковые бумаги должны были затем препровождаться в главную ложу на рассмотрение первого мастера (эта честь была предложена мне), по предложению которого достойнейшие должны были получать повышение в союзе масонских лож в государстве”

¹⁶. Вполне вероятно, что такой план мог существовать в действительности. Однако исследователи масонства придают слишком большое значение идее реформировать духовенство по средствам масонских лож.

В 1809 году, когда еще не существовала в России “Великая ложа” И.-Л.Фессера, М.М.Сперанский имел весьма поверхностное представление о масонстве. Если в этот период он и был адептом братства, то это могла быть лишь ученическая степень. План, предложенный им Ф.М.Гауеншильду, надо понимать буквально. Масонскую ложу, куда бы входило духовенство, М.М.Сперанский представлял себе, как некую разновидность ученого общества, взявшего от масонства лишь вертикальную иерархию. Несмотря на то, что первоначально Александр I не одобрил эту идею, позднее он вернулся к ней сразу в нескольких областях духовной сферы. Выявлять способных молодых людей среди низшего духовенства были призваны духовные академии и Российское Библейское Общество, где план И.-Л.Фессера по просвещению духовенства был претворен в жизнь и развит.

С приходом М.М.Сперанского в высшие сферы власти А.Н.Голицын был оттеснен на второй план. Ф.М.Гауеншильд вспоминал, что при обсуждении в Комитете Министров вопросов духовной сферы между М.М.Сперанским и А.Н.Голицыным часто возникали споры, при разрешении которых они прибегали к посредничеству императора, который всегда поддерживал М.М.Сперанского¹⁷. Князь не был компетентен в вопросах реформирм и мог быть лишь исполнителем. Но отдавать власть, сосредоточенную в его руках, А.Н.Голицын не хотел. В этой сложной ситуации князь прибег к помощи известного в масонских кругах Р.А.Кошелева.

Место Родиона Александровича Кошелева в политической жизни России первой четверти XIX века до сих пор не определено. В своем исследовании великий князь Николай Михайлович указывал на ведущую роль Р.А.Кошелева в формировании идеологии в царствование Александра I¹⁸. Такое мнение подтверждают мемуары Ф.Левицкого, Ю.Н.Бартеньева¹⁹. Архимандрит Фотий в своей автобиографии указывал, что Р.А.Кошелев пользовался огромным влиянием на императора. Его старанием делали карьеру даже некоторые архиереи, как то: архиепископ Тверской Иона, архиепископ Кишеневский Дмитрий, архиепископ Московский Филарет²⁰. Именно Р.А.Кошелев поручил И.Ястребцову перевод книги “Воззвание к человекам о последовании внутреннему влечению Духа Христова”, в которой, по мнению Фотия, содержался призыв к революции. В послании царю в 1824 году Фотий объявлял Р.А.Кошелева “главой русских иллюминатов”²¹. Все, что известно сегодня о деятельности Р.А.Кошелева, указывает на то, что архимандрит Фотий был прав, заявляя о большом влиянии, которое имел этот старый масон на А.Н.Голицына и самого Александра I.

О жизни и деятельности Р.А.Кошелева (1749-1827) имеется очень мало сведений. До 1777 года он служил в лейб-гвардейском конном полку и по выходе в отставку, под влиянием брата своей жены С.И.Плещеева, примкнул к масонам. Неизвестно к какой ложе принадлежал Р.А.Кошелев. О.А.Платонов в своем перечне масонов указывал его членом Дружеского ученого общества²². Позже, поступив в гражданскую службу, Р.А.Кошелев был назначен действительным камергером и председателем комиссии прошений, затем членом Государственного Совета и обер-гофмейстером. Он знал лично и состоял в переписке с известными в Европе духовными писателями Юнгом-Штиллиногм, Эккартсгаузеном, Сен-Мартеном, Сведенборгом. Именно его влиянию можно приписать правительственную поддержку, оказываемую переводу и изданию в России этих авторов.

С императором Р.А.Кошелев познакомился раньше, чем с князем А.Н.Голицыным. Его письма Александру I, приведенные в приложении к труду великого князя Николая Михайловича,²³ начинаются с 27 апреля 1810 года, а первый сохранившийся ответ императора относится к апрелю 1811 года. Я.А.Гордин указывал, что Александр I познакомился с Р.А.Кошелевым еще будучи великим князем, но, поскольку автор не приводит ссылку на источник этой информации, ее надо считать неподтвержденной²⁴. Одна из версий знакомства Р.А.Кошелева и А.Н.Голицына звучит так: на одном из заседаний Государственного Совета, где обсуждалось предложение М.М.Сперанского передать бракоразводные дела в светское ведение, решительным противником этого нововведения выступил А.Н.Голицын и был горячо поддержан Р.А.Кошелевым, с этого случая, имевшего место в 1811 году, якобы и началось их долгое знакомство.

Можно предположить, что в действительности сближение князя с Р.А.Кошелевым началось раньше и относится к лету 1810 года. Именно в это время А.Р.Кошелев, бывший друг дома М.М.Сперанского, разорвал с ним отношения²⁵. (М.Л.Магницкий указывал, что М.М.Сперанский хорошо знал жену Р.А.Кошелева Плещееву, а после ее смерти сошелся и с ним, при его посредстве Р.А.Кошелев получил место в Государственном Совете)²⁶. То, что разрыв М.М.Сперанского и Р.А.Кошелева был вызван политическими причинами, а не личными отношениями, подтверждается тем, что в 20-х годах Р.А.Кошелев пытался использовать М.М.Сперанского против А.А.Аракчеева и даже поручил Ф.М.Гауеншильду передать ему предложение о примирении²⁷.

Сотрудничество А.Н.Голицына и Р.А.Кошелева было весьма эффективно и привело к высылке И.А.Фесслера и падению М.М.Сперанского. После войны 1812 года влияние Р.А.Кошелева на императора и князя заметно возросло. Cовременник Ф.Левицкий так писал об этой дружбе: “Нередко же при таковых случаях бывал единодушный у него друг его, знаменитый старец Р.А.Кошелев, от глубокой старости уже года три на глаза не видевший, коего он почитал по Христе, как отца и наставника”²⁸. Ф.М.Гауеншильд вспоминал, что князь следовал за Р.А.Кошелевым, как тень²⁹. А.С.Стурдза писал об этом: “Сановитый, но не дальновидный старец Кошелев управлял им как дядька и даже ездил вместе с ним на доклады к государю”³⁰. Из писем А.Н.Голицына к Александру I видно, что князь совместно с Р.А.Кошелевым посещал в Михайловском замке секту Татариновой³¹. Вместе с Р.А.Кошелевым князь бывал на службах пастора Госснера и участвовал в молитвенных собраниях на его квартире. Дальновидный политик и опытный царедворец А.Н.Голицын мог войти в такие тесные отношения с видным масоном только по указанию императора. Отказавшись от помощи М.М.Сперанского и И.-А.Фесслера для установления контроля над масонами, император обратился к Р.А.Кошелеву. В 1811 году Р.А.Кошелеву поручается, помимо Министерства иностранных дел, вести переписку с русским послом в Вене и с австрийским посланником в Петербурге. В 1812 он был в числе лиц, которым был доверен разбор переписки М.М.Сперанского. С образованием Российского Библейского Общества он входит в число его директоров. Влиянию Р.А.Кошелева приписывают речь Александра I при открытии польского Сейма и создание Министерства духовных дел и народного просвещения.

Из автобиографии архимандрита Фотия видно, что деятели православной оппозиции придавали ключевое значение влиянию Р.А.Кошелева на императора. В главе автобиографии, описывающей события 1824 года, Р.А.Кошелев упоминается постоянно, а эпизод, когда во время праздника Пасхи Р.А.Кошелев не был допущен к императору, Фотий описывает, как великую победу оппозиционеров. М.Л.Магницкий указывал в записке к Николаю I, что влияние Р.А.Кошелева пагубно отражалось на работе правительства, а А.Н.Голицын, став министром, все дела согласовывал с ним и делал доклады государю в его присутствии³².

Есть все основания предполагать, что кружок Р.А.Кошелева стал именно той “Великой ложей”, которую в 1810 году планировали создать И.-А.Фесслер и М.М.Сперанский для просвещения России. В окружении Р.А.Кошелева рождались и проходили апробацию все нововведения в духовную сферу России. Состав этого кружка (секты) давал А.Б.Голицын в своем письме к А.Н.Голицыну: его посещали Филарет (Дроздов), А.Ф.Лабзин, И.Ястребцов, И.-А.Фесслер и т.д.³³ К сожалению, о деятельности этого сообщества сведений не имеется.

С 1810 по 1824 год Р.А.Кошелев являлся “серым кардиналом”, консультировавшим императора по религиозным вопросам. Александр I претворял в жизнь многие из этих рекомендаций и фактически подчинил Р.А.Кошелеву главу духовной сферы России А.Н.Голицына. Таким образом архимандрит Фотий оказался необычайно прозорлив (или хорошо информирован), объявляя в своей автобиографии Р.А.Кошелева главой антиправославных сил.

Принятие российским правительством новой доктрины управления конфессиями было неразрывно связано со складыванием религиозных взглядов Александра I. Вопреки принятому в исторической литературе взгляду на то, что Александр I в детстве не получил никакого религиозного образования, П.В.Знаменский указывал, что его учитель протоиерей А.А.Самборский сделал все, чтобы утвердить своего воспитанника в Православной вере.³⁴ Того же мнения придерживался С.Г.Рункевич, подробно рассматривавший педагогические приемы А.А.Самборского. Он указывал, что наставник стремился возбудить в своих учениках любовь к Богу, а по поводу православия указывал, что “Греко-Российская Церковь никогда не была переменяема, потому и ныне перемениться не может, следовательно, рожденные в ней должны оставаться тверды и непреложны до последнего издыхания”³⁵. Однако в первое десятилетие царствования космополитические идеи стали брать верх в душе императора, и в итоге, оставаясь внешне верным сыном Православной Церкви, он создал для себя особую религию, которой и следовал до конца дней.

Протоиерей Г.Флоровский характеризовал религиозные взгляды императора, как “умственные грезы и мечтания об идеале”, а их практическим воплощением считал веру в пророчества и “Откровения Иоанна Богослова”. Среди факторов, влиявших на религиозное формирование Александра I, Г.Флоровский выделяет комментарии к Евангелию европейских авторов, “Победную повесть” Юнга-Штиллинга, влияние М.М.Сперанского, Р.А.Кошелева и А.Н.Голицына.³⁶ Действительно, взгляды Александра I не соответствовали ни одной из существующих религий и были ближе всего к учению квиетистов и пиэтистов, провозглашавших “внутреннюю церковь Христову”.

Учение внутренней церкви, сформулированное еще в трудах Я.Беме, получило широкое распространение в Европе конца XVIII века. Восприятию этих идей способствовало неприятие аристократией философии рационализма; утверждение приоритета чувства Ж.-Ж.Руссо, восходящее к школе схоластов; стремление христиан к объединению Церквей. В России это направление религиозной философии нашло множество приверженцев, среди которых был и сам император. В письме своей сестре Екатерине Павловне Александр I писал: “ныне, как и всегда, есть Церковь внешняя и есть Церковь внутренняя. Основание учения в обоих Церквах есть одно и то же: Библия, но в первой известна одна буква, а во второй преподается ее разум”³⁷. По мнению императора, задачей государей было совмещение народной религии с тайнами “внутренней церкви”. Признавая детьми Божьими равно всех христиан, а христианином любого, верующего в Христа, император был сторонником полной веротерпимости в рамках христианства. В 1818 году он писал маркизу А.Ф.Паулучи по поводу препятствий, чинимых к въезду в Россию В.-Ю.Крюденер: “К чему нарушать спокойствие существ, занимающихся только молитвами к Предвечному и никому не делающих зла? Какое вам дело до того, кто как молиться Богу? Каждый отвечает ему в том по своей совести. Лучше молиться каким бы то ни было образом, нежели вовсе не молиться”³⁸. При этом император был нетерпим к любого рода религиозному фанатизму и жестко пресекал его проявления.

Не видя разницы между христианами, император считал искусственной и разницу между Церквями. В письме А.Н.Голицына к императрице Елизавете Алексеевне о разделении Церквей, написанному, несомненно, с ведома императора, князь главной причиной указывал политическую распрю между римским и греческим патриархами. Причинам религиозным он не придавал никакого значения: “И одно сие слово, первоначально, может быть, без всякого смысла в Символе Веры прибавленное, соделалось почти необратимой преградой, и до селе разделяющею Западную Церковь от Восточной”³⁹. От идеи духовного единства христиан и признания несущественными различий обрядовой стороны религии было очень близко до объединения христианских Церквей. Именно в этом направлении и действовало Российское Библейское Общество, это же декларировал и Священный Союз Христианских Государей. В интерпретации Александра I идея объединения христианских Церквей, являющаяся несбыточной мечтой всех христиан, была не чем иным, как реформацией Православной Церкви. Но так далеко пойти императору не дали.

Религиозные идеи императора чаще всего не имели практического воплощения. Связанный жесткими правилами дипломатии, Александр I с готовностью приносил свои идеалы в жертву высшей политики. Однако А.Н.Голицын, стоявшей у управления духовной сферой, взгляды императора воспринимал в качестве догм. Г.Флоровский отмечал, что князь совмещал универсальное христианство с диктатурой, так называемой “диктатурой сердца”.⁴⁰ Особенно это проявилось в цензурной политике Соединенного министерства. В огромном количестве проводились через светскую цензуру и рассылались по епархиям книги по религиозным вопросам, издававшиеся помимо Св.Синода. А.Н.Голицын способствовал пропаганде “внутреннего христианства”, ревниво нападая на любые выступления инакомыслящ<