Деятельность архимандрита Фотия в Новгородском Юрьевом монастыре.

I

После смерти Александра I перестали быть значимыми влиятельные вельможи его царствования. Перед лицом неизвестности Фотий писал А.А.Павлову: “Умоляю тебя, сиди в тиши, пока Господь все устроит. Ангел Божий во плоти, благословенный Александр улетел на небеса. Кто сохранит, пока Господь пошлет иного, и Его перст укажет нам”¹. Статус Фотия также изменился: в глазах большей части русского общества архимандрит из борца за права Православной Церкви превратился в возмутителя спокойствия. Но высшие власти на первых порах благоволили к “смутьяну”. Как видно из воспоминаний священника М.Я.Морошкина, в царствование Николая I архимандриту неоднократно предлагали сан архиерея, с переводом в другую епархию, но Фотий отказывался, ему был дорог Юрьев монастырь.² Фотий по-прежнему часто болел и иногда настолько тяжело, что казался близким к смерти. 6 июля 1826 года А.А.Орлова-Чессменская писала Д.А.Державиной: “Теперь я так счастлива, наш Премноголюбивейший Отец со мною. Да воздаст Ему Сам Господь Бог, как он меня утешил своим приездом сюда, только думаю, что он очень скоро возвратится в свою Святую Обитель для приготовления в далекий путь; вы меня понимаете куда. Кажется мне, что сие уже неизменно”³.

Слабое здоровье не мешало архимандриту отдавать все силы благоустройству Юрьева монастыря. В 1823 году были построены церкви Всемилостивейшего Спаса с двумя приделами и Воздвижения Креста Господня. 22 октября 1824 года была освящена новая церковь Юрьева монастыря Во Имя Спаса Нерукотворного. С 1825 по 1827 год был возобновлен и освящен старейший храм монастыря - Георгиевский собор, к нему был пристроен придел cв.Феоктиста, паперть и ризница. Был выстроен Орловский братский корпус. В 1827 году построена каменная ограда с кладовыми на подворье в Новгороде. С 1828 по 1831 год был обновлен скит на острове и построена церковь Божьей Матери Неопалимой Купины с летними настоятельскими кельями, больничным корпусом, башней и церковью Во имя архангела Михаила, а также была пристроена паперть к церкви Спаса Нерукотворного.⁴ Усилиями Фотия была выстроена каменная церковь в его родном селе Ямы. С 1823 по 1831 год Фотий собрал около 300 000 рублей пожертвований и положил их под проценты на счет монастыря.⁵ До 1832 года графиня истратила на Юрьев монастырь около 700 000 рублей.⁶ Благодаря вложению этих огромных сумм, Юрьев монастырь сделался одной из богатейших и красивейших обителей России. Его восстановление было завершено при преемнике Фотия архимандрите Мануиле (умершем в 1857 году). Еще 9 декабря 1823 года в Юрьевом монастыре было введено столповое древнее пение. О том, как важен был этот факт для архимандрита, видно из его автобиографии: “Столповое древнее пение было везде оставлено, и введено было театроподобное, итальянское, противное церкви”⁷. 2 мая 1826 года в Юрьевом монастыре было введено неусыпное моление в честь основателя монастыря, кроме дней, когда поминовение усопших запрещено церковными правилами.

Дела Фотия были по достоинству оценены его начальством и самим императором. 16 июня 1824 года Юрьев монастырь был исключен из общего благочиния и передан под надзор Фотия. 28 мая 1827 года архимандриту было объявлено, что, согласно его желанию, он остается настоятелем Юрьева монастыря пожизненно.⁸ 19 сентября 1828 года Фотий был назначен благочинным близлежащих новгородских монастырей и введен в состав консистории. Это вполне отвечало сложившейся традиции, так как в древности настоятель Юрьева монастыря был благочинным над всеми монастырями епархии и вторым лицом после архиерея.⁹ Настоятель Юрьева монастыря издревле имел некоторые привилегии, свойственные архиерейскому сану, например, носил посох с сулком. 25 декабря 1833 года эта традиция была восстановлена, от Св.Синода разрешено всем настоятелям Юрьева монастыря иметь жезл с сулком.¹⁰

Политическая борьба, в которой Фотий принимал участие с 1817 года, наложила сильный отпечаток на его религиозно-философские взгляды. В царствование Николая I он становится крайним представителем консервативных кругов. Фотий был убежден, что сбылись предсказания Иоана Богослова и наступает время второго пришествия Господня, антихрист уже царит в мире, а участники православной оппозиции принадлежат к “малому стаду”, борющемуся с сатаной. Эту борьбу он считал святым делом и неотъемлемой частью служения монаха. В беседе с М.А.Корфом Фотий говорил: “Мы [монахи] и денно, и нощно, и всякую минуту нашей жизни, уподобляемся воинам, борющимся со своими врагами; должны, как и они, быть на всегдашней страже, если не против внешних, то против опаснейших еще внутренних врагов – наших страстей”¹¹.

Как верный последователь А.С.Шишкова, неистового поборника древности, Фотий истинной Православной Церковью считал ту, что существовала на Руси до раскола и времени реформ (до времен антихриста). Будучи поклонником древности, он копировал религиозные обычаи людей того времени. Подобно участникам “кружка ревнителей благочестия” времен Алексея Михайловича, чтобы укрепить себя в борьбе со злом, Фотий прибегал к усиленному посту, молитве и всенощным бдениям. Как и они, он свято верил в чудеса и пророческие сны. Обязанностью монаха Фотий почитал борьбу с сатаной и защиту веры, потому исконно своим делом считал исправление еретиков, изгнание бесов и врачевание бесноватых. В свое время протопоп Аввакум очень успешно лечил болезни и изгонял бесов. Исцеленные женщины селились рядом с ним, постились, исповедовались и причащались, не желая уходить даже после выздоровления. Так же поступал и Фотий, создав у стен монастыря больницу для бесноватых. Подобно Аввакуму и патриарху Никону, он считал свой сан ангельским и безмерно превосходящим любые светские чины. Фотий всем говорил “ты” и критиковал поступки даже “помазанника Господня”, если они, на его взгляд, вредили православию. Подобно Аввакуму, Фотий нередко сопровождал свои послания царю описанием пророческих видений.¹² Вслед за протопопом, Фотий, критикуя своих врагов, выступал не против их личностей, а против идей, на его взгляд, наносивших ущерб Православной Церкви. По этой причине в полемике архимандрит нередко терял меру и обвинял своих оппонентов в том, в чем они виновны заведомо быть не могли (в иллюминатстве, карбонарстве, масонстве, скопчестве).

Подобно “ревнителям старины” времен Алексея Михайловича, Фотий считал себя избранным для борьбы от Бога, в этом деле ему были не указ светские и духовные власти и просвещенные духовные лица.¹³ Он порицал деятельность духовных академий и современное ему духовное образование, формировавшееся под управлением А.Н.Голицына, по мнению Фотия, пособника врагов Церкви. Свято почитая древность, Фотий очень осторожно относился к обличению последователей старого обряда. В письме А.А.Аракчееву в 1830 году он писал: “Не благоразумно на сих простецов наводить угнетение или явно их пленять со враждой”. Фотий советовал поручать староверов опытному руководителю, убеждающему их собственным примером, кротостью и любовью.¹⁴ В церковно-служебных книгах Фотий считал священной каждую букву и был близок к последователям старого обряда во взглядах на этот предмет. В 1837 году он писал епископу Херсонскому Иннокентию: “Учение Православное в книгах, а не в душах и училищах. Житии, в книгах и святых, а не в христианах. Посты и воздержания в уставах, а не в сыновьях монахах, священниках и мирских”¹⁵. Даже в литературно-богословских трудах Фотий не терпел использование новых слов, “отсутствующих в Библии”.¹⁶

Потерпев в царствование Николая Павловича поражение в политической борьбе, Фотий замкнулся в Юрьевом монастыре. Здесь он продолжил свои “подвиги за Веру”. Фотий противился приказам своего начальства, критиковал высшее духовенство и духовное просвещение, исцелял бесноватых. В Юьевом монастыре было введено древнее столповое пение и общежитийный устав, возобновлен скит. В религиозной практике Фотия было много того, что не соответствовало нормам, принятым среди духовенства того времени. Он носил власяницу и вериги, подолгу уединялся в скиту, в посты практически не принимал пищи и налагал на себя обед молчания. Фотий ввел в монастыре хитоны, по его убеждению, первоначальное монашеское одеяние.

В начале 30-х годов борьба Фотия с “соблазнами века сего” вылилась в юродство. Он отказывался признавать субординацию и игнорировал своего прямого начальника епископа Старорусского Тимофея, поступая так, как будто Юрьев монастырь имел статус ставропигального. Пытаясь сохранить в Юрьевом монастыре свои нововведения, Фотий пошел на прямой обман митрополита Серафима. Когда духовные власти пригрозили наложить на Фотия запрет на священнослужение за введение в монастыре обычаев, не принятых в практике Православной Церкви, он принял на себя обед молчания и стал просить разрешения принять схиму.

Приняв в 1822 году Юрьев монастырь, Фотий застал в нем “крайне малое число братии, да и те большей частью из присланных в монастырь для исправления”. Долгие годы понадобились настоятелю для того, чтобы победить “буйство братии”. Некоторые несмирившиеся монахи были высланы Фотием из монастыря. Их неосмотрительно принял митрополит Московский Филарет, о чем горько жалел впоследствии.¹⁷ В первое время в трапезной монастыря были нередки схватки из-за еды, когда более сильные монахи забирали большую ее часть и оделяли своих любимцев, от чего некоторые оставались “совсем голодны”. Фотий учил монахов, что есть нужно не слишком сытно, он запрещал им приносить в кельи пищу без рассмотрения благих причин.¹⁸ Забота о питании братии занимала видное место среди распоряжений Фотия, он написал рекомендации по постному столу, указывая, какое влияние то или иное кушанье имеет на духовные и физические силы человека, и в особенности монаха. Фотий обратил воздержание в средство исправления братии. Были случаи, когда он предписывал отцу келарю не готовить пищи, так как мало братьев было на заутрене. В послании монахам настоятель писал: “Пока я здесь с вами, я должен быть праведным всем судья”¹⁹.

Фотий был строг в вопросах питания и дисциплины и с братьями, занимавшими видные должности в монастырском хозяйстве. Например, он сурово обошелся с духовником монастыря схииеромонахом Федором, который нарушил предписания Фотия по поводу принятия пищи, потому что из-за болезни “не мог есть то, что все” ²⁰. Фотий указал провинившемуся, что “делать надо то, что Бог велит, хотя бы это вело к смерти”. Он не позволил схииеромонаху есть после пяти вечера, а пить воду разрешил лишь три раза в день, так как схимник должен терпеть жажду.

Не редки были ночные походы братьев за стены монастыря. Когда один из монахов, перелезая ночью через стену, упал и разбился, настоятель, для примера братии, не велел вносить его в монастырь, и того лечили за стенами. В “плачевной повести” Фотий указывал, что среди монахов были два, которых он не мог смирить. Они уводили монахов в город на блуд и избивали тех, кто пробовал им сопротивляться.²¹ Бывали и более серьезные проступки. Трех монахов Фотий изгнал из монастыря за хуление царской семьи. Одного из них удалось заставить присягнуть Николаю I лишь с помощью телесных наказаний.²² Впоследствии Фотий перестал принимать в монастырь монахов, плохо зарекомендовавших себя на предыдущем месте послушания, говоря: “и свои были у меня возмутители и научили многому”²³.

Для “вразумления братьев” при монастыре была устроена “смиренная”, посаженному туда давали только хлеб, квас, воду и соль, по одной порции. “Иначе, - писал Фотий, – будет смиренная иным покой, отдых ленивым от службы и на послушание негодным. Да кто волею невоздержан, пусть неволею научится воздержанию даже от хлеба”²⁴. В смиренной Фотий держал монахов иногда по месяцу, лишь на праздники приказывая выпускать, но покаявшегося сразу прощал. “Прошение прощения считается не только за знак верный, в виновном смирения, но и права, что он должен получить его, а правый обязан простить согрешившего,” – писал Фотий монахам.²⁵ Из всех грехов братии настоятель за худший считал гордыню.

У Фотия бывали ошибки. Он назначал на монастырские должности недостойных людей. Один из них, постриженец Фотия Иезекиля, был наместником монастыря с 29 сентября 1825 года по 29 сентября 1826 года. Постепенно выяснилось, что он “ленив и неспособен к должности”, в результате Иезекиля был отпущен из монастыря “по болезни”²⁶. Другим серьезным промахом в кадровой политике Фотия было назначение наместником монастыря монаха Кифы. Это был очень хитрый и безнравственный человек. Пользуясь доверием Фотия, Кифа злоупотреблял деньгами монастыря и терроризировал не только монахов, но и окрестных жителей. В деревнях ходили слухи, что за непокорство ему Кифа может сжечь дом. Кифа злоупотреблял доверием Фотия и впоследствии стал писать на него доносы, за что, по мнению Фотия, был назначен настоятелем Клопского монастыря.²⁷ На предательство Кифы Фотий горько жаловался в послании графини “Об учениках, предателях и врагах”²⁸.

Наученный горьким опытом, Фотий делает в 1832 году наместником монастыря своего родственника и воспитанника Мануила. Обстоятельства биографии Мануила можно найти в послании Фотия к наместнику Мануилу.²⁹ Он был племянником Фотия, после смерти отца приведенным в монастырь матерью. Фотий поселил мальчика в свои кельи и всюду брал его с собой. После занятия различных должностей в монастыре Мануил единогласно был избран братией наместником. 3 марта 1832 Фотий наставлял в должности нового наместника. Мануил не подвел Фотия и после его смерти стал достойным преемником монастырского хозяйства в должности настоятеля.

В 1826 году Фотий решил ввести в своем монастыре новый общежитийный устав, но он пришелся не по вкусу монахам. Осенью 1826 года архимандрит написал гневное послание братии, в котором отказывался от пищи и воды. Монахи ответили ему своим посланием “Умильное послание братии о.Фотию о том, дабы воздержания и прочих подвигов вельми не имел”, в котором раскаивались в своей вине. Митрополит Серафим, узнав об этом, написал письмо Фотию 3 января 1827 года, в котором советовал не принимать все близко к сердцу и меньше трудиться. Фотий ответил на него посланием от 27 января “Послание Серафиму митрополиту против клеветы на архимандрита Фотия по смерти лютой врага Церкви и веры Р.А.Кошелева”³⁰, в котором опровергал вздорные слухи. Архимандрит пишет, что не может закрыть свое сердце, “ибо оно отдано навеки Господу”, и что он готов к дальнейшей борьбе с врагами веры. Из послания понятно, что митрополиту поступили доносы о греховных отношениях Фотия с его духовными дочерьми, что было, конечно, полным вздором.

Слухи подобного рода, видимо, усиливались, и митрополит, боявшийся шума, послал в Юрьев монастырь А.А.Павлова, дабы тот уговорил Фотия уехать на год на богомолье в Киев, пока сплетни улягутся. Фотий с гневом отверг это предложение и написал митрополиту: “Узнав сие вскоре, я смотреть не мог на г.Павлова, человека светского, столько имеющего понятие о нашем монашеском деле, сколько слепой понимает о цветах. Причиной же моей поездки на богомолье в Киев он полагает, что о мне якобы, худо говорят; но я уверен, что все худое начало быть о нас от Павлова одного”³¹.

В отношении А.А.Павлова Фотий был абсолютно прав: больше не видя в архимандрите сильного покровителя, он охладел к духовному ведомству и получил отставку в Комиссии духовных училищ, на заседаниях которой не бывал ни разу. Это, видимо, отразилось на его финансовом положении, и он пытался его поправить с помощью А.А.Орловой-Чесменской, но Фотий, как видно из его писем, ограничивался лишь добрыми напутствиями.³² Чувствуя неудовольствие Николая I существованием православной оппозиции, А.А.Павлов, после выступления 1826 года, перешел в стан ее врагов и сделался источником вздорных сплетен. Видимо, А.А.Павлову было адресовано послание Фотия 1827 года “Противу письма писанного от лукавого друга, втайне сделавшегося врагом из корысти, противу его лукавства, лести и злого совета”³³. В послании Фотий отвечает на письмо, в котором перечислялись беспорядки, творившиеся в Юрьевом монастыре.

4 сентября 1827 года в Юрьевском монастыре был введен новый общежитийный устав, составленный Фотием. Как видно из письма А.Н.Голицына к С.Д.Нечаеву в 1833 году, устав был распространен и на близлежащие монастыри³⁴. Устав был составлен Фотием на основе уставов древних монастырей и писаний св.Отцов. В своей статье Е.П.Карнович утверждает, что Фотий ввел общежитийный устав по образцу Коневецкой обители.³⁵ Этот факт находит подтверждение в автобиографии Фотия. Описывая свой визит на остров Коневец, Фотий восторгался порядками, заведенными в обители, тремя видами монастырского жительства, знаменным пением, неусыпным молением. О настоятеле архимандрите Иларионе он писал: “Принял Фотия вселюбезно, яко знаем за друга и собрата”³⁶. Строитель Коневецкого монастыря архимандрит Иларион (И.А.Кириллов) был известным духовным писателем своего времени. В 1816 году им были изданы “Взаимные должности общего монашеского жития”, а в 1824 году “Устав общежитийный монастырский писанный, для Коневской обители”. Эти произведения, несомненно, легли в основу устава Фотия.

“Устав Новгородского Первоклассного Юрьева общежитийного монастыря” начинался с объяснения смысла общежития. Фотий указывал, что это когда у всей братии общая одежда и трапеза. При этом архимандрит писал, что плотское не есть основное в жизни монаха, главное в общежитии это духовное единение иноков и искоренение всякой розни. Превосходство общежития перед пустынным житием Фотий находил в том, что в общежитии иноки гармонично дополняют друг друга, взаимно врачуя духовные язвы. При этом инок несет послушание по отношению к настоятелю и всей братии. В правилах церковного богослужения Фотий предписывал держаться неизменно древнего знаменного или столпового пения, избегая двухголосья.

По поводу неусыпного пения в уставе указывалось, что в некоторых обителях, известных благочестием, братия, беря пример с бесплотных сил, совершающих неусыпное пение Богу, совершает день и ночь псалмопение в церкви. Но неусыпное пение совершалось лишь в некоторых обителях. В Юрьевом монастыре Фотий устанавливал неусыпное псалмопение в честь устроителя обители. Каждый из избранных братьев должен был читать два часа днем и два часа ночью. Перед причащением Фотий приписывал братии семь дней поста. Фотий считал очень важным келейное чтение Библии. Он предписывал читать ее неспешно, вдумчиво, а в случае сомнений, советоваться с настоятелем.

Часто в ночное и вечернее время Фотий делал обход келий, для этой цели А.А.Орлова-Чесменская прислала ему обувь с толстыми каучуковыми подошвами. Если настоятель заставал монахов пьющими чай, он конфисковал все найденное, но если видел их читающими, бывал очень доволен. Борьба со “злыми” книгами нашла отражение в устройстве библиотеки Юрьева монастыря, регламентированным уставом. Книги, за исключением Библии и творений св.Отцов, выдавались только с разрешения настоятеля. Было запрещено передавать книгу из рук в руки. Предписывалось - выписок не делать и чужими не пользоваться, книги не пачкать и листов не вырывать. Пришедшие в ветхость было приказано сжигать.

В главе об общей трапезе предписывалось, что она должна быть для всех равна. В кельях было запрещено есть, кроме случаев болезни. Опоздавшие к трапезе должны были получить пищу, но есть там же, опоздавшие по своеволию пиши лишались. В Юрьевом монастыре употребление вина было запрещено. Но оно было в кельях настоятеля и казначея, которые выдавали его братии как лекарство или как укрепляющее при трудных работах. Во время трапезы братьям предписывалось не разговаривать, не озираться, не смеяться.

В главе об одежде знаменитый хитон Фотия не упоминался. Одеваться следовало скромно, предпочтительно в черное, платье нельзя было менять и дарить без разрешения настоятеля.

Желающим поступить в монастырь предписывалось испытание в течение трех лет. Фотий советовал братии быть осторожными и по возможности избегать общения со светскими людьми, “ибо монах живет для бесед с Богом”.

В главе “О наказаниях за проступки” были оговорены следующие виды наказаний: 1. Словесный выговор настоятеля; 2. Выговор при братии; 3. Поклоны во время трапезы или в церкви; 4. Отрешение от братской трапезы или лишение пищи до вечера; 5. Затворение в смирительную келью на хлебе и квасе; 6. Черная работа с лишением монашеского облачения (для посвященных в мантии, с разрешения епархиального начальства).

Вторая часть устава была посвящена управлению и монастырским должностям. Главным органом управления в монастыре провозглашался “Монастырский собор”. Все важные дела решались коллегиально настоятелем, наместником, духовником, казначеем, ризничим, экономом, келлиархом, а по нужде и другими достойными братьями. Вопросами, подлежащими юрисдикции “Монастырского собора”, были: 1. Новые учреждения в монастыре; 2. Перемена должностных лиц; 3. Избрание к пострижению и принятию в монастырь; 4. Покупка новых и переделывание старых ризничных вещей; 5. Постройка новых зданий; 6. Употребление значительных сумм; 7. Определение наказания братии. В случае несогласия настоятеля с собором, он имеет право обжаловать решение у епархиального начальства.

В обязанности настоятеля входило: быть искушенным в монашестве; быть примером братии; следить, чтобы среди монахов не было заговоров против начальства; еженедельно посещать братьев в кельях, а больных - ежедневно; наблюдать, не уклоняются ли братья от исповеди и не отвлекают ли их работами от службы; иметь краткий и пространный катехизисы и следить за знанием их братьями; ведать выдачей книг из библиотеки; печься об имуществе монастыря; посылать отчеты епархиальному начальству. В уставе находилось подробное расписание всех должностных лиц монастыря.

Часть третья устава представляла из себя краткие правила монашеской жизни.

Устав был утвержден и введен, кроме Юрьева монастыря, в Старорусском Спасском, Сковородском, Перекомском, Клопском, Кирилловском, Отенском и Сава-Вишерском.

Пустынное житие в Юрьевом монастыре проходило в Перунском скиту. Он располагался в устье Волхова, на острове. Церковь, на месте которой был основан скит, была одной из старейших в Новгороде. Основанная в 995 году, она превратилась в руины и была заброшена, ко времени прихода Фотия в монастырь. В 1828 году Фотий начал ее обновление. Церковь на острове была обнесена деревянным забором, к которому изнутри примыкали монашеские келии. Первым настоятелем скита стал авва Сергий, вторым Аникита (С.А.Ширинский-Шихматов). Гости и женщины в скит не допускались, чтобы не тревожить уединения монахов. В ските было введено неусыпное псалмопение. Сам настоятель монастыря нередко затворялся там для уединенного размышления и молитвы. Такое “удивительное” поведение Фотия вызывало гнев митрополита Серафима, недовольного вообще любыми оригинальными действиями своего подопечного. В ответ на это 5 февраля 1830 года Фотий составил послание “Скит и житие Фотия в нем”³⁷, где отстаивал право монаха на уединение.

Несмотря на введение общежитийного устава, митрополит Серафим велел своему викарному епископу Моисею наблюдать за Юрьевым монастырем. Этот надзор тяготил монахов. 3 октября 1827 года Фотий писал митрополиту Серафиму, что из-за строгих правил, каких нет даже в скитах, многие монахи покинули монастырь: “Я под судом и надзором не бывал, а ныне состоя, так бессилен стал. Я так болен душой и немощен, что от угнетения и гонения в уныние впадаю. Я утешался в тайне твоим отчим посланием и думал, что жаркое для меня лето миновало и варь и зной прошли. Но, увы, суровая осень и хладная зима начинается в уныние”³⁸. По просьбе Фотия Серафима посетила Д.А.Державина и 7 ноября прислала описание их встречи Фотию. По ее словам, митрополит говорил много доброго, но и много неприятного, чего и слушать не хотелось, и даже прямо угрожал архимандриту: “Говорил, что он гораздо более знает, что не сносить ему (Фотию) головы своей, если нрава своего не изменит: клонил старик все более на гордость и своенравие,”³⁹ - писала Д.А.Державина.

В ответном послании к ней 10 ноября 1827 года Фотий писал: “Меня поносят, меня гонят невинно, меня беззаконного судят, отдают под надзор и связывают подписками, а подначальным дают свободу; я в кровавом поте работаю в монастыре, устрояю все, собираю братство, сам делаюсь затворником: мне запрещают выезжать в город без двух старших братий, мне предписывают законы беззаконные; пишут устав против воли желания и согласия. Меня поносят как злодея, хотят у меня отнять единую отраду на свете, хотят, дабы меня и духовные дети мои бросили, забывши Бога... Прошу и молю моих гонителей, дабы они помянули, что они сами человеки и что я плотян и немощен, что мне терпеть не в силу приходит, что я невинно страдаю, пишу слезами к ним, а не чернилами”⁴⁰. О многом из того, что перечисляет в своем послании Фотий, сведений ныне не сохранилось, но подобные гонения преследовали его до самой смерти. Еще не единожды требовали от него прервать общение с духовными дочерьми и дать подписку по тому или иному поводу.

Постепенно между Фотием и митрополитом Петербургским устанавливается мир, и Серафим даже обещает приехать умирать в Юрьев монастырь. Возле собора Всемилостивейшего Спаса для митрополита Серафима были приготовлены обширные кельи, впоследствии в них жили настоятели монастыря. Это потепление отношений не было случайным. Общение Фотия с его духовными дочерьми в этот период на время прервалось. В 1828 году А.А.Орлова-Чесменская вместе с императорской семьей уезжает в поездку по России. О ее перемещениях можно судить по адресам писем к Д.А.Державиной.⁴¹ В 1828 году она пишет из Львова и Одессы, в 1829 из Берлина. 29 июня и 17 сентября она в Юрьевом монастыре, а 4 декабря Фотий у нее в Петербурге. Затем А.А.Орлова-Чесменская вновь отправляется в путешествие с императором, 2 июня 1830 года пишет из Фишьбаха, 24 декабря 1831 года она опять в Юрьевом монастыре.

Во время отсутствия графини было решено приобрести ей мызу возле Юрьева монастыря. То что во время визитов она проживала в кельях обители, давало повод для слухов. Объектом покупки было выбрано имение помещика Смирнова, находившееся в полумиле от монастыря через болото. Дело было начато в январе 1829 года, но Смирнов, почувствовав возможность получить выгоду, долго торговался. К 1 апреля сделка была совершена. Земли, принадлежащие усадьбе, графиня передала в дар монастырю. Фотий планировал разместить на них пасеку и ферму, чтобы удалить женский персонал подальше от обители.

Передача земель оказалась сильно затруднена условиями продажи и необходимостью выплаты налога на дарение. В августе 1829 года военные поселенцы начали прокладку дороги от Юрьева монастыря к поместью графини и церкви Благовещения, в 1830 году эти работы были успешно завершены. В то же время решался вопрос о продаже в казну имения графини Княжий Двор. В этих местах планировалось разместить военных поселенцев. Фотий принял живое участие в продаже имения. А.Г.Слезскинский считал, что архимандрит пытался получить от сделки максимальную выгоду, воспользовавшись положением правительства, но отрывки из писем к графине не подтверждают этих выводов⁴². Напротив, когда речь пошла о дарении поместья в казну, Фотий писал графине 31 января 1830 года: “Ужели имение твое Бог из твоих рук берет и в руки царевы и воинские предает. Чудо сие есть”⁴³. Позднее решение о размещении военных поселенцев было изменено, и Княжий Двор остался в собственности графини.

В 30-х годах XIX века архимандрит Фотий стал одной из самых известных личностей в России. Ему завидовали, его ругали, его при жизни объявляли святым. В своих автобиографических записках А.Д.Боровиков вспоминал: “Быть в Новгороде и не видеть Фотия, архимандрита Юрьева монастыря, - то же, что быть в Риме и не видеть папы”⁴⁴. В конце XIX века А.Алексеев писал, что когда бы и где бы ни заговорили в Новгороде о Св. обителях, Фотий и А.А.Орлова-Чесменская всегда вспоминались в разговоре беседующих.⁴⁵ Все Новгородские жители интересовались жизнью настоятеля Юрьева монастыря, и даже дети записывали в альбомы подробности встречи с Фотием.⁴⁶ Об архимандрите и его духовных дочерях говорили много достойного и хорошего. Поток публики, посещавший Юрьев монастырь, не иссякал. Фотий не любил людей, приезжающих в монастырь из любопытства, и называл их “ежами колючими”⁴⁷. Не все праздно посещавшие Юрьев монастырь уезжали недовольные приемом. Михаил Евреинов, приехавший в монастырь вместе с князем С.М.Голицыным, писал: “Отец Фотий принял нас очень ласково, чего не всегда ожидать было можно от него, потому что, он многих трактовал по-своему”⁴⁸. При прощании архимандрит поцеловал гостей в голову и дал им освященный хлеб. В другом случае Фотий попросил графиню подарить одному из гостей породистого скакуна за то, что тот будет поститься по средам. Урок пошел на пользу, и устыженный посетитель стал вместе со средами соблюдать и пятницы.

Жизнь и обычаи Юрьева монастыря, дышавшие древностью, казались странными многим посетителям. Архимандрит Никодим (Казанцев), побывавший в Юрьевом монастыре 29 мая 1832 года, вспоминал: “Отец Фотий принял меня хорошо, но больше поразил меня собой. В нем я увидел юродивого, для целей, конечно религиозных, но которые постичь мудрено”⁴⁹. Некоторые гости пытались поправить свои финансовые дела за счет Фотия. Кому-то это удавалось. И.Г.Мизерецкий вспоминал, что однажды к архимандриту пришел просить денег проигравшийся в карты офицер, угрожая самоубийством. Фотий денег не дал, но, сняв с шеи панагию, отдал ее офицеру. В этом случае Фотий не ошибся, панагия была возвращена, а жизнь и душа офицера спасены.⁵⁰

Юрьевым монастырем интересовались даже за границей. 20 мая 1829 года обитель посетил французский посланник. В 1830 году были австрийский посланник и принц шведский Оскар. Члены императорской семьи тоже посещали обитель. В 1836 году в монастыре был вел. князь Михаил Павлович. Весной 1837 года приезжал наследник престола Александр Николаевич. К его приезду Фотий готовился за два месяца. От сходней корабля до ворот храма было постелено 607 саженей красного сукна. В письме к графине от 4 мая 1837 года по поводу приезда наследника Фотий оставил пророческие слова: “Ежели он когда будет сам все, он утешитель будет во плоти на земле людям”⁵¹. Николай I несколько раз посещал Новгород и всякий раз к его приезду готовили Юрьев монастырь. Наконец в 1835 году император приехал внезапно, этот визит имел неприятные последствия для архимандрита. К Николаю Павловичу, как и к его старшему брату Александру Павловичу, Фотий относился с глубоким почтением, но по-видимому считал возможным указывать коронованным особам на их ошибки. То, что император в России являлся главой Православной Церкви, архимандрит не признавал. Он считал духовную власть стоящей выше светской. Но при этом, внешне, Фотий оставался примерным верноподданным, не подавая своей пастве дурного примера. А.Г.Слезскинский замечает, что в письмах графине Фотий хвалил императора тогда, когда ему передавали лестный отзыв Николая I. В переписке он именовал царя “Ангелом правды”.

II

Некоторые особенности религиозной практики Юрьева монастыря волновали митрополита Серафима. Он неоднократно предупреждал Фотия, чтобы тот прекратил свои “нововведения”. Серафим поручил особо надзирать за монастырем своим викарным епископам, сперва Моисею, а затем Игнатию и Тимофею⁵². Однако митрополиты Серафим и Филарет не считали “нововведения” Фотия затрагивающими догматические основы Православия и поэтому не предпринимали решительных мер.

Инициаторами гонений на Фотия в 1832 году стали светские власти. Конкретный исполнитель распоряжения правительства губернатор Денфер, действовал не по собственной воле, так как до этого неоднократно прибегал к протекции Фотия и его духовной дочери. Негласное распоряжение о “приведении в порядок” Юрьева монастыря исходило из высших сфер власти. Былые соратники Фотия по политической борьбе были недовольны его неугасающей активностью. В 1828 и 1830 годах Фотий отправил графине послания “Вопль истины на годину отступления от веры, чаяния пришествия антихриста и пришествия кончины века”, “О гонении и истреблении избранников Божьих в кончину века, в лице иночествующих и подвизающихся”⁵³. В них он критиковал политику правительства по отношению к монастырям и монахам. А.А.Павлов предупреждал Фотия, что против него договариваются П.Мещерский, Штер, С.Мещерская и купец Козулин.⁵⁴

В начале 30-х годов, когда П.С.Мещерский стал отходить от деятельности в Св.Синоде и часто перепоручать свои обязанности С.Д.Нечаеву, настала обстановка, благоприятная для политических доносов. Одной из первых жертв новой политики обер-прокурора Св.Синода стал Фотий. Под нажимом светских властей митрополиту Серафиму пришлось принять меры для прекращения “нововведений” в Юрьевом монастыре. Поднять на поверхность нетипичную для начала XIX века религиозную практику Фотия помог скандал, связанный с петербургской актрисой Фотиной Павловной, возможно, являющийся грандиозной провокацией.

Далеко за пределы Новгорода распространилась слава настоятеля Юрьева монастыря как врачевателя и изгонителя бесов. Е.П.Карнович, на основании документов хранящихся в библиотеке Юрьева монастыря, писал по этому поводу, что к Фотию приходило много бесноватых, и он распорядился устроить в старых кельях, за монастырской стеной, больницу для женщин. Простых больных он не велел принимать, так как врача в монастыре не было. Тем, кто заболел, выдавали денег для лечения в Новгороде.⁵⁵

О том, что Фотию удавалось побеждать и обычные болезни, свидетельствует князь С.А.Ширинский-Шихматов. В письме к братьям 15 сентября 1830 года он пишет, что старец схимник, живший в монастыре, два года страдал водяной болезнью и врачи объявили о его скорой смерти, но отец Фотий взял его в келью, через неделю умирающий встал на ноги “и вот уже два года чувствует себя хорошо”.⁵⁶ 15 августа 1830 года Фотий приглашал Павла Ширинского-Шихматова приехать для лечения в Юрьев монастырь: “Павле, Павле, что ты страждети и не радети приехать во врачебницу великомученника святого Георгия? Прииди и исцелишься от недуга твоего”⁵⁷. Есть сведения, что именно с чудесного исцеления началось знакомство Фотия с А.А.Орловой-Чесменской. Когда по совету епископа Иннокентия она впервые посетила Фотия, у нее сильно болели ноги. Фотий велел отслужить молебен Божией Матери, и боль прошла.⁵⁸

Лечение больных, без крайней необходимости, Фотий считал соблазном для себя. В послании братии он писал: “Такое занятие о больных простых может много монахов от дела своего и молитвы отдалить и утомить и умучить, а монашеское дело стараться прежде о своей душе, потом уже о спасении других”⁵⁹. Напротив, отмаливание бесноватых Фотий почитал прямой своей задачей, как непосредственную борьбу с отцом зла. Бывший келейник Фотия, старец Евводий, вспоминал, что его в молодые годы привели в монастырь как бесноватого, лечение Фотия помогло, и он остался в монастыре до самой смерти настоятеля.⁶⁰ В недатированном письме Иннокентию, епископу Херсонскому, Фотий описывал чудо, случившееся в Юрьевом монастыре: один заезжий князь заспорил с Фотием об изгнании бесов и предложил ему заставить заговорить на еврейском языке дьявола, якобы обитавшего в деревенской девке. Арбитром в споре взялся быть местный еврей. По велению Фотия, девица начала говорить по-еврейски, по-сирийски и по-халдейски и спорить с евреем о верности иудейства с приведением цитат из еврейских, сирийских и халдейских священных книг. После чего присутствовавший еврей уверовал и крестился.⁶¹

Из писем С.А.Ширинского-Шихматова видно, что исцеления бесноватых случались в монастыре часто: “Хотя слова мои для вас и недостоверны, однако же я должен сказать вам, что подобные опыты силы Божьей в об