Показания астролога, или опознание Смуглой Дамы

 

Достоверными свидетельствами о жизни Шекспира являются его сонеты.

Генрих Гейне

 

Смущающий призрак

 

В тот день профессор Роуз, как всегда, ранним утром направился в Бодлинскую библиотеку. Известный историк и блестящий литературовед, он был здесь, что называется, своим человеком. Не один год провел в читальном зале за столом этого старейшего книжного хранилища. В нем собраны многие раритеты – автографы государственных деятелей, ученых, писателей и поэтов, редчайшая коллекция королевских рукописей, первые английские печатные издания, в том числе и «Изречения философов» – книга английского первопечатника Уильяма Кэкстона. Гордость библиотеки – собрание первых изданий пьес Шекспира и среди них единственный из дошедших до нас экземпляр «Короля Лира», напечатанных около 1606 года. А всего в этом крупнейшем книгохранилище находится около сорока тысяч рукописей.

Весна была уже на дворе, но погода стояла пасмурная. Ненастье настраивало на невеселый лад, и казалось, что и этот день пройдет впустую. В последнее время Роуз вновь обратился к документам елизаветинской эпохи, знатоком которой считался. Просматривал рукописные материалы, выискивая новые, необходимые для работы сведения и факты. Но дело двигалось медленно, и можно было ожидать, что и сегодня его поиски не принесут желаемого успеха.

Он шел по хорошо знакомым улицам Оксфорда, где когда‑то учился и прожил немало лет, а теперь состоял в совете управляющих колледжа Поминовения усопших и одновременно – членом Британской академии. Мимо спешили обычные в это время прохожие – клерки, домохозяйки, то и дело попадались студенты, но Альберт Роуз словно не замечал их, погруженный в свои мысли. Уже давно его занимала одна литературная загадка. Скажем точнее – ему не давала покоя великая тайна Шекспира: кто была Смуглая дама его сонетов. Профессор мечтал приподнять вуаль на лице незнакомки, вот уже три с половиной века скрывающей свои черты.

Бывали, правда, моменты, когда ему думалось, что тайна имени Смуглой дамы, в которую многие исследователи тщетно пытались до него проникнуть, никогда не будет раскрыта. Смуглая дама всего лишь смущающий призрак, который, возможно, где‑то и бродит, но неуловим и нераспознаваем.

Однажды в минуту отчаяния Роуз согласился было с пессимистами и заявил, что, видимо, никогда не удастся узнать имени возлюбленной и вдохновительницы сонетов Шекспира. Но без разгадки этой тайны, составляющей, по его словам, одну из важнейших проблем в шекспироведческой литературе, невозможно написать полную биографию величайшего поэта. О нем и так мало что известно – до нас дошло всего несколько документов: о крещении, женитьбе и последней воле. Сохранилось всего шесть его аутентичных подписей (три на завещании и еще три на различных деловых бумагах). Причем почерк в них не всегда одинаков, как, впрочем, это часто бывает с людьми, которые изредка что‑либо подписывают. Отсутствие сколько‑нибудь достоверных и более менее полных сведений о творце великих сочинений породило массу легенд, часто весьма анекдотического свойства. Разобраться в них, отделить зерна от плевел еще недавно было чрезвычайно трудно.

Между тем сонеты, судя по всему, автобиографичны. Как сказал в прошлом веке поэт Вордсворт, это «ключ, которым Шекспир отпер свое сердца». Но биографу мало располагать авторским текстом, надо, знать историю его создания, тем более, когда речь идет о сонетах, адресованных даме. Кто была эта женщина‑мучительница, к которой обращены прекрасные любовные стихи? Какие отношения у поэта были с той, кто вдохновил его на создание столь страстных и горьких строк? И почему в них так много отчаяния, печали, ревности? Не выяснив всего этого, и думать нельзя о написании подлинной биографии Шекспира.

Над разгадкой этой труднейшей задачи и бился в последнее время профессор Роуз. Написанное им исследование о жизни и творчестве Шекспира, к сожалению, оставалось без нее неполным. Узнав имя возлюбленной поэта, можно было бы завершить работу над его наиболее полной биографией. Именно о такой книге, на страницах которой в полный рост предстал бы Шекспир‑человек, и мечтал профессор Роуз.

В вестибюле библиотеки Роуз приветствует взглядом бюст основателя библиотеки дипломата и ученого Томаса Бодли из черно‑белого мрамора, снимает пальто, бросает беглый взгляд на витрины постоянной книжной выставки, и направляется в зал к своему столу. На нем рукописи, над которыми он работает – бумаги некоего Симона Формана, человека по‑своему удивительного. Во времена Елизаветы I он был врачом‑практиком и астрологом и отлично знал добрую половину обитателей Лондона той поры, как и многое из того, что происходило тогда в английской столице. Ему, в частности, принадлежит самое раннее описание четырех постановок шекспировских пьес в театре «Глобус». В записках такого человека наверняка удастся обнаружить что‑нибудь еще. Профессор Роуз внимательно вглядывается в записи астролога. Большей частью они говорят о посетителях, их гороскопах, напоминая ученому что‑то вроде приходно‑расходной книги: был такой‑то, просил о том‑то, заплатил столько‑то. Цифры, числа, фамилии… Скучный, видно, был человек этот Симон Форман. Иногда, впрочем, он сообщает и кое‑что стоящее. Среди фамилий и цифр встречаются мимоходом сделанные им замечания, характеристики лиц, посещавших его, сведения о личных отношениях с некоторыми из своих клиентов, среди которых бывали и женщины.

По подсчетам английского общества «Друзей Шекспира», во всем мире около восьмисот тысяч человек занимаются изучением его творчества, зарабатывая этим хлеб свой насущный. Среди них писатели, издатели, библиотекари, актеры, режиссеры, искусствоведы, художники, наборщики, агенты бюро путешествий, продавцы сувениров и т. д. Но ближе всех к великому драматургу и поэту стоят, конечно, литературоведы. Сколько ими написано исследований! Сколько положено труда, чтобы научно прокомментировать великие творения, создать своего рода подсобную библиотеку для понимания шекспировского наследия. Немало сил затрачено и на то, чтобы подобрать ключи к загадкам Шекспира. Верно заметил один английский критик, что каждое поколение заслуживает хорошей книги о Шекспире. Однако он же напомнил мрачное предостережение о том, что вокруг пещеры, хранящей тайну, можно увидеть много отпечатков разнообразных следов Шекспира, но все они направлены внутрь. Никто еще не вышел оттуда и не объяснил ничего миру. Хотя каждый, кто немного приблизился к этой теме, считал своим долгом написать о Шекспире книгу.

 

Кто вы, мистер У. X.?

 

Особенно много было написано по доводу шекспировских сонетов. Каждый автор, предлагая свою разгадку, считал, что именно ему удалось проникнуть в тайну пещеры и благополучно выбраться на свет Божий, доставив, наконец, человечеству ключи к великой загадке. Увы, все их попытки оказывались несостоятельными. Тайна по‑прежнему оставалась тайной, побуждая самых упорных вновь продолжать свои поиски. Но интересно вот что. Многие исследования, посвященные шекспировским сонетам, отталкиваются от фактов или отсутствия оных, затем возвращаются к стихам и, ссылаясь на одни и те же слова и фразы, приходят к удивительно разным заключениям.

Спор вокруг сонетов Шекспира разгорелся в основном из‑за трех неизвестных: загадки инициалов «мистера У. X.», которому посвящены сонеты, и имен воспетых в них «Прекрасного юноши» и «Смуглой дамы».

Кому же адресованы слова на первом издании сонетов, опубликованных в 1609 году: «Тому единственному, кому обязаны своим появлением нижеследующие сонеты, мистеру У. X. всякого счастья и вечной жизни, обещанных ему нашим бессмертным поэтом, желает доброжелатель, рискнувший издать их. Т. Т.»?

Если два последних инициала не вызывали сомнения – они принадлежали издателю Томасу Торпу, то по поводу личности таинственного «мистера У. X.» были пролиты реки чернил и сломано изрядное количество перьев. Каких только догадок не высказывали, чего только не сочиняли иные пылкие литературоведы.

Под загадочными инициалами видели «неопровержимое» доказательство, что автором сонетов был современник Шекспира драматург и поэт Кристофер Марло – они, мол, посвящены его другу Томасу Уолсингему. На это, дескать, указывают буквы У. X. (W. Н.), которые легко вывести из фамилии «Уолсингем» (Walsingham). Другие настаивали, что инициалы У. X. скрывают молодого Уильяма Херберта, впоследствии графа Пембрука, чья мать будто бы заказала Шекспиру сонеты, которые, по ее мысли, должны были образумить и побудить этого легкомысленного шалопая жениться. Третьи утверждали, что «У. X.» это интриган‑рифмоплет по фамилии Маркхем из окружения графа Эссекса, то есть поэт‑соперник, о котором говорится в сонетах.

По меньшей мере, один исследователь был убежден, что «У. X.» это не кто иной, как поэт, воин и мореход Уолтер Рэли (Walter Raleigh); другой приходил к выводу, что за этими буквами укрылся Генри Райотсли (Henry Wriothesly), граф Саутгэмптон, ставивший свои инициалы в обратном порядке, что было тогда принято. Графу Саутгэмптону, своему юному другу и покровителю, Шекспир посвятил, как известно, две поэмы «Венера и Адонис» и «Лукреция». Отсюда, естественно, напрашивался вывод, что и сонеты посвящены ему. Иные считали, что «У X.» не принадлежал к сильным мира сего, а был простым юристом по имени Уильям Хэтклифф. Дошло до того, что родилась теория, согласно которой Шекспир якобы воспел в сонетах самого себя и что инициалы «У. X.» следует расшифровывать, как «мистеру Уильяму самому» – «to mr Willam himself».

Существовали и другие версии, предлагавшие ключ к расшифровке «У. X.»: это‑де актер шекспировской труппы Уильям Хьюз, которого, кстати говоря, не обнаружили в актерских списках того времени, и, скорее всего, он – плод фантазии Оскара Уайльда, предположившего эту кандидатуру; а также некий Уильям Холл, «добывший» для издателя рукопись сонетов. Дело в том, что Шекспир не собирался печатать их, и в течение десяти лет его сонеты были известны лишь узкому кругу друзей.

Неизвестно, во что вылился бы и к чему привел этот затянувшийся спор, если бы не Роуз.

Какую же гипотезу предложил профессор на страницах своих трудов, изданных в 1963 и 1964 гг.?

В «мистере У. X.» он опознал Уильяма Харви, третьего мужа матери графа Саутгэмптона. Не кто иной, как он помог сонетам Шекспира впервые увидеть свет. Кто же был этот Уильям Харви, заслуживающий нашей искренней благодарности за то, что «добыл» бессмертные сонеты для издателя?

Потомок древнего знатного рода Харви Иквортских из Саффокла, он являлся младшим сыном и не имел права наследовать родовое владение, доставшееся старшему брату. Ему пришлось самому думать о своем будущем. Как и для многих младших сыновей дворян, выход был в женитьбе на богатой невесте. И когда представилась возможность стать мужем состоятельной вдовы графини Саутгэмптон, он не долго раздумывал. Препятствием на его пути стал ее сын, молодой граф Саутгэмптон. Его отнюдь не привлекала перспектива оказаться в положении приемного сына человека, по возрасту более подходящего ему в братья или друзья. Он пробовал протестовать. Но молодой Уильям в глазах графини обладал несомненными достоинствами – был отличным воином, участником сражения с испанской армадой и знаменитой битвы при Кадисе, служил на кораблях королевского флота, контролировавшего морские пути у Азорских островов. В 1599 году он добился согласия на брак и стал счастливым супругом. Спустя несколько лет, в 1607 году, графиня внезапно умерла, доставив наследство мужу. В семейном архиве он нашел сонеты, которые отнес издателю. Мистер Торп, чрезвычайно благодарный сэру Уильяму Харви, пишет посвящение, называя его «единственным, кому обязаны своим появлением» сонеты, то есть считает его тем, кто содействовал их публикации.

Но как оказались сочиненные Шекспиром сонеты в архиве семьи Саутгэмптон? Ответ прост. Давно установлено, что в молодые годы Шекспир дружил с лордом Саутгэмптоном‑младшим и пользовался его покровительством (напомню, что ему посвящены все поэмы Шекспира). Известно также, что в начале девяностых годов XVI столетия, когда создавались сонеты, поэт сблизился с кружком молодых аристократов, любителей театра, одним из которых и был граф Саутгэмптон. Можно представить, что в его роскошном дворце, украшенном гобеленами и картинами, друзья развлекались, слушая итальянскую музыку, а возможно, и читая сонеты. Тем более что «прекрасный юноша», воспетый в них, и есть не кто иной, как молодой хозяин дворца, граф Саутгэмптон, друг поэта. И те, кто пытался разгадать тайну «У. X.», часто допускали ошибку, отождествляя героя сонетов с тем, кому они были посвящены.

Подводя итог, можно сказать, что род Харви, увековечивший себя в истории подвигами своих сыновей – адмиралов, дипломатов и писателей, тот род, о котором в шутку говорили: «человечество состоит из мужчин, женщин и Харви», – знаменит еще тем, что одному из них посвящены сонеты Шекспира.

 

Ложная версия

 

Но и после этого открытия Роуза спор вокруг шекспировских сонетов отнюдь не утих. Ведь без ответа оставался главный вопрос: кто была Смуглая дама, которой посвящены сонеты второй группы – со 127 по 152.

Пытавшиеся раскрыть имя таинственной незнакомки исследователи избрали заведомо неверный метод: в большинстве случаев исходили из догадки, а затем уже «под нее» подгоняли доказательства. Подобных попыток было предпринято немало.

Время от времени раздавались голоса, будто адресата любовных стихов Шекспира вообще невозможно установить, поскольку поэт не имел в виду реальную женщину. В качестве аргумента приводили слова современника Шекспира Д. Флетчера, драматурга и поэта, о том, что «можно писать о любви, не будучи влюбленным, как можно писать о сельском хозяйстве и самому не ходить за плугом». Поэтому тщетно связывать образ Смуглой дамы с какой‑то одной особой: поэт якобы пережил все то, что описано в сонетах, лишь в воображении. Иначе говоря, сонеты созданы Шекспиром в традициях петраркизма и воспевают некую абстрактную даму, которой в действительности не существовало.

Но от приверженцев этой точки зрения ускользал тот момент, что шекспировская героиня нарисована совершенно в иных тонах, чем это было принято в поэтической традиции, восходящей к Петрарке.

Прежде всего у нее глаза и «цвет волос с крылом вороньим схожи», вопреки принятому у петраркистов идеалу женской красоты, когда дама непременно должна иметь светлые волосы – с золотым отливом в кудрях и белоснежную кожу. Как, скажем, у Ронсара, следовавшего предписаниям канона и превратившего свою возлюбленную из шатенки в белокурую красавицу, или у Камоэнса, воспевающего золотой поток пышных кос своей несравненной сеньоры.

К тому же дама сердца Шекспира отнюдь не была воплощением совершенства, что также противоречило традициям сонетистов. Более того, вопреки этой эстетической традиции та, в которую влюблен поэт, «как ад черна» – вероломна, жестока и порочна. Она разлучает поэта с другом, изменяет ему, заставляет ревновать – одним словом, Шекспир посвящает сонеты даме сомнительной нравственности. И весь цикл – это своего рода поэтическая исповедь, на основании которой можно восстановить перипетии пережитого любовного романа, где, по справедливому замечанию Гёте, «выстрадано каждое слово». С великим немцем солидаризировались Вордсворт, Кольридж, Теннисон, Гюго, Гейне, признававшие несомненную автобиографичность сонетов.

В конце прошлого века русский шекспировед Н. И. Стороженко в работе «Сонеты Шекспира в автобиографическом отношении» дал обзор накопившейся к тому моменту литературы, посвященной загадке, над которой столь долго билась наука. «Несмотря на то что загадка до сих пор продолжает упорно хранить свою тайну, – писал он, – энергия ученых не ослабевает, может быть оттого, что каждому из желающих разрешить ее по необходимости приходится заглянуть в бездонную, как море, душу Шекспира, пробыть некоторое время в общении с нею и подслушать биение одного из благороднейших сердец, которое когда‑либо билось в груди человека».

В наши дни с книгой «Женщины в жизни Шекспира» выступил Айвор Браун. В главе «Черные глаза» он пишет: «Едва ли следует оспаривать тот факт, что Смуглая дама существовала в жизни Шекспира. Сонеты, появившиеся благодаря ее обаянию и ее изменчивой привязанности, полны жизни, любви, ненависти, поэтому нельзя считать их просто формальным упражнением в сочинительстве». В связи с этим идентификация личностей в сонетах была и остается важным, хотя и запутанным вопросом. Среди ученых нет, однако, единодушия, констатировал он и скептически заявлял, что никогда, наверное, и не будет.

Между тем Айвор Браун не удержался от соблазна и поддержал ранее уже выдвигавшуюся кандидатуру на роль загадочной Смуглой дамы.

Долгое время считали, что это была Мери Фиттон, существовавшая в действительности и известная так же, как Молл Фиттон. Впервые ее кандидатуру предложил Т. Тейлер в 1890 году. С его мнением не все согласились. Возник спор, который, как тогда же заметил Н. И. Стороженко, «грозил сделаться хронической болезнью». Похоже, Айвор Браун, поддержав гипотезу Т. Тейлера, пережил рецидив этой болезни. Как бы то ни было, сведений о Мери Фиттон в самом деле довольно много и могло показаться, что тайна Смуглой дамы близка к разгадке. Разделял это мнение и Бернард Шоу, о чем свидетельствует его интерлюдия «Смуглая леди сонетов», где рассказывается о том, как Шекспир, проникнув ночью во дворец для свидания с Мери Фиттон, встречается с королевой, блуждающей по дворцу в припадке сомнамбулизма. Мери действительно была фрейлиной – ее назначили ко двору в 1595 году, когда ей исполнилось семнадцать лет, и она должна была находиться при королеве, сопровождая ее на спектакли. Шекспир не мог ее не знать. Не раз он упоминает ее имя в «Двенадцатой ночи» – пьесе, написанной в то время. Однако вскоре ее репутация оказалась запятнанной: родила внебрачного сына от Уильяма Хёрберта, будущего графа Пэмбрука, того самого шалопая, мамаша которого так была обеспокоена женитьбой сынка.

В сонетах обращает на себя внимание мастерство портретной характеристики, умение в лаконичной форме нарисовать яркий облик героини. То и дело поэт вспоминает детали внешности своей дамы, как, впрочем, и других героев. Но в отличие от них, он более подробно рисует ее портрет, «не подгоняя его, – как заметил в свое время советский исследователь Ю. Ф. Шведов, – под условный идеал женской красоты, утвердившийся в литературе Возрождения». И это при том, что Шекспир почти никогда не давал определенного портрета своих героев. Его информация весьма скудная: герои – красивы, негодяи уродливы, женщины, которыми восхищаются, – прекрасны. Читатели должны сами представить, как выглядят персонажи. Между тем черные глаза «смотрят на нас с такой страстью и силой в «Ромео и Джульетте», пьесе, написанной в 1595 году. О первой пассии Ромео, жестокосердной Розалине, которая ни разу не появляется на сцене, Меркуцио говорит, что бедный Ромео насмерть поражен черными глазами. С именем Розалины мы встречаемся и в «Бесплодных усилиях любви». Здесь она – придворная дама со своенравным характером, непостоянным и капризным, острым языком, а главное – с шарами смоляными вместо глаз» и «лицом смолы чернее». Знакомый облик Смуглой дамы – черноволосая, черноглазая – встречается и в пьесе «Как вам это понравится», написанной как раз в период взлета карьеры Мери Фиттон.

Некоторые настолько уверовали в Молл Фиттон как прообраз Смуглой дамы, что даже утверждали, будто связь поэта с ней продолжалась до разрыва в 1608 году, и это якобы стало главной причиной его ранней смерти.

Как оказалось, опровергнуть такое мнение было нетрудно. На основании бумаг архива Фиттонов установили, что у Мери были каштановые волосы и серые глаза и в ее письмах нет и намека на знакомство с Шекспиром. Если к тому же придерживаться принятой сегодня хронологии, согласно которой сонеты были написаны в начале девяностых годов XVI столетия, то Мери вообще следует вывести из числа претенденток. Дело в том, что Уильям Херберт родился в 1580 году и никак не мог быть ее любовником в то время, когда Шекспир создавал сонеты.

Отпали и другие претендентки: и темноволосая Энн Вавасор, придворная леди, у которой был пылкий роман с графом Оксфордом; и пассия графа Саутгэмптона Элизабет Верной. Безосновательными оказались и притязания некоей Льюс Морган, по прозвищу Негритянка. Обосновать эту версию пытались путем извлечения из сонетов упоминания имени Морган, усматривая связь между написанием такого употребительного слова, как more (больше) и фамилией Морган. По поводу чего А. Браун справедливо замечает: «Сонеты были написаны, чтобы отразить и выразить сильные и страстные чувства, а не как ключ к разгадке».

 

Смертельно раненный

 

Теперь вернемся в зал Бодлинской библиотеки, где мы оставили Роуза над записями Симона Формана. Давайте познакомимся с ними подробнее и проследим за ходом рассуждений профессора, чтобы понять выводы, к которым он пришел.

К тому моменту, как Роуз встретился с записками лондонского астролога, ясно было, что сонеты создавались примерно в одно время – с 1592 по 1594–1595 год; молодой вельможа, «прекрасный юноша», упоминаемый в сонетах – покровитель драматурга и его друг граф Саутгэмптон; поэт‑соперник (о нем тоже говорится в стихах) – конечно, Кристофер Маро; мистер «У. X.» – это Уильям Харви – раздобывший рукопись и представивший ее издателю. И лишь имя Смуглой дамы оставалось неразгаданным.

В наши дни, кажется, не осталось скептиков, которые бы сомневались, что в сонетах речь идет о подлинной женщине, принесшей поэту столько страданий, но несмотря на это обожаемой, страстно им любимой. Посвященные ей стихи обжигают огнем живого чувства, и нет сомнения, что они отзвуки личной драмы Шекспира, поэтическая исповедь о неразделенной любви. Сонеты, замечает Ю. Ф. Шведов, отражают «внутреннюю трагедию человека, который любит настолько сильно, что самые достоверные доводы рассудка, убеждающего в неверности и порочности возлюбленной, не могут примирить его с мыслью, что он должен расстаться с ветреной красавицей». Но и перенеся огромное потрясение, убедившись в порочности своей возлюбленной, поэт, хотя и смертельно раненный, находит силы смеяться над собой.

Горько, конечно, сознавать, что молодая женщина предпочла графа драматургу. Но граф был не женат, богат, к тому же на три года моложе, а поэт – беден, на шесть лет старше ее, обременен семьей. Поэту тем более было обидно, что молодой граф являлся его покровителем и другом и он сам на свою беду свел их. Так возникли сложные отношения треугольника, нашедшие отражение в сонетах.

Одни исследователи при помощи своеобразной аранжировки сонетов (давно подметили, что порядок их расположения не соответствует жизненной хронологии) построили из них целый роман с завязкой и развязкой: «страстной любовью Шекспира к бездушной кокетке, ее изменой и окончательным разрывом со стороны поэта». Другие шекспироведы делили сонетный цикл на несколько тематических групп.

Профессор Роуз считает, что в сонетах 1–126, 127–152 с предельной откровенностью затрагивается тема отношений в любовном треугольнике: друг – Смуглая дама – поэт. В сонетах с 34‑го по 42‑го она подается с точки зрения отношений Шекспира и Саутгэмптона. Но в более поздних (не по времени, а по нумерации) – со 127 и до конца – ситуация изображается с точки зрения Шекспира. В них наиболее ярко отражается честная, открытая и свободная натура. Эта группа сонетов посвящена отношениям поэта и Смуглой дамы. Помещенные по нумерации позже, они были написаны раньше, до появления на сцене Саутгэмптона. Об этом судят по двум фактам: во‑первых, Шекспир сначала влюбился в женщину из жалости к ее положению, в котором она находилась; во‑вторых, Саутгэмптон познакомился с ней, благодаря письму, которое он написал от имени Шекспира.

…Ее нельзя было назвать красавицей – смуглая, с черными глазами и такими же бровями и ресницами; однако ее внешность, несомненно, привлекала внимание. Так что Смуглую даму знали многие. Еще большую известность принесло ей искусство обольщения, которым она владела в совершенстве. Все, кому довелось испытать на себе ее чары, кто стал жертвой ее коварства, не могли остаться к ней равнодушны. И хотя «как приманке ей никто не рад», но «как приманку все ее хватают». Это случилось и с поэтом: поначалу он увлекся ее молодостью из жалости, а потом был ослеплен страстью: «чувственность держала его в плену». Но каждый раз, испытав любовный порыв, поэт, словно отрезвев, болезненно переживает собственное падение, его охватывает чувство нравственного отвращения, как заметил в свое время Н. И. Стороженко в статье «Психология любви и ревности у Шекспира». Ему даже принадлежит подстрочный перевод характерного в этом смысле сонета 129, где есть такие строки: «удовлетворение чувственности – это позор духа».

Объяснить этот сонет каким‑либо литературным влиянием излишне – такие признания не пишутся «с чужого голоса». Несмотря на пылкий в молодости темперамент (Шекспир сам признавал, что «страсть была его грехом»), чувственная любовь «не могла удовлетворить его высоконравственную душу». И напрасно некоторые критики, полагая, что это бросает тень на поэта, отрицали автобиографичность любовных сонетов. Английская щепетильность в данном случае неуместна: пережитое чувство помогало Шекспиру с глубокой жизненной правдой изображать в пьесах обольстительных женщин, наделенных теми же неотразимыми чарами, которыми околдовала его самого Смуглая дама.

Безжалостная в своей красе, надменная, вероломная, она приворожила поэта, готового поклясться, что на целый свет «ничего прекрасней в мире нет, чем смуглое лицо и черный волос». Сознавая, однако, что беда не в черном лице, а «в поступках черных», он тем не менее, словно зачарованный, не в состоянии «покинуть рай, ведущий прямо в ад». И далее:

 

Безумен тот, кто гонится за ней,

Безумен тот, кто обладает ею.

За нею мчишься – счастья нет сильней,

Ее догнал – нет горя тяжелее…[1]

 

Однако, вопреки разуму, поэт все больше оказывается в плену бессердечной кокетки. Пытаясь удержать ее, он идет на хитрости, скрывает свой возраст, – ведь «старость, полюбив, лета таит», тем более что его друг и ее избранник моложе его на девять лет. Просит ее признаваться открыто в новой страсти и хотя бы сделать вид, что дарит его своей любовью.

 

Чтоб избежать зловредной клеветы,

Со мною будь, хоть не со мною ты.

 

Сердце его беспрестанно бредит сладострастной возлюбленной. Не в силах совладать с собой, он унижается, умаляет о жалости, называет свою любовь болезнью, «тоскует по источнику страданья».

 

Но все пять чувств и разум заодно

Спасти не могут сердце от неволи.

Моя свобода – тень, а я давно

Немой вассал твоей надменной воли.

 

Вот ему кажется, наступает момент примирения и вновь для него – счастье повиноваться глаз ее движению. Увы, скоро снова он убеждается в коварстве, понимает, что «нужно презирать, а не любить», корит себя за собственную беспечность, когда «ослеплял глаза свои всечасно, чтоб не видеть порочности» ее.

Шекспироведы давно подметили также, что язык комедии «Бесплодные усилия любви» приближается к языку сонетов. Многое в этой очень личной пьесе, написанной в ту же пору, перекликается с сонетами: несомненно, образ Розалины списан с определенного лица, очень похожего на Смуглую даму.

Итак, Шекспир поведал едва ли не все о себе и своей Смуглой даме, ни разу ни упомянув ее имени. Оно бы так никогда и не стало известно, если бы Симон Форман не имел привычки записывать все, что относилось к его клиентам.

Обратимся к этому источнику сведений о Смуглой даме.

 

Астролог свидетельствует

 

Мы помним, что любовная связь поэта со Смуглой дамой относится к 1593–1594 годам. Спустя несколько лет, 13 мая 1597 года к астрологу Форману пришел на консультацию молодой человек по имени Уильям Ланье, сын известного придворного музыканта. Ему было 24 года, и он собирался отправиться с герцогом Эссексом к Азорским островам. В экспедиции должен был участвовать и граф Саутгэмптон, он командовал одним из кораблей.

Четыре дня спустя после этого посещения к Форману явилась жена Ланье. Ей также требовался совет. Она была дочерью придворного музыканта итальянца Батиста Бассано и Маргарет Джонсон, с которой он не был обвенчан. Звали ее Эмилия.

Эмилии Ланье, или Эмилии Бассано, как вначале называет ее астролог, было в то время 27 лет. Форман осведомлен о ее прошлом: «В молодости ей пришлось несладко, – записывает он. – Отец умер, когда дочь была еще ребенком». Содержала ее мать до своей смерти в 1587 году. В 19 лет девушка стала любовницей стареющего Генри Кэри – лорда Хенсдона, лорда Чемберлена, занимавшего должность лорда‑камергера королевы. Когда она ждала ребенка, ее выдали замуж за «менестреля», то есть за Ланье.

Через двадцать дней Эмилия снова пришла к астрологу посоветоваться насчет мужа и себя. Форман записывает: «Она выросла в графстве Кент и была замужем четыре года». Эти сведения (необходимые для астрологических предсказаний) возвращают нас к 1593 году. «Старый лорд Чемберлен был связан с ней длительное время» – это уводит к еще более раннему времени – к 1589 году. По‑видимому, родилась она около 1570 года, «имела по тому времени приличное приданое и была богата для того, кто женился на ней. У нее водились деньги и драгоценности. В молодости она была очень смуглой».

Последнее замечание Формана особенно важно. В своих записках астролог ни о ком так не писал, он вообще редко описывал чью‑либо внешность. Очевидно, Эмилия Ланье была настолько смугла, что это поражало окружающих.

«У нее был сын Генри», названный в честь отца Генри Кэри, сообщает астролог.

Следующие записи говорят о том, что Эмилия продолжала посещать Формана. Ей хотелось узнать, будет ли ее муж посвящен в рыцари до того, как вернется из экспедиции домой и станет ли она знатной дамой и как скоро. «Ее величество и многие вельможи покровительствовали ей», – рассказывает астролог, – она часто получала подарки, для нее много сделал один знатный господин, который умер, он очень ее любил. Супруг обращался с ней плохо, растратил ее состояние. Теперь она весьма нуждается, у нее долги и она готова, в меркантильных целях, подчиниться».

Далее идет запись о ее гороскопе: согласно предсказанию, она станет знатной леди и «добьется высокого положения», однако муж ее «вряд ли будет посвящен в рыцари» и проживет не более двух лет после возвращения домой. Действительно, он исчезает из поля зрения и ничего больше о нем не известно, кроме язвительного замечания астролога по поводу того, что у Уильяма Ланье было слишком мало оснований быть посвященным в рыцари.

Как видно из дальнейших записей, Форман не прочь был воспользоваться отсутствием мужа Эмилии. Следуют строки, по‑видимому относящиеся к ней: «гороскоп показывает женщину, у которой на уме одно – удовлетворение желания, непонятно, она кокотка или будет ею». Вскоре астролог задает вопрос: «Если я пойду к Ланье сегодня ночью или завтра, захочет ли она принять меня?» На другой день он гадает, написать ей или она сама предложит ему прийти. Свидание состоялось, и астролог провел у нее всю ночь. Она была с ним мила и любезна, но не более того. Позже он записывает: «Она была кокоткой и плохо обошлась со мной».

Из записей астролога становится ясно, что он неоднократно бывал у Эмилии, всякий раз, впрочем, гадая по гороскопу, идти ему к ней или нет. В общем, связь с этой «вредной женщиной», строившей ему «всяческие козни», длилась несколько лет. Несмотря на «зловредный» характер и коварное поведение кокотки, астролог встречался с нею, судя но его записям, вплоть до 1600 года.

Однако только этим их отношения не ограничивались. Есть запись, сделанная в конце этого года по‑латыни – видимо, из предосторожности, чтобы кто‑нибудь не прочел ее – о том, что, Как утверждают, Эмилия способна вызывать духов, будто она колдунья, умеющая привораживать мужчин. В связи с этим он задается вопросом, следует ли ему порвать с ней отношения. Опасения вполне естественные – занятия черной магией в ту эпоху не сулили ничего хорошего.

На этом можно оборвать рассказ, ибо дальше в многочисленных бумагах Формана об Эмилии Ланье не упоминается. Но совершенно очевидно, что знакомство со Смуглой дамой принесло бедному астрологу лишь разочарование, стало мучительным и в конце концов поселило в его душе подозрения.

Но сами по себе сведения об Эмилии Ланье мало что еще говорили. Необходимо было подтвердить их другими данными и документами, спроецировать на текст сонетов и интерпретировать.

Каков же был дальнейший ход поиска и рассуждений профессора Роуза?

В церковных книгах и завещании Бассано, «королевского музыканта», обнаружились дополнительные данные. Удалось установить, что семья Бассано приехала из Венеции, чтобы служить при дворе Генриха VIII. Эмилия была младшей дочерью. Отец умер в 1576 году, оставив ее шестилетней девочкой. Он завещает ей сто фунтов, которые она могла получить, когда ей исполнится 21 год или когда выйдет замуж. Кроме того, двум дочерям досталась рента с трех домов. Родителей похоронили в Бишопсгейте, по дороге в Шередит, где в старину жили многие актеры. После смерти матери ей пришлось в семнадцать лет окунуться в жизнь. Особых средств у нее уже не было, все, чем она обладала – необычная смуглая внешность и несомненные музыкальные способности. Воспитанная в семье музыкантов, она хорошо играла на спинете. В глазах такого любителя музыки, как Шекспир, это значительно усиливало ее привлекательность. Об этом свидетельствует сонет 128, где говорится о том, как музыкой своею она пленяла слушателей, как «мелодия под пальцами лилась» и как поэт ревновал «к клавишам летучим, срывавшим поцелуи с нежных рук…».

Вскоре юная итальянка стала подругой лорда Хенсдона. С этого момента история неизвестной жизни приобретает более ясные очертания.

Генри Кэри, первый лорд Хенсдон, являлся кузеном и фаворитом королевы. Его мать, Мария Болейн, была сестрой Анны Болейн, любовницы Генриха VIII, ставшей впоследствии его женой, однако казненной за якобы супружескую измену. Марию Болейн выдали замуж за Уильяма Кэри и их сына назвали в честь короля – Генри.

Семья Кэри жила припеваючи с тех пор, как дочь Анны Болейн вступила на престол под именем Елизаветы I. Генри Кэри стал лордом, получил поместье в графстве Кент, где, кстати говоря, как мы помним, выросла Эмилия. Это был мужественный человек с военной выправкой, неоднократно отличавшийся в сражениях. Когда испанцы в 1588 году двинули к берегам Англии свой флот – Великую армаду, – угрожая высадкой войска, ему доверили командование королевской стражей.

Именно в тот год он и встретил смуглую итальянку. С этого момента в течение четырех лет она была его любовницей. Это о нем упоминал Форман, когда записал, что «для нее много делал один знатный господин, который умер», и который «очень любил ее» (лорд Хенсдон умер в 1596 году).

И тут мы подходим к самому важному для нас моменту. Задолго до того, как королева присвоила Хенсдону титул лорда Чемберлена, он создал труппу актеров для придворного театра. Было это в 1564 году, когда родился Шекспир. С 1585 года Хенсдона стали называть лордом‑камергером – звание это он сохранял до своей смерти. А актеры его труппы именовались «слугами лорда‑камергера» или «слугами достопочтенного лорда Хенсдона». Жил он в своей резиденции Сомерсет‑хауз, арендовал и дома в районе, где позже Джеймс Бербедж, отец Ричарда Бербеджа – актера и друга Шекспира, – создал театр в здании старого доминиканского монастыря Блекфрайер.

Когда в 1594 году образовалось актерское товарищество «слуг лорда‑камергера», Шекспир и Бербедж заняли в нем видное место. Естественно, что многие актеры были представлены своему патрону лорду‑камер