Не благодарите вашу счастливую звезду

 

Я уже упоминал в моей рубрике о великом канадском престидижитаторе Джеймсе («Изумительном») Рэнди. Слава Рэнди-фокусника уступает лишь его репутации исследователя «паранормальных», предположительно, явлений. Совсем недавно он выступил в серии еженедельных передач манчестерской телекомпании «Гранада», каждая из которых была посвящена отдельной отрасли сверхъестественного – психической хирургии, лозоискательству, ЭСВ, астрологии, миру духов, психометрии, графологии и так далее. Рэнди всегда говорил, что будет лишь рад, если ему удастся доказать существование явления, которое разум, современная наука или законы вероятности объяснить не способны. Однако за всю его долгую жизнь, посвященную разоблачению надувательств и демонстрации присущего людям легковерия или превратного понимания, он так и не смог найти ни единого факта, позволявшего предположить, что в уверениях о существовании призраков и телекинетических сил, в хиромантии и гадании по картам Таро или чайному листу, в спиритуализме, астрологии и всех прочих фантастических системах, изобретенных голодным человеческим воображением, содержится хотя бы крупица истины. В конце концов, способность человеческого разума сочинять симфонии, строить подвесные мосты, изобретать сотни разновидностей пробочников, с точностью до минуты предсказывать появление кометы на небосклоне и придумывать новые «форматы» игровых шоу, которые телевидение показывает в дневное время, поразительна и сама по себе, без претензий на обладание маловероятными, непостижимыми и не допускающими никакой проверки силами, кои наделяют людей способностью получать спиритические послания от краснокожих или определять характер человека по дате его рождения.

Профессия фокусника позволяет Рэнди без труда разбираться в том, какими способами люди, демонстрирующие существование этих сомнительных феноменов, достигают нужных им результатов. Если на то пошло, он и сам владеет всеми их приемами. Я вовсе не хочу сказать, что каждый, кто заявляет о своей способности пророка либо прозорливца, непременно мошенник или темная личность, хотя многие из этих людей таковыми и являются (Рэнди показал, к примеру, как можно согнуть ложку легкими, на сторонний взгляд, поглаживаниями), я говорю о том, что и фокусники, и адепты паранормального в равной мере полагаются на то, что половину работы сделает за них человеческая природа. Мне часто приходилось слышать, как человек описывает фокус в таких, примерно, словах: «Он дал мне запечатанный конверт, попросил перетасовать колоду, выбрать карту, запомнить ее, вернуть в колоду и перетасовать все снова. Потом я вскрыл конверт, и в нем лежала та самая карта, а в колоде ее уже не было». На самом деле публика видит то, что ей предлагают увидеть. От ее внимания ускользает и то, что фокусник засовывает запечатанный конверт, ну, например, под книгу, и то, что колоду тасует именно он, и что он же затем вручает конверт с картой выбравшему ее человеку. Все эти существенные подробности забываются, запоминается лишь результат. Вот на эту избирательность человеческой памяти, на нашу склонность запоминать только чудо, но не обстановку, в которой оно совершалось, и опирается фокусник.

Точно таким же образом те, кто читает характер человека по его ладони или по картам Таро, произносят что-нибудь вроде: «Я вижу признаки того, что у вас имеется хобби, по-моему, вы что-то коллекционируете… увлеченно? Что-то красивое, фарфор… монеты… мебель… старые книги… что-то такое… картины, рисунки… гравюры, так?… да, гравюры». А затем человек, с которым все это проделывалось, с восторгом рассказывает каждому, кто готов его слушать, о редкостно одаренном прозорливце, неведомо как установившем, что он коллекционирует гравюры, – забывая о шести холостых выстрелах, предваривших попадание в цель.

Существует множество книг, посвященных «ментализму» – той разновидности фокусов, которая выглядит как чтение мыслей. Каждая из них начинается с уведомления о том, что основу этих фокусов составляет понимание человеческой природы и способность быстро определять социальную принадлежность человека и тип его характера. Попробуйте сами показать на какой-нибудь вечеринке фокус такого рода. Уже при первом знакомстве с кем-либо вы можете почти мгновенно определить, принадлежит ли он к разряду коллекционеров, любителей лыж, рыбалки или охоты, смотрит ли спортивные передачи или читает вместо этого тонкие поэтические томики. Конечно, не все ваши догадки окажутся верными, однако в девяти случаях из десяти основные особенности характера человека и его возможные увлечения определяются достаточно точно. Затем вы можете, если вам хватит на это нахальства, изобразить из себя знатока мистического искусства и создать обстановку, которая заставит нового вашего знакомца слушать вас, приоткрыв рот. Впрочем, если вы будете просто «читать» его характер, эффект получится слабенький – людям нужна вера в то, что за вашим изумительным даром кроется некая система. Возьмите ладонь этого человека, попросите, чтобы он дал вам образчик своего почерка, поинтересуйтесь датой его рождения, притворитесь, что впали в транс, – сгодится любой прием, способный освятить ваши жульнические махинации авторитетом древней традиции. Никто же не хочет верить, что его характер или натуру можно определить по одежде, выговору, выбору слов или походке, – такие попытки воспринимаются как проявления высокомерия и нахальства; а вот мысль о том, что все перечисленное написано на ладони человека или кроется в его манере ставить закорючку над буквой «i», представляется людям привлекательной.

В Америке сейчас 2000 профессиональных астрономов и 20 000 профессиональных астрологов; в Британии отставные спортивные комментаторы облачаются в бирюзовые одеяния и принимаются балабонить о резонирующих потоках энергии Люцифера.

Суеверие не безвредно. На самом деле быть суеверным – плохая примета. По той простой причине, что дуракам в этом мире, как правило, не везет.

 

Грамматическое подспорье

 

Приведенная ниже шутка звучит во время театрального сезона со многих сцен Британии.

ПЛОХАЯ СЕСТРА 1. Когда на меня нападает тоска зеленая, я покупаю себе новую шляпку.

ПЛОХАЯ СЕСТРА 2. Так вот почему они у тебя все болотного цвета.

Не могу с уверенностью сказать, что каждый зритель, услышав ее, выпадает из кресла на пол и судорожно корчится от хохота, но шуточка, по-моему, вполне приемлемая.

Я  же, когда на меня нападает тоска зеленая, покупаю себе новую компьютерную программу. Я верен моему компьютеру и питаю к нему такую любовь, какую другие предпочитают расточать на своих собак, автомобили или коллекции эротических экслибрисов. Последним лакомством, коим я попытался усладить его пресыщенный вкус, стала совершенно удивительная программа, носящая имя «GRAM•MAT•IK™ Mac». Зачем между слогами понатыканы черные кружки, меня прошу не спрашивать, – полагаю, сей тезис, равно как и непривычное написание слова «grammatic», как-то связаны с авторским правом. «Мас» же объясняется тем, что мой компьютер был назван «Макинтошем» – в честь сорта яблок, а не дождевика.

Назначение «GRAM•MAT•IK™ Mac» состоит в том, чтобы помогать сочинителю править написанные им тексты, предлагая рекомендации по части грамматики и стиля. Самой, быть может, причудливой особенностью этой программы является «сравнительная диаграмма», в которой написанное пользователем сопоставляется с тремя образцами прозаического стиля: с «Геттисбергской речью» Линкольна, с рассказами Эрнеста Хемингуэя и с «Полисом страхования жизни» (автор неизвестен). Отметки за удобочитаемость его писанины автор получает на основе двух устрашающих критериев: «Уровня обучения по Флешу-Кинкейду» и «Ганнингова показателя невнятности». Автору сообщается также, какому году обучения отвечает то, что он накатал. Как и большинство британцев, я ни малейшего представления об американской образовательной системе не имею и отличить «средний балл» от такового же недоучки не возьмусь, а потому не могу и сказать, хорошо или плохо то, что все мной написанное неизменно достигает «одиннадцатого уровня». Это может означать, что я пишу как одиннадцатилетний ребенок, а может, что я – Марсель Пруст; думаю, мне в это лучше не вникать.

Я только что пропустил через названную программу каждое из стоящих выше слов, хотел посмотреть, что она скажет о сочиненном мной до этой минуты. Увы, самое первое мое предложение уже вызвало у нее сомнения. Оказывается, «GRAM•MAT•IK™ Mac» не питает приязни к страдательному залогу. «Попробуйте переписать, используя действенный залог», – распорядилась программа. Мне также велено было заменить слово «помогать» словом «помочь», слово «достигает» словом «добивается», а фразу «связан с тем обстоятельством, что» на «потому что».

Что касается уровня Флеша-Кинкейда, тут я достиг, или «добился», 12 баллов, а это означает, с прискорбием должен вам сообщить, что моя проза «трудна для понимания большинства читателей». С другой стороны, два средних показателя – 6,15 букв и 2,7 слога на слово – свидетельствуют о том, что в сравнении с «Полисом страхования жизни» она все же более удобочитаема. Имея 20,67 слова на предложение, проза эта демонстрирует близкое родство с «Геттисбергской речью» Линкольна (23,4), однако и рядом не лежит со скупыми 13,5 Хемингуэя. И наверное, мне следует радоваться тому, что 12,7 процента всех моих слов – это предлоги, а вот с чрезмерной привязанностью к страдательному залогу придется побороться.

Впрочем, участь понедельничной передовицы «Телеграфа» оказалась не многим лучшей. Впечатляющее описание мистером Хердом его поездки в Гонконг было подвергнуто разносу за слишком частое использование слова «неприемлемый». Что свидетельствует о достойной сожаления неосведомленности касательно слога, коим пишутся все вообще передовицы «Телеграфа». Я, к примеру, надеюсь, что не доживу до дня, когда слово «неприемлемый» будет использовано в передовой статье этой газеты меньше четырех раз.

Нехороши оказались в ней и длины абзацев. «Абзацы могут оказаться слишком длинными для того, чтобы удерживать внимание большинства читателей. Попробуйте реорганизовать ваши мысли в более короткие логические блоки», – рекомендует программа.

Уровень Флеша-Кинкейда, равный 14, означает, что передовица «трудна для понимания большинства читателей» и соответствует уровню образованности «выше одиннадцатого».

Ну ладно, я выложил за эту программу приличные деньги, и называть ее бесполезным и вздорным хламом мне не хочется, так что время от времени я все-таки буду проверять с ее помощью мои сочинения.

Мало ли что может случиться в следующие несколько недель. Вдруг мой слог возьмет да и переменится. Станет похожим на хемингуэевский. Он был великим писателем. Предпочитал короткие предложения. И писал хорошо. Он знал, что хорошо. Знал, потому что его «Ганнингов показатель невнятности» был высоким. Он никогда не пользовался страдательным залогом. Считал наречия уделом трусов. Он никогда не говорил «связан с тем обстоятельством, что». Предпочитал говорить «потому что». И отдавал «добиться» предпочтение перед «достичь».

Он добился известности. Он был крутым малым. Носил бороду. Пил. Ловил марлинов и элопсов. Любил пострелять. Он даже в себя пострелял. Возможно, потому, что счел свою жизнь слишком длинной, – длинной, как плохое предложение.

А может быть, он счел ее слишком страдательной.

Кто знает?

 

У каждого своя карьера

 

Вермеер был, вероятно, единственным художником, который смог бы толково описать мои школьные годы. Набив руку на изображении клетчатых полов своих интерьеров, он стал абсолютным мастером передачи всяческой чересполосицы, а ничего более чересполосого, чем моя незадачливая школьная пора, в этом мире найти невозможно.

Штат одной из тех немногих школ, в каких мне дозволяли задержаться на срок достаточный для того, чтобы я успел распаковать вещи, мог похвастаться, помимо обычных преподавателей, еще и консультантом по выбору карьеры ее учеников. Работа его состояла, насколько я могу судить, в том, чтобы добиваться от каждого ученика заполнения анкеты, а затем, исходя из ответов, указывать, чем этот ученик мог бы заняться в дальнейшей жизни. Подобно любой синекуре такого рода, место консультанта предназначалось исключительно для отставных офицеров военно-морского флота. Адмиралы становились казначеями, командиры кораблей, естественно, рассчитывали на должность консультанта по карьере.

В обязанности нашего консультанта входила также организация и содержание в образцовом порядке особого кабинета, набитого глянцевыми брошюрами и проспектами, из каковых каждый, кто интересовался устройством жизни в компании «Проктер энд Гэмбл» или в издательстве «Пингвин», мог узнать об этих замечательных учреждениях практически все. Этот кабинет (девять часов из десяти пустовавший и закрывавшийся на по-детски простенький замок) стал для меня прибежищем, в котором я мог укрыться от внимания школьного начальства или просто спокойно выкурить сигаретку.

От нечего делать я читал в этом моем приюте дела тех старших меня годами мальчиков, которых присылали сюда для заполнения карьерной анкеты. И довольно быстро понял, что деньги свои консультант по выбору карьеры получает, почитай, ни за что. На вопрос «Какого рода карьеру вы для себя наметили?» испытуемый мог ответить: «Врач». А затем консультант, получив ответы на вопросы насчет «умения работать с людьми» и результатов «экзамена обычного уровня», писал внизу анкеты: «Рекомендуется профессия врача». Если же испытуемый отвечал на первый вопрос «Не знаю», консультант писал: «Бухгалтер?»

После того как я сдал экзамен обычного уровня, настал и мой черед заполнить такую анкету. На первый вопрос: «Какого рода карьеру вы для себя наметили?» – я, разумеется, ответил: «Консультант по выбору карьеры». А когда я в следующий раз заскочил в этот кабинет, чтобы выкурить успокаивающие нервы сигаретку «Посольство» с фильтром, обнаружилось, что консультант написал против моего ответа: «Клоун, а?»

И потому мне приятно думать, что я – один из очень немногих на этом свете людей, последовавших рекомендации консультанта по выбору карьеры.

Главная приятность жизни, которую я ныне веду, состоит, как я всегда и надеялся, в возможности следовать своего рода богемному идеалу. По-моему, если человек не готов к тому, чтобы курить в постели, вылезать из нее как можно позже, занашивать одежду, которую он находит удобной, до дыр, вести беспутную в нравственном отношении жизнь и быть невоздержанным на язык, ему нет никакого смысла пытаться зарабатывать на жизнь актерством и сочинительством. Борьба за достижение этого идеала может оказаться тяжелой и трудной, однако, нравится вам оно или не нравится, в придачу к прочим радостям названных занятий вы неизменно получаете и ее. И потому меня всегда удивляли те из моих коллег, которые создавали акционерные компании с ограниченной ответственностью и принимались снимать собственные телевизионные шоу и управлять офисами, в которых невозможно протолкнуться от секретарш, ксероксов и автоматических кофеварок. Полагаю, слово, которое я сейчас пытаюсь нащупать, таково: ответственность.

Наняв команду помощников и телефонисток, вы взваливаете на свои плечи ответственность за них. Я не менее всех прочих уважаю менеджеров и служащих вообще, однако в натуре моей кроется некий изъян, по причине которого необходимость нанимать, увольнять и отдавать распоряжения всегда нагоняла на меня страх.

Конечно, на политиках – по самой природе парламентской демократии – возлежит ответственность очень большая. Они не могут позволить себе вести беспутную в нравственном отношении жизнь и быть невоздержанными на язык, не могут разгуливать в пижаме до пяти пополудни, и, насколько мне известно, партийные организаторы их запрещают им курить в постели.

На прошлой неделе я в неожиданном приступе безумия согласился появиться вместе с политиками в программе «Время вопросов». Будучи «нейтральным», предположительно, ее персонажем, я никак не мог решить, что для меня проще – отвечать на вопросы, как человек ни от кого не зависящий, или, действуя в духе строгой партийной дисциплины, использовать во всех случаях одну и ту же незамысловатую фразу. Все участники программы были чрезвычайно милы, веселы и нисколько не напыщенны, – во всяком случае, до начала эфира. И тем не менее в какой-то ее момент студийную аудиторию обвинили в предвзятости. И наша газета напечатала, как я заметил, письмо в поддержку этого мнения.

Би-би-си такое обвинение страшно расстроило. Каждому, кто претендует на место в студийной аудитории, приходится заполнять пространную анкету, подробно отвечая на вопросы о том, за кого он голосует, кем работает, какой длины волосы носит и об иных ничего на первый взгляд не значащих обстоятельствах. Аудитория подбирается таким образом, чтобы она стала представительным поперечным срезом британского общества. Я питаю глубочайшую веру в эту систему. Я вообще верю в анкеты. В конце концов, вполне возможно, что вопросник этот составлялся теми же людьми, что определяли в моей школе будущие карьеры ее учеников.

 

Терпимость к страждущим

 

Десять лет назад (в мае 1981 года) на двадцатой странице газеты «Нью-Йорк таймс» была напечатана статья, в которой сообщалось о вспышке редкой разновидности рака, саркомы Капоши, поразившей сорок одного человека – людей в возрасте от двадцати шести до пятидесяти одного года, ничем прежде не болевших. Доктор Элвин Фридман-Кьен из Медицинского центра Нью-Йоркского университета сообщил в ней, что, исследовав девятерых из этих больных, он «обнаружил серьезные дефекты иммунной системы».

К той же поре следующего года о СПИДе, болезни, передающейся путем заражения крови ретроактивным вирусом ВИЧ, слышали уже все. В нашей стране, как и в Америке, было установлено, что подавляющее большинство тех, кого поразила эта болезнь, относится к одной из трех категорий: гомосексуалисты, пользующиеся шприцами наркоманы и люди, страдающие гемофилией.

Некоторое время эта новая чума привлекала истерическое внимание прессы. В случае таблоидов оно объяснялось нервным трепетом, с которым публика следила за течением болезни у таких знаменитостей, как Рок Хадсон и Либерейс. Распространялись дикие слухи, согласно которым источником болезни стали гаитянские свиньи или обезьяны Центральной Африки, с коими катастрофически предприимчивые американские туристы вступали в нестандартные интимные отношения. Американская газета «Глоб» со всей присущей ей серьезностью выдвинула теорию, согласно которой СПИД – это составная часть проклятия Тутанхамона, вирус-де вырвался на свободу в 1922 году, при вскрытии гробницы этого фараона, а до Америки добрался в 1970-х, когда по ней возили посвященную гробнице выставку.

При всей их причудливости, ни одна из этих теорий не может сравниться с пугающим приемом, оказанным новой болезни западным миром. Многие христиане здесь и за рубежом решили, что СПИД есть кара, ниспосланная Богом в наказание людям, чей образ жизни Всевышний счел предосудительным. Это одна из самых ошеломляющих и пугающих идей, с какой мне доводилось когда-либо встречаться, – порожденной людьми, печально прославившимися своим тупоумием и нежеланием прислушиваться к голосу разума. Предполагается, что нам надлежит представить себе Высшее Существо, которое веками взирало с небес на землю, видело ежедневные проявления жестокости, порочности, насилия, тирании и безжалостной ненависти и даже пальцем не шевельнуло, чтобы их остановить; Высшее Существо, которое еще во времена Ковчега дало обет никогда больше не вмешиваться в дела людские, а затем, уже в двадцатом столетии, решило, что тех, кто ложится в постель с друзьями одного с ними пола или, подобно тысячам почтенных викторианцев до них, дурманит свои мозги вытяжкой из макового сока, надлежит уничтожить посредством самого неприятного, смертоносного и безжалостного морового поветрия, какое когда-либо видела земля. Что же это за Высшее Существо такое, если оно способно вести себя столь капризно, жестоко и иррационально? И где, спрашивается, болезнь, настигающая одних лишь охранников концентрационных лагерей? Гд е вирус, поражающий негодяев, которым нравится мучить детей, – людей растленных, кровожадных и деспотичных?

Можно, конечно, сказать, что верования столь омерзительные исповедует лишь горстка фундаменталистов. Однако существуют и носители взглядов менее, по всей видимости, крайних, говорящие, что люди, которые заразились СПИДом при переливании крови, а это по преимуществу больные гемофилией, пострадали «не по своей вине». Из чего с очевидностью следует, что все прочие сами кругом виноваты, так и жалеть их особенно нечего. Жалость, однако, не есть чувство расчетливое, избирательное или возникающее от случая к случаю. Она, подобно милосердию, как теплый дождь спадает с неба на землю.[182] Можно сказать и другое: каждый, кто подхватывает ВИЧ сегодня, делает это потому, что пренебрегает простыми, известными уже не один год рекомендациями и, стало быть, попросту глуп. Однако, начиная делить мир на достойных и недостойных, как делили бедняков викторианцы, мы отворачиваемся от каждого из благородных человеческих побуждений.

Как повел бы себя в этой ситуации Христос? Стал бы он пристрастно разделять людей и осуждать их? Вряд ли человек, который прикасался к прокаженным и дружески относился к грешникам, присоединился бы к тем, кто ныне радуется и потирает с едва скрываемым удовольствием руки, глядя на беды и страдания, которые влечет за собой эта болезнь. Он мог бы, разумеется, сказать: «Иди и впредь не греши», но он сказал бы это и банковскому менеджеру, и священнику, и политику, и гомосексуалисту. В конце концов, каждый из нас грешен. Христос же все еще остается человеком, сказавшим: «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень».

Болезнь бродит среди нас уже десять лет, и если мы последуем совету принцессы Уэльской и, повстречав больного СПИДом, обнимем его, из недуга этого, глядишь, и проистечет подлинное благо, нечто, способное сделать лучше и нас, и тех, кто им страдает.

И уж с полной уверенностью можно сказать, что даже если СПИД останется неизлечимым еще тысячу лет, и в этом случае он не сможет унести столько жизней, сколько успела унести и продолжает что ни день уносить нетерпимость.

 

Человек со странностями

 

Вчера по радио выступил странный человек. Тут, собственно, нет ничего нового, радио давно уже стало для людей со странностями вторым, более или менее, домом. Когда Маркони принес в патентное бюро первую свою работающую систему радиосвязи, он наверняка указал в заявке одну из ее выгодных сторон – возможность отлавливать на улицах людей со странностями и целыми компаниями рассаживать их вокруг крытого зеленым сукном стола, на котором не будет стоять ничего, кроме микрофона. Радио выполняет примерно те же задачи, что и лондонские клубы, – дает приют городским сумасшедшим и людям без царя в голове.

Тот странный джентльмен, с которого я начал, был «свидетелем» в программе Радио-4, именуемой «Лабиринты нравственности». Что касается моих нравственных потребностей, все они – от установления этических норм розлива минеральной воды по бутылкам до изучения обязанностей свиновода, – как правило, полностью удовлетворяются радиосериалом «Арчеры», однако существуют люди, нуждающиеся в чем-то большем, именно для них и предназначаются «Лабиринты нравственности». На этой неделе в программе обсуждалась тема цензуры. И человек со странностями заявил, что он непременно подвергал бы цензуре не только продукты художественного творчества, такие как фильмы и телеспектакли, но также и то, что пишут журналисты. Чьим интересам, спрашивал он, служат статьи, в которых живописуются насилие и беспорядки в странах, удаленных от нас на тысячи миль? Не следует выставлять такие вещи напоказ перед нашими детьми.

Говоря о фильмах, он отметил, что сумасшедший, попытавшийся застрелить Рональда Рейгана, смотрел фильм «Таксист», а его одежда и modus operandi [183] свидетельствуют о прямом подражании герою фильма Тревису Биклу. Упомянул он и о том, что терроризировавший Хангрефорд Майкл Райан имитировал при этом Рэмбо. Каждый, кого интересует кино, согласится, полагаю, с тем, что «Таксист» – фильм великолепный, один из лучших когда-либо снятых фильмов, а «Рэмбо: Первая кровь» и «Рэмбо II» попросту ужасны. Существенно это различие или не существенно, я не знаю, однако «свидетеля» оно ни в малой мере не заботило.

Никто при этом не упомянул о факте, всем нам хорошо известном, – о том, что большое, неуютно большое число серийных убийц руководствовалось мотивами, проистекавшими из усердного чтения Библии. Питер Сатклифф и многие другие, отправлявшиеся, подобно ему, «очищать» улицы, избавлять мир от проституток и грешников, уверяли, что в ушах их звучал голос Божий и слова из «Откровения Иоанна». Однако я что-то не слышал призывов запретить по этому случаю Библию, да и призыв такой счел бы неразумным. В ходе истории извращенные умы множество раз использовали Библию как предлог для антисемитизма, применения пыток и насаждения тирании. Один обладатель такого ума, похоже, использовал «Таксиста», чтобы оправдать покушение на государственного деятеля. Я вовсе не говорю, что «Таксист» – такое же великое достижение, как Библия, это было бы глупостью с моей стороны, и тем не менее основной принцип в обоих случаях остается одним и тем же.

Возможно, мы с вами страдаем от последствий того, что обучение взяло у нас верх над образованием, от серьезной убыли понимания художественного вымысла и его значения. Прямо в эти дни в Уэст-Энде идет пьеса, одна из героинь которой, готовясь защитить себя в суде по иску, выдвинутому против нее актрисой Королевской Шекспировской компании, с немалым пренебрежением отзывается о том, что представляется ей типичной публикой КШК. «Да кто вообще ходит на спектакли КШК? – спрашивает она. – Первые восемь рядов занимают пижоны с театральными абонементами, а на остальных местах сидит пятнадцать сотен помирающих от скуки школьников». На следующий после премьеры день рецензент почтенной газеты спрашивал: «Неужели драматург всерьез считает это точным описанием публики Стратфордского театра?» Следом он мог бы спросить: «Неужели мистер Шекспир всерьез считает, что людям дозволено душить своих жен, все доказательства вины которых сводятся к потерянному носовому платку да нескольким нашептанным на ухо облыжным обвинениям?»

Не исключено, что мы понемногу обращаемся в общество, которое вот-вот начнет снабжать книги такими же предостерегающими надписями, какие уже красуются на зажигалках, перочинных ножах и пластиковых пакетах. И потому считаю необходимым заявить, что если кто-то воспримет эту статью как одобрительное поощрение людей, которые разгуливают по улицам, держа руки в карманах, куря и вжимая голову в плечи на самый что ни на есть хулиганский манер, я тут решительно ни при чем. Если же она позволит покончить с несогласием и раздорами, можете приписать все заслуги мне, буду только рад.