Слово предоставляется народу

 

Я вышел на улицы Лондона, чтобы проинтервьюировать представителей британского общества по поводу положения на Ближнем Востоке. Результаты получились если и не интересные, то показательные.

– Что вы думаете о кризисе в Заливе? – спросил я у джентльмена, шедшего по Тернпайк-лейн.

– Ну, я безусловно рад тому, что в игру вновь возвращается стиль Сэнди Лайла,[175] – ответил джентльмен. – Остается надеяться, что при подборе игроков для следующего «Кубка Райдера» никаких глупостей допущено не будет.

Я перебрался на сент-джеймсскую Грин-стрит и стал ждать, когда из тамошнего устричного ресторана выйдет кто-нибудь из великих людей, чтобы выяснить его мнение. Великим оказался один из ведущих руководителей нашей разведки, игнорировать взгляды которого было бы явным безрассудством.

– В настоящее время, – сказал он, – война, как таковая, неизбежна. Нельзя же всерьез полагать, что президент Буш потратит миллиарды долларов, перемещая на Ближний Восток колоссальные воинские силы, а потом прождет несколько месяцев и просто возвратит их обратно, не добившись от Ирака даже первейшей уступки – безоговорочного ухода, которого требует резолюция ООН, с территории Кувейта. Поэтому более чем вероятно, что мы лишимся сотен и тысяч молодых жизней. Песок пустыни, если перефразировать Ньюболта, увлажнится и покраснеет.

– А другого выхода нет? – спросил я.

– Один есть, – ответил он, сопроводив эти слова отрыжкой, в которой я различил дуновения россморских устриц, соуса «Табаско» и, к удивлению моему, новозеландского шардоне. – У меня имеется радикальное решение, которое потребует устранения одного человека. Всего лишь одного.

– А! – воскликнул я. – Вы говорите о «ликвидации» Саддама Хусейна?

– Ни в коем случае. Единственным, по моему разумению, событием, способным предотвратить войну, является немедленное прекращение земного существования Джорджа Буша.

Я поднял было руку, чтобы остановить его, однако выдающийся мастер шпионажа не терпел, когда его перебивают.

– Выслушайте меня, а потом уж решайте, спятил я или не спятил, – сказал он. – Это разговор чисто теоретический. Будьте любезны, представьте на минуту, как скажется на моральном духе американцев мысль о том, что все их военные усилия на Ближнем Востоке направляются Дэном Куэйлом.[176]

У меня отвисла челюсть.

– Вот и я о том же. Дэн Куэйл как главнокомандующий, Дэн Куэйл, ежедневно дающий пресс-конференции в Белом доме, Дэн Куэйл, совещающийся с генералами Британии, Сирии, Франции, Италии и Саудовской Аравии, которые стали его союзниками, Дэн Куэйл, пытающийся умерить амбиции собственных генералов, Дэн Куэйл, объявляющий призыв молодых американцев в армию, – тот самый Дэн Куэйл, семья которого дергала, когда он сам подлежал призыву, за все нити, чтобы освободить его от службы во Вьетнаме. Идея совершенно абсурдная, однако внезапная кончина Джорджа Буша может обратить ее в ничем не прикрашенную реальность. Подумайте об этом.

– Вы всерьез предлагаете убить законно избранного лидера… – начал я.

– Этика не по моей части. Я имею дело с механизмами и возможностями. Всего доброго.

Я, зажмурясь, ткнул в карту булавкой и попал в Олд-Амерсхэм, каковая улица и стала для меня следующим «портом захода». Здесь я разговорился с краснолицым старым забулдыгой в заляпанном галстуке Королевских инженерных войск, обладателем большого военного опыта, на который он в ходе нашего разговора и опирался.

– Набросал я, значит, план постройки базового лагеря в здоровенном, мать его, wadi,[177] в двадцати милях от Тобрука. Просыпаюсь утром, а wadi  нету. Песчаная буря, понимаешь, четыре часа – и весь ландшафт хоть заново на карту наноси. Ладно, у меня сержант есть, он из шахтеров, связываюсь я с ним и говорю – пахать круглые сутки, чтоб все было как раньше. И что получилось? – целый взвод плашмя лежит, кто от усталости, кто от перегрева. Старый дурак заставил их маршировать двадцать четыре часа без остановки. Связь плохая, понимаешь? Я сказал «пахать», а ему послышалось «шагать». Жуть. А теперь представь: четыре танковые бригады бьются в иракской пустыне. Одна сирийская, другая наша, третья янки, четвертая французская. Вся связь по радио. Это ж башня, мать ее, Вавилонская, ты понял? Нет, не пойдет, никак не пойдет.

Я пошел дальше.

– Мы должны помнить об одном, – сказал мне врач из Лонг-Мелфорда. – Солдаты состоят из плоти, костей и тканей, которые, как выразился Уилфред Оуэн, «так трудно добыть». Им потребовалось от семнадцати до тридцати лет, чтобы вырасти до нынешнего их состояния. И каждый может за несколько секунд обратиться в кровавое месиво, то есть в материал, из которого ничего путного уже не соберешь.

– Вот тебе и на! – ответил я. – Разве это не пораженческие разговорчики? Разве ваша задача состоит в том, чтобы играть на руку нашему врагу?

– Нет, – ответил он. – Моя задача состоит в том, чтобы починять человеческие тела. Вы просто помните то, что я вам сказал. Ради бога, просто помните.

У боевитой дамы, запасавшейся горохом на рынке Хэксема, также имелась собственная точка зрения:

– Меня уже тошнит от нытиков и миротворцев, которые твердят, будто все дело в нефти. Эти люди, похоже, никогда не слышали слова «принцип». Да если бы Кувейт был даже самой жалкой и бедной страной на свете, мы все равно бросились бы ему на помощь. Принципы и ценности. Сколько ни повторяй эти слова, мало не покажется.

– А как же ливанские заложники?

– Ну, тот член парламента правильно сказал, разве нет? Это все родственники их – расскулились, понимаешь, расклеветались. Позор!

– Так, может быть, вы и тот член парламента согласились бы обменять заложников на членов ваших семей? Это укрепило бы нашу решимость в борьбе с тиранией.

– А вы не умничайте. Умничать-то легко, гораздо труднее держаться за ценности и принципы, принципы и ценности.

– Ну да, конечно.

 

Мой Леонардо

 

На днях мне подарили портрет Леонардо. И сколь ни тяжки были давившие на меня обстоятельства, я воспротивился соблазну выставить его на продажу. Решил, что он должен остаться в нашей стране и в частных руках. Говоря совсем уж точно – в моих. Было бы катастрофой, если бы это великое произведение искусства попало в музей Гетти или в зал, предназначенный для заседаний совета директоров какой-нибудь японской корпорации, ибо все эти учреждения уже довели нас до того, что рынок таких произведений раздулся до размеров, выходящих за рамки приличия и достоинства. Сейчас я стараюсь уговорить друга, владеющего прелестным Рафаэлем, пойти следом за мной по пути беззаветного патриотизма. Вообще-то портрет, о котором я говорю, не принадлежит  кисти Леонардо, это, скорее, изображение самого  Леонардо, выполненное, когда он был совсем еще юным, еще в отроческие его года. Портрет показывает его в типичном для Леонардо обличье – голубая бандана на голове, подрагивающий от распирающей отрока озорной энергии панцирь, округлившееся от пиццы брюшко и зеленая, буквально светящаяся здоровьем кожа. Это самый любимый мой из всех четырех Половозрелых Морфоллаксичных Хелонианцев Ниндзицу, или Юных Мутантов Черепашек-Ниндзя, как сами они предпочитают себя называть.

Портрет, выполненный из ярко-зеленого пластика, приклеен к чисто белому сосуду для питья – все вместе образует безделушку настолько прелестную, что лучше и не придумаешь. Мне подарил его Нэйл, мой верный «дублер» на съемках «Дживса и Вустера», а сам он получил этот шедевр в подарок от имеющегося в Слау видеомагазина «Блокбастер» – за то, что взял там напрокат видеокассету. Как этот портрет попал в руки продавцов магазина, остается только догадываться: нечего и сомневаться в том, что за ним тянется обычный хвост кровопролитий, амбиций, мести и бед, неотделимый от всех легендарных произведений искусства и отрастающий у них сразу после того, как они покидают тот китайский заводик, на котором их производят. Да-да, китайский. Не странно ли, что великая стена торговли черепашками, которая одна только и отделяет в это экономически упадочническое Рождество наши деловые круги от банкротства, обеспечивает работой множество заводиков и потогонных предприятий Китая, отвратительная геронтократия коего несет ответственность за одно из самых непристойных и бесстыдных массовых побоищ, случившихся со времен войны?

Черепашки-ниндзя – это, если кто не знает, странноватые юные существа, носящие имена Леонардо, Рафаэль, Донателло и Микеланджело и живущие вместе со своим сенсеем-крысой и принадлежащей к человеческому роду подругой Эйприл в канализации. Все они обожают пиццу и занимаются тем, что срывают зловредные планы общего их врага Шреддера. Феноменальный успех у детей всего мира, которым черепашки обязаны телевизионным мультсериалам и полнометражным фильмам, таков, что теперь уже невозможно вспомнить хотя бы одну вещь, которая поступала бы в продажу не украшенной черепашьей символикой. Зубные щетки, одеяла, посуда, складные картинки, жевательная резинка, трусики, шапочки, пальто, перчатки, будильники, туалетная бумага, компьютерные игры, консервированные спагетти, обои, мозольный пластырь, не удивлюсь, если даже и книги, – очерепашено было все. Руководствуясь самыми лучшими побуждениями, люди, причастные к торговле этими товарами, старались удерживать их цены на уровне, достаточно низком для того, чтобы папы и мамы раскошеливались, не испуская громких страдальческих стонов. В результате заводы и фабрики Запада к производству клоачных рептилий никакого касательства не имели. Работу по заполнению полок наших магазинов получили миллиарды людей, проливающих за грошовую плату пот под ярмом несказанных старых скотов, которые правят Китайской Народной Республикой.

В этом, как и во всем остальном, мы, люди Запада, руководствуемся чистым альтруизмом. Естественно, Мы Не Ведем Дел С Тиранами, если только это не те тираны, которые могут перевести свои заводы и фабрики на производство украшенных Черепашками баночек для ореховой пасты. Какие бы чувства ни вызывала у нас бойня на площади Тяньаньмэнь, мы знаем, что Санкции Не Дают Результатов, если, конечно, Солнце не находится в квадранте Стрельца, в каковом случае мы, как люди цивилизованные, естественно, Обязаны Прибегнуть К Зарубежным Санкциям. Мы демонстрируем нашу поддержку студентов и либералов Китая и их борьбы за демократию не тем, что изолируем Китай от всего прочего мира, но тем, что предоставляем ему чертежи, по которым он может изготовлять пенальчики с изображением Черепашек. Все это составляет часть действий, которые нам нравится именовать Шагами Нравственной Направленности. Черепашьими, надо полагать, шагами.

Если бы каждая вещь, которой мы пользуемся или владеем, несла в себе звуки, запахи и общее ощущение той обстановки, в которой ее изготовили, мир, наверное, изменился бы до неузнаваемости. От автомобиля БМВ исходили бы эманации порядка и бодрой деловитости, столик ручной работы отзывался бы столярной мастерской и долгими часами мастеровитого труда, а от украшенной Черепашками пижамы несся бы гомон и лязг тускло освещенного цеха, где дети и юные женщины трудятся час за часом, чтобы заработать деньги, которых им хватит на покупку… ну, скажем, коробки кукурузных хлопьев с засунутой в нее бесплатной Черепашкой.

Возможно, я, оборони меня Бог, просто-напросто наивен. Но возможно, еще более наивно надеяться, оборони меня Бог и от этого, что народ Китая сможет добиться свободы, изготовив миллион пластмассовых кофейных кружек с изображением Леонардо.

Наверное, самое правильное – это закрыть глаза, перестать думать о том, откуда берутся вещи, которыми мы пользуемся, кто их делает и в каких условиях, и затвердить назубок: бизнес есть бизнес, торговля есть торговля, а тот, кто заботится о своих, сможет позаботиться и о чужих. Как-никак Рождество на носу.

 

Игровой рай

 

Сегодня последний день съемок второго сезона «Дживс и Вустер», которыми я и еще человек семьдесят занимались в миновавшие тринадцать недель. Сегодня приходит конец приятному распорядку дня: из объятий сна меня вырывали в шесть утра, а домой привозили примерно в то время, в какое добрые люди ложатся спать. На расписание я не жалуюсь – актерам нравится, выпячивая грудь, называть свое занятие «работой», однако оно, благодарение небесам, не более чем игра. Все мы игроки, и как человек, больше всего на свете любящий игру, я не вижу ничего зазорного в том, чтобы назвать мою деятельность игровой, если не игривой.

В эти недели мне здорово повезло: я имел возможность подолгу наблюдать за удивительным явлением, именуемым «дневным телевидением». Пока на съемочной площадке ставят свет и расставляют мебель, пока готовят статистов, технические сотрудники группы предпочитают – и кто бы стал их за это винить? – чтобы актеры с их жуткой привычкой перекусывать где ни попадя, с их раздражающими голосами и разговорами не путались под ногами, а сидели по своим гримерным. В моей гримерной стоял телевизор. И это означало, что я мог удовлетворить присущий мне зверский аппетит по части пустых, идиотических игровых телешоу, которые ныне развелись в нашей стране в таких количествах, каких она отродясь не видывала. Я понимаю, что у читателей «Дейли телеграф», как у ответственных, заслуживающих всяческого доверия, занятых делом мужчин и женщин, времени на подобную ерунду попросту не остается. Сомневаюсь, что хотя бы один из тысячи этих читателей пододвигал когда-нибудь стул к телевизору, чтобы посмотреть «Четыре Квадрата». Собственно, существует вероятность, что вы даже не знаете, о чем идет речь. А жаль. Я не уверен, что кому-либо удастся понять нашу страну и ее граждан, не ведая о том, что ее населяет достаточное число людей, готовых не только смотреть эти удивительные программы, но даже (факт воистину примечательный) участвовать  в них в качестве игроков или студийных болельщиков. То, что не иссякает запас готовых вести эти программы отъявленных диск-жокеев в почетной отставке, это понятно, однако наличие массы обыкновенных людей, способных и готовых сидеть в студии и без видимой устали им аплодировать, повергает меня в трепет.

В обычный день каналы наземного телевещания Британии предлагают вниманию публики самое малое пять игровых викторин.

О спутниковых каналах я ничего сказать не могу, не сомневаюсь, однако, что и они предлагают в этом отношении многое. В нынешнем сезоне, который вот-вот завершится Рождеством, вы можете посмотреть «Блестящую идею», «Основной принцип», «О чем речь», «Главное слово», «Пятнадцать к одному» и неувядаемых «Блокбастеров». Программы эти показывают каждый будний день между 9.00 утра и 6.00 вечера, у каждой имеется своя студийная аудитория, и каждая насчитывает изрядное число участников. Призы простираются от скромной денежной суммы до возможности провести отпуск на сафари в Кении. Есть и еще одно шоу, превосходящее глупостью даже все названные, в эфир оно выходит в 15.15 по вторникам и четвергам, а ведет его на редкость веселый господин в алонжевом парике, то и дело произносящий фразочки наподобие: «Я хотел бы привлечь внимание Достопочтенного Члена Команды к ответу, данному мной несколько мгновений назад» и «К порядку! К порядку!» Наградой победителю служит красный кейс с броским изображением смахивающего на решетку логотипа шоу плюс возможность попасть в большой финал, выходящий в эфир в четверг вечером и проводимый самим Питером Сиссонсом.

Совсем не сложно отмахнуться от этих увеселений как от утешительной чуши, которая удерживает одиноких, с утра попивающих херес домохозяек от сумасшествия, однако на самом деле они олицетворяют продолжающееся развитие одного из лучших и отличительнейших инстинктов человека – игрового. Первым над всеми иными созданиями Божьими возвысился именно homo ludens,[178] а вовсе не homo sapiens. [179]

Зайдите в магазин игрушек – и вы увидите: полки, на которых некогда «Монополия» господствовала над «Скрэбблом» – или все было наоборот? – забиты куда более новыми, удивительными играми. К тривиальной «Погоне», приведшей в пабах и клубах к взрывному росту игровых команд, присоединились ныне сотни специализированных словесных игр, игр настольных, стратегических и просто на редкость глупых, не имеющих ни назначения, ни сколько-нибудь отличимого характера. Вполне возможно, что подлинное удовольствие человеку по-прежнему доставляют игральные кости или колода карт, однако факт состоит в том, что игра как способ препровождения времени все в большей и большей мере берет верх над занятиями одинокими, не требующими общения с другими людьми.

Даже если вы сидите в одиночестве дома и наблюдаете по телевизору за тем, как играют другие, это все же поддерживает остроту ваших инстинктов, в особенности удовлетворяя, пусть и косвенно, один из них – игровой.

При том, что моя профессия, как я уже говорил, это профессия игрока, утолить аппетит, который я питаю к играм, не способно ничто. И я наверняка окажусь в Рождество среди тех зануд, которые – пока нормальные люди шумно усаживаются, чтобы посмотреть «Инопланетянина» или «Королеву», на засыпанный мандариновой кожурой и ореховой скорлупой пол, – пристают к праздничной компании с требованиями продолжить брошенную ею игру. Вдумчивные исследования ученых показали (вот фраза, которой вруны неизменно предваряют изложение своих доводов), что люди играющие живут дольше других. «Да, но что это за жизнь?» – воскликнут придиры. На что я отвечу им так же, как ответил в фильме «Военные игры» компьютер WOPR, когда его спросили, настоящую ли войну он ведет или понарошную: «А в чем разница?»

 

Рынок наркотиков

 

Во время проходившей несколько лет назад конференции Консервативной партии ее члены, журналисты и просто публика имели возможность наблюдать за человеком, который прогуливался с плакатом перед входом в здание, в коем эта конференция проходила. На одной стороне плаката красовались чарующие, грациозные слова: «Выслать из страны всех иммигрантов – СЕЙЧАС».

«А, – наверное, подумали вы, – он опять про свое. Про неприемлемый лик неприемлемости». Между тем мне всего лишь интересно, сможете ли вы угадать, какие слова украшали обратную сторону того плаката? Если вам знакома причудливая логика исповедующих правые убеждения борцов за свободу личности, вы, пожалуй, могли бы попробовать догадаться. Положите перед собой листок бумаги и подумайте пару секунд.

Все, время истекло. Если догадка ваша верна, вы либо держитесь одних с тем человеком политических взглядов, либо принадлежите к числу умудренных, многоопытных созерцателей жизни нашего общества, поскольку на другой стороне плаката стояло: «Узаконить марихуану – СЕЙЧАС».

Тема легализации марихуаны давно уже представляет интерес, и немалый. В докладе, лет двадцать назад представленном правительству баронессой Вуттон Эйбинджерской, говорилось, что ничего особо дурного в этом наркотике нет, и вроде бы даже рекомендовалось осуществить его декриминализацию. Говоря от имени тех, кто вырос под градом антинаркотических брошюр, фильмов и проповедей, могу сказать, что давно уже нахожу стратегии, к которым прибегают поборники запрета наркотиков, безнадежно ошибочными. Если впечатлительному юноше раз за разом показывать наркоманов как людей покрытых болячками, блюющих, нетвердо стоящих на ногах и бормочущих нечто несуразное, не приходится сомневаться, что мысль об употреблении наркотиков утратит для него всякую привлекательность. Истина, однако ж, не так проста. В наши дни любой молодой человек рано или поздно сталкивается на своем пути с наркоманом того или иного пошиба. Я хорошо помню мою первую встречу с человеком, который, как мне взволнованным шепотом сообщили, был, и не один уже год, настоящим торчком. Вообразите же мое удивление, когда я увидел, что кожа его чиста, глаза ясны, волосы блестят, речь хорошо модулирована, артикуляция четка, а поведение безупречно. Все предостерегающие фильмы, суровые лекции заезжих полицейских, все пугающие брошюры, которые подсовывали нам начиная с приготовительной школы, были не более чем крикливой, истерической пропагандой. И ощущение, что я стал жертвой заговора старшего поколения, норовящего отнять у юноши любую радость, было достаточно сильным и убедительным для того, чтобы подтолкнуть меня к запретному маковому плоду, благо теперь мне стало ясно, что он не так страшен, как его малюют.

Существует известная история о снятом всего несколько лет назад телевизионном документальном фильме, посвященном компании героинщиков. Героями фильма были люди среднего возраста, процветающие и успешные. Наркотик они принимали в течение двадцати двух лет. Их поведение, обличие и образ жизни были совершенно нормальными, безупречными и обыденными. На экран фильм этот так и не выпустили – из боязни показать, что наркомания вовсе не обязательно пожирающий деньги и время кошмар, о чем мы без устали твердим нашей молодежи.

Правда такова: если вы хотите увидеть язвы, желтые белки, бессвязную речь, расстроенную координацию движений, рвоту и неспособность ходить, не цепляясь ногами за землю, ищите пропойцу. Один из великих, но замалчиваемых секретов нашего века и веков предшествовавших состоит в господстве алкоголизма в жизни как общественной, так и частной. Мы знаем нескольких пьяниц, избранных нами в мишени для шуточек, – Оливера Рида, Джорджа Брауна, Джорджа Беста и иных, но игнорируем то обстоятельство, что немалое число журналистов, политиков, писателей, адвокатов, судей, финансистов и государственных служащих пьют столько, что любой врач описал бы их как функциональных алкоголиков. Алкоголь – наркотик более опасный, чем многие из тех, что поставлены вне закона. Богатые алкоголики, как и богатые наркоманы, могут годами жить, употребляя напитки достаточно высокого качества, – по улицам слоняются, пошатываясь, затевая драки, воруя, бессмысленно портя чужую собственность и скатываясь в итоге к бродяжничеству и деградации, наркоманы и алкоголики бедные и малообразованные.

Древние греки говорили, что вино – зеркало души. Только дурак винит зеркало, если ему не нравится то, что оно показывает. Запрет спиртного, вводимый по той причине, что существуют люди, не способные с ним справляться, представляется большинству из нас смехотворным и нестерпимым; но ведь и запрет определенных наркотиков можно рассматривать как глупость и притеснение. И мы знаем, что врачи и сотрудники тех правительственных и неправительственных организаций, которые борются с огромными преступными сообществами, наживающими, как некогда бутлегеры, деньги на незаконности героина, кокаина и марихуаны, все чаще и чаще говорят о необходимости декриминализации наркотиков.

Трезвость есть создаваемое химическими процессами состояние разума, которое многие из нас способны выносить лишь в течение коротких промежутков дневного времени. На небесах, я полагаю, пьют все – с приятностью и разумением. На земле же нам следует противиться не злоупотреблению спиртным, но злоупотреблению человеческими жизнями, которое доводит людей до запойного пьянства. Для образованного выпивохи запрет доброго солодового виски или «Шато-Марго» выглядел бы преступлением против щедрости природы и артистичности человека; то же самое мог бы сказать знаток и любитель о запрете наилучшего производимого в Андах кокаина или марокканской золотой конопли. Пребывающий в своем уме человек вряд ли попытается решить проблему грабежей, поставив вне закона собственность.

Приближается 1991 год, и мне пора уже пробежаться по магазинам, как пробежитесь, уверен, и вы, чтобы запастись парой сотен бутылок, которые позволят нам должным образом встретить его. Желаю всем наидобрейшего здоровья.

 

Адские усищи

 

Лет примерно восемь назад, когда я был человеком более юным и лопоухим, чем ныне, я получил в свое распоряжение еженедельное пятиминутное «окошко» в воскресной программе Би-би-си-1, называвшейся «Б-15». Я знаю, каждый из читателей «Телеграфа» просто-напросто помешан на Радио-1 и ничего другого не слушает, поэтому не стану напоминать вам о существовании на этом радио программы новостей, именуемой «Постоянная тема». Я же представлял в «Б-15» пародию на нее, каковой присвоил, что определенно свидетельствует о моей смелости и могучем воображении, название «Тема постоянства». Я проработал там недель пять, а затем началось вторжение на Фолклендские острова. В виде реакции на него я наспех соорудил «персонажа» по имени Бевис Марчент, одного из тех не вылезающих из бронежилета репортеров, что норовят узнать все новости военного жаргона на десять секунд раньше коллег. Свои депеши он неизменно завершал словами: «…Бевис Марчент, порт Стенли? Нет, спасибо, летать я еще не научился». Шуточка по всем меркам неуклюжая, согласен. Однако настал день, когда на радио валом повалили письма и телефонные звонки. «Неужели этот человек не понимает, что нас, скорее всего, ждет военный конфликт? Что погибнут люди? Как можно с этим шутить?» Естественно, я эту работу мигом бросил.

Вообще же вопрос о роли комедии во время войны остается довольно щекотливым. Я не знаю в настоящий момент ни единого комика, готового посмеяться над страданиями и жертвами; равным образом я не знаю ни единого комика, который был бы рад ограничиться вполне очевидным, приемлемым для всех высмеиванием Саддама Хусейна.

Стоит отметить, что в пору Второй мировой войны незабываемые комедии того времени высмеивали не столько Гитлера, сколько британскую бюрократию, систему пайков, уполномоченных по гражданской обороне, штабных офицеров и прочие прикрасы большой войны. Возможно, если война в Заливе, не дай бог, затянется, возникнут и посвященные ей комедии. Впрочем, пока жизнь остается суровой и строгой.

Я состою в переписке с немалым числом солдат и офицеров находящейся сейчас в пустыне 7-й бронетанковой бригады, и все они попросту изумлены тем, что сериал «Алло, алло» сняли с эфира. Ведь так легко забыть, что важнейшей особенностью комедии, ее перевешивающей все недостатки добродетелью является в конечном счете неоднозначность.

Вы можете одновременно и смеяться над ситуацией, и относиться к ней серьезно. Способность шутить вовсе не обязательно обличает легкомыслие и бесчувственность.

Есть люди, которые выходят из себя, услышав во время кризиса любую шутку – какую угодно. Монументально ложная предпосылка их состоит в том, что комик, который находит в войне повод для шуточек, потешается над смертями и разрушениями. Те из нас, кто участвовал в съемках последней серии «Черной гадюки», действие которой происходило на линии фронта, время от времени получали письма с вопросом: неужели вам не известно, какой жестокой и страшной была Первая мировая война? Да нет, известно, просто мы считали, что можно видеть в Первой мировой страшную катастрофу, наполненную ужасами, деградацией, убийствами, жертвами, и в то же самое время  смеяться над ней. Одно вовсе не отрицает другое.

Я уверен, в нынешней прискорбной истории с Заливом найдется над чем посмеяться и помимо нелепого решения Дэвида Димблби продолжать вести свой круглосуточный комментарий военных событий, несмотря на приступ ларингита и грипп, который свалил бы и слона, или над чем похихикать – помимо усов Саддама. Удивительно, кстати сказать, – не правда ли? – сколь многие из отвратительных персонажей этого столетия украшали себя комичными усами. Кайзер отрастил совершенно бесценную по нелепости пару их, выглядевшую так, точно они вот-вот начнут подтаивать. Усы Сталина отрастали всякий раз, как вы от них отворачивались, и выглядели, если воспользоваться словами П. Г. Вудхауза, так, точно их выращивали в теплице. Гитлер становится особенно забавным, если вообразить его бреющимся поутру. В конце концов, главная особенность любой лицевой поросли состоит в том, что отпускается она намеренно и потому вопиет, обличая суетность ее обладателя. Гитлеру приходилось что ни утро браться за бритву и осторожненько, двумя тщательными движениями восстанавливать границы его дурацкой, смахивающей на отпечаток большого пальца черной щеточки. Будь его усы следствием каприза природы, таким, как испятнанная мясным соусом лысина Горбачева, мы бы Гитлера, глядишь, и пожалели, но ведь он отрастил ее по собственной воле.

Саддам по ведомой только ему причине избрал стиль бармена времен немого кино. При всяком его появлении на экране телевизора меня одолевает уверенность в том, что вот сейчас он скосит глаза к переносице, разгладит фартук, поплюет на ладони и вышвырнет на улицу не заплативших по счету Лорела и Харди.

Ладно, может быть, отыскивать в этом конфликте комичные стороны еще не время. Но когда пыль уляжется, все, и не только комедианты, начнут требовать, чтобы им сообщили, сколько же денег было ничем не оправдываемым образом потрачено за последние десять, а то и двадцать лет на оплату профессоров стратегических исследований, преподавателей оборонной стратегии, экспертов по Ближнему Востоку и доцентов скадологии. Лица их, когда эти люди появлялись в эфире, несли выражение превосходства – не то чтобы «превосходства в воздухе», но около того. Так нельзя ли было потратить их жалованье на что-то, способное обеспечить мир на все времена? Например, на производство миллиардов боевых бритв и массивную, глобальную программу принудительного выбривания верхней губы.