Глава XVI. Лондонские впечатления

 

Пасторские дочери немедля занялись сборами. Очень скоро приготовления к поездке были завершены, и сестры, воодушевленные и взволнованные, отправились в путь, предварительно отослав свой сундучок со сменой одежды в Кейлей с попутным экипажем.

Сами же девушки шли до станции пешком. В дороге их застигла гроза, они пустились бегом и едва успели на пригородный поезд в Кейлей. Добравшись до переправочного пункта на станции в Лидсе, сестры пересели на лондонский ночной экспресс и к следующему утру были уже в столице.

Оказавшись в шумном людном городе, пасторские дочери поначалу изрядно растерялись. Уставшие в дороге и сильно проголодавшиеся, они первым делом направились в кофейню Капитула на Патерностер Роу; так задумала Шарлотта, которая уже немного знала Лондон, где ей доводилось останавливаться проездом на пути в Бельгию, в благословенный пансион супругов Эгер.

Что до ее прелестной сестры Энн, то эта «славная малютка», невзирая на крайнее утомление, преисполнилась самого что ни на есть благоговейного восхищения в упоенном созерцании величественных красот исторического Лондона, многие кварталы которого были овеяны подлинным духом загадочной и неодолимо манящей легендарной старины.

Энн Бронте, впервые в жизни отважившаяся на столь далекое путешествие, во все глаза всматривалась в очертания громадных каменных построек, в изобилии оснащавших яркие, сверкающие безупречной чистотою улицы столицы. Она с невыразимым удовольствием взирала на толпы нарядных, чинных горожан, среди которых нередко попадались весьма достойные джентльмены во фраках и цилиндрах и почтенные леди в восхитительных платьях из атласа, бархата или муслина всех цветов радуги. Многие благородные особы придерживали в руках модные сложенные зонтики, некоторые юные барышни вели на поводках миленьких ухоженных гладкошерстных мопсов, степенно и важно вышагивающих подле обворожительных хозяек.

По центру оживленных людных улиц лихо катили почтовые дилижансы и прочие роскошные экипажи всевозможных видов: отменные ландо, легкие фаэтоны, уютные двуколки. По ободкам тротуаров расстилались великолепные травяные газоны; из травы то там то сям прорастали упругие зеленые кустарники с аккуратно подстриженными ветками.

На площадях струились могучие фонтаны с такими чистыми водами, словно они являли собой растопленные породы горного хрусталя.

Словом, пестрый, красочный Лондон, залитый золотистыми лучами ласкового утреннего солнца, представлял собой поистине восхитительное, неповторимое зрелище.

Быстро пройдя несколько нарядных столичных районов, сестры торопливо свернули на Патерностер Роу – узкую, мощенную плитами улицу, еще целое столетие тому назад облюбованную видными деятелями литературы, издателями и книготорговцами. Эта мрачная, уединенная улица, отгороженная в начале и в конце высокими столбами, препятствующими проезду карет, находилась под сенью самого монументального сооружения архитектуры, какое только знала достославная Англия – великолепного кафедрального собора святого Павла. Младшая пасторская дочь была ослеплена торжественной роскошью этого грандиозного строения, сверкавшего позолотой в лучах восходящего солнца. Собор святого Павла служил для сестер Бронте одновременно компасом и путеводителем, ибо его могучий силуэт был виден со всех концов Сити, так что Шарлотта и Энн очень быстро сориентировались, оказавшись в обширном, многолюдном Лондоне, и беспрепятственно добрались до Патерностер Роу.

В самом центре улицы располагалась кофейня Капитула, владелец которой держал нечто вроде миниатюрной гостиницы, состоящей из нескольких мрачных грязноватых комнат для провинциальных посетителей столицы. Сестры Бронте сняли один из здешних номеров, который, к счастью, оказался довольно приличным, и вежливо попросили престарелого слугу принести им завтрак.

– Как бы мне хотелось побывать в соборе святого Павла! – мечтательно воскликнула Энн, наслаждаясь чашкой традиционного ароматного чая, – Я помню, милая Шарлотта, с каким непостижимым вдохновением ты отзывалась о его убранстве. Ах, если бы мне все же довелось там побывать! Я бы не пропустила ни единого закоулка этого благословенного Дома Господня и уж непременно посетила бы каждую из пяти галерей, опоясывающих его купол, чтобы получить ту уникальную возможность, о которой ты мне говорила – созерцать с открытого пространства этих божественных вершин достославный Лондон во всем его великолепии!

– А какие выдающиеся личности покоятся под грандиозными сводами этого монументальнейшего собора! – с трепетом проговорила Шарлотта, – Чего стоит хотя бы наш несравненный адмирал Нельсон[66]! – пасторская дочь печально вздохнула и мгновение спустя категорично добавила: – Но ты ведь знаешь, дорогая Энни, мы никак не можем нынче пойти туда – ведь нам еще предстоит важная деловая встреча. Надеюсь, ты не забыла?

– Да, конечно, – ответила Энн с оттенком меланхоличной грусти. – Достопочтенные господа Элдер и Смит. Как можно о них забыть?

– Не огорчайся, моя прелесть! – подбодрила сестру Шарлотта. – В любом случае, мы с тобой ничего не теряем: ничто не помешает нам наведаться в гости к святому Павлу завтра, тем более что это как раз будет воскресенье! – Шарлотта на мгновение прижала к губам бумажную салфетку и приветливо подмигнула сестре.

– Ты права, дорогая, – живо отозвалась Энн, в глазах которой тотчас же появился пленительный радостный блеск, – Конечно же, завтра воскресенье, а значит, в соборе будет проходить традиционная торжественная служба! И нам ни в коем случае нельзя пропустить столь знаменательное событие!

– А кто сказал, что мы его пропустим? Ну уж нет! Моя маленькая благочестивая Энни будет лучшим украшением всех кафедральных служб! – лицо Шарлотты расплылось в широкой нежной улыбке, но через мгновение оно вновь обрело свое обычное серьезное выражение. Старшая пасторская дочь, войдя в свою привычную действенную стихию, категорично изрекла: – Однако мы слишком замешкались. Помни, моя дорогая: дело – прежде всего!

Завершив свой незатейливый завтрак, сестры отправились на улицу Корнхилл, находившуюся в самом сердце шумного, энергичного Сити. Они двинулись вдоль величавой набережной Темзы, отливавшей на солнце всеми цветами радуги; миновали Темпл с его роскошными зелеными угодьями и вышли на Стрэнд, откуда должны были подняться на Корнхилл. Но перед тем как осуществить это свое намерение, пасторские дочери решили взглянуть на знаменитую Трафальгарскую площадь с ее неповторимым архитектурным ансамблем: двумя превосходными фонтанами и статуей достославного адмирала Нельсона в компании своих вечных стражей – четверки горделивых, могущественных львов, символизирующих королевскую власть. То были изумительные новшества, спроектированные совсем недавно и безупречно выполненные рукою искусного ваятеля.

Итак, движимые горячим желанием полюбоваться подобным чудом архитектуры, сестры направились прямо к заветной цели.

Трафальгарская площадь… Сколь непостижимое величие таит в себе это благороднейшее историческое место! Трафальгарская площадь – это душа победы. Не только той знаменательной победы, какую одержал в свое время доблестный британский флот во главе с неустрашимым адмиралом Нельсоном в великой битве с экипажами военных кораблей легендарной наполеоновской Франции (то было одно из грандиознейших морских сражений, какие когда‑либо видел свет), в районе испанского мыса Трафальгар. Эта обширная парадная площадь – подлинное олицетворение самой блистательной, самой вожделенной победы на всей планете – Победы Мира над Войною. Недаром сюда постоянно слетаются, словно притягиваемые невидимым магнитом, бесчисленные голуби, являющие собой могущественный символ Вечного Мира!

Несколько минут сестры молча стояли посреди обширной, залитой солнцем площади, преисполнившись самого глубокого восхищения ее непостижимым величием.

Проникнувшись духом легендарного исторического прошлого, Шарлотта и Энн, потрясенные и взволнованные, поднялись на Корнхилл. Все еще пребывая под действием новых красочных впечатлений, пасторские дочери, словно во сне, отыскали нужный им дом. Оказавшись возле широкой тесовой двери, к лакированной поверхности которой была прицеплена изящная железная табличка с броской золотой гравировкой «Издательская фирма» и ниже «Смит, Элдер & К°», сестры едва только успели прийти в себя.

Шарлотта быстро дернула колокольчик. Через минуту дверь отворилась, и на пороге показался высокий мужчина средних лет, одетый с иголочки, согласно последним веяниям столичной моды.

«Едва ли это привратник, – подумала Шарлотта, – Скорее всего – один из сотрудников фирмы».

– Доброе утро, сударыни, – приветствовал сестер незнакомец. – Что вам угодно?

– Простите за беспокойство, сэр, – ответила Шарлотта с достоинством, – Можем ли мы видеть владельцев фирмы?

– Боюсь, что в данный момент это невозможно. Мистер Элдер не так давно отлучился и будет не скоро. А мистер Смит сейчас занят. Но, может быть, вы соблаговолите пройти и изложить свое дело мне?

Увидев, как смутились при этом сестры, почтенный джентльмен поспешно добавил: – Моя фамилия Уильямс. Уильям Сэмюэл Уильямс к вашим услугам, молодые леди. Я доверенное лицо владельцев этой фирмы.

Шарлотта на мгновение оторопела, поняв, что видит воочию своего главного корреспондента, с которым поддерживала оживленную переписку все последнее время. Ее лицо тронула нежная улыбка, и она благосклонно протянула руку.

– Мистер Уильямс! Как поживаете? – возбужденно воскликнула она, мгновенно позабыв о церемониях.

– Все в порядке, сударыня, благодарю вас, – ответил пораженный Уильямс. – Но, прошу прошения. Ведь мы не знакомы? – он, сощурив глаз, пристально вглядывался в лицо своей собеседницы.

– Вы ошибаетесь, сэр, – ответила Шарлотта, несколько овладев собой. – Мы знакомы. И вы очень скоро в этом убедитесь, если все же пропустите нас с сестрой в помещение и дозволите сказать пару слов вам и мистеру Смиту. Уверяю вас, сэр, мы не станем долго утомлять его своей бесполезной болтовней.

– Сударыня! – с пафосом выкрикнул мистер Уильямс, – Клянусь всеми святыми, я заинтригован! – Он широко распахнул тесовую дверь и, придав своему голосу нарочито торжественный тон, с улыбкой произнес: – Прошу вас… и вас, сударыня, – вежливо обратился он к Энн, все еще в нерешительности стоявшей на пороге. – Следуйте за мной!

Сестры двинулись вслед за мистером Уильямсом по длинному, обшитому красным деревом коридору, по обеим сторонам которого мелькали многочисленные двери. Наконец мистер Уильямс остановился перед одной из них, расположенной обособленно в самом торце коридора.

– Кабинет мистера Смита, – пояснил он своим прелестным спутницам и тихо добавил: – Надеюсь, что он вас примет. Как о вас доложить?

– Сестры Браун, – коротко ответила Шарлотта, которая так и не решалась раскрыть представителям издательской фирмы своей настоящей фамилии.

Мистер Уильямс исчез за дверью и через минуту появился вновь, сияя лучезарной улыбкой:

– Прошу сюда, сударыни.

Шарлотта и Энн вошли в кабинет, который мог бы показаться им весьма просторным и уютным, если бы не бесконечные книжные стеллажи, высившиеся до самого потолка стройными рядами.

В центре зала за длинным сосновым столом, сплошь уставленным внушительными стопками книг, сидел красивый молодой человек (на вид ему было не больше двадцати пяти) с крупными благородными чертами лица, обрамленного густой копной волнистых светло‑каштановых волос. Энн невольно вздрогнула: этот миловидный издатель слишком живо напомнил ей того, кого она по‑прежнему любила больше всего на свете – безвременно сошедшего в могилу викария Уильяма Уэйтмена…

Сидящий за столом юный джентльмен поднялся, чтобы приветствовать своих неожиданных посетительниц. Высокий рост и стройная, безупречно сложенная фигура довершали впечатление подлинного благородства их обладателя. Человек, наделенный столь совершенной аристократической внешностью, показался Шарлотте лордом или даже принцем – столько изысканной грации и неповторимого очарования было во всем его облике и манерах.

– Джордж Смит, – коротко представился молодой джентльмен, окинув пытливым взором скромных пасторских дочерей, – Чем могу служить?

На несколько мгновений зависла угрожающая тишина. Шарлотта, которой надлежало выдать свою священную тайну, чувствуя, что в данную минуту ее собственная судьба и более того – судьба ее возлюбленных сестер – повисла на волоске, не видела и не слышала ничего вокруг, кроме неистового биения своего же сердца. Однако настала пора действовать – непременно и безотлагательно. Но как? Шарлотта с ужасом ощутила, что не способна вымолвить ни единого слова – в самый неподходящий момент. Ее предательски дрожащая рука потянулась к застежке изящной дамской сумочки, висевшей на плече. Пасторская дочь торопливо извлекла оттуда свое единственное спасение – письмо от «милостивых господ» Элдера и Смита, адресованное ирреальному Карреру Беллу. Цепляясь за эту возможность, словно утопающий – за соломинку, Шарлотта в полном безмолвии поспешно вручила свое бесценное сокровище достопочтенному мистеру Смиту.

Мистер Смит взял письмо и взглянул на конверт. На его прекрасном благородном лице мелькнула тень недоумения. Он достал из конверта испещренный чернилами листок, в одно мгновение развернул его, окинул пристальным взором содержание письма и жестом подозвал мистера Уильямса. Тот подошел, глянул на листок и небрежно пожал плечами. Мистер Смит повернулся к Шарлотте.

– Откуда у вас это письмо? – сурово спросил он, испепеляя пасторских дочерей недоверчивым взором, – И каким образом оно к вам попало?

– Милостивый государь, – робко промолвила Шарлотта, успевшая овладеть собой настолько, что к ней вернулся дар речи, – ведь вы же сами любезно изволили прислать его мне.

– Как прикажете это понимать? – вопросил мистер Смит; было видно, что он рассердился не на шутку и еле сдерживается, чтобы не отдать приказ выставить вон непрошеных посетительниц, – Это письмо предназначалось Карреру Беллу – одному из виднейших клиентов нашей фирмы, автору самой популярной книги во всей Англии и за ее пределами!..

– Не кипятитесь так, сударь, – промолвила Шарлотта, обворожительно улыбнувшись; ей нравился мистер Смит, нравился его живой юношеский задор: по возрасту он годился ей в младшие братья, – Каррер Белл, которого вы столь горячо восхваляете, – это я. И, видит Бог, я не заслуживаю ни вашего несправедливого упрека в адрес мисс Браун, ни вашего пышного панегирика в адрес Каррера Белла!

Шарлотта внезапно смолкла, поразившись собственной смелости.

С минуту в стенах обширного кабинета достопочтенного Джорджа Смита стояла гробовая тишина, которая, казалось, зависла над всем помещением издательства.

Мистер Уильямс и мистер Смит замерли на своих местах и во все глаза смотрели на бледную, худую, скромно одетую Шарлотту, стоявшую меж высоких книжных стеллажей, стыдливо опустив голову.

– Значит вы женщина! – с нескрываемым восхищением возгласил Джордж Смит, когда пришел наконец в чувства, и после короткого молчания он с философским видом изрек: – Мне следовало бы догадаться…

– Мое почтение, мисс! – сказал мистер Уильямс, низко поклонившись. – Стало быть, я имел честь вести с вами переписку! Когда каких‑нибудь пятнадцать‑двадцать минут назад вы изволили сообщить мне, что мы знакомы, я, признаться, не поверил. Но теперь‑то уж вижу – вы были правы.

– Но, позвольте, милейшая сударыня, – обратился к Шарлотте мистер Смит, – кем же, в таком случае, будут две другие загадочные фигуры, которые, следуя вашему примеру, скрываются под псевдонимом «Белл»? – юный владелец издательства снова окинул пасторскую дочь настороженным пристальным взором, – Может быть, этот пройдоха Ньюби был прав, и вы одна заключаете в себе это мистическое триединство?!

– Ну уж нет! – горячо возразила Шарлотта. – Мы приехали сюда как раз для того, чтобы опровергнуть эту гнусную клевету. Уверяю вас: нас, в самом деле, трое, мистер Смит. Мы – три сестры.

Сделав это взволнованное признание, Шарлотта снова смолкла, и щеки ее немедленно стали красными, как кумач. Но теперь острые, пронзительные взгляды издателей были устремлены не на нее, а на Энн, безмолвно ютившуюся в дальнем углу кабинета, и за все время этого бурного разговора до сих пор едва ли удостоенную и полуслова.

– Полагаю, вы – одна из «Беллов»? – обратился к ней мистер Смит.

– Вы правы, сударь, – робко подтвердила Энн, – Я – Эктон Белл.

– Превосходно, мисс, – рассмеялся Джордж Смит. – Теперь уж мы покажем этому Ньюби как распускать грязные слухи! Этот голубчик у нас в руках! Ему не отвертеться! Кстати, где же ваш третий «брат»? Почему он не прибыл с вами?

– Эллис не смог приехать в Лондон, – ответила Шарлотта, – Он предпочел остаться дома, в провинции. Пусть вас это не огорчает, милостивые государи. Не следует расценивать поступок Эллиса как знак неуважения. Просто он слишком сильно привязан к нашему мрачному жилищу; любые мысли о поездках его несказанно удручают.

– Как долго вы намерены пробыть в Лондоне, милые дамы? – поинтересовался мистер Смит.

– Думаю, дня три‑четыре, сэр, – ответила Шарлотта. – Собственно, целью нашей поездки был визит к вам. Больше нам здесь делать нечего. Эллис ждет нас домой в середине следующей недели.

– Право же, господа Беллы, – возразил мистер Смит, – не могу взять в толк, к чему такая спешка? Неужели вы полагаете, что Лондон не стоит внимания?

– О, нет! – горячо отозвалась Энн. – Лондон – прекраснейший из городов… Но…

– Но? – переспросил Джордж Смит.

– Но положение нашей семьи обязывает нас как можно скорее вернуться домой. Наш отец болен, сударь, он нуждается в нашем присмотре, также, как и наш брат…

– Эллис Белл? – переспросил мистер Уильямс.

– О, нет, сударь! – живо отозвалась Энн, – С Эллисом, то есть с нашей третьей сестрой, хвала Небесам, все в порядке. Но у нас есть еще брат… то есть… я хочу сказать… настоящий брат… мужчина… Он нездоров.

– Сожалею, – сказал мистер Смит, одарив сестер сочувственным взглядом, – Полагаю, вы остановились в гостинице?

– Да, сэр, – ответила Шарлотта.

– В каком же районе Лондона?

– На Патерностер Роу, сэр.

– В кофейне Капитула? – Джордж Смит скорчил милую гримасу. – Как же, знаем! – произнес он, печально вздохнув, – Известное местечко… Послушайте, милые дамы, – вдруг предложил юный владелец фирмы, – почему бы вам не остановиться в доме моей матери здесь, на Корнхилл?

– Но, мистер Смит… – начала Шарлотта, но молодой человек тут же ее перебил:

– Ни о какой плате не может быть и речи, сударыня. Вы окажете нам неоценимую услугу, если соблаговолите принять мое приглашение. Моя мать – несчастная вдова. Ей очень одиноко. Я убежден: пребывание двух молодых женщин под благодатным кровом нашего жилища очень ее развлечет. Клянусь, она будет в восторге приютить у себя самого Каррера Белла и Эктона, разумеется, тоже. Ведь моя милая матушка, как и любая уважающая себя жительница Англии, заочно знает вас, прелестные леди: она, как и весь Лондон, сходит с ума по «Джейн Эйр», и ей весьма нравится «Агнес Грей». Так что, смею вас уверить, ваше общество будет моей почтенной родительнице как бальзам на душу! О лучшем она не могла и мечтать!

– Мистер Смит, – серьезно сказала Шарлотта, – нам с сестрой очень жаль, но мы не можем принять столь любезного приглашения.

– Я не приемлю никаких извинений и отговорок, почтенная сударыня! – продолжал свой пылкий напор мистер Смит. – Сжальтесь над моей бедной старой матушкой! Она умрет от огорчения, коли узнает, каких именитых гостей она потеряла! Уверю вас: она охотно отдаст все завещанное ей состояние ради столь знаменательного события, как знакомство с вами. Впрочем, как и мои проказницы‑сестры – ведь они тоже давно уже потеряли голову от ваших романов.

– Вы очень любезны, мистер Смит, – молвила Шарлотта, обворожительно улыбнувшись. – И тем не менее повторяю: мы вынуждены отклонить ваше приглашение. Наш визит в Лондон продлится недолго, а меня мучила бы совесть до конца моих дней, если бы я позволила себе обременить ваших родных никчемными заботами. Неужели вы хотите стать моим вечным мучителем, мистер Смит?

В своей настойчивой решимости Шарлотта была само очарование. Ее прекрасные глаза светились лукавым блеском, а губы приветливо улыбались, делая ее бледное, осунувшееся лицо поистине миловидным.

– Матушка очень огорчится. И сестры тоже, – проговорил Джордж Смит с искренним сожалением, и из его груди вырвался печальный вздох.

– Думаю, у них не будет для этого повода, – живо возразила Шарлотта. – Мы с большим удовольствием примем вашу матушку и сестер на Патерностер Роу нынче вечером или же в любое другое время, какое им подойдет. Но при одном условии: этих почтенных особ непременно должен будет сопровождать самый заботливый сын и брат во всем Лондоне, а также его любезный друг – она перевела настойчивый взор с мистера Смита на мистера Уильямса.

– С величайшим удовольствием, – откликнулся мистер Смит.

Почту за честь, – заверил мистер Уильямс.

– Прошу прощения мисс… – начал Джордж Смит.

– Шарлотта, – подсказала пасторская дочь. – Шарлотта Браун. А это Энн Браун, – пояснила она, указывая на сестру, – Как видите, сударь, мы предусмотрительно зашифровали в своих псевдонимах наши подлинные инициалы. Кстати, будет лучше, если вы, досточтимые государи, станете обращаться к нам по именам, особенно в присутствии посторонних. Инкогнито «Беллов» не должно быть раскрыто.

– Милейшие мисс Браун, – обратился к сестрам глава издательской фирмы, – раз уж вы удостаиваете меня и мое семейство такой высокой чести, любезно выразив готовность оказать нам прием, не будете ли вы столь же любезны, согласившись нанести нам ответный визит?

– Ну, разумеется, мистер Смит.

– В понедельник днем вас устроит?

– Вполне.

– Отлично. Вы не будете возражать, если я приглашу на этот обед также нескольких своих друзей‑литераторов? Например, достопочтенного мистера Теккерея, о котором вы некогда столь благосклонно отзывались в своих письмах. Все они мечтают познакомиться со знаменитым Каррером Беллом!

– Ни в коем случае, мистер Смит, – резко отозвалась Шарлотта, – Я глубоко уважаю мистера Теккерея и преклоняюсь перед ним и некоторыми другими талантливыми авторами из числа ваших друзей. Для меня было бы великой честью познакомиться с такими людьми – честью, которой я не заслуживаю. Поэтому пусть все останется, как есть.

– Что ж, воля ваша, – проговорил мистер Смит. – Мне, право, очень, очень жаль. Итак, в понедельник жду вас на обед.

– А я – на чай, если вы не против, – подхватил мистер Уильямс.

– С удовольствием, – ответила Шарлотта. – Но не забудьте о вечернем визите. Энн и я будем с нетерпением ждать вас.

– А также – вашу почтенную матушку и сестер, мистер Смит, – любезно заверила Энн.

– Всенепременно, – разом отозвались оба джентльмена, поднявшись со своих мест, чтобы лично проводить пасторских дочерей до выхода.

На улице Джордж Смит нанял кеб и, невзирая на отчаянные мольбы и уговоры растерявшихся сестер, заплатил вознице из собственного кармана, позаботившись о том, чтобы его славных клиенток доставили на Патерностер Роу со всеми удобствами.

Едва только пасторские дочери добрались до кофейни Капитула, как у Шарлотты вдруг начался сильнейший приступ головной боли: заботы и волнения последних дней – поспешные сборы, трудности поездки и последнее бурное объяснение на Корнхилл, 65 – дали о себе знать. Энн, как обычно заботливая и предупредительная, помогла сестре подняться в номер гостиницы, уложила ее на кровать и до самого вечера суетилась возле бедняжки, то и дело подставляя ей под нос пузырек с нюхательной солью. Головная боль с каждым часом все усиливалась, вызывая страшную слабость и сопровождаясь тошнотой. Шарлотта с ужасом и содроганием думала о предстоящем визите почтенного семейства Смит в компании их верного друга Уильямса.

Когда гости наконец прибыли, и Шарлотта и Энн, не знавшая покоя в течение всего дня, находились уже в полуобморочном состоянии.

 

Миссис Смит оказалась весьма эффектной женщиной. Несмотря на свой преклонный возраст, она сумела сохранить статную фигуру и благородную осанку. На смуглых щеках этой почтенной дамы играл здоровый румянец, а ее живые карие глаза с нескрываемым интересом глядели то на Шарлотту, то на Энн. Одета миссис Смит была, по представлениям пасторских дочерей, довольно пышно. Коричневое бархатное платье, отделанное бахромою, выгодно облегало ее стройный стан и налагало на весь ее облик неповторимый отпечаток подлинного величия.

Дочери миссис Смит были очаровательными молодыми барышнями – две рослые красавицы с яркими, одухотворенными чертами и изящными аристократическими манерами. Внешне обе девушки походили на своего благородного брата: у каждой из них были глянцевые светло‑каштановые волосы, уложенные опрятными, вьющимися локонами, обрамлявшими прелестные, точно обтянутые нежной персиковой кожей лица с темно‑голубыми глазами и нежными алыми губками. Словом, обе барышни Смит являли собой совершенный образец английской девушки чисто кельтского (а не английского) типа красоты.

Глядя на роскошные вечерние туалеты сестер мистера Смита, Шарлотте и Энн, облаченным в простые деревенские одежды грубого пошива, стало как‑то не по себе. На одной из барышень Смит было бледно‑голубое атласное платье с пышными складками, отливавшее восхитительными сверкающими отблесками. Это богатое облачение как нельзя лучше сочеталось с прекрасными незабудковыми глазами девушки. Другая мисс Смит щеголяла в нежно‑желтом муслине, отделанном белыми кружевами, – это платье чрезвычайно шло к светлым глянцевым локонам обворожительной молодой леди.

– Так, значит, вы и есть знаменитый Каррер Белл?! Тот самый, о котором говорит весь Лондон! – почтительно приветствовала Шарлотту миссис Смит, в чьих умных, проницательных глазах светилось неподдельное восхищение. – Вы – автор несравненной «Джейн Эйр»?! Поразительно!

Шарлотта, пораженная столь бурным приветствием, бросила на Джорджа Смита укоризненно‑вопрошающий взгляд.

– Не беспокойтесь, мисс Браун, – ответил мистер Смит, мгновенно поняв значение сего мимолетного жеста. – Моя матушка – человек надежный. Она никому не выдаст вашего маленького секрета.

Шарлотта с улыбкой протянула руку почтенной миссис Смит, затем – ее очаровательным дочерям и в последнюю очередь – элегантным джентльменам, чья одежда ничуть не уступала во вкусе и достоинстве благородным барышням Смит. Энн последовала примеру сестры и тоже сердечно пожала руки гостям.

– У нас есть для вас сюрприз, милейшие мисс Браун! – объявил Джордж Смит.

– Вот как? – насторожилась Шарлотта.

– Только, пожалуйста, не пугайтесь, мисс Браун, – предупредил мистер Смит, – Когда я объявил своей почтенной матушке и сестрам о вашем любезном приглашении, они были на седьмом небе от счастья и весь день ломали себе голову о том, как вас развлечь. Словом, не прогневайтесь, милейшие сударыни, за нашу дерзость, но мы намерены отвезти вас сегодня же на оперу в Королевский театр. Я резервировал ложу.

– В Королевский театр? – изумилась Шарлотта.

– Боже правый! – вырвалось у Энн.

– Вы ведь простите нам эту своевольную дерзость, мисс Браун? – спросил Джордж Смит, весьма довольный столь бурной реакцией, – Мы не хотели застать вас врасплох.

Шарлотта едва могла поддерживать беседу, умирая от головной боли, которая стала теперь совершенно невыносимой. Она с великой радостью предпочла бы покой и тишину в обществе одной лишь славной «малютки Энн» самым блистательным светским развлечениям. И тем не менее Шарлотта Бронте отчетливо понимала, что, будь она хоть на краю могилы, ей не достало бы духу отказать своим добрым гостям. Она лишь горько заметила:

– Но можно ли появиться в здании Королевского театра в таких восхитительных обносках, как наши платья, мистер Смит? У нас с сестрой нет подходящих нарядов для столь торжественных случаев.

Джордж Смит смущенно потупил взор. Королевский театр – пристанище аристократов и коронованных особ. Благопристойность и известная роскошь в одежде – непременное требование к его посетителям. Леди и джентльмены из высшего общества, которые составляют основной их контингент, по традиции изощрялись вовсю, стараясь во что бы то ни стало перещеголять друг друга своими туалетами и украшениями и не ударить лицом в грязь перед августейшими венценосцами. Разумеется, мистеру Смиту были прекрасно известны причуды «большого света». Но, руководствуясь самыми добрыми побуждениями, он не учел этого досадного момента и теперь чувствовал себя крайне неловко.

Шарлотта, заметив его замешательство, поспешила прийти к нему на помощь, движимая отчаянным желанием исправить положение:

– Не огорчайтесь, мистер Смит, – молвила она самым дружелюбным тоном, – Мы сейчас же облачимся в свои самые приличные платья, припрятанные в нашем дорожном сундуке для особых случаев, и наденем все свои украшения. Думаю, этого будет довольно, чтобы хоть в какой‑то мере оправдать своим видом оказанную нам высокую честь.

Джордж Смит согласно кивнул.

– Мы будем ждать вас у выхода из кофейни, – предупредил он пасторских дочерей и вместе с мистером Уильямсом и всем своим почтенным семейством покинул комнату.

Барышни Бронте немедленно нарядились в свои лучшие шелковые платья (у Шарлотты было платье из серого шелка, у Энн – из коричневого), приберегаемые для высокоторжественных случаев. Открыв небольшую шкатулку, привезенную из Гаворта, сестры извлекли оттуда свои единственные украшения: жемчужную брошку Шарлотты и янтарный браслет Энн. Пасторские дочери поспешно их нацепили и вскоре вышли к своим гостям «en grande tenue»[67] как сказали бы французы.

 

Мистер Смит нанял просторный крытый экипаж, обитый изнутри куньим мехом, и они тронулись по направлению к зданию Королевского театра. Их путь пролегал через самые красивые, ярко освещенные районы Лондона, которые в свете вечерних огней выглядели еще наряднее, чем в дневное время. Пасторских дочерей охватило приятное волнение, вызванное предвкушением чего‑то таинственного и необычного. Стук копыт по булыжной мостовой сладко убаюкивал, как монотонный шум морского прибоя, а легкий ветерок, врывавшийся в миниатюрное оконце, мягко освежал. Даже сильнейшая головная боль Шарлотты постепенно утихла, и ее перестала мучить тошнота. Это было для нее самым большим облегчением, и она всецело отдалась во власть новых красочных впечатлений.

Вскоре они остановились перед огромным, ярко освещенным зданием. Мистер Смит ловко спрыгнул на тротуар и с большой учтивостью помог выйти из экипажа всем своим спутникам.

Честная компания двинулась по направлению к главному входу и остановилась на пространной площадке перед парадной дверью, где уже оживленно толпился народ. Как всегда предупредительный и галантный Джордж Смит не позволил пасторским дочерям скучать перед закрытым входом и тесниться в гуще ожидающей толпы. Он отвел их на свободный пятачок площадки и занял их внимание подробным экскурсом в историю Королевского театра.

– Это один из лучших оперных театров мира, – заявил он со всей соответствующей торжественностью. – Именно здесь осуществляются все постановки иностранных опер, идущих в Англии. По первоначальному проекту архитекторов Ванбру и Конгрива здание Королевского театра было выстроено в 1705 году. После пожара 1789 года – одного из самых грандиозных пожаров в истории Лондона – его перестроили, оно стало гораздо больше и вместительнее. В 1818 году его усовершенствовали – так что теперь это, вероятно, самый большой театр в мире. Он оснащен единственной в Англии сценой в форме подковы.

 

Тем временем распахнулись створки парадного входа, и оживленная толпа двинулась внутрь здания.

– Прошу! – торжественно произнес мистер Смит, жестом приглашая пасторских дочерей последовать к проходу.

Мгновение – и сестры оказались в обширной круглой зале, могучие мраморные стены и высоко вздымающийся куполообразный потолок которой украшала золоченая лепка и гирлянды из золотистых листьев с нежно‑белыми лилиями. Посреди залы виднелась уходящая наверх и теряющаяся где‑то в сводах потолка беломраморная лестница.

– Следуйте за мной, – распорядился мистер Смит, и вся компания двинулась по лестнице, – Я заказал ложу в первом ярусе, – пояснил он по пути, – сейчас мы поднимемся в нужный нам вестибюль. Ну, вот мы и пришли!

Вестибюль первого яруса лож поражал ничуть не меньшим великолепием, чем грандиозная зала при входе в театр. Здешнее убранство было выдержано все в тех же беломраморных тонах. К потолку вздымался ряд величественных колонн, увенчанных начищенными до блеска золотыми капителями. Некоторые колонны были вделаны в стены, и между ними от пола до потолка высились сверкающие могучие зеркала. В этом весьма просторном вестибюле стояло несколько диванов. Окна были завешены плотными бархатными портьерами, полы устланы мягкими длинными коврами – и все это одного и того же сочно‑малинового цвета.

Пасторские дочери во все глаза глядели вокруг. Они были до глубины души поражены пышной роскошью убранства вестибюля и залы. Шарлотта обвела взволнованным взором довольные лица Смита и Уильямса и, непроизвольно сжав руки у груди, благоговейно прошептала:

– Знаете, я ведь к такому не привыкла.

Это была правда. Славным обитательницам мрачного гавортского пастората ни разу в жизни не доводилось видеть ничего подобного.

Пока пасторские дочери стояли у закрытых дверей в ложу, величественно проплывавшие мимо знатные дамы и господа в роскошных элегантных одеждах окидывали их надменными взглядами.

Наконец дверные створки широко распахнулись, и посетители смогли занять свои места.

Войдя в просторную уютную ложу, резервированную на семь персон, пасторские дочери были внезапно ослеплены неожиданно ярким светом.

– Не пугайтесь, милостивые сударыни, – предупредил их мистер Смит, – Это всего лишь газовая люстра. Великолепное нововведение, не правда ли?

– Подлинное чудо века! – восхищенно подхватил мистер Уильямс.

Пасторские дочери подняли взор и замерли на месте. Они увидели переливающуюся всеми цветами радуги огромную люстру, состоящую из двух этажей газовых рожков: казалось, посередине потолка сияет хрустальное солнце.

– Боже! – в один голос воскликнули Шарлотта и Энн, глубоко потрясенные столь грандиозным зрелищем.

В партер резко хлынула могучая, пестро разодетая толпа. Ложи, опоясывающие отходящее от сцены пространство и высившиеся от стен партера к самому потолку могучими рядами, постепенно заполнялись блистательными аристократами – знатными обитателями дворцов и особняков.

– Сейчас войдут королева с супругом, – приглушенным тоном объявил мистер Смит.

И действительно, вскоре в самой роскошной ложе, располагавшейся возле сцены, появилась королевская чета с наследным принцем в сопровождении многочисленных придворных и знатных родственников.

Приглушенный рокот, разносившийся по залу, мгновенно смолк, и присутствующие все как один поднялись с мест – традиционный знак приветствия августейших монархов.

Пасторские дочери с величайшим почтением взирали на достославную королеву Викторию с ее высокородным супругом Альбертом Сакс‑Кобург‑Готским, получившим после своей знаменательной женитьбы титул принца‑консорта. С нескрываемым интересом глядели они и на прелестного сына королевской четы – наследного принца Эдварда, которому было тогда семь лет от роду.

Венценосцы заняли свои места, и все присутствующие в зале последовали их примеру.

Словно по мановению волшебной палочки, во всем зале погас свет. Началась бравурная увертюра (<