Глава XI. Заветная тайна тетушки Брэнуэлл

 

Безмолвная свинцовая ночь нависла над Гавортом, застилая его окрестности тяжелой непроницаемой пеленою. Лишь мягкий, серебристый свет луны слабо выделялся в этой бесконечной мгле, бросая загадочный эфемерный блик на ветхое пасторское жилище, словно выхватывая его из бездны.

Для обитателей пастората ночь выдалась тревожной (за исключением разве что хозяйского сына, возвратившегося с очередной разгульной пирушки далеко за полночь).

Разыграв весьма эффектную бурную сцену в гостиной пастората, Патрик Брэнуэлл нетвердым шагом добрался до уютной мягкой софы, составлявшей главную гордость домашнего интерьера, с помощью заботливой Марты примостился на ней и тотчас погрузился в хмельное забытье.

Достопочтенный глава семейства, как обычно, уединился в своем кабинете, но, не в пример своему милейшему сыну, и думать не мог о сне. Он сидел за столом в своем старом высоком кресле, обтянутом выцветшей зеленой тканью, и, обратив болезненный, воспаленный взор к стоящей перед ним горящей свече, непрерывно возносил Господу самые отчаянные и проникновенные молитвы, какие когда‑либо слетали с его уст.

Единственным свидетелем сего священного ночного действа была верная служанка Марта, ни на миг не отходившая от своего хозяина, со всей возможной терпеливой заботливостью обеспечивая ему надлежащие удобства. Она держала наготове с дюжину новых свечей и свежезаваренный чай, с неизменной готовностью предоставляя свет и напиток к услугам его преподобия.

Энн неотлучно дежурила у постели тетушки, которой в последние дни пришлось особенно тяжко. Мисс Брэнуэлл уже давно отказывалась принимать пищу и была очень слаба. Энн постоянно навещала несчастную тетушку, но каждый новый визит доставлял девушке все большее и большее огорчение.

Временами казалось, что больной уже не суждено обрести ясность ума и твердость сознания. То она находилась в бреду, беспомощно ворочаясь или метаясь на своем ложе, произнося порой какие‑то невнятные слова, то погружалась в длительное, зловещее забытье.

Глубочайшая печаль поселялась в сердце Энн, когда она, занося зажженную свечу над постелью тетушки, тревожно всматривалась сквозь полумрак в строгие очертания ее силуэта, оттененного пышным одеялом и мягкими подушками.

В тусклом отблеске свечи, слабо мерцавшей в руке пасторской дочери, кроткий лик мисс Брэнуэлл казался еще более бледным, чем при естественном дневном свете. Сомкнутые веки словно были окутаны негой блаженного сна. Тонкие, бескровные губы были приоткрыты, и Энн внезапно показалось, что их тронула легкая, едва заметная улыбка.

Энн насторожилась. Она готова была поклясться, что всего за несколько мгновений до этого момента уста тетушки были плотно сжаты, а ее мертвенно‑бледное лицо хранило суровое выражение. Сейчас оно дышало каким‑то непостижимым отрадным умиротворением.

Пасторская дочь от всей души возблагодарила Всевышнего за столь обнадеживающую перемену. За все время, проведенное мисс Брэнуэлл на одре болезни, такое было впервые, и Энн решила, что это – хороший признак. Она робко протянула руку и приложила ладонь к тетушкиному лбу – он оказался теплым, но жара не было.

В покоях мисс Брэнуэлл стояла незыблемая тишина. Энн упорно продолжала сидеть у постели тетушки, но теперь ее печаль сменилась благостным упованием. Девушка сладко улыбалась собственным мыслям, когда до нее донесся нежный хрипловатый голос, звучащий очень тихо, словно исторгнутый из потустороннего мира:

– Ангел!..

– Тетушка?! – Энн мгновенно поднесла огарок свечи прямо к лицу мисс Брэнуэлл и тотчас просияла: тетушка открыла глаза – впервые за многие дни.

– Тетушка, это я, Энн, ваша младшая племянница! Вы узнаете меня?

– Ангелы… я видела их… Трех ангелов… У них сверкающие прозрачные крылья… Они были здесь… эти восхитительные, безмятежные создания…

– Тетушка, успокойтесь! Вам не следует утруждать себя беседой.

– Они парили надо мною, по очереди прикасаясь к моему лбу восхитительными крыльями… и мне вдруг стало так легко и спокойно! А потом они исчезли… Столь же внезапно, как и появились… дивные создания! А один ангел вдруг отделился от своей славной когорты, спустился к моей кровати и, тихо склонившись ко мне, одарил меня лучезарной улыбкой.

– Боюсь, вам все это приснилось, тетя, – мягко промолвила Энн и, увидев тень разочарования, отразившуюся на лице тетушки, поспешно добавила: – Возможно, вы и впрямь видели ангелов, но в действительности здесь находилась только я, ваша любящая племянница.

– Энн?! – в голосе мисс Брэнуэлл звучало столь неподдельное изумление, будто бы она только что вернулась из непостижимого небытия. – О, моя дорогая крошка, что ты тут делаешь?

Лицо Энн тронула ласковая улыбка.

– Я так рада, что вам уже лучше, милая тетушка!

Мисс Брэнуэлл сделала тщетную попытку приподняться на локтях, чтобы как следует разглядеть племянницу.

– Нет, нет, тетя, лежите смирно, – Энн осторожно обхватила голову мисс Брэнуэлл и медленно вернула ее в исходное положение. – Вот так. И не вздумайте вертеться, не то мне придется слегка пожурить вас, – девушка лукаво подмигнула тетушке, хотя это и стоило ей поистине титанического усилия над собою, ибо в действительности ее била мелкая дрожь.

– А твои сестры, моя дорогая? – взволнованно осведомилась мисс Брэнуэлл. – Когда же я их увижу?

– За ними послали, тетушка. Должно быть, прибудут со дня на день.

– Скорее бы! Какое нынче число, детка?

– Двадцать девятое октября, милая тетушка. Скоро займется заря.

– Великий Боже! – изумилась мисс Брэнуэлл. – Я совсем потеряла счет времени!

– Вы долго пробыли без сознания, тетя, – пояснила Энн. – Но теперь, хвала Господу, все позади.

– А где остальные? Который час?

– Вот‑вот пробьет шесть.

– Так рано? О, в гаком случае, уж верно, все спят?

– Не думаю, – отозвалась девушка и поспешно отвела глаза в сторону. Ей вовсе не хотелось пугать тетушку, говоря о том, как все домочадцы угнетены ее состоянием, но почтенная мисс Брэнуэлл сама догадалась, к чему клонит племянница.

– Они беспокоятся обо мне, не так ли? Что ж, дорогая, передай им, что мне лучше. О, Господи, о чем я только думаю? Ты, мое сокровище, должно быть, извелась бессонными ночами! Энни, душка, ты слишком самоотверженна, но всему есть предел. Мне и в самом деле много лучше, милая, так что можешь отправляться спать со спокойным сердцем.

– Хорошо, тетя, как пожелаете, – просто ответила Энн. – Я пришлю к вам Марту. Доброй ночи. – Девушка склонилась вперед, крепко поцеловала тетушку в щеку и уже собралась было уйти, как мисс Брэнуэлл внезапно стиснула ей запястье с неожиданной силой.

– Что‑то еще, дорогая тетушка? – обеспокоенно осведомилась ее племянница.

– Да, моя прелесть. Не стоит тревожить Марту раньше времени. Пусть отдыхает.

– Но я никак не могу допустить, чтобы вы оставались без присмотра, милая тетушка.

– Пусть так, но на ближайшее время Марта мне не понадобится. Сейчас я желаю видеть твоего отца. У меня к нему серьезный разговор.

– Но, тетя, – заботливо возразила Энн, – вы должны отдохнуть. Разговор подождет до утра…

– Не спорь со мной, детка. Это дело не терпит отлагательств. Если ты не хочешь меня подвести, то, будь добра, передай мою заветную волю преподобному Патрику Бронте.

– Как скажете, тетушка, – согласилась Энн. – Благословите.

– Благослови тебя Господь, дитя мое! – Она еще раз обеими руками обхватила кисть племянницы и, порывисто сжав ее, задержала на несколько мгновений в своих ладонях, словно не желая отпускать. Затем она резко отняла руки и, с внезапным ужасом взглянув на племянницу, отчаянно простонала: – Прощай же, славная моя девочка!

Энн покорно направилась к выходу, но уже у самой двери замерла на месте, неожиданно для себя самой, уловив еле слышный тетушкин возглас:

– Моя названная дочь!

 

…Около пяти минут спустя достопочтенный Патрик Бронте уже сидел возле постели свояченицы. Он поднялся к ней в сопровождении верной Марты, которая теперь стояла тут же, у стула своего хозяина, ожидая дальнейших распоряжений.

– Можешь идти, Марта, – приказал Патрик Бронте после некоторых колебаний. – Когда мне потребуются твои услуги, я дам тебе знать.

Горничная покорно повиновалась.

– Итак, мисс Брэнуэлл, – обратился он к свояченице, – вы посылали за мной?

– У меня к вам разговор, сэр. И очень серьезный, – тихо ответила она.

– Я рад, что вам лучше, – заметил он с искренним участием.

– В самом деле? – Элизабет Брэнуэлл недоверчиво подняла брови.

– Безусловно.

– Боюсь, это обманчивый признак. Свеча тоже ярко вспыхивает, прежде чем ее трепещущий огонь угаснет навеки. Я чувствую близость неизбежного – сейчас как никогда прежде. Я должна… я обязана сделать одно признание…

– Мисс Брэнуэлл, – мягко перебил ее зять, – как я понял, вы желаете исповедаться. Но я едва ли гожусь на роль вашего духовника. Вы держитесь иных убеждений. Думаю, было бы разумным пригласить к вам священнослужителя методистской церкви. Я сейчас же распоряжусь.

– В этом нет надобности, мистер Бронте, уверяю вас, – произнесла мисс Брэнуэлл. – Прошу вас, выслушайте меня, сэр. Это очень важно.

– Но почему я? – не унимался изумленный пастор.

– Не задавайте лишних вопросов, сэр. У нас мало времени. Помнится, двенадцать лет назад во время вашей болезни вы поведали мне одну ужасную тайну, которую я поклялась хранить до конца моих дней. Так вот, можете быть спокойным, сударь. Я сдержала свою клятву.

– Я вам очень обязан, мисс Брэнуэлл, – серьезно заметил ее зять.

– Ваша откровенность со мной в тот день, – продолжала мисс Брэнуэлл, – побудила меня рано или поздно ответить вам тем же. И вот теперь настал подходящий момент.

Достопочтенный Патрик Бронте заметно насторожился.

– Не пугайтесь, я не заставлю вас исповедовать меня, – заверила его свояченица. – Разумеется, все, что я сейчас скажу, должно остаться между нами. Но я вполне полагаюсь на ваше благородство.

– Благородство? С каких это пор вы считаете меня благородным, мисс Брэнуэлл?

– Да, да, мистер Бронте, не удивляйтесь, – просто ответила она. – Я не стану требовать с вас клятвы, подобной той, что некогда вы взяли с меня. Я доверяю вам много больше, нежели вы мне.

– Неужели? – Патрик Бронте горько улыбнулся.

– Разве то, что я призвала вас сюда в свой последний час – не лучшее тому доказательство? А теперь, будьте так любезны, подумайте о том, что я вообще делаю в вашем доме. С какой стати мне было тащиться за тридевять земель в жилище своего родственника, для которого я всего лишь незваный гость?

– Полно, мисс Брэнуэлл. Я уже так не думаю. Я рад, что вы все же прибыли тогда из Пензанса, чтобы поддержать наших бедных крошек.

– И вас, мистер Бронте, – робко промолвила мисс Брэнуэлл.

– Простите?

– Я прибыла сюда не только ради них, но и ради вас.

– Вот как? – Патрик Бронте насмешливо сдвинул брови. – Могу я узнать, чем заслужил такую честь?

– Мой дорогой мистер Бронте, – мягко промолвила Элизабет Брэнуэлл, – должно быть, вам не приходило в голову, какие побуждения могут толкнуть женщину избрать себе судьбу, подобную моей.

– О чем вы, мисс? – в полном недоумении спросил Патрик Бронте.

– Вы никогда не задумывались о том, отчего я предпочла не выходить замуж? – напрямик спросила мисс Брэнуэлл.

Словно сквозь зыбкую пелену тумана в мыслях Патрика Бронте всплыл Пензанс с его безупречно‑чистыми улицами и многочисленными аккуратными клумбами с пестревшими в них всевозможными цветами. В этом уютном южном городке жила его прекрасная невеста Мария Брэнуэлл, ставшая затем его верной женой, любящей матерью его детей и самым дорогим человеком на свете. Тогда, в Пензансе, он не замечал ни одной женщины, кроме своей несравненной Марии, и это было справедливым – ведь он ее любил всей душой. А ведь ее гордая старшая сестра тоже была красавицей. Наверняка к ней сватались достойные молодые люди. Неужели ее не прельщала перспектива счастливой супружеской жизни? Или, быть может, у нее была своя заветная сердечная тайна?

– Боже правый! – воскликнул он, внезапно очнувшись от раздумий, словно потрясенный неожиданной догадкой. – Не может быть!..

– Это уже не имеет значения, – быстро проговорила Элизабет Брэнуэлл. – В вас я нашла смысл всей моей жизни. Но вы бы нипочем не узнали об этом из моих уст, не будь я убеждена в прочности ваших чувств к Марии.

– Бог мой! – произнес ошеломленный пастор. – Я разбил вам сердце, разрушил вашу жизнь! Мне нет прошения!

– Что до меня, то я давно простила вас, – тихо сказала мисс Брэнуэлл, слабо улыбнувшись. – Но есть люди, которые, по воле Провидения, оказались замешаны в этой истории. Их жизнь сложилась не лучшим образом, а виноваты в этом мы с вами, сэр.

– Прошу прощения, сударыня, но я даже понятия не имею о ком, собственно, идет речь!

– Должно быть, вы помните лорда Лонгсборна, сэр?

– Лонгсборн? – изумился преподобный Патрик Бронте. – Тот самый молодой баронет, что время от времени наведывался в дом вашего почтенного дядюшки?

– Ну, разумеется, он. Можно ли его с кем‑нибудь перепутать?!

– О нет! Кареты со столь роскошной упряжкой не было ни у одного знатного господина во всей округе! Но… неужели он… Нет, не могу поверить!

– Не нужно так удивляться, дорогой мистер Бронте. Его милость долго ухаживал за мною и, в конце концов, сделал мне предложение. Разумеется, я ему отказала.

– Великий Боже, мисс Брэнуэлл! Ведь вы могли стать знатной леди!

– Едва ли, сударь. Подобный брак в свете, безусловно, сочли бы мезальянсом. К тому же, как выяснилось, мой названый жених делал мне предложение, не удосужившись известить об этом родных. А уж они‑то никогда в жизни не дали бы согласия на этот союз.

– Значит, вы лишь из этих соображений отказали ему, мисс Брэнуэлл? – вскипел Патрик Бронте. – Устрашились гнева его родичей и мнения светского общества?

– Если бы так, сударь, я и в самом деле стала бы леди! Юный баронет был влюблен в меня до безумия!

– Так в чем же заключалось препятствие? – съязвил ее зять.

– В моем сердце. И вы это знаете. Я отдала его тому, кто едва ли заслуживал моей склонности.

– Бог мой! – прошептал ошеломленный пастор. – Не могу поверить!

– И тем не менее это чистая правда, мой дорогой зять, – дружелюбно промолвила мисс Брэнуэлл.

– Прошу прощения, мисс, но вы и в самом деле полагаете, что этот знатный, высокородный господин пренебрег бы мнением света и своим положением ради того, чтобы взять вас в жены?

– Так или иначе – он все равно это сделал, сударь.

– Как прикажете это понимать?

– Успокойтесь, дорогой мистер Бронте, – примирительным гоном произнесла мисс Брэнуэлл. – Теперь уже несколько поздно так горячиться, вы не находите? – она слабо улыбнулась.

– Простите! – в голосе достопочтенного Патрика Бронте звучало отчаяние.

– Юный баронет наведывался в наш славный Корнуэлл во время своих каникул в Оксфорде, – продолжала мисс Брэнуэлл, словно не обращая внимания на кающегося зятя. – Однажды он случайно увидел меня на улице, когда я прощалась с любимой подругой после веселой прогулки. Галантный джентльмен вызвался проводить меня до дома, и я согласилась. С тех пор он заезжал к нам регулярно и, вероятно, очень мило проводил время в кругу нашей семьи, а затем отправился в Оксфорд продолжать обучение. Через год он вернулся и принялся упорно осаждать меня своими ухаживаниями, что весьма удивило меня, да и всех моих родных – ведь я была ему не ровня. К тому времени в нашем доме поселились вы, мистер Патрик, но вы едва ли замечали внимание сэра Лонгсборна ко мне – в тот период ваш роман с моей дорогой сестрой Марией был в самом разгаре.

– Боже правый! – вырвался невольный возглас из уст пораженного Патрика Бронте.

– И потому единственное, что мне оставалось, – это держаться в стороне. Я понимала, что Мария подходит вам больше, нежели я, и всеми силами души хотела вашего союза, который должен был осчастливить двух самых дорогих мне людей.

– В таком случае, вам, вероятно, не следовало отвечать отказом сэру Лонгсборну. Возможно, вы обрели бы желанное утешение в союзе с ним.

– Но я отнюдь не нуждалась в таком утешении! – резко перебила его мисс Брэнуэлл. – Я чувствовала, что не смогу составить достойную партию сэру Лонгсборну и не в моих силах подарить ему счастье, которого он, безусловно, заслуживал, ибо ничто не заставило бы меня отречься от моей подлинной любви.

– И вы были способны жить со мной под одной крышей более двадцати лет, ничем не выдавая своих чувств?! – вскричал Патрик Бронте, изумлению которого не было предела.

– Я не такая уж слабовольная, как вы думали, – улыбнулась мисс Брэнуэлл. – Однако довольно об этом. Я призвала вас сюда не только для того, чтобы открыть свои чувства, но главным образом – затем, чтобы предупредить об опасности, угрожающей вам и вашему роду.

– Опасность? – Патрик Бронте внезапно побледнел. – Уж не связана ли она со страшной тайной, которую я поведал вам тем ужасным утром?

– Вполне возможно, – ответила мисс Брэнуэлл очень серьезно. – Только прошу вас, сударь, не удивляйтесь тому, что вам придется сейчас услышать. Опасность, которая вам грозит, исходит от высокородного семейства Лонгсборнов.

– Вот как? Но откуда вам это известно?

– Судьба сыграла с нами злую шутку, мистер Бронте. Так уж вышло, что своим отказом стать супругой молодого баронета я сломала жизнь многим ни в чем не повинным людям – в том числе и тем, кто мне очень дорог.

– Как прикажете вас понимать, мисс Брэнуэлл?! – рассвирепел преподобный Патрик Бронте.

– Юный джентльмен быстро разобрался, в чем кроется основная причина моего отказа, и попытался завоевать мое сердце несколько изощренным способом. Окончив курс в Оксфорде, молодой человек предстал пред очами своего почтенного отца и заявил о своем твердом намерении получить священный сан. Да‑да, дорогой мистер Бронте, не удивляйтесь. Этот блистательный баронет решил облачиться в стихарь подобно вам, наивно полагая, что столь благородная жертва с его стороны поможет ему добиться моей любви.

– Но это же полное безрассудство! – в гневе вскричал Патрик Бронте. – Как можно принимать священный сан, всецело не подчинив свои мысли могуществу и величию Господа, а руководствуясь лишь личными корыстными соображениями?!

– Очевидно, для вас подобное непостижимо, мистер Бронте, – молвила Элизабет Брэнуэлл, одарив зятя лучезарной улыбкой. – Вот то основное, в чем вы с ним разнитесь. И все же этого несчастного юношу можно было понять. Он отчаялся добиться моей руки, что, собственно, и толкнуло его на столь безрассудный шаг. Его ослепила собственная досада; он никак не желал поверить в мою непреклонность. Он полагал, что я страшилась условностей светского этикета, и, как истинный джентльмен – каковым он и являлся, – счел своим долгом избавить меня от этой напасти. Кроме того, он догадался о моих тайных чувствах к вам и решил сотворить из себя ваше подобие.

Достопочтенный Патрик Бронте слушал свояченицу, затаив дыхание. Его уставшие больные глаза полыхали неистовым гневом.

– Итак, мой тайный воздыхатель вернулся в фамильное имение Лонгсборнов и тотчас сообщил своему отцу – лорду Чарльзу – о своем намерении стать священнослужителем. Разумеется, услышав об этом, сэр Чарльз пришел в ярость. Как сообщил мне потом младший Лонгсборн, отец пригрозил отречься от него и лишить наследства. Конечно, сын понял, что это пустые угрозы, но старый лорд долго не желал униматься. Своими нескончаемыми расспросами он вытянул из юноши признание, что тот хочет стать похожим на Патрика Бронте, чтобы добиться согласия на брак от любимой девушки. Молодой человек и слышать не желал о наследовании пэрского титула и места в парламенте.

Мисс Брэнуэлл внезапно умолкла. От столь неимоверного перенапряжения с ней случился приступ удушья. Она судорожно закашлялась, затем с трудом перевела дыхание. Прошло несколько мучительных минут, прежде чем к несчастной страдалице вернулся дар речи.

– Помните ли вы, сударь, – снова обратилась она к зятю, когда опасность удушья была позади, – помните ли то утро, когда вы изволили открыть мне свою заветную тайну? Тогда вы высказали вполне определенное предположение, что над вашим семейством тяготеет мощное родовое проклятие.

– Я действительно в этом убежден, мисс Брэнуэлл.

– Так вот, вы абсолютно правы. Проклятие и впрямь существует. Его наложил сэр Чарльз Лонгсборн.

– Но откуда вам это известно? – Весь облик достопочтенного Патрика Бронте выдавал совершеннейшее смятение.

– Видите ли, сударь, сын сэра Чарльза оказался случайным свидетелем этого страшного ритуала. То было не просто проклятие в сердцах – тут замешана сильнейшая черная магия. Дело происходило в обширном покое замка Лонгсборнов – помещении, которое, согласно семейному преданию, держали взаперти семь родовых поколений. Все атрибуты колдовства были налицо: множество зажженных свечей и разнообразных сосудов с водой. Сэр Чарльз произнес длинное заклинание, затем назвал два полных имени…

Мисс Брэнуэлл сделала паузу, чтобы совладать с охватившим ее небывалым волнением и утереть невольные слезы, хлынувшие из глаз. Мистер Бронте казался бледнее простыни свояченицы. Затаив дыхание, он напряженно внимал каждому легкому шороху, доносившемуся из недр устрашающей тишины, стараясь не пропустить ни единого слова, слетавшего с уст угасающей родственницы.

– Одним из них было имя Патрика Бронте, – произнесла мисс Брэнуэлл загробным голосом, – другим же, как это ни странно – имя собственного сына сэра Чарльза – моего незадачливого кавалера Ричарда Лонгсборна.  

На мгновение достопочтенному Патрику Бронте почудилось, что его поглотила зияющая бездна, и все вокруг внезапно сгинуло в небытие. То, что сообщила сейчас мисс Брэнуэлл, подтверждало его самые страшные опасения. Выходит, он был прав: на его семье лежит ужасное родовое проклятие. Но как долго будут действовать его губительные чары? И есть ли возможность раз и навсегда избавиться от этой злополучной напасти?

– В ту судьбоносную ночь, – продолжала мисс Брэнуэлл свою страшную исповедь, – когда старый лорд Лонгсборн совершил сие дьявольское деяние, его несчастный сын бежал из дому, захватив с собой некоторую сумму денег из своих личных сбережений для дальнейшего обустройства. Оседлав самую резвую лошадь из отцовской конюшни, Ричард Лонгсборн первым делом примчался в Пензанс, вызвал меня на срочный разговор и выложил мне все, как на духу. Остро ощущая свою вину в злоключениях юного баронета, я отчаянно желала помочь ему. Вместе мы составили план действий, который он впоследствии воплотил в жизнь. Он перебрался в тихий город, где его никто не знал, взял себе новое имя, обзавелся собственным приходом с небольшим домом неподалеку.

На мгновение она смолкла, переводя дыхание, затем слабым голосом продолжила:

– Да, мистер Бронте, он принял священный сан и стал служителем прихода. Позднее я узнала, что он женился на… на одной особе, чья внешность была похожа на мою, как две капли воды. Эта женщина, будучи носительницей смешанных англо‑ирландских кровей, отдала должное обеим плодородным землям, вскормившим ее плоть. Получив воспитание у родственников в Ирландии, где прошли ее детство и юность, она, в конце концов, перебралась в Англию с намерением устроить свою жизнь. Став женою провинциального священника, она и понятия не имела о том, каково было его подлинное происхождение. Ричард Лонгсборн умело скрывал свою высокородную личность от всего мира, не делая исключения даже для своей почтенной супруги. Она родила ему двоих детей – сына и дочь – и вскоре после этого скончалась во цвете лет.

– Но откуда вам известны эти подробности? – не сдержавшись, спросил ее зять. – Едва ли сэр Лонгсборн рискнул бы своей головой, чтобы отправиться к вам в Пензанс, пусть даже инкогнито, или же сообщить вам о них в письме. Когда речь идет о деле государственной важности, вскрыть личную переписку и сверить почерк ничего не стоит.

– Вы совершенно правы, мистер Бронте, – ответила мисс Брэнуэлл. – Ричард Лонгсборн просто обязан был соблюдать крайнюю осторожность – и он делал это безукоризненно. Я понимала, что он никак не мог себя обнаружить, а потому даже не пыталась поддерживать с ним связь в течение долгого времени. Но мне было хорошо известно, где он обосновался, так как именно я дала ему совет касательно места укрытия, и у меня не возникло сомнений в том, что он ему последует, поскольку иного выхода мы не видели.

– В таком случае как же вам привелось узнать о семейном положении сего сиятельного господина, чтобы затем описать его в столь красочных деталях? – не унимался достопочтенный Патрик Бронте.

– Помните ли вы, сударь, мою недавнюю поездку в Лидс? – осторожно осведомилась мисс Брэнуэлл.

– Ту, что вы совершили чуть более двух лет назад? Как не помнить? – Патрик Бронте криво усмехнулся. – Я никогда прежде не видел столь поспешных сборов. Кстати, вы так и не удосужились объяснить, чем была вызвана такая горячность.

– Я ездила проведать Ричарда Лонгсборна, сударь, – без обиняков заявила мисс Брэнуэлл. – И застала его при смерти. Честно говоря, я с большим трудом узнала его – да оно и понятно, ведь прошло столько лет! К тому же тяжкие испытания, выпавшие на его долю, совершенно сломили его здоровье.

– Так он жил по соседству? В таком случае, отчего же вы не поселили его прямо здесь, в Гаворте? Мне кажется, так было бы гораздо безопаснее и к тому же… – Патрик Бронте горько вздохнул, – он постоянно находился бы под вашим надежным присмотром.

– Не забывайте, мой дорогой зять, – промолвила мисс Брэнуэлл с ангельской улыбкой, – что, когда молодой сэр Лонгсборн обосновался в Лидсе, я и помышлять не могла о том, что когда‑нибудь переберусь в Гаворт. Вы только‑только женились на Марии, которая тогда еще пребывала в добром здравии, и кочевали с нею из города в город до тех пор, покуда не нашли здесь постоянного пристанища.

– Верно, – согласился достопочтенный Патрик Бронте.

– Перед своей кончиной сэр Ричард сделал одно неожиданное признание, – заявила мисс Брэнуэлл после недолгого раздумья. – Он сказал мне, что его крайне беспокоит будущее его дочери Кэтрин. Эта прелестная юная барышня под стать моим славным племянницам. Ее старший брат, похоже, имеет на ее счет свои тайные соображения. Как заявил сэр Ричард, его любезный сын возмечтал вернуть себе свое законное положение, титул, богатство и прочие сословные привилегии. Что касается леди Кэтрин, то ее братец намерен подыскать ей знатного жениха, который составил бы ей достойную партию. Иными словами, он хочет выдать свою сестру замуж по принуждению и ввести ее в высшее общество. Сэр Ричард боялся, что это загубит ей жизнь.

Патрик Бронте молчат, погрузившись в мрачное раздумье. Он совершенно забыл о времени и не имел ни малейшего представления, сколько часов провел в комнате мисс Брэнуэлл. История, которую ему довелось сегодня услышать, потрясла его до глубины души. Он ни за что бы не поверил в ее правдивость, когда бы ее главная виновница не лежала сейчас перед ним здесь, на этой сосновой кровати, накрытая белоснежным одеялом – как обычно, строгая и смиренная. Кто бы мог подумать, что эта хрупкая женщина могла оказаться хранительницей тайны Предвечных Сил, ее непорочной весталкой!

С улицы доносились неистовые стенания свирепого промозглого ветра. За окном бушевала яростная гроза, сотрясающая могучие сферы небес.

– Воистину, этот господин, Чарльз Лонгсборн, – Дьявол во плоти! – отчаянно воскликнул достопочтенный Патрик Бронте. – Как он посмел наложить проклятие на собственного сына и на человека, которого и в глаза не видел?!

– Теперь уже никто не узнает истинной причины, толкнувшей старого лорда Лонгсборна на это ужасное безрассудство, – печально проговорила мисс Брэнуэлл. – Сэр Чарльз скоропостижно скончался много лет назад; согласно достоверным источникам, как раз в тот год, когда начались ваши злоключения. Через год после его смерти мы потеряли мою дорогую сестру – вашу любимую жену Марию – и вскоре после этого скончалась супруга сэра Ричарда Лонгсборна.

– Святые Небеса! – достопочтенный Патрик Бронте не смог сдержать возглас потрясения.

Выдержав длинную паузу, он спросил:

– А Ричард Лонгсборн? Что думал он касательно возможной причины, толкнувшей его безрассудного отца вступить в тайный сговор с самим Дьяволом?

– Сэр Ричард полагал, что всему виной исполинская честолюбивая гордыня сэра Чарльза. Последний превыше всего ценил то блестящее положение, какое отводилось в свете его знатной фамилии. Разумеется, старый лорд Лонгсборн возлагал большие надежды на Ричарда – своего единственного сына и наследника. Всю свою жизнь он ждал того момента, когда увидит юного Ричарда в рядах парламента. Он не пожалел ни средств, ни терпения, чтобы сделать из сына истинного джентльмена. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что он послал юношу получать образование в Оксфорд. Несомненно, что Ричард Лонгсборн не оценил последствий своего отчаянного шага – его неразделенная страсть затуманила ему рассудок. Он ни словом не обмолвился со мною о своем намерении, а следовательно, я была лишена возможности предотвратить грядущую катастрофу.

Обреченно вздохнув, мисс Брэнуэлл продолжала:

– Неудивительно, что старый сэр Чарльз впал в неистовство, услышав из уст своего первородного сына о его непреклонном решении. Ричард Лонгсборн рассказал мне, что уже тогда, в разгаре той вопиющей сцены, в пылу гнева его отец заявил, что если его сыну достанет дерзости облачиться в стихарь, он будет проклят. Это было своего рода предупреждение, которому достославный сэр Ричард не внял.

– И что же теперь прикажете делать мне с вашими бесценными сведениями, мисс Брэнуэлл?! – в голосе достопочтенного Патрика Бронте звучало невыразимое отчаяние. – Быть может, вы заодно дадите мне мудрый совет, как противостоять этой злосчастной напасти?

– О, я бы с превеликой радостью сделала это, будь то в моем ведении, мистер Бронте. К несчастью, не в моих силах помочь вам. Но у вас есть самые верные союзники, какие только могут служить обездоленным представителям рода людского.

– Неужели? И что же это за тайные союзники, позвольте узнать?

– На вашей стороне могущественные первозданные силы Природы. Они покровительствуют вам – это очевидно. Сам Господь Бог, похоже, предлагает вам свою опеку. Он предостерегает и направляет вас, посылая свои условные знаки. Вспомните хотя бы свой судьбоносный сон. Разве он не являет собой знамение свыше, равно как и то, что вы нынче услышали от меня? Внемлите же этим благословенным вестникам, сударь, и – кто знает – быть может, вы обретете вожделенное Спасение! Я от всей души желаю вам этого!

 

* * *

 

…Элизабет Брэнуэлл скончалась в то же утро, 29 октября 1842 года. Шарлотта и Эмили получили печальное известие о смерти тетушки в день их предполагаемого отъезда из Брюсселя и поспешили покинуть роскошный пансион супругов Эгер. 8 ноября сестры прибыли в гавортский пасторат. Они надеялись успеть на похороны тетушки Брэнуэлл и были несказанно огорчены, поняв, что все уже свершилось в их отсутствие, а значит, они утратили желанную возможность проститься с усопшей, как того требовал обычай, и проводить ее в последний путь.

Свои персональные сбережения заботливая мисс Брэнуэлл завещала племянницам, благодаря чему девушкам выпал шанс осуществить их заветную мечту касательно открытия собственной школы сестер Бронте.

Кроме того, пасторским детям достались в наследство некоторые личные вещи тетушки. Шарлотта получила индийскую рабочую шкатулку, Эмили – рабочую шкатулку с фарфоровой крышкой и веер слоновой кости, прелестной «малютке Энн» были завещаны тетушкины часы со всеми принадлежностями. Патрику Брэнуэллу назначался оригинальный японский несессер. Что до денежного наследства, то тут обожаемый баловень тетушки Брэнуэлл был обделен по вполне понятным причинам: в самом деле, можно ли завещать деньги и ценные бумаги легкомысленному, бесшабашному юнцу, вполне способному на одной разгульной пирушке просадить целое состояние?

Уладив дела, касающиеся тетушкиного завещания, Шарлотта решила вернуться в Брюссель, чтобы завершить свое образование. А главным образом – для того, чтобы провести еще какое‑то время в обществе своего дорогого учителя Константина Эгера, которого она по‑прежнему почтительно величала «Моп таitre» – даже теперь, когда сама она выступала в ответственном амплуа наставницы, преподавая английский язык младшим пансионеркам взамен платы за собственное обучение.

Эмили на сей раз наотрез отказалась сопровождать сестру в ее добровольном паломничестве. Она решительно предпочла остаться дома вести хозяйство и присматривать за престарелым отцом и легкомысленным Патриком Брэнуэллом, чье повседневное поведение внушало родным все большую и большую тревогу. Эмили Бронте сделалась теперь полноправной домоправительницей, тем более что Энн должна была вернуться в роскошную резиденцию мистера и миссис Робинсон, чтобы приступить к своим прежним обязанностям.

К тому времени, как Шарлотта успешно прошла полный курс обучения на континенте и, получив заветный диплом брюссельского пансиона, возвратилась домой, все семейство вновь собралось под сенью родимого пастората.