Об индивидуализме и эгоизме 

В годы моего студенчества учиться в вузе и не участвовать в общественной жизни, т.е. не вести общественной работы, – было и подозрительно, и неприлично.

Первые три курса именно так я себя и вёл: абсолютно подозрительно и неприлично.

Во-первых, демонстрировал такую поглощённость учёбой, что никому и в голову не приходило рекомендовать меня на какую-либо выборную комсомольскую или, на худой конец, профсоюзную должность (на уровне хотя бы группы – не говоря о факультетском и тем более институтском уровнях).   

Во-вторых, бессовестно ссылаясь на полную неспособность к созданию стенгазет – после того, как почти все 10 лет школы проходил с листами ватмана под мышкой (!), – не участвовал ни в каких литературно-оформительских мероприятиях (если не считать работы в «органе приёмной комиссии» после второго курса; глава 11).

Ну, и так далее – в духе того же негативизма.

Это было столь нехорошо, что и в институте на меня стали смотреть так же, как смотрел в своё время Максим Петрович – классный руководитель нашего 9-го «А» (глава 5). Т.е. меня опять записали в индивидуалисты и эгоисты, в коих я первые три курса пребывал, в общем, без серьёзных возражений.

Однако к четвёртому курсу мне, наконец, захотелось сломать этот стереотип, снять с себя неприятное клеймо.

К тому же я стал различать понятия «индивидуализм» и «эгоизм», и хотел, чтобы все тоже почувствовали, какая тут огромная разница, и что, если индивидуализмом я, действительно, наделён, то эгоизма во мне нет ни грамма.

Я выдвинул тезис: эгоизм, т.е. учёт только своих сиюминутных интересов (и игнорирование интересов других), – это следствие ограниченности мысленного кругозора.

  «Подгребая» всё под себя, такой человек обычно даже не замечает, что тем самым «гребёт» и чужое. Кроме того, ему и в голову не приходит, что может быть больно не только ему, но и другим тоже.

Нет, эта душевная тупость мне не свойственна! Наоборот, в идеале, я мечтаю всех спасти и облагодетельствовать.

Но для этого (таково уж устройство моей нервной системы!) мне надо работать в одиночестве, индивидуально. В этом и состоит мой отнюдь не эгоистический индивидуализм.

То есть я возжаждал полной реабилитации, а вместе с тем – особых условий, понимания и сочувствия для себя. Это стало проявляться в моих разговорах с приятелями, в стихах и в некоторых делах.

– Я не скрываю, – говорил, возражая мне, Вербицкий, – что, действительно, являюсь эгоистом, что мои интересы мне неизмеримо ближе, чем интересы всех остальных. Я убеждён, это нормальная позиция нормального человека. А все эти разговоры о самопожертвовании, о горении для других и т.п. – сказки и выдумки для бедных да глупых. И причём здесь ограниченность кругозора? Я не то что не способен видеть интересы всех прочих; просто мне до них – этих интересов – нет никакого дела!

– Вот-вот! – ввернулЛёшка. – Жизнь – как в джунглях: выживает сильнейший – тот, который попирает при необходимости (неважно, ведомые или неведомые ему) интересы других.

– Господа! Вы рассуждаете совершенно безнравственно! И, уверен, сильно преувеличиваете степень своей испорченности. Я не верю, например, чтобы ты, Лёшка, действительно (как ты когда-то утверждал), съел друга, чтобы выжить самому. И ты, Володя, думаю, тоже поперхнулся бы. Или что вы оба могли бы спокойно наслаждаться сладкой булкой возле умирающего от голода ребёнка.

– В сыром виде, пожалуй, не стал бы есть друга, – поспешил согласиться Лёшка. – А в хорошо зажаренном виде, с аппетитной корочкой снаружи, – отчего же: с большим удовольствием!

А Вербицкий сказал:

– Ладно, если говорить серьёзно, конечно, мы бы такие подлости не совершили. Но как это относится к нашему эгоизму и твоей теории об ограниченном мысленном кругозоре?

– Прямо так и относится. В моих примерах до вас чётко дошла неприемлемость тупого эгоизма в означенных ситуациях. И ваш эгоизм отступил. А в жизни вы просто искусственно ограничиваете свой кругозор – чтобы вот так же остро не столкнуться с болью и интересами других. И поступаете эгоистично. Так что, повторяю: эгоизм – это следствие или природного, или искусственного ограничения мысленного кругозора. Если же всё видеть и всё равно бессовестно попирать чужие интересы, – то это уже не эгоизм, а подлость. Счастлив засвидетельствовать, господа эгоисты, что вы – не подлецы!

– Это грубая лесть! Мы её отвергаем! – как обычно, по-лошадиному заржал Лёшка. А Вербицкий укоризненно добавил:

– Действительно, такие комплименты! – И это после того, как в Чехословакии ты с нами целый месяц жил бок о бок в одной комнате!