Шестнадцатая комната. Рыцари левого стола

 

На левом лабораторном столе размещалась другая четвёрка.

Самым старшим по возрасту был Пётр Заурбекович Хасигов – осетин из города Беслана, закончивший мединститут во Владикавказе (тогда – г. Орджоникидзе). Оттуда же был и завкафедрой биохимии Университета дружбы народов Т.Т.Берёзов. Мало того, оба были женаты на сёстрах. А это, как показывают многочисленные примеры, – серьёзное родство – тем более, на Кавказе. Скорее всего, без него Пётр Заурбекович так и остался бы на родине.

Впрочем, как известно, и д’Артаньян рассчитывал на протекцию земляка и друга отца капитана де Тревиля. Так что я только констатировал своё мнение, ни в коем мере не окрашивая его в какой-либо цвет.

А вот дальше появятся цвета.

Один цвет – сомнительный. На сайте Владикавказа имеются следующие вдохновенные строки:

«Еще учась в институте, Петр Хасигов выделялся своими незаурядными способностями, позволявшими ему легко усваивать сложную специфику медицинских дисциплин.»

Ну не знаю: кажется, – перебор. Во всяком случае в Москве у Петра Заурбековича незаурядные научные способности, если и были, то отошли немного в тень.

 Но предыдущий цвет полностью перекрывается другими – мажорными и светлыми. Редко кто не относился к Пете с большой симпатией. Редко у кого не прояснялось лицо и не возникала понимающая улыбка, когда заходила речь о Пете.

Петя – так его обычно называли многие в глаза и практически все – за глаза. Ибо был П.З. добрейшим, несколько рассеянным и милейшим человеком. И ласковое «Петя» прекрасно соответствовало его натуре, сохранившей непосредственность молодости и в сорок лет, и много позже.

Меньше всего П.З. был похож на брутального горца. Как-то летом он стал ходить по улице и на работе в зимней шапке-ушанке. Оказалось, простудил уши в холодной комнате. Это, была, действительно, холодная комната: своего рода комната-рефрижератор, которая имелась в каждом биохимическом заведении, в т.ч. и у нас – как раз рядом с шестнадцатой комнатой.

Дело в том, что многие процедуры с биологическими объектами надо проводить при низкой температуре. И вот среди лета народ, ещё не отправившийся в отпуск, облачался в заготовленные в этих целях ватники и топал с пробирками, ротором, гомогенизатором и пр. в означенную холодную комнату. Где проводил, бывало, до нескольких часов.

Вот П.З., как ребёнок, и простудил уши. И дома ему, опять-таки как ребёнку, велели носить шапку-ушанку.

Когда у него, уже после сорока лет, вдруг родилась дочка, все вначале страшно удивились, а потом пришли в восторг и стали горячо поздравлять П.З. Тот, кажется, и сам был удивлён происшедшим и принимал поздравления со смущенной улыбкой.

И при этом у П.З. была важнейшая функция – такая, что он был нужен всем. Конечно, он тоже, вроде бы, делал докторскую диссертацию. Но это было побочным занятием. Главное, что П.З. был тем волшебником, к которому мог обратиться любой с любым желанием.

Ну, «волшебником» – это сказано чересчур, поскольку П.З. исполнял желания не мгновенно, но всегда принимал к исполнению и после более или менее продолжительной напряжённой работы, как правило, исполнял.

Как это ему удавалось, не знаю. Но факт, что у него, приехавшего из далёкой провинции, со временем образовалось в Москве множество связей. Основывались ли они на этническом принципе, – тоже не знаю. Как бы то ни было, но именно он организовал Валере Арбузову приём у Председателя Мосгорисполкома Промыслова, после чего Валера и получил постоянную прописку в Москве и трёхкомнатную квартиру. А это было практически невероятным делом.

Так что бόльшую часть времени П.З. проводил у телефона, стоявшего на вотринском столе: либо звонил сам, либо ждал некоего важного звонка. А рядом переминался с ноги на ногу тот очередной страдалец, чью просьбу исполнял П.З. Исполнял, разумеется, за так, просто потому, что его попросили, а он, вроде бы, может.

 

Одновременно П.З. являлся руководителем Серёжи Шишкина – аспиранта, который был на год старше Арбузова. Вообще, официально руководителем почти любого аспиранта считался директор Лаборатории, в то время – С.Р. Мардашев. Но всегда назначался и «микрошеф» – тот, кто будет непосредственно направлять аспиранта.

В данном случае роль микрошефа, занятого гуманитарными вопросами, была действительно микроскопической. (Хотя иногда я и заставал их вместе в холодной комнате, где Серёжа выполнял всё необходимое, а П.З., вроде бы, как наблюдал за исполнением.)

Сергей был потомственным биохимиком. Его отец был дружен с С.С. Дебовым и, умирая, просил того поучаствовать в судьбе сына. В моё время Дебов уже был директором Лаборатории при Мавзолее. И туда, т.е. на третий этаж, сразу после аспирантуры перешёл работать Сергей Шишкин. Но, повторяю, я застал его ещё за левым лабораторным столом шестнадцатой комнаты.

Очень воспитанный, вежливый, спокойный, он являлся полной противоположностью Валеры Арбузова. И вежливость его была не ядовитая, как у Андрея Тарасова, а искренней и уважительной. Повзрослев, он превратился в очень импозантного, стройного, с проседью в волосах учёного с западной картинки.

В таком виде он подходил на должность директора какого-нибудь НИИ. И, действительно, в 43 года (в 1989 г.) он возглавил Институт генетики человека, пробыв в этой должности 12 лет.

 

Наконец, вторую половину левого стола занимали Игорь Рослый – аспирант И.И. Вотрина – и, по очереди, две особы женского пола:

- днём – лаборант Игоря Ивановича Лида – вначале – Суханова, а затем – Марченко (или наоборот: вначале Марченко, а потом Суханова),

- вечерами – наша биохимическая староста Татьяна Володина, истово помогавшая Рослому.

Фамилия вполне адекватно оценивала габариты Игоря: он, действительно, был рослым малым. Его амбиции были скромнее: после аспирантуры он не принялся сразу за докторскую, а перешёл на кафедру в ассистенты и мог часами обсуждать с другим ассистентом проблемы московского «Динамо». Но через несколько лет он одумался и ушёл с кафедры на заведование биохимической лабораторией в инфекционной больнице. Где сделал докторскую, т.е. осуществил программу-минимум любого уважающего себя мужчины, попавшего в научную среду.

 

Лида же Суханова, дама лет 30, самостоятельно ставила многие эксперименты докторской диссертации И.И Вотрина, которая, естественно, тоже находилась в производстве. Ведь (напомню) на тот момент Игорь Иванович был лишь кандидатом наук и доцентом.

Суть этой работы – исследование каких-то особенных РНП- (рибонуклеопротеидных) частиц, отличных от уже известных комплексов белков с рибосомальной РНК (т.е. от обычных субъединиц рибосом) и от белковых комплексов с матричной РНК (типа информомер и т.п.).

Эти «вотринские» РНП, если не ошибаюсь, содержали рибосомальную РНК, и, таким образом, имели некое отношение к рибосомам; их содержание изменялось при опухолях.

Читатель видит, что я многое из этой работы уже забыл. К сожалению, ничем не помог и Интернет: в нём тоже я не нашёл упоминаний о ней. Хотя допускаю, что если покопаться, то что-то и найдётся.

И вот, в связи с этим, выхожу на большое обобщение. – Увы, подавляющее большинство докторских диссертаций (не говоря уже о кандидатских), несмотря на огромные усилия по их подготовке, несмотря на многоступенчатую процедуру их защиты и наличие мудрого контрольного органа в виде ВАКа, несмотря на то, что каждая такая диссертация, по бумагам, открывает «новое научное направление», – почти все они оставляют лишь очень слабый шлейф в виде нескольких сходных диссертаций «учеников» и в скором времени уходят в небытие без малейшего следа в учебниках и вообще в науке.

Тут даже не срабатывает аналогия с зёрнышками или песчинками, которые накапливаются и накапливаются, давая, в конце концов, новое качество. Скорее, это шелуха.

Но что же делать? Всё равно надо искать. Только тогда кому-то, но попадутся золотые зёрнышки и песчинки, которые и составят действительно новое и действительно научное знание.

И вот, возвращаясь к шестнадцатой комнате, мы видим: в 1972 году её обитатели, искренне надеясь на «золотую» находку, на двух лабораторных столах выполняют четыре докторские (И.И. Вотрин, А.А. Дельвиг, С.Б. Ребров, П.З. Хасигов) и три кандидатские (В.А. Арбузов, С.С. Шишкин, И.М. Рослый) диссертации.

К тому же здесь в это время работает целевая аспирантка из Читы Света Каслова (ещё одна кандидатская диссертация) и учатся уму-разуму члены кружка – Андрей Тарасов, Татьяна Володина и я, то и дело заходящий сюда из своей (уже своей!) восьмой комнаты.

Такая это была удивительная шестнадцатая комната!

 

Моё ученичество

А что я успел сделать на кафедре биохимии в зимние каникулы и во втором семестре четвертого курса? За что несла свой крест Галина Васильевна? За что невинно страдали от моих набегов сотрудники кафедры и Лаборатории энзимологии?

Ну, я потихоньку учился. Я завёл общую чёрную тетрадь, и она стала постепенно обогащаться методами, которые я осваивал. Вначале – простейшие методы: определение содержания белка по Лоури, РНК – по Флеку и Монро, ДНК – по Дише в модификации Бартона.

Но «простейшие» – это не в общеупотребимом, а лишь в биохимическом смысле. Потому что, чтобы определять белок «по Лоури», надо вначале сварить реактив Фолина, включающий уйму компонентов. Эти компоненты надо собрать по разным комнатам, взвесить, внести в раствор нескольких кислот в круглой колбе и кипятить, кажется, сутки.

И что получится, ещё неизвестно: какая-нибудь страшная жижа или нужный прозрачный золотистый раствор. Если жижа – то изволь выяснить причину: или один из компонентов – не того качества (а какой именно – их же до десятка?!), или посуда нехорошо промыта, или кипятил как-то не так. Вот я и переделывал несколько раз.

А кроме того, необходимо приготовить ещё один реактивчик из двух компонентов.

Но и этого мало. Надо сделать также ряд растворов белка с разной, но известной, концентрацией и построить калибровочную кривую, используя приготовленные реактивы и измеряя поглощение света на ФЭКе или, лучше, на спектрофотометре. Не забывай всякий раз хорошо протирать кюветы.

И вот только когда получишь приличную прямую линию, связывающую почти все точки, тогда можешь пользоваться ею как калибровочным графиком.

Но только до поры, пока не закончится реактив Фолина. Закончился – начинай всё сначала: собирай вещества, вари и строй новую калибровочную прямую.

Таковы простейшие методы в биохимии. Уж остальными я не буду морочить голову читателю.