О роли случайных толчков в истории

Но прежде чем рассказать о конкретном толчке, хотел бы разразиться рассуждением о роли толчков вообще.

Конечно, вся наша жизнь – сплошная цепь случайностей, из которых какие-то воспринимаются как события, а какие-то из последних становятся к тому же толчками, меняющими наше поведение и жизнь в ту или иную сторону.

«Плыть по течению» – значит, просто отдаться на волю этих случайных толчков. Это броуновские хаотичные движения, это дрейф без парусов в поступательном потоке жизни.

Наверно, в чистом виде так никогда не бывает. Даже тот человек, который не имеет определённой жизненной цели, где-то начинает подгребать, выбирая ту или иную микроцель или уворачиваясь от микроопасности.

Но не бывает в чистом виде и другое: чтобы человек, поставивший себе чёткую цель жизни и обладающий волей в её достижении, мог добраться до цели без участия внешних факторов (по отношению к человеку – случайных толчков).

Эти факторы в значительной степени определяют траекторию пути: ведь путь из начальной точки в конечную может быть крайне разнообразным – и относительно прямым, и сколь угодно криволинейным.

Кроме того, внешние факторы в значительной степени решают, будет ли вообще достигнута назначенная цель: движение может прекратиться, наткнувшись на какое-либо непреодолимое локальное препятствие.

Никакая собственная воля не привела бы Наполеона Бонапарта на императорский трон, не произойди множества не зависящих от него событий – в первую очередь, революции 1789 года, а потом – вакханалии гильотины, устранившей одного за одним всех потенциальных соперников будущего повелителя Франции.

Никакая воля не привела бы В.И. Ленина к октябрьскому перевороту 1917 года и захвату власти в стране, если бы не случилась первая мировая война, у которой было тысячи причин, но ни одна из них не связана с ленинской волей.

Или вот примеры того, когда цель так и остаётся недостигнутой – вопреки всей проявленной воле, но благодаря серии случайных событий. Это, в частности, бесплодные попытки ряда политиков современной России (Зюганова, Явлинского, Жириновского) добраться до президентского кресла в 2000–2012 годах: все их попытки разбились о во многом случайное появление на Олимпе В.В. Путина, а также о высокие мировые цены на энергоносители.

Все эти очевидные вещи я вспомнил в связи с не менее очевидной мыслью: мой путь к геронтологии мог быть совершенно различным – при всей моей решимости, при всём моём кредо. В итоге, он оказался весьма замысловатым: траектория моего жизненного пути лишь дважды на три-четыре года выходила на геронтологическую орбиту, а в остальное время устремлялась в совсем иные дали.

И это определялось не столько моей волей, сколько многочисленными случайными толчками, бросавшими меня в разные стороны. Так вот, важную роль в моём первом выходе на искомую «орбиту» сыграл тот самый толчок, о котором я собираюсь, наконец, рассказать.

 

Толчок

 

Где-то в середине третьего курса ко мне вновь подошла.. нет, это слово неудачно… – подбежала Татьяна Володина. Она всегда передвигалась стремительно, говорила быстро и громко и всегда светилась неизгладимым оптимизмом. Это та самая Таня Володина, которая в конце второго курса точно так же подбежала ко мне с предложением последовать за Камповым-Полевым в их элитную группу.

Теперь она, восторженно глядя в глаза (как она смотрела на каждого), сказала:

– Илья! Ой, тебя, вроде, на самом деле Колей зовут? Ну, в общем, Коля, Лёшка Полевой говорил, что ты старением интересуешься. Приходи к нам на биохимию в кружок. Я там староста. И могу тебя познакомить с сотрудником, который входит в московское общество геронтологов.

Сразу несколько удивительных новостей поразили меня.

Так, я полагал, что являюсь единственным на потоке, кто серьёзно интересуется биохимией. И вот – первая новость, вызвавшая у меня острое чувство ревности: оказывается, у нас на потоке есть даже члены биохимического кружка, причём, настолько крутые, что его уже и возглавляют!

Во-вторых, выяснилось, что Елена Николаевна Герасимова уж полгода, как ушла с кафедры. А кружком теперь руководит молодой доцент И.И. Вотрин. И вся атмосфера кружка поменялась, о чём свидетельствует первый факт: старостой сделали не какого-нибудь старшекурсника, как было принято прежде, а начинающую третьекурсницу.

В-третьих же, оказывается, в Москве есть общество геронтологов! А я ничего об этом не знаю!

– Ну что? – подождав, когда я оправлюсь от неожиданности, спросила Володина. – Вот, запиши телефон сотрудника, о котором я говорила; звать его Владислав Львович К. И, как поговоришь с ним, решай: может, всё же надумаешь идти к нам в кружок.

 

К тому времени я уже освоился в институте, и заикание, хотя порой и мешало, было вполне терпимым. Однако общение по телефону по-прежнему оставалось пыткой.

Когда говоришь с кем-либо напрямую, без технических средств связи, твой визави хотя бы видит, что ты не просто молчишь, а пытаешься что-то сказать, – и в меру своего терпения он какое-то время ждёт.

По телефону же надо сразу сказать что-нибудь членораздельное, и чем острее я понимал, что потенциальный собеседник, после неоднократных «Алло! Алло! Ничего не слышно! Алло!», сейчас положит трубку, – тем сильнее был ступор, охватывавший меня.

А тут ещё присоединилось неожиданное. Когда после нескольких неудачных попыток мне всё же удавалось выдавить:

– …В…В…Влади…ссс…слава Львовича …м..м…можно? –  обычно следовало:

– Владислава Львовича? Да, сейчас посмотрим, – и после паузы: – Вы знаете, он здесь, но куда-то вышел. Позвоните попозже.

И всё начиналось заново: я вылезал из морозной будки, возле которой уже скапливалась нетерпеливая очередь, засовывал Танину бумажку с телефоном и таким трудным именем-отчеством в нагрудный карман пиджака и решал, что же делать дальше – пытаться позвонить ещё или оставить это дело на завтра.

Где-то через одну-полторы недели мне всё-таки удалось договориться с Владиславом Львовичем о встрече. Я приехал на кафедру биохимии, заглянул в указанную учебную комнату и наконец увидел первого в своей жизни человека, который тоже интересовался геронтологией.

Владиславу Львовичу было тогда около или чуть больше тридцати. Приятное лицо, доброжелательная и культурная манера говорить.

От него я впервые узнал «страшную тайну» – о том, что на третьем этаже корпуса биохимии находится «режимный» объект – та самая Лаборатория при Мавзолее В.И. Ленина, о которой я уже говорил выше. Именно там работал Владислав Львович К.; именно туда, выходит, я так долго звонил, отвлекая людей от занятий государственной важности.

На кафедре же биохимии К.  просто вёл две студенческие группы как «почасовик». И, как я понял, в прошлом году одной из его групп оказалась та, где училась Володина. Ну, и, видимо, в интерпретации К. предмет оказался настолько интересным и увлекательным, что Татьяна с головой бросилась в биохимию.

Никаких иных причин я не видел, поскольку все годы учёбы Володина не скрывала нежной дружбы с Виталиком С., учившимся в той же группе. Они всегда сидели рядом на лекциях, всегда приходили и уходили вместе и, как поётся в одной песне, «он называл её по имени»  – только не Таней, а Володей. Что ещё больше подчёркивало сердечность их отношений.

Ну да ладно. Как всё дальше сложится, увидим позже.

– В группу людей, интересующихся геронтологией, входят сотрудники разных московских институтов, – рассказывал мнеВладислав Львович. – Я дам вам телефоны Володи Мамаева и Марьяны Аксютиной из Института химической физики. Позвоните и узнайте, какие у них планы на ближайшее время. Я, к сожалению, не смогу принять в них участие: на пару месяцев уезжаю в командировку.

Ещё могу порекомендовать вам встретиться с Лёней Гавриловым; он – студент, как и вы, третьего курса, но только не нашего института, а химического факультета МГУ. Очень толковый парень.

Да, и давайте познакомлю вас с Игорем Вотриным – ну, Игорем Ивановичем Вотриным; он всё-таки доцент, надо официально.

Мы вышли из студенческой аудитории и уже на лестнице встретили Вотрина. Его я тоже видел в первый раз. Рыжеватый, кудреватый, с добрым лицом и усталой улыбкой.

– Ну что, Николай, слышал о вас от Татьяны, – сказал он. – Буду рад, если придёте в кружок. Если хотите серьёзно заниматься экспериментальной работой, надо начать с освоения всевозможных методов. Как у вас сейчас со временем?

– По правде говоря, в течение семестра свободного времени практически нет, – ответил я. – Но можно, я приду на летних каникулах?

– Хорошо, договорились, – резюмировал Игорь Иванович.

 

Вот это и было толчком, который во многом определил мою дальнейшую судьбу. Точнее, направил её в один из возможных океанов, где, как и везде, ничего, конечно, не было определено, кроме названия – БИОХИМИЯ.

А ГЕРОНТОЛОГИЯ? Увы, встреча с Владиславом Львовичем К. оказалась гораздо менее значимой. Да, я связался с указанными им людьми, познакомился с Лёней Гавриловым – вальяжностью и стáтью очень напоминавшим Лёшку Кампова-Полевого; присутствовал на заседании юношеской секции биохимического общества, где Лёня делал доклад.

Тогда всех очень будоражил эффект Хейфлика, открытый лет за десять до того. В эпоху до Хейфлика царствовал Каррель, который утверждал, что в культуре клетки не стареют и могут делиться бессчётное число раз. В подтверждение этого он несколько десятилетий поддерживал культуру куриных фибробластов, каждый день внося в неё свежую питательную среду.

И всё это Хейфлик в 1961 году свёл к нулю, свёл к артефакту. Оказывается, не могут клетки даже в культуре делиться бесконечно: у каждого организма – свой предел. Предел клеток человека – 50 делений. Каррель же, как мягко отмечал Хейфлик, неосознанно (а может быть, и осознанно!) вводил всех в заблуждение: при ежедневной подкормке культуры экстрактом из куриного эмбриона вносил в неё (культуру) свежие фибробласты. 

На подобную тему и делал свой доклад Лёня. Конечно, тема интересная,… но…

…Но, в общем, я быстро прекратил все эти посещения. Ну, занятость по учёбе – это понятно. Однако главное заключалось в том, что всё это выглядело каким-то любительским кружком по интересам. Причём, избранному объекту интереса (геронтологии) люди предавались в свободное от основной работы время, пересказывая западные сенсации – на фоне отсутствия каких-то своих идей и экспериментов.

Вполне возможно, что это моё впечатление было ложным. Так или иначе, я не почувствовал здесь серьёзной перспективы.

Зато с биохимией я для себя тогда определился. Решил, как и договаривались, сразу после экзаменов придти к И.И. Вотрину.

В итоге, толчок, который, казалось, непосредственно и быстро приведёт меня к геронтологии, в реальности задал гораздо более сложную траекторию. И от меня потом зависело – не слететь с этой траектории куда-нибудь на обочину, устоять, удержаться, дотерпеть и не забыть своей исходной цели.