Что произошло в области к вечеру 1 января?

Сероштанный, назначенный «комиссаром» по гуманитарным ведомствам, собирает новых руководителей в обед 1 января.

Молодёжка: Ладыгин сам подаёт в отставку, начальницей остаётся офигевающая Юля Вершинина при поддержке опытной Оксаны Николаевны Красновязенко и с маячащим фоном Никитой Хотетиным.

Губернатор, резко объявивший себя и.о. до новых выборов, назначает главой областного правительства Босса.

Казахстан-Украина

Утром 2 января всех разбудила Катя. Высоцким. Разбудят утром — не петух прокукарекал. Сержант поднимет, как человека.

Решили, что всё же в аэропорт едут все. Провожать, к тому же с Жанар попрощаться, хотя бы ненадолго, Наташа и Юрико («о своём, о девичьем») очень хотели. И Машина Кати — Наташа взялась надзирать, как это будет.

Политинформация была в итоге проведена в очереди на регистрацию и потом перед накопителем, чтобы и те, кто отправляется в Белоярск, были в курсе.

Зимний-Лада прямо обозначал — будет бой. Между реальными общественными силами и теми, кто сумел приватизировать на лозунгах про общественные движения и консолидацию общества и государства свои бонусы, заработанные на честной подковёрной борьбе в административных коридорах и кабинетах.

Первые, по его оценке, заведомо не консолидированы, кто в лес, кто по дрова. Это даже по перечню ясно. Вторые — неплохо консолидированы. И добро бы они хотели консолидировать общественное согласие и хотя бы найти консенсус в отношении стабильности, пусть не развития. Но они захотят консервировать свой статус, полномочия и иные бонусы. Если будут драться — будут это делать, по привычке, под ковром, в кабинетах, в кулуарах, и опять пропустят шанс договориться. Как пропустили в своё время советские элиты, а следующей такой свистопляски страна, пожалуй, уже не переживёт окончательно. А ещё всё, что осталось живым в стране, превратить в гипс, мрамор и гранит — поскольку любая жизнь предполагает движение, а раз движение, то их могут подвинуть.

Юрий Николаевич верил в то, что здравого смысла верхов хватит договориться, но доверял и молодёжи, умеющей договариваться «снизу». Только предостерегал, что не надо договариваться против «верхов» оптом, а то было уже такое лет сто назад, всем мало не показалось в итоге.

Из тех, кто был так или иначе знаком, кроме самого Зимнего-Лады, из Белоярска отправлялись:

Господин Приказов, Степан Власович. Имеющий в среде, связанной с образованием, прозвище кулака. С одной стороны, успешный образовательный бизнес, четверть века на плаву — это достижение. С другой — действительно, кулак, бывало, те, кто в его бизнесе собирался себе немного заработать, уходили, потратившись. Модная тема, компьютерные технологии. С третьей, никто не мог толком сказать, что там происходит, кроме того, что студенты, которые умеют колотить заученный код, учат тому же детей. Но это было популярно, это было востребовано, это продавалось.

Надя Барвинковская. Инклюзивное обучение. Она — реальный энтузиаст, к тому же с хорошим, не чисто книжным, психологическим образованием. Человек, сложный в общении, из тех, кто за своё дело готов всех порвать, но не очень готов вникать в то, что и у других бывают проблемы. Но с ней можно договариваться, вот именно что договариваться — с пользой не для себя лично, а для своего дела.

Аня Петрова. Инвалид-колясочник, с детства. Ноги вообще не работают, а руки — с трудом. Если бы не талантливый учитель рисования в детстве — обнаруживший, что когда девочка держит кисточку, не только руки, но и язык лучше работают. Могла бы спокойно рисовать, её работы выставлялись уже в Голландии и в Германии, знатоки стиля ставили её рядом с Пиросмани, но с сибирскими темами. Решила объединить таких же, как она, теперь сама заканчивала аспирантуру, по философии, её друзья работали кто дизайнерами, кто, естественно, получив нужное образование, юристами, в том числе по защите прав инвалидов. С ней было всегда очень легко договариваться, ассоциация «Таланты на колёсах» всегда была рада разной помощи, но и всегда была рада помочь.

Андрей Бобылев. Вот уж кто-кто, а он точно свой, Секира Барсович, мастер на все руки и великолепный мастер по сценариям исторических игр. К тому же, как и Мак, большой любитель исторических аналогий. Забавно, что в Москву он сейчас отправляется не от своей общественной организации, «Читаем Маркса», а от довольно сомнительной по своим делам, но прикормленной государством общественной организации «Новые голоса», ещё оттуда же ехали Соня Грайцер и Лёша Найдёнов, которых Сказкин помнил как достаточно въедливых и настырных студентов, но которые ничем своим пока не отличились. Зато, например, «Ветер Перемен» демонстративно игнорировали — скучно, дескать, их музыкантам выступать на одной сцене с сербами или вовсе какими-то канадцами.

Яна Селищева — тоже свой человек. Сколько раз за так, из любви к искусству, или за немного костюмов, со своим театром исторической реконструкции помогала на уличных выступлениях! Правда, ехала от имени общества любителей английской словесности — на самом деле, репетиторской фирмы, но эта фирма несколько раз помогала Яне с костюмами времён Шекспира.

Из москвичей были — всем знакомый Батюшков, Ривкин и Озеров, хорошо знакомые Каменеву по «Интегралу», теперь сделавшие карьеру в Москве, скорее в образовании и связанной с ним политике, чем в математике, к чему в своё время активно побуждали подростков, и, конечно же, младший Снеговицкий, куда же без него.

Складывалось впечатление, что организации из единого реестра выбирал генератор случайных чисел.

А о программе так и не было понятно.

 

Впрочем, что об этом заранее голове болеть?

Заранее голова болела о том, где в Москве вписываться.

Есть, конечно, недорогие хостелы, сравнительно в центре. Есть друзья.

Вот Ирэн Шарафутова. Когда-то благодаря Маку попала в летнюю школу. Благодаря лекции Сказкина про миф о пещере вдохновилась на свою первую короткометражку. Благодаря Каменеву осознала, что идти на любой факультет, где нужно знать математику (а родители, хозяева фирмы по торговле недвижимости, считали, что дочь должна получить экономическое образование), это насиловать себя и преподавателей. В итоге так утомила родителей своим неприкаянным видом, что те после очередной сделки выделили ей деньги, чтобы училась в Москве, на оператора, режиссёра или сценариста, как пожелает.

Но у неё дочке год с небольшим, и квартира, на которую хватает зарплаты мужа-программиста и достаточно редких гонораров за сценарии рекламных роликов для небогатых фирм, продвигающихся через сеть.

Вот двоюродный брат Бояна. Вроде как миллионер. Не дурак выпить. Настолько не дурак, что после вечера у него не работоспособными будут даже те, кто в принципе алкоголь не употребляет. А тут ещё праздники.

Были ещё какие-то варианты. Но столь же обременительные для хозяев или для постояльцев. Решили остановиться на хостеле, если другие варианты вдруг не случатся.

 

Обнимались, целовались.

Жанар почти к самому концу регистрации доставил её брат, настоящий батыр, его легко было представить на коне в степи. Но так уж случилось, с британским именем Артур. Пока Жанар, с одной лёгкой сумочкой, проходила регистрацию, он пожелал перезнакомиться со всеми.

И о себе говорил:

— Здесь всегда недоумение вызывало моё имя. Но тогда было модно, называть детей иностранными именами, и Жанар по свидетельству о рождении на самом деле Жанна. В Астане было всё как бы нормально, вы, наверно, видели много якобы англоязычных русских, поэтому не удивитесь, когда сестра будет рассказывать истории про якобы англоязычных казахов. В Пало-Альто, во время стажировки, сразу решили, что я китаец, Beer-In-By-Off, пиво в составе покупки. А потом я иначе как сэр Артур не представлялся, у нас английский изучают очень академический, а не разговорный, сразу решили, что я такой незаконнорожденный сын английского лорда.

— Берембаев! — Прострекотала Жанар, подпрыгнув и сразу обняв брата. — До встречи, и не там, где мы с тобой будем считаться китайцами или незаконнорождёнными!

Это так, для русских друзей, потом они ещё по-казахски попрощались.

Пора лететь.

С сестрой в Киеве Мак заранее созвонился, она должна была встретить в аэропорту. Вроде всё уже сказано, ещё раз обняться, и, через привычную уже процедуру прощупывания и просвечивания, к самолёту.

В самолёте Каменев читал что-то очень математическое, иногда ругаясь сам на себя, что не имел случая прочитать это раньше, достал блокнот, писал формулы — он так и не приноровился писать на планшете, а ноутбук с собой возить брезговал. Лишняя тяжесть, и вообще, греки могли палочками в ящиках с песком математические открытия делать, а ручкой на бумаге всё быстрее будет.

Катя спала, очень красиво сопела, Мак снова оценил, почему Фёдор, описывая события «Ветра Перемен», так много писал о её сонном сопении. В такое невозможно не влюбиться — если не влюбиться однажды в суматошную девочку с протазаном, хорошо знающую песни Окуджавы и Высоцкого. Облака в иллюминаторе складывались в странные фигуры, больше всего напоминали средневековые крепости, казалось, что из-за крепостной стены эта девочка с протазаном вот-вот и выйдет.

Мак смотрел на облака. Жанар тоже смотрела на облака и увлечённо их фотографировала, тут же комментируя фотографии в своём планшете.

— Я ведь очень давно не летала на самолёте, забыла почти, как это красиво, сверху. Почти как наша степь зимой, — вдруг сказала она.

Мак думал, что ответить, но тут объявили обед, даже Катя, ещё не очень проснувшись, подняла спинку кресла и привела столик в горизонтальное положение.

 

— Что это за таблица? — спросила у Мака любопытная Жанар, случайно бросив взгляд на экран его ноутбука.

— План интенсивной школы.

— Вроде Новоструйской летней школы при университете?

— Да, только совершенно другой. Такой, какую даже наша команда ещё никогда не делала.

— Ты сейчас о таком можешь думать? А не о съезде, не о политике, не о ваших интересах?

— А это — наш самый главный интерес. Ну или, по крайности, ключ к нему.

— Хм, загадочно говоришь. Но очень интересно! Я думала, что любая такая интенсивная сессия, модуль — это просто образовательная форма, решающая конкретные дидактические задачи.

— В общем-то, так это и есть. Только вот слово «просто» здесь неуместно.

— Ну всё равно — что это за образовательная форма, которая для тебя может быть целью революции?

Мак понял, что он и сам себе-то внятно на это не может ответить. В голову лезла всякая ерунда про «лучистое человечество» и прочую эзотерику, которая, впрочем, лежала у основания нескольких крупных научных прорывов. Он отчётливо ощущал, что политические события должны только, как выражался методолог дядя Гриша Оладьев, произвести санацию и дератизацию, а суть революции должна быть в воспитании и выращивании пахарей, которые затем придут на нивы свои.

— Вот смотри, — сказал он наконец, хорошенько подумав. — Как у вас в Казахстане воспитывали акынов?

— Ну, их не всегда воспитывали, начнём с этого. Часто было так, что у человека просыпался этот дар, а дальше он брал саз или домбру, начинал петь, и признавался либо не признавался народом. Но вообще — мальчик или юноша делался спутником известного акына, ездил с ним по степи, учился превращать впечатления в стихи и музыку, а дальше, когда учитель признавал его достойным, отделялся и странствовал уже сам. Погоди, но это совсем противоположная штука, чем интенсивная школа.

— Если не считать, что удалённый лагерь или база отдыха в нашем урбанизированном мире — сродни степному простору, где мастер с учениками может уединиться и обсудить самые важные вещи. Но дело даже не в этом. Представь, что всех акынов в степи уничтожили или заставили покинуть её.

— Такое несколько раз бывало, — мрачно заметила Жанар. — В последний раз — в 1930-е. Говорят, тогда же у вас на Украине то же сделали с кобзарями.

— Угу, так и было. Но что делать какому-нибудь уцелевшему акыну, чтобы возродить традицию?

— Собрать учеников и спрятать их от жестокого врага в самом глухом месте, и устроить так, чтобы у них случились впечатления, обычно случающиеся в странствиях по степи… У-у-у, кажется, начинаю понимать.

— Вот так же и мы. Умение мыслить сложно, и не только о научных проблемах, но и о себе и о том, что вокруг, в России уничтожали несколько раз. Первый раз немногие уцелевшие придумали образование, основанное на научной психологии. Но им не удалось убежать. Второй раз — те самые летние школы при университетах. А теперь мы, вот такое.

— Знаешь, а ведь это принципиально, что акын не может быть в степи один. Даже если он не встречается с товарищем год и два, он всё равно знает, что где-то в другом конце степи поёт песни кто-то такой же, как он — другие песни с другой мелодией и в другом духе, но — поёт. Вы и школы проводите, чтобы не остаться в одиночестве?

— Ну, и это тоже. Но вообще — чтобы вообще продолжилась песня. Хотя бы в одной точке, хотя бы для полусотни-сотни юношей и девушек.

Замолчали, Мак включил в наушниках «Песню акына» Высоцкого на стихи Вознесенского.

 

А потом стало понятно, что уже почти прилетели.

 

Киев, январь 20…

Юля Седневич выглядела как настоящая европейская бизнес-леди. То есть не как лощёная провинциальная барынька, тратящая половину времени и денег на фитнес и косметику, но и не как какая-нибудь офисная курочка. В ней чувствовалось что-то лисье, ясно, что работа в европейской компании привила ей и умение быстро принимать решения, и умение договариваться, и умение вынюхивать добычу.

Но и не перестала быть славянкой. Увидев её мимику, Катя подумала — ей бы косы, ленты да в круг.

— Ще не вмэрла Украина? — Спросил Мак, обнимая сестру. Он уже в самолёте объяснил друзьям, что при встрече с киевскими и запорожскими родственниками это у них традиционное приветствие.

— Вже не вмерла, — ответила Юля, перешла на русский. — Смотрю московские сайты, у нас то не так, это не этак, сто раз сгинуть могли. Не сгинули, почему-то. Как говорит один мой одесский коллега по бизнесу, кризисуемо по-тихесеньку. А у вас-то что? На наших сайтах толку не добьёшься, тоже, ясно дело, пропаганда. Начиная с того, что скончался гнилой режим, до того, что зверское лицо империи сняло последнюю маску и теперь всем мало не покажется.

— Вот и собираемся разобраться, — сказал Мак. — Кстати, познакомься!

— В самом деле, извините.

Пока ждали багаж, успели не только познакомиться, но и обсудить планы на Киев.

Сейчас едут к Юле, завтракать. Без разговоров. Настоящие вареники с вишней, из Винницы. Мало ли что в самолёте что-то съели, эти полуфабрикаты едят только в самолёте. Юля много полетала в самолётах, много обедала в серийных кафе по всей Европе, поэтому к домашней кухне — а поскольку по многим причинам до сих пор не замужем, и к возможности кого-то накормить — относилась крайне трепетно.

Дальше, кто как. По своим экскурсионным маршрутам.

Обозначается точка сбора, Юля на машине ждёт всех, если кто хочет, могут сразу оставить сумки в её багажнике, только не оставлять у неё дома, потому что у неё тоже дела и она рискует домой не успеть. Или взять всё, что нужно, а потом сумки снова сложить в багажник, она не против. В заданном временном промежутке. Чтобы заведомо успеть.

Все так или иначе соглашаются, смотрят на карту Киева. И едут.

Пока едут, звонит Юрий Николаевич. И радостно сообщает, что все обитают, кроме самых, так сказать, элитных, а по-русски говоря, блатных, в так называемом «Якоре», это бывшая гостиница Академии Наук. Всё так или иначе оплачено, кроме банкета. Поэтому днём ему, конечно, некогда будет разговаривать, но вечером он там коллег ждёт, тем более что Карина прислала список со всеми данными, и с регистрацией проблем не будет.