Я знаю, что он хочет услышать. Война кончилась и больше никому не нужно испытывать или причинять боль. Все в прошлом, кроме маленьких житейских неурядиц.

– Да, я лгу.

– Точно лжешь?

– Точно лгу.

Тянусь к нему и обнимаю, поглаживаю по спине, чувствуя, как немного учащенно бьется сердце моего почти невозможного, но очень живого счастья. Он расслабляется, благодарно утыкается носом в мою шею, прежде чем возмущенно отстраняется. Гарри, ты такой наивный. По каким-то странным причинам Поттер верит, что окровавленными руками не обнимают. Возможно, он и не стал бы, а я… Я давно утратил честь, примерно тогда же, когда потерял совесть. Для меня теперь важно только одно – его жизнь. Ее невозможно переоценить, чудо бьющегося сердца не измерить никакими моими грехами. Теперь я мудрее: если уж судьба дала мне второй шанс, один такой хрупкий, но важный смысл для существования, я больше не стану ни на кого полагаться, сражаясь за него. Мне даже неважно, где и чьим он будет, главное – чтобы дышал. Потому что любить могильную плиту невозможно, теперь я это знаю благодаря его теплу, которое греет меня чуть дольше, чем это необходимо, если называть такие вещи смущающими.

– Тогда с днем рождения. – Гарри очень быстро прикасается губами к моей колючей щеке и тут же вырывается. – Ты пахнешь гарью. Сжигал трупы?

«Посмейся со мной над своей глупой шуткой», – требуют его глаза, и я покорно ухмыляюсь.

– Зачем было тратить время? Наложил заклятье самовозгорания.

– Мне проверить твою палочку? – Поттер так забавно и по-идиотски вспоминает, что он теперь аврор… Приходится снова улыбаться.

– Проверь. – Я протягиваю ему палочку. Это такая маленькая потеря, если, как кукушка, ты уже подкинул в чужое гнездо свое сердце.

Он тут же отворачивается и идет в гостиную.

– Дурак. Дружбы без доверия не бывает.

Понятия не имею, о чем он говорит. Возможно, я не слишком опытен в вопросах дружбы. Были люди, которые называли себя моими приятелями, и я с ними не спорил, но это не значит, что все, кто заявлял о какой-то близости со мной, вызывали доверие. Единственное чувство, в котором я отдаю себе трезвый отчет – это моя любовь. Поттеру нравится думать, что я ошибаюсь в природе своей привязанности к нему. Пусть. Если именно самообман заставил Гарри взять ключ от входной двери и выучить мои чары защиты, я стану радоваться его глупости.

***

Когда возвращаюсь в гостиную, он уже снова лежит на диване и смотрит телевизор. Мне душно из-за разожженного камина, но Поттер однажды со странной заботой заявил, что мне нужно беречь горло, и теперь я ношу свитера с высоким воротом вместо привычных сюртуков, немного недоумевая, как простуда может плохо сказаться на моих давно заживших шрамах.

– Будешь ужинать?

– Ага. Я там на кухне…

Смотрю на пакет с едой в собственных руках. Он никогда не может четко сформулировать, чего ему хочется. «Рыбу, ну, с той клевой луковой подливкой. Хотя она, наверное, вкуснее к мясу. А может, пожарим курицу с карри? Точно, говядину с карри и картошкой. Нет, картошка лучше к рыбе…». В итоге приходится покупать все по списку, а он приносит с собой упаковку чипсов и хрустит ими, не слезая с дивана весь вечер. Такие привычки ужасно раздражают, но злости нет. На живого Гарри невозможно злиться, он ведь делает главное для моего личного счастья – дышит.

– Хорошо. Тебя звать или сегодня опять важная игра?

– Есть вещи важнее футбола.

Ах да. Мой так называемый день рождения. Я догадываюсь, что он с собой принес, прежде чем вижу огромную коробку в центре стола. Тепло и глупо… Мне не нравятся торты, я не люблю этот дом, потому что он меньше всего подходит для подобных празднований, и свечи, которых почему-то всего девятнадцать, слишком уж карамельно-розовые. За что мне все это, а?

– Больше в магазине не было, – зачем-то оправдывается Поттер, увязавшийся следом за мной и теперь смущенно подпирающий плечом дверной косяк. – Я забыл купить их в Лондоне, а в бакалее неподалеку хозяйка едва нашла две пачки по десять штук. Одну я случайно сломал, пока их втыкал. Выглядит совсем отвратительно?

– Нет. – Если честно, то я вообще не знаю, что обо всем этом думать. Я не умею так, с кем-то… Не умею с ним. Мне просто нравится моя любовь и отчего-то особенно сильно, когда она молчит, прижавшись щекой к подушке. Обожаю слушать стук его сердца, трогать кончиками пальцев теплую кожу. Если бы мое чувство могло ограничиться только этим, было бы прекрасно, но когда он делает такие возмутительно теплые неправильные вещи, я начинаю чувствовать голод, тот, что не погасить, засунув себе в рот даже половину липкого торта. – Все нормально. Я сейчас что-нибудь приготовлю.

– Садись. – Поттер требовательно подталкивает меня ладонью в спину прямо к стулу. – Именинник не должен вкалывать.

Он повыше подтягивает рукава своей длинной майки и начинает рыться в пакетах. Мне может быть трижды все равно, что есть, но я люблю, когда он возится на моей кухне. Посуды потом приходится перемывать больше обычного, а его мясо всегда пережарено, но это мелочи. Потому что я стал бы обожать даже сваренный им яд. Только бы Гарри улыбался и каждую проглоченную мной ложку сопровождал вопросом: «Правда, вкусно?» Лучше и быть не могло. Просто наблюдать, подперев щеку рукой, как он чертыхается или блаженно жмурится, слизывая с деревянной лопатки остатки соуса. Мой единственный свет, мое новое солнце… Несмотря на то, что я так и не ответил для себя на вопрос, почему же люблю именно это сосредоточие мыслимых и немыслимых недостатков, никакое другое светило мне не нужно.

– Кстати, я так и не купил тебе подарок. Сегодня весь обеденный перерыв потратил, шатаясь по лавкам в Косом переулке, но ничего подходящего не нашел. Понятия не имею, что тебе может понравиться, а дарить котел или набор перьев не хотелось. Что мне купить для тебя?

– Ничего не нужно.