Journal о f a residence in circassia during the years 1837, 1838 and 1839.

В Y JAMES STANISLAUS BELL.

IN TWO VOLUMES.

VOL. I.

"Non si dobbe mai lascfar seguiro un disordino per fuggiro una guerra, poroho olla non si fugge, ma si differisce a tno disavvantaggio."— Il Principe.

LONDON:

EDWARD MOXON, DOVER STREET.

Mdcccxl.

Книга издана за счет средств Заура Хасанбиевича Псунокова, благодаря которому читатели получают еще одну возможность познакомиться с произведениями, посвященными истории черкесов       

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Те из моих читателей, кто слышал о деле «Vixen», уже знают, что моя первая поездка в Черкесию имела целью установление торговых связей с жителями этой страны.

Во время моего второго путешествия в эту страну я имел в виду ту же задачу, будучи убежденным, как и многие тогда, что наше правительство потребует возмещения за захват «Viхеn» и тем самым создаст благоприятные условия началу торговли; в любом случае, я имел основание предположить, что экспедиция была предпринята по желанию министра иностранных дел нашего кабинета, чьи намерения были сообщены через посредство государственного секретаря г-на Стренгвейса секретарю дипломатической миссии в Константинополе г-ну Уркварту, поделившемуся о том со мной и с моей помощью предпринявшему к тому приготовления.

То, что побудило меня продолжить мое пребывание в Черкесии, тогда как неожиданная перемена взглядов нашего кабинета не оставляла более мне надежды увидеть использование в интересах моей страны политических сведений, что я ежедневно собирал, была все еще сохранявшаяся у меня мысль, в коей время от времени меня укрепляли письма, что я получал от своих соотечественников, преуспеть в осуществлении моего первоначального плана, - установление прямой торговли между Черкесией и Великобританией. Эти разные обстоятельства будут отмечены в ходе моего повествования; но одно примечание, которое ни от кого не ускользнет, это то, что с первой минуты и до последней меня побуждали питать надежды, ни одна из которых по разным, все еще открытым для обсуждения причинам, не исполнилась.

Мои личные дела неизбежно оставляли для меня много праздного времени; и в стране, столь мало известной, хотя и столь интересной, коей все еще сегодня остается во многих отношениях Черкесия, я чувствовал, что не могу использовать мое свободное время более приятным для себя образом и, возможно, более выгодным для моей страны, чем столь полно и столь близко знакомиться, сколь того мне позволят обстоятельства, с обычаями, привычками и общим характером жителей, а также с их гражданскими и политическими институтами.

Я поделился с читателями сведениями, что я получил относительно всех этих разных объектов исследования в точности, [6] как я их собирал, не пытаясь подчинить их какому-нибудь методу или какой-нибудь компоновке. Черкесия является страной абсолютно лишенной всякого рода литературы; представления что я собираюсь сообщить, имеют, таким образом, в качестве главного их источника зрительные и слуховые наблюдения, они неизбежно обретены были без последовательности и взаимосвязи. Чтобы привести эти наблюдения к упорядоченной форме и составить из них сообразно темам, к коим они относятся, ряд полных картин, я вынужден был рискнуть примешать к фактам наблюдения теоретические выводы, кои я смог из них вывести так как несмотря на долгое мое проживание в стране, несмотря на близкие отношения и непринужденность, с коими я пробыл среди местных жителей, я отнюдь не уверен, что, пытаясь нарисовать об этом народе полную и единую во всех ее частях картину, я не предложил читателю нечто менее правдоподобное менее точное, хотя и, возможно, более симметричное, чем дневник наблюдений и повседневных испытаний, что я ему в данный момент предлагаю таковым, как он был составлен для моей приватной переписки.

Во время мною произведенных исследований требовался более хладнокровный темперамент, чем тот, коим меня одарила природа, чтобы не проявить, я не сказал бы лишь просто интерес, а интерес пылкий и восторженный - по примеру двух своих соотечественников, некоторое время остававшихся со мной, к борьбе, столь достойной внимания, страны против несправедливой и жестокой войны, что с ней вела Россия, особенно в последние истекшие двенадцать лет.

Когда перед нашим взором предстает скорбь целых областей, - сожженные жатвы и разрушенные деревни, - и когда мы постоянно слышим рассказы о прежде счастливых и благоденствующих семьях, ныне доведенных до всех страданий бедности из-за гибели их молодых людей, когда мы начинаем думать, что мир в этой стране, предоставляющий ее жителям все условия счастья, был нарушен лишь ненасытным властолюбием, жаждой завоеваний одного единственного человека, императора России, мы не можем сдержать нашего негодования. Поэтому мы охотно участвуем в решениях жителей этого края, делимся с ними знаниями, коими мы обязаны нашему опыту и нашим книгам, советуя им способ войны, более пригодный для войск с коими они могут выступить в поход, и более подходящий для того, чтобы сорвать планы их противника; и я думаю, что мы [7] можем с некоторым основанием гордиться этими советами благодаря нескольким героическим подвигам, уже отметившим сопротивление черкесов до того, как я покинул их страну, и после того, столь чудесно увенчанным взятием большинства фортов, русскими здесь возведенных.

Я надеюсь, что мне не нужно оправдываться за это вмешательство в военные дела другой страны, вмешательство, конечно, не имеющее отношения к обычным занятиям английского негоцианта.

Как бы трудно ни было в данный момент английскому правительству привести к окончательному решению вопрос о праве России на какую-нибудь часть черкесской территории, нет сомнения, что это право ни юридически, ни фактически не существует и что независимая Черкесия не только как выгодный источник торговли, но и как преграда продвижения России является жизненно важной для Великобритании.

Одни эти соображения были бы достаточны, чтобы побудить меня всеми своими слабыми возможностями помочь в отражении русской агрессии или, по крайней мере, отсрочить ее последствия, и все это абсолютно независимо от моей симпатии к жителям, которые мало-помалу вдохнули в меня настоящую к ним любовь и восторженное восхищение.

Перед тем как подвести читателя к началу моего «Дневника...», я хотел бы привести здесь некоторые предварительные данные, относящиеся к истории кавказских племен.

Немало авторов уверенным тоном выдвигали ими собранные на эту тему суждения. Я смею надеяться, что меня не обвинят в высокомерии, если после зрелых размышлений я выражу мнение, что предварительные исследования, что потребовала бы история этого народа, столь же особенного, что и достойного интереса, еще ждут своего завершения.

Я твердо уверен, что значительный материал в целом по историй кавказских племен существует в древнегреческих, древнеримских произведениях и письменных памятниках турок и арабов; но в чем я сомневаюсь, это то, что данные источники были до настоящего времени достаточно исследованы и что их ценность как исторических свидетельств была изучена при свете критики. Самый скорый взгляд, однако, брошенный на прошлую и нынешнюю историю кавказского перешейка, приводит к выводу, что множество племен Кавказа в сравнении с племенами, их окружающими, могут считаться коренными [8] жителями. Их языки значительно разнятся от тех, на которых говорят индо-германцы, семиты, монголы и славяне, поочередно вторгавшиеся в их пределы. Социальный строй (по крайне мере в тех местах, что я посетил) указывает на чисто местное развитие законов и институтов, которые время от времени слегка менялись под влиянием институтов их более развитых соседей. И если мы перенесем наши взоры на крупные вторжения финских, тевтонских и монгольских народов, театром которых в разные времена был этот регион, кажется, что все они, похожие на огромные, но кратковременные наводнения, своим быстрым потоком обрушились на центральную часть Кавказа, где самое большее, затерялись лишь некоторые отдельные волны отделившиеся от общей их массы.

Северная граница персидских и ассирийских завоеваний крайне неясна; но самая удаленная точка этих завоеваний, похоже, достигла Кавказа. Законы византийского императора в достаточной мере свидетельствуют, что ни греки, ни римляне не покорили или не вытеснили племена Центрального Кавказа. Арабы были заняты набегами, направленными на восточные южные части этого гигантского хребта, когда оказались остановленными в своем продвижении растущей турецкой мощью. Большое турецкое переселение шло вдоль южной части кавказского подножья; а переселение татар и монголов шло вдоль другого склона горной цепи. Замена славянского соперника на турецкого, до того воевавшего с монголами и татарами, до настоящего времени ничего не изменила в этом положении вещей. Борьба поселившихся народов не выходила за границы равнин; сам же горный хребет все еще заселен туземными племенами.

Некоторые немногочисленные следы древности, что я отметил, указывают на византийские, арабские, турецкие, монгольские и славянские анналы, где можно было бы поискать с большей вероятностью успеха свидетельства о племенах Кавказа. Можно было бы обнаружить некоторые интересные сведения в архивах Генуэзской Республики и, может быть, также в летописях Грузинского царства. Эта тема достойна продолжения (кем-нибудь более подготовленным к задаче, к коей я таковым себя не считаю), будучи интересной главой истории человечества, имеющей прямое отношение к крупным практическим вопросам, привлекающим или обязанным привлечь в данный момент внимание цивилизованного мира. [9]

Одним из главных мотивов, побудивших меня опубликовать мои наблюдения, было желание привлечь внимание к нынешнему положению и будущему черкесских племен в момент, когда обстоятельства столь сильно способствуют приданию этой теме живого интереса. Если бы я полностью завершил необходимые исследования, чтобы иметь право полностью высказать свою точку зрения на историю Черкесии, я бы упустил такую важную возможность. Отстраняясь от всякого личного соображения, я не могу удержаться от мысли, что как можно скорое сообщение сведений, что у меня имеются относительно нынешнего положения этого края, полезно для общества, а значит, и для государства. Поэтому я в основном буду говорить о том, что видел и какие мысли рождали во мне события, на моих глазах происходившие. Факты, что я сообщаю, как мне кажется, изложены искренне. Мои взгляды несут личный характер и могут быть ошибочны, но я старался в достаточной степени исключить их в изложении событий, чтобы они не исказили их, если окажутся ложными. Факты, мною изложенные, оправдывают ту точку зрения, что я только что высказал, что черкесы являются коренными жителями и что хотя их образ мысли мог иногда меняться в результате контактов с их христианскими и мусульманскими соседями, это, в целом, народ лишь себе самому обязанный развитием своей цивилизации.

Когда я снова просмотрел мой рассказ, написанный, как я о том только что сказал, с абсолютной непринужденностью и доверительностью частной переписки во время досуга, что мне оставляли личные дела, и без какого-либо определенного плана, у меня имеющегося, этот досуг использовать, я рассудил, что самое лучшее, что я мог сделать по причинам уже изложенным, - если только не соединять воедино, чтобы придать большую стройность рассказу, письма, написанные разным людям - это предложить очерки такими, какими они первоначально и были в общих чертах наброшены, в надежде, что хотя в них может недоставать изысканности пера, по крайней мере можно будет признать за ними право на другое их достоинство - правдивость. Как бы то ни было и не намереваясь устанавливать никакого сравнения между превосходным автором «Sketches of Persia» и мной, мне позволено будет сказать вместе с ним, повторяя его слова: «Я могу утверждать во всей правдивости, что вещи осмысленные и бессмыслицы, - анекдоты, басни и истории, - одним словом, все, что включают в себя эти тома, за исключением [10] малого числа умных размышлений, от меня исходящих, в действительности, принадлежит этому доброму народу, у которого все это и было собрано». После того как я написал эти строки я увидел анонс о публикации работы моего друга г-на Лонгворта «А Year among the Circassians» и позволю себе утверждать о немалом удовольствии и пользе, что можно ожидать от прочтения этого произведения; так как хотя я еще не знаком с его описанием, я думаю, что опыт почти целого года (в течение которого мы были тесно связаны самым дружеским образом) позволят мне в достаточной мере и заранее утверждать, что классические знания, в коих г-н Лонгворт столь известен, его пылкое воображение и его благородный дух должны пролиться ярким светом на эту terra incognita, - черкесский мир. Публика теперь будет иметь по этой теме повествование двух очевидцев. Если у моих читателей сложится относительно характера черкесов, то же впечатление, что и у меня, то я бы добился того единственно успеха, которого я желаю и которое я вправе ожидать. Что касается частого упоминания того, что собственное повествование обязывает вести его от своего имени, я надеюсь, что эти мои соображения справедливы.

Я думаю, что судьба Турции тесно связана с судьбой Черкесии. Разрушение мусульманского государства в Крыму уже породило неминуемую угрозу для Турции; по всей вероятности, падение другого мусульманского государства в Черкесии ускорит участь турецкой империи.

Никто из тех, кто изучал историю России (каким бы неприятным ни было это изучение), и кто наблюдал за общим направлением русской политики на Востоке, не может сомневаться, что решение превратить Константинополь в южную столицу империи было принято после завоевания Крыма и что это намерение направляло с тех пор все действия московского правительства. Все сомнения по этому поводу, впрочем, рассеиваются у того, кто близко знаком с Турцией и кто столь же близко изучал огромную, великолепно организованную систему, что постоянно используется Россией с помощью ее агентов, чтобы постепенно ослабить и разорвать все социальные связи, до сих пор лежавшие в основании Оттоманской державы. Для реализации плана России в Турецкой империи возбуждались мятежи, захватывалась ее территория, отбирались ее провинции, осуществляли вмешательства в ее таможенные предписания, предоставлялась особая поддержка ее христианским подданным, создавалось [11] препятствие навигации на Дунае и доступу в Черное море - все это достойно самого серьезного изучения - закрытое для военных кораблей других стран. Ради этих целей проводится политика разделения интересов между Англией и Францией - дабы ускорить в европейских делах желаемый кризис, в условиях которого можно было бы захватить Константинополь, не подвергаясь риску вмешательства какого-либо из европейских государств, между которыми будут посеяны семена раздора и войны и которым будут созданы еще более крупные и более неотвратимые угрозы; и Англия, когда уже будет поздно, поймет, что вторично была обманута в Лондонском договоре от 1840 года, предназначенном укреплению Турции, обманута более губительным образом, чем в Лондонском договоре от 1827 года ради «умиротворения Востока», - все это обернулось уничтожением турецкого флота в Наваринской битве, вторжением, банкротством и расчленением Турции, и, в конечном счете, захватом Черкесии!

Могли бы быть полезны некоторые примечания в объяснении и оправдании орфографической системы, использованной в написании черкесских слов и имен собственных. В эти последние годы были предприняты разные попытки, чтобы ввести одинаковую систему географической транскрипции. Важность этих попыток понята всеми, кто ощущает необходимость выразить европейскими буквами (буквами, что обозначают до некоторой степени разные звуки, что существуют у каждой европейской нации) произносимые звуки, с помощью которых племена или лишенные письменности, или использующие системы письма, существенно отличные от наших, произносят местные названия. Не приступая к критическому анализу многочисленных систем, предложенных публике, два соображения помешали мне согласиться с какой-либо из них. Прежде всего, ни одна из них не опирается на точный и достаточно широкий анализ произносимых звуков, так, чтобы возможно было ее универсальное использование; во-вторых, ни одна из них не приобрела достаточно распространенное употребление. Все ограничилось обращенным к этому предмету вниманием ученых и немногими, достойными уважения, их в этом направлении усилиями. С учетом всего сказанного, все, что невзыскательный человек может сделать, — это привлечь в свои сочинения одну из этих систем и объяснить читателю, что она из себя представляет: именно это я и делаю. Черкесский язык, будучи неписьменным, с одной стороны, не вызывал у меня этой трудности передавать одной системой букв звуки, привычно представленные иной системой; [12] но, с другой стороны, я оказался вынужденным собирать звуки из чисто устных источников и по этой причине подвергаться всякого рода ошибкам, проистекающим, будь то из дефекта произношения говорящего, будь то из дефектов слухового органа того, кто слушает, а также из отсутствия постоянства, неизбежно существующего в неписьменных языках.

Я лишен возможности использовать двусмысленную букву- с, которая иногда соответствует звуку с, а в другой раз - к; я постоянно использовал ту или иную из этих букв в соответствии с произношением того или иного слова. Две согласные kh выражают весьма придыхательный гортанный звук; tch выражают звук, напоминающий греческий X. Что касается гласных, я и пользовал пять основных - а, е, i, о, u - чтобы выразить звук, какой они имеют в итальянском языке. В отношении гласных i, u, однако, которые в большинстве языков то произносятся со всей полнотой звука, то приглушенным звуком, я выражал этот последний приглушенный и глухой звук простыми буквами i, u, а звук во всей его полноте - буквами со знаком ударения e, i, u. В конце слова е указывает полуслог, лишенный всякого особого гласного звука, eh обозначает полный звук этой гласной. Наконец, так как встречаются дифтонги, необходимо сохранять звук каждой гласной и, к примеру, произносить аu, как если бы было написано аоu.

Лондон, 17 августа 1840 года

ТОМ 1

Глава 1