Русский заговор. Очередной съезд. Кубань. Возвращение в Семез. Новый съезд. Посланник в затруднении

Cемез, вторник, 8 августа 1837 года. - В прошлый четверг, во время нашей ежедневной прогулки вдоль бухты, мы увидели маленькое трехмачтовое русское судно, стоявшее на якоре, что вынудило нас быстрее, чем обычно, достичь места нашего купания, боясь, что в нас начнут стрелять. Вечером мы с удивлением узнали, что это трехмачтовое судно отправило к берегу шлюпку и что с помощью переводчика нескольким черкесам, находившимся на прибрежной полосе, было сообщено, что уже пять месяцев экипаж ест лишь черный хлеб и что если ему смогут доставить несколько баранов, яиц и масла, то за все это будет щедро уплачено. Черкесы ответили, что не могут дать им продукты, не имея [239] на то позволения двух англичан, но если они пожелают причалить к берегу завтра, то, несомненно, получат все, в чем нуждаются. Между тем мы узнали, что черкесы намеревались овладеть этим кораблем и его экипажем и что они назвали наши имена, дабы выиграть время.

Мы убоялись, чтобы не пролилась напрасно кровь, причем в деле, не имевшем ничего достойного для наших друзей. Поэтому мы намерены были в пятницу утром спуститься в бухту, дабы отговорить черкесов от этой попытки, но оказались задержаны приездом Али-Бия, явившегося в связи с нашим письмом, чтобы попытаться уговорить нас остаться, пока он и некоторые другие не созовут съезд и пока меры, нами рекомендуемые и ими признаваемые благотворными, не начнут исполняться.

Этот визит уже завершался, когда несколько пушечных выстрелов вызвали тревогу в поселке; тут же все вскочили на коней и поскакали. Наш хозяин, один старик и один хромой были единственными, кто остался, отговаривая меня следовать за другими. Последние вскоре возвратились и сообщили, что имело место нападение на русский корабль, но что оно потерпело неудачу из-за поспешности нескольких находившихся в засаде черкесов, слишком рано показавшихся и начавших преждевременную стрельбу. Они утешались, однако, в своей досаде уверенностью, в коей пребывали, что убили или ранили всех русских в шлюпке, за исключением одного, ввиду того, что после их выстрелов он единственный вновь появился над планширами и с помощью весел догнал уже снявшееся с якоря судно, приблизившееся к берегу, дабы, стреляя в черкесов, прикрыть свою корабельную шлюпку. [240]

Мы с досадой встретили эти известия, считая, что позорный и, вероятно, фатальный исход случившегося был результатом того, что мы не вмешались. Но после того мы посчитали, что русские мало заслуживают нашего к ним расположения; так как хотя они и были столь жестоко завлечены наживкой в виде барана, а затем вновь возвращены к их черному хлебу, наш хозяин убежден, что следы, позже обнаруженные и изученные г-ном Л. и мною в бухте (большие сходни, здесь сооруженные, а выше, на холмике,— несколько шестов и куча густого кустарника), свидетельствовали, что русские общались с кем-то из жителей побережья, сумев тех подкупить. Мы сделали вывод из этого, что нехватка продуктов была лишь предлогом для установления связей с жителями побережья с последующими замыслами; и с моей точки зрения, весьма примечательным для нас стало то, что эти следы находились в начале пути, которым русские могли удобнее всего и никого не встречая, пройти от бухты до дома, где мы жили. В связи с этим открытием вечером на подступах к бухте, чтобы попытаться обнаружить предателя, был выставлен часовой.

Шамуз, говоря о недавних реформах, проведенных в Турции, выражал опасение, что те слишком запоздали, и хотел знать, существует ли в какой-нибудь европейской стране обычай предания смерти самых юных сыновей королевской семьи, подобный древнему турецкому.

Он заявил, что коль этот обычай противоречит предписаниям всех религий, то именно с ним частично могут быть связаны бедствия Турции. Таков яркий образчик черкесского интеллекта.

Вскоре после прибытия г-на Л. мы вместе вручили черкесам, чтобы изготовить из них пули, приблизительно одну тысячу четыреста фунтов [241] свинца, привезенного им на его корабле; более не слыша разговоров о нем, мы стали опасаться, что как бы этот свинец не оказался в плохих руках. Мы только что узнали обратное. Приблизительно треть была отправлена в Ардлер (что черкесы называют Ардувач), чтобы распределить ее среди южных воинов; а остальная часть была разделена со скрупулезной тщательностью между жителями этих двух областей. Две с половиной оки свинца были распределены в этом районе; и те, кто имел самые большие мушкеты, получили добавочную порцию.

Я был огорчен, узнав, что вряд ли области, что заявили о своем отказе предоставлять русским рекрутов, ныне упорствуют в нем. Говорят, что Бес-ни подчинилась, и высказывается опасение, что и другие последуют тому же примеру. С другой стороны, абазаки объявили жителям этих областей, что их территория будет ограблена, а дети похищены, если они покорятся требованию русских. Эта перемена может быть связана в значительной степени, как я думаю, с тем, что надежды, порожденные нашим приездом, пока никоим образом не оправдались.

Наше письмо к вождям вскоре возымело действие. Визит Мехмета-эфенди и Али-Бия были его первыми плодами, а затем и другие приехали просить нас отсрочить наш отъезд и обещали нам, что будут предприняты усилия, дабы созвать внушительный съезд и исполнить меры, нами предложенные. Принятие этих мер, будучи в наших глазах тем, что определенно является самым важным, из того что можно в настоящее время сделать, заставило нас согласиться с продолжением нашего пребывания и с ожиданием результата обещанных усилий.

Термометр в полдень показывал 86°. [242]

Четверг, 10 августа. - Сегодня к нам привели русского дезертира из Анапы. Это был один из сельских колонистов Анапы; из того, что он нам сообщил, это поселек j стало итогом разочарования людей в царе. Около двух тысяч крестьян были заманены в поселение щедрыми обещаниями земель, женщин, домов, домашней утвари и скота, что им должны были дать; и такой была нарисованная государственными чиновниками и инструкциями заманчивая картина этого нового поселения, что огромное число рабов бежало из поместий своих хозяев в это московское Эльдорадо, где эти крепостные намеревались стать компаньонами своего императора, чья отеческая рука должна была за короткое время привести их к богатству. Но, увы, итоги были совсем иными! Женщины не приехали, разве что совсем малое их число; скот был похищен, а они сами находились из-за грабителей в постоянной тревоге. Из двух тысяч человек тысячу шестьсот забрали в солдаты (под предлогом, что они бежали из владений своих прежних хозяев), а те, кто не был женат, боясь подобной участи, убегали всякий раз, когда тому предоставлялся случай; и куда? - в Черкесию! И все это в течение одного года! Какое необыкновенное, страшное и поучительное суждение предоставляет нам этот пример о русском мире!

Осман, побывавший у Пшата, сообщил нам, что Вельяминов отправил к Зази-Оку заверения, что не намерен нападать на Жюбгу (в этом году, добавил он) и что ему приказано возвратиться назад после того, как он построит в Чепсине форт. Я рассматривал это как хорошую возможность показать черкесам, в чем заключалась их основная ошибка, и, следовательно, я сказал им, что если даже в этот раз генерал говорит правду или обманывает их, это свидетельствует лишь о том, что он знает их [243] основную слабую сторону - несовпадение интересов -и что он хочет воспользоваться этим. Если Вельяминов не идет в Жюбгу, то, как я думаю, именно присутствие или отсутствие нашего флота на Черном море не позволяют ему далеко удаляться от геленджикского гарнизона и линии отступления близ абунских укреплений.

С прошлой среды термометр показывал в полдень от 82° до 84°. Этот день был более жарким, температура в тени поднялась до 96°, а на солнце - до 124°. Небо было ясным и, как обычно, дул сильный восточный ветер.

Пятница, 11. - В восемь часов утра температура в тени держалась на уровне 70,5°, а в полдень - 81°.

Нам сообщили, что в ответ на набеги черкесов русские в Анапе совершили на рассвете вылазку с двумя пушками. Они сожгли или уничтожили владения от двенадцати до пятнадцати семей, живших в непосредственной к ним близости, и угнали приблизительно пять сотен голов скота. Но небольшое число черкесов, быстро собравшись, во главе с Али-Бием, напало на них во время их отступления; и хотя они не смогли спасти скот, все же убили пятерых или шестерых солдат, не имея при этом в своих рядах ни одного раненого.

Суббота, 12. - В восемь часов утра термометр показывал 64°, в полдень - 77°. Уже два дня дует очень сильный восточный ветер при безоблачном небе, что для нас, англичан, кажется странным.

Сегодня новости пришли из Чепсина. Неутомимый Гуз-Бег с отрядом людей из Шапсуга напал на русских фуражиров, убил и ранил многих из них, захватил большое число пленников и много оружия. В числе пленных был один русский офицер, сообщающий, что с начала кампании русская армия потеряла из-за дезертирства, смерти или [244] болезни (помимо убитых) приблизительно тысячу человек. Дезертирство усиливалось (одновременно явились одиннадцать человек), свирепствует дизентерия. Это заболевание, исходя из того, что ничто в местности, что они занимают, не должно вызывать его, - результат, я думаю, вызванный природой их продуктов питания, а также (частично) недавними колебаниями температуры и отсутствием у них крова.

Кроме русских кораблей, стоявших в Чепси-не, было замечено прибытие из открытого моря небольшого турецкого судна; и вскоре после этого не только эти корабли, но и суда из Пшата и Геленджика и, наконец, вся эскадра, за исключением одного парохода, ночью приготовились к отплытию и после того более не показывались. Мы льстили себе надеждой, что этот маневр был вызван действиями Англии.

Понедельник, 14. - Сильный восточный ветер, вероятно, приумноженный сильной жарой, продолжался весь вчерашний день до самого вечера; и его буйство за ночь даже усилилось, так как я заметил большое число сломанных веток, вырванных деревьев, опрокинутых стогов сена и т. д.

Некоторые требизондские турки говорят, что русский консул из этого города какое-то время назад купил корабль, похожий на тот, что был замечен прибывшим на днях в воды Чепсина, что в очередной раз подтверждает наше предположение, что корабль этот был снаряжен им.

Созыв предполагаемого съезда не выглядел делом легким; но в конце концов кое-что было сделано, и сегодня мы отправляемся на него. Шамуз сознался - после того как сначала спросил нас о том, не хотим ли мы, чтобы он сказал нам сущую правду, - что его соотечественники находятся в состоянии страшного упадка духа; и хотя они [245] решили скорее умереть, чем сдаться, их самым большим утешением было, однако, наше долгое здесь пребывание, так как это подтверждало их убежденность, в коей находились и мы, что Англия не покинет их.

Чухупс, вторник, 22. - Вчера было уже восемь дней, как г-н Л. отправился на возвышенности, что господствуют над Геленджиком, чтобы убедиться до нашего отъезда на съезд в состоянии бухты. Он обнаружил там лишь маленькое судно, что заставило нас предположить, что остальная часть эскадры отправилась в Севастополь искать большую безопасность для себя от английского флота.

Во вторник мы двинулись в путь на назначенную встречу на съезде; и увидев человека, отправленного нас известить, что съезд отложен на два или три дня, дабы подождать возвращения нескольких персон, отосланных в Абазак, мы продолжали свое путешествие, разве что сократив расстояние, проходимое за день, и делая большее число остановок. Первая из них была устроена в двадцати милях от Анапы, где мы узнали новые обстоятельства по поводу последнего русского вторжения, которое, похоже, было столь же разрушительным, сколь и неожиданным, и скорым.

Проведя следующий день приблизительно в шести милях от Анапы, мы созерцали с одной из возвышенностей прекрасную картину и заметили восемь кораблей, стоявшие на якоре под укрытием своих батарей, из которых два были большие, а остальные поменьше. Затем мы преодолели несколько возвышенностей, покрытых дубовыми лесками, и достигли другой большой долины, зажатой со всех сторон схожими с предшествующими, низкими, округлыми и одетыми в леса холмами, но имевшей на северо-западе прогалину, позволявшую увидеть воды большого озера, называемого [246] на турецком языке

Ак-Демиз, или Белое море, над которым видятся возвышенности острова Тамань. Нам сказали, что русские недавно построили в этом направлении крепость под названием Жаматия. Эта долина, именуемая Хохой, выглядит невозделанной (она была в прошлом году опустошена русскими); лишь бесконечное число стогов сена указывало на то, что на всем пространстве долины скашивалась трава, и нам сказали, что она заселена черкесами вплоть до местности, прилегающей к русской крепости. Мы отправились к ее восточной окраине и остановились в доме, вокруг которого я насчитал шесть десятков других жилищ. В нашем приеме здесь были некоторые затруднения (не было хозяина лучшего дома), и мы отправились поискать чуть дальше другие жилища, когда к нам с громкими криками прибежал какой-то человек. Пока он возвращал нас назад, я увидел гостеприимную хозяйку, суетившуюся, перенося подушки и т. д. в дом для гостей. Я заключил, что, зная, кем мы являемся, она боялась неудовольствия своего мужа, если не окажет достойного нам приема.

На следующий день, преодолев лесистые возвышенности, покрывающие долину на севере, мы пересекли, направляясь на северо-восток, другую большую долину под названием Вастогай, окруженную низкими холмами. В этой долине мы увидели очень богатые поля, кроме того, долина была украшена величественными деревьями, особенно на берегах небольшой речушки под тем же названием, которая среди прочих деревушек, что мы миновали, омывала поселок, принадлежащий Сефир-Бею, находящийся ныне в руинах, каким его оставили после себя русские. Идя на юго-восток вверх по течению этой речушки, мы достигли подножья высоких лесистых холмов, образующих на востоке общую границу с Анапской долиной и [247] с еще одной, что простирается на северо-запад (Первая называется Хохой-Сук, или Маленькая, а другая, что простирается до Кубани, - Хохой-Схо, или Большая), и мы достигли деревушки, расположенной в очень живописном месте, где печальная вдова Сефир-Бея вместе со своими двумя дочерьми нашла пищу и кров у одного великодушного старца из среднего класса. Ему было семьдесят лет, но благодаря своей живости он выглядел лет на пятнадцать моложе; а его коренастость и здоровый вид обещали, что еще долгое время он будет в состоянии (если ему это будет Богом дозволено) продолжать свои набеги на русских, коим он, вероятно, в значительной степени обязан своим достатком.

Уже пятьдесят лет каждый год и даже каждый месяц он переправляется через Кубань, удаленную лишь на двадцать миль. Он был в числе тридцати черкесов, которые недавно захватили сто пять русских коней, а я видел двух лошадей из шести, что позже он сам один увел у пяти русских крестьян. Однако грабеж отнюдь не был единственной целью его подвигов. Он участвовал в постоянных походах против русских в сопровождении своих пятерых сыновей (совсем недавно, во время экспедиции по ту сторону Кубани он потерял шестого); а однажды он заставил старшего «поупражняться»: напасть в одиночку на двоих казаков, находившихся на сторожевом посту. Юноша убил одного из них, а второго взял в плен. Не далее как в прошлом году Зепш (это имя отца) участвовал в стычке с русскими близ Анапы, где был взят в плен Али-Бий из Озерека и уведен группой из двадцати человек. Старый Зепш последовал за ним один, спрятался, выбрал удобный случай и, воспользовавшись моментом, когда трое из конвоя отделились от остальных со своим пленником, набросился на [248] них с саблей, убил (или ранил) всех, посадил в седло позади себя получившего семь ран Али-Бия и ускакал во весь дух! Я слышал рассказ об этом необычном боевом событии от многих людей.

В пятницу вечером я совершил с ним прогулку на коне, чтобы рассмотреть расположение знаменитой древней крепости. Она находилась на вершине одного из самых высоких и самых обрывистых холмов, и мне казалось правдоподобным, что генуэзцы выбрали это место (так как наш хозяин приписывал этот форт генуэзцам, по-другому говоря франкам), чтобы контролировать дорогу, что пересекает возвышенности и из кубанских равнин ведет в Сугулджак и в Геленджик, — наилучшие якорные стоянки в этой части побережья.

В верхней части холма мне показали две выступающие линии, обозначенные крепостными стенами с воротами; а на вершине, где, как говорят, еще недавно был великолепный родник, я нашел достаточно большое пространство, окруженное своего рода парапетом. Но из чего был сделан этот парапет, я удостовериться не смог, так как вся поверхность в такой степени была покрыта деревьями и кустарником, что я с огромным трудом смог добраться сюда. Зепш при всем том утверждал, что во времена его отца там существовало огороженное камнем место, где они обычно прятали свой скот и коней: лишенная леса часть холма имела очень богатый выгон.

Существует удивительная история захвата замка неизвестным страшным воином, который вошел в него с мечом в руке, после того как его пушки проделали пролом в стенах. Но кем он был и откуда он явился? Это было неизвестно. Предание это показалось мне слишком смутным, чтобы на нем останавливаться; вот почему я предпочел изучить то, что было обнаружено на холме. Мне [249] назвали в качестве предметов, что часто там находили, очень длинные мечи и золотые монеты, -абсолютно похожие, как мне говорят, на ту, что я приобрел в Семезе, разве что были они больше по размеру; но ими давно уже распорядились, и единственной моей надеждой остается обещание, данное мне Зепшем, сохранить для нас, англичан, все монеты, что впредь могут быть здесь найдены.

Русские недавно попытались переправиться через эти возвышенности, выйдя из Анапы; они поднялись на западный склон, откуда были отброшены с достаточно большими для себя потерями Зепшем и несколькими его соседями. В субботу, 19-го числа, я был приглашен на столь давно обещанный съезд, и мне пришлось отправиться туда одному, так как г-н Л. вынужден был остаться из-за недомогания. Съезд собрался в деревушке, удаленной приблизительно на две мили от той, где мы проживали; на него съехались где-то сто десять человек. До обеденного часа они совещались между собой. После обильного обеда для всех собравшихся вновь приступили к обсуждениям и прислали мне приглашение явиться на совещание. Я нашел всех участников собравшимися под деревом, под широким кровом которого был разостлан огромный круг соломы (так как долго шел дождь) в качестве сидения для участников. Для меня было разостлано фетровое пальто; по приглашению, адресованному мне, выступить, я сказал, что многие из тех, коих я вижу здесь, уже проинформированы о мерах, которые, по нашему мнению, они должны предпринять в нынешнем положении края; но обнаружив большие затруднения в том, чтобы заставить исполнить некоторые из этих мер и ввиду того, что прошло столь долгое время, мы решили более на них в настоящее время не настаивать и ограничить наше вмешательство в дела [250] настоятельной рекомендацией употребить самые действенные средства, чтобы противопоставить противнику внушительную силу, которую они будут снабжать месяц и которая будет расставлена таким образом, каким они сочтут надлежащим и для наблюдения за крепостью, и для пресечения губительных набегов русских, подобных тому, что совсем недавно имел место близ Анапы, и для того, чтобы изнурить армию Вельяминова и уменьшить ее способность наносить вред. Я добавил, что после их продолжительного бездействия мы очень боимся, что среди них распространился упадок духа, и я изложил суть причин, что должны оградить их от подобного настроения, а также мотивы надежд, что недавно вернулись к ним из-за разных известий, поступивших из различных мест, известий, совпадающих в том, что все они свидетельствовали, что кое-что в интересах черкесов предпринимается в Европе.

Шамуз и Мансур были главными из тех, кто ответили мне. Наше долгое пребывание среди них, как сказали они, было для них бесконечно полезным, ибо поддерживало у них надежду, что Англия не покинет их; и ободрение, из этого вытекавшее, было для них более значительное, чем если бы они получили в помощь силу из двух или трех тысяч человек или значительное количество боеприпасов. Всякий, кто говорит, что ими овладело уныние (Мансур с особой силой выделил этот пункт), недостойно на них клевещет. Жатва - дело очень важное - еще не завершилась; когда это произойдет, они покажут нам, ослабла ли их храбрость, и, если потребуется, за несколько часов будут собраны пятнадцать тысяч человек. Затем они умоляли меня не покидать сейчас эту часть края или, по крайней мере, остаться здесь еще на некоторое время, исходя из того, что скоро будут [251] получены ими и нами ожидаемые письма, и тогда мы узнаем, какую надежду им предлагает внешний мир (Позже станет ясно, что целью этих лукавых дипломатов было выиграть время и собрать сведения с помощью их переписки с Сефир-Беем относительно пасквиля, написанного против нас, на имя бея одним презренным негодяем по имени Михаил, тогда находившимся у него на службе, а ныне русским консулом в Синопе); что если мы ощутим некую неприятность от чересчур долгого пребывания в одном и том же месте, для нас открыт каждый дом, и что все будут счастливы сделать все возможное для нашего приема. Он добавил много других выражений вежливости, за которые я поблагодарил его, и ответил, что мнение, нами высказанное относительно уныния, что мы как бы заметили у них, проистекало из того, что мы не видели никакой подготовки к предстоящей войне; что огорчение, испытываемое нами, могло возникнуть лишь по той же причине, исходя из того, что мы живем у хозяина дома, где выполняют все наши желания; и, что коль они считают наше присутствие столь полезным и обещают в самом скором времени предпринять более активные меры, мы сделаем все, что они просят, и еще останемся у них.

Выразив желание увидеть Кубань, мы отправились к ней 20-го числа с многочисленным конвоем и, пройдя через плодородную долину Вастогай, достигли нескольких холмов, окаймляющих ее с севера, покрытых не менее богатой растительностью. Эти возвышенности были полностью возделаны тремястами крепостных Сефир-Бея; прежде они составляли часть территории, занятой теми десятью тысячами ногайцев, коих Россия вынудила переселиться по ту сторону своих границ, уведя во время набега очень большое число их жен и детей и отказываясь их отдавать без этого условия. [252]

Я предполагаю, что именно эти дети степей в свое время лишили этот район его деревьев, так как мы видели здесь лишь молодые саженцы дубов, которым было не более десяти лет. Тем не менее то тут, то там виднелись богатые поля проса, уборкой которых как раз и были заняты черкесы, загружая просо на повозки, чтобы перевезти на юг, в более безопасные места.

Во второй половине этого дня мы остановились в деревушке, расположенной на склоне лесистых возвышенностей, образующих южную границу Кубанской долины. До Кубани оставалось не более получаса езды; мы могли разглядеть ее течение по линии, что описывали на равнине великолепные деревья, растущие у берегов реки, а просвет между которыми позволял нам то тут, то там усмотреть ее воды. За рекой мы увидели русскую территорию, высокие вершины, на которых мы скоро появимся вновь. Нас поселили у четырех братьев, родственников Шамуза, богатых, как то утверждали, стадами крупного и мелкого скота. Едва мы присели в их доме для гостей, как один человек принес и поставил перед нами железистую глыбу затвердевшей глины и морских ракушек превосходной сохранности. Так как мы, я и г-н Л., искали окаменелости, то с поспешностью спросили, в каком месте все это было найдено, и тотчас же туда отправились. То был вытянутый холм, чья поверхность представляла собой черноватую и рыхлую землю, в которой в большом количестве находились вышеупомянутые окаменелости. Нам рассказали о нескольких возвышенностях, расположенных к востоку, где их еще больше. Мы привезли с собой несколько лучших их экземпляров.

21-го числа, не останавливаясь, мы совершили приблизительно трехчасовой переезд в восточном направлении, вдоль тех же возвышенностей, [253] одетых в молодые дубовые леса, до деревушки Чухуп, где живет Арслан (Лев)-Гери, родственник Мансура, и, как утверждают, не уступающий тому в храбрости. По пути мы свернули налево, чтобы увидеть Кубань и, как я надеялся, испробовать ее воды; но достигнув вершины самой высокой из прилегающих холмов, мы поняли, что напрасно пытаемся разглядеть ее поближе, так как подступы к реке отрезаны значительным расстоянием глубоких болот, которые мы можем разве что созерцать, не помышляя в них ступить. Эти болота были окаймлены густо засеянными просом полями, урожай которого активно собирало большое число людей; по мере того, как мы продвигались вперед, поверхность холмов, как правило, становилась более возделанной. Но на другом берегу реки ничто подобное не замечалось даже при долгом рассмотрении, за исключением нескольких стогов сена далеко, на вершине холма. С этой стороны и на протяжении двенадцати-пятнадцати миль участок земли поднимается в виде черепичной крыши от трех до четырехсот футов высоты, на западной части которой можно увидеть несколько ветряных мельниц, а недалеко от них, прямо на вершине -русский форт. К востоку от этой линии возвышенностей находится совершенно плоская равнина, разные оттенки которой свидетельствовали о возделанных на ней культурах.

Удовольствие от этой прогулки было испорчено происшествием с моим Георгием, упавшим с коня и сломавшим себе руку. Сразу же по возвращении в наше жилище мы отправились искать хирурга (чья одежда в рубищах давала невысокое представление о доходах с его клиентуры). Мехмет-эфенди, который тоже занимался хирургией, еще с одним человеком, приступил к работе; своими ножами они вскоре обтесали две деревянные дощечки для [254] руки, что мы надлежащим образом прикрепили с помощью длинной тугой повязки, пропитанной смесью муки, яичных белков и соли.

Так как наш хозяин считался очень богатым, я могу описать его поселение как образчик того, что заслуживает здесь такого признания. Сверх семидесяти крепостных он имеет две или три тысячи баранов, сто быков и молочных коров и от трех до четырех сотен кобыл. Но кажется едва ли возможным, чтобы кто-то действительно был очень богатым, настолько не считается позором, чтобы каждый просил все, что желает, и, наоборот, таковым является отказ в просьбе. Таким вот образом мы и причинили нашему хозяину ущерб, так как один из вождей из нашей свиты попросил у него и «получил» сто шестьдесят баранов, но не для нас. Уже давно мы сами покупаем баранов в Семезе, считая наше ежедневное питание слишком дорогим для одного человека.

Семез, 25-го числа. - 22-го числа, отказавшись от сделанного нам предложения совершить прогулку к разным окрестным персонам, желая показать, что приехали не ради развлечения, мы вновь отправились в путь из деревушки нашего друга Субаша; в Анапской долине (или Хохой-Сук) мы сделали небольшой крюк, чтобы увидеть примечательный камень. Это был фрагмент скульптуры из мрамора, приблизительно восьми футов высоты, от двенадцати до четырнадцати дюймов ширины и шести или восьми - толщины. Скульптура по всей своей длине увенчана пятью лепными украшениями, одним из которых является широкая и очень грациозная гирлянда. Мрамор находится в вертикальном положении подобно надгробному камню, а вокруг - большое число могил, обозначенных обычными камнями. Трудно определить, откуда они были принесены; но что более всего вероятно, [255] так это то, что они некогда украшали некое сооружение «аспургианойцев», обитавших справа от устья Кубани, или греческих колонистов из Фана-гории.

23-го числа мы вернулись в Семез, и все радостные картины, что мы еще недавно созерцали, рассеялись с приездом грека г-на Л., возвратившегося с юга, где он повстречал одного турка, приплывавшего из Константинополя последним судном и сообщившего ему, что ни одного английского военного корабля на Черном море нет; что англичане дошли до Дарданелл, где султан им заявил, что им бесполезно двигаться далее ввиду того, что противоречия между Англией и Россией будут решены иначе! Это может служить одновременно и доказательством большого интереса, что вызвал захват «Vixen» на Востоке, и примером мук Тантала, коим мы ежедневно подвергались и кои заставляли почти поверить, что сюда переселились души всего братства английских газетчиков.

Дабы усилить нашу досаду, нам сообщили, что адресованные нам письма пришли на судне, которое исчезло; после этого прошло почти три недели, однако нам так и не сообщили о человеке, которому было поручено сделать это, хотя мы дважды посылали людей на его поиски. Странным казалось, что никто из нас еще не получал ни одного письма после нашего приезда в этот край; а проволочки того, кто их сейчас хранит, лишь усугубляют эту таинственность.

В один из дней Георгий пировал за свадебным столом где-то между Пшатом и Геленджиком; большинство присутствующих на свадьбе людей отправились к древнему кресту и, сняв свои головные уборы, целовали его. Говорят, что пока лишь малое число жителей является обрезанными мусульманами, Я склонен верить этому, судя по [256] небольшому количеству тех, коих я вижу молящимися.

Семез, среда, 30 августа. - Позавчера сюда прибыл князь Ачайгаг-Оку из Псадуга, сопровождаемый большинством знатных людей этих двух провинций; и когда вчера они отбыли, после интересной и достаточно долгой встречи, казалось, они унесли с собой все наши силы, так как г-н Л. и я стали испытывать некое недомогание.

Прошло уже около трех недель, как по совету нашего хозяина мы отправили этому князю дружеское послание и некоторые подарки, принимая во внимание важные услуги, что уже несколько лет он оказывал этим двум провинциям. Узнав несколько дней назад, что он приехал в Адугум, мы немедленно отправили к нему Селим-Бея и одного из наших слуг, чтобы выразить ему нашу радость встретиться с ним или здесь, или в любом ином месте до его отъезда домой. Бей принес нам ответ, что князь явится сюда; и, действительно, позавчера, когда мы заканчивали наш обед, те, кто обедал после нас, были внезапно в том прерваны, а их столы унесены посреди непрерывных криков «Князь! Князь!»

Мы обнаружили в нем человека, красивого лицом, среднего роста, приятной внешности и очень умного; уже двенадцать или пятнадцать лет, как он преодолел свой жизненный меридиан. Его манеры свидетельствовали о больших знаниях правил хорошего тона, чем то, что мы до того встречали в этом крае, и как бы доказывали, что он рожден, чтобы приказывать. Все командиры и подчиненные демонстрировали ему бесконечно большее почтение, какое мы не замечали в отношении кого-либо иного. Князь из Джаната, очень знатного происхождения (он принадлежал к султанскому роду), похоже, был единственным человеком, [257] который считал позволительным для себя сидеть в его присутствии. Отправляясь сюда, он, вероятно, преследовал три цели;

1) побудить жителей этих провинций к упорному продолжению военных действий; 2) договориться относительно ответа, что он и его соотечественники должны дать султану и одному черкесскому дворянину, находящемуся на службе России и присланному с миссией в восточные районы Кубани, дабы заполучить в обмен на многочисленные красивые обещания и сладкие слова со стороны императора возможность обратиться к нему во время его ожидаемого посещения русской границы; 3) увидеться и поговорить с нами. Однако политическая сторона его визита открыто не афишировалась из-за боязни поссориться со своими русскими соседями; и он беседовал с нами особо и наедине.

Мы увидели во втором из этих мотивов, по поводу которого нами получено письмо из хатукайских областей, свидетельство опасения, в коей пребывала Россия относительно вмешательства Европы в защиту этого края, чего она очень хотела бы избежать, составляя документ, о котором мы уже говорили. И в поддержку этого предположения князь сообщил нам, что в России говорят, будто в Европе вскоре состоится конгресс монархов. Поэтому мы страстно заклинали его - с надеждой, что еще можно освободить его область от зависимого положения, в коем она пребывает, - убедить своих соотечественников отказать, на всякий случай, России в предоставлении документа, что ее эмиссары пытаются от них заполучить, ввиду того, что этот документ необратимо приведет их под ее власть. Мы собираемся написать подобного смысла письмо хатукайским вождям. [258]

После того как князь покинул нас, мы узнали, что он активно содействовал нашим усилиям, дабы вывести из бездействия жителей этой части края, и что скоро соберется чрезвычайный съезд вождей этих двух провинций и Абазака для согласования крупномасштабных военных действий. Завтра мы отправляемся в Адугум, чтобы присутствовать на нем.

Князь Пшугуй сообщил нам, что недавно в его окрестностях был человек из этой долины, который, как он узнал потом, служил шпионом у русских и договорился с ними захватить нас с помощью корабля, о котором я рассказывал ранее (экипаж шлюпки которого был подвергнут нападению), и с помощью других лиц, кои должны были с ним в том соучаствовать; что эти суда должны были начать свои операции, вступив в переговоры с жителями по поводу провизии, и что они разместили в бухте знаки, указывая судам место причаливания, представляющее наиболее легкий подступ к нашему жилищу!

При своем отъезде в следующий день князь поменялся со мной верхней одеждой, заявив мне, что его одежду шила ему жена. Одежда в изобилии была украшена серебряными галунами. Мы подарили ему прекрасное двуствольное охотничье ружье и лук, к большому удовольствию всех иных присутствовавших вождей, казавшихся обрадованными тем, что им помогли отблагодарить князя за услуги, полученные ими от него.

Адугум, 4 сентября. - В прошлый четверг мы отправились в путь и вновь имели возможность пересечь Адугум и восхититься красотой ее берегов, сожалея, что не имели с собой удочки, дабы выловить несколько очень крупных форелей, в изобилии здесь имеющихся, коих черкесы умеют добывать лишь с помощью ружья. [259]

Большая часть урожая проса собрана; однако потребуются еще двенадцать или пятнадцать дней, чтобы завершить сбор полностью.

Съезд состоялся вчера в красивом лесу, очень близко отсюда. На нем присутствовали почти все влиятельные персоны этих двух провинций; но характер обсуждаемых вопросов изменился, а само обсуждение стало короче, так как стало известно о прибытии в Шапсуг корабля с двумя англичанами, порохом, патронами и т.д., что подтверждалось сообщениями из разных мест. Результатом дискуссии стало то, что Шамуз и один из наших слуг немедленно отправятся на поиски этих двух англичан, чтобы узнать, не привезли ли они новости или письма, и пригласить их и вождей юга на другой съезд, который состоится через восемь дней.

Я не должен опускать сцену закрытия съезда ввиду того, что она характерна для такого рода случаев, хотя до настоящего времени я не был ее свидетелем. Конклав все еще оставался на месте и образовывал длинное каре, когда человек, сев на коня (в котором я готов был признать лошадь г-на Л.), появился на одной из сторон этого каре и стал говорить или, скорее, кричать со всей мощью могучей пары своих легких и все это с эффектом, скороговоркой и самой удивительной серьезностью. Мы не могли понять причину запальчивости этого человека. Казалось, что иногда он говорил о нас, что заставило меня подумать, что он требовал похищенного у него коня. С другой стороны, я временами замечал, как в чертах лиц некоторых его соотечественников вырисовывалась улыбка, что заставило меня решить, что перед ними мог быть помешанный, которым они забавляются, как это делают мусульмане. И потом, обращающая на себя внимание быстрота его речи придавала ему [260] облик импровизатора, занимавшегося своими упражнениями ради того, чтобы развлечь нас. Все эти предположения, однако, оказались далеки от истины, так как в конце его краткой речи я узнал, что это было продуманное излияние почтительности, патриотизма и благодарности