Перелом в войне на полях сражений и на тайном фронте

 

Уже несколько месяцев спустя после описываемых событий произошли события, знаменовавшие перелом в ходе войны не в пользу Германии. Не знавшие до сих пор поражений германские армии стали получать удар за ударом. 3 ноября фельдмаршал Роммель потерял все надежды на дальнейшее продвижение в Египте и начал отход. 8 ноября войска союзников высадились в Оране и Алжире, а в конце того же месяца б‑я армия фельдмаршала Паулюса попала в отчаянное положение.

Эти военные поражения в последующем оказали неблагоприятное воздействие и на скрытую борьбу абвера на тайном фронте.

На Западе положение после высадки союзников в Северо‑Западной Африке настолько сильно изменилось, что адмирал Дарлан, с апреля 1942 года главнокомандующий войсками правительства Виши, перешел на сторону американцев. Он, который никогда не был другом англичан, теперь считал правильным отдать себя в распоряжение противников Германии.

Через несколько дней после 8 ноября 1942 года Южную Францию оккупировали германские войска. Сначала это дало абверу то преимущество, что теперь в этом регионе ничто не мешало ему вести борьбу со шпионско‑диверсионными группами. Но общая ситуация позднее выявила недостатки, которые значительно перевешивали преимущества.

В Южной Франции, где до 11 ноября 1942 года полицейскую власть осуществляло правительство Виши, уже к концу этого года были размещены отделения абвера в Лионе, Марселе, Тулузе и Лиможе. Филиалы в течение 1943–1944 годов появились и в некоторых других французских городах. Но отделения абвера на юге Франции в общем и целом комплектовались за счет кадров уже действующих на Западе отделений. В результате потери кадров последние существенно ослаблялись, но должны были выполнять поставленные задачи в полном объеме. Подавление вражеских разведок и их агентов на Западе теперь следовало выполнять теми же силами, но на уже гораздо большей территории.

Положение германской разведки и контрразведки во Франции усугублялось еще и тем, что оккупационные войска постоянно снимались, поскольку они были необходимы на Восточном фронте и в Африке. Во время поездок сотрудники абвера и доверенные лица в некоторых департаментах уже не встречали ни одного немецкого солдата.

В результате вражеские разведки и французское движение Сопротивления обрело большую свободу действий и широкое пространство для расширения шпионско‑диверсионной сети, а также подразделений Сопротивления, поскольку расстояние от северо‑восточной оконечности Франции на проливе Па‑де‑Кале до Пиренеев по прямой все‑таки более 900 километров.

И все же наибольший недостаток для работы абвера на Западе проистекал из факта оккупации юга Франции. Подавляющее большинство всех французов, независимо от их политической ориентации, рассматривали вступление в Южную Францию как нарушение рейхом договора, заключенного с правительством Виши. В результате последнее потеряло лицо в глазах населения. Миф о мудром маршале Петене поблек.

Ущерб для Германии был огромен. В различные организации Сопротивления, которые возникли на юге Франции без участия Лондона по инициативе французских патриотов, теперь начался наплыв желающих. Если ранее эти организации насчитывали лишь тысячи членов, то вскоре после оккупации Южной Франции счет пошел на десятки тысяч.

Поскольку многочисленные группы в основном действовали разрозненно, то занятие Южной Франции окончательно подтолкнуло их командиров к решительному выводу, что необходимо объединять силы и совместно бороться против немецких оккупационных властей по инструкциям из Лондона. В подполье они начали формировать так называемые шестерки и тридцатки и готовить их к боевым действиям из засад.

Далее, уже тогда во Франции стали возникать первые партизанские отряды (маки), в том числе в департаменте Эн, южнее Гренобля, и в районе Веркора. Под маки движение Сопротивления также подразумевало глухие углы в труднодоступной или уединенной, малонаселенной местности, где, незаметно для немцев, годные к воинской службе мужчины могли собираться и готовиться к боевому применению.

Примерно с лета 1943 года во Франции из маки стали проводиться многочисленные мелкие операции. В большинстве своем это были нападения на отдельные автомобили или небольшие колонны вермахта. Если при этом немецкая сторона не несла существенных потерь, то военно‑транспортное сообщение от этого страдало, иногда даже весьма ощутимо. В некоторых районах Франции с конца 1943 года уже не встречаюсь ни одного немецкого транспортного средства.

Такая тенденция, разумеется, была для вражеских разведок крайне благоприятной.

Сопротивление, как уже говорилось, до конца 1942 года оставалось не просто расколотым, но и в постановке целей и в тактике разные организации во многом не совпадали. На неоккупированных французских территориях существовало даже антиголлисткое движение, называвшееся «Карт». Теперь же ситуация созрела для попытки объединить силы Сопротивления во Франции. Голлистской разведке удалось постепенно прибрать к рукам руководство организациями Сопротивления и широко вовлечь их в подпольную борьбу против Германии. Что же касается внутриполитических целей и внешнеполитической концепции различных организаций Сопротивления, то, напротив, ни на одном этапе так и не удалось их полностью унифицировать и слить воедино.

В 1942 году голлистская разведка принялась и за создание сектора уже контршпионажа. Среди сотен тысяч во Франции, тайно поднявшихся против Германии, теперь имелось достаточно подходящих мужчин и женщин для использования их в контршпионаже.

Неблагоприятное для Германии развитие событий вследствие ввода войск в Южную Францию еще усугубилось и неумными действиями рейха. Прежде всего крайнее недовольство вызвало обращение с неудобными французскими политиками и офицерами, оказавшимися в германской зоне оккупации. Их просто бесцеремонно нейтрализовали.

Одним из первых жертв Гитлера после ввода войск в Южную Германию стали генерал Вейган и политики Поль Рейно и Жорж Мандель, арестованные в ноябре 1942 года и отправленные в Германию. 20‑го числа того же месяца германское радио с помпой сообщило об этих мерах имперского правительства.

Неделю спустя следующий удар: 27 ноября германские и итальянские части заняли военный порт Тулон, в котором на якоре стоял 61 французский военный корабль, по договору о перемирии принадлежавший оставленным правительству Виши вооруженным силам. Но экипажи затопили суда.

Это событие стало показательным для тогдашней ситуации во Франции и настроения ее населения, которое по сравнению с 1940 годом полностью изменилось.

Теперь пробил час голлистской разведки. Ее лондонский Центр, называвшийся в 1940–1941 годах Deuxiéme Bureau Londres[59], а в 1942 году переименованный в BCRA (Bureau Central de Renseignements et d'Action[60]), уже давно донимал английскую Интеллидженс сервис с требованием предоставить ему больше средств для создания тайного фронта во Франции. Но англичане вплоть до 1942 года были столь скупы, что между двумя разведками возникла напряженность в отношениях. Причины, по которым Интеллидженс сервис вела себя столь сдержанно, так и остались неизвестными, хотя этот вопрос во Франции после войны обсуждался в специальных изданиях весьма оживленно.

При этом могли сыграть свою роль политические соображения английской стороны. Но, по данным абвера, Интеллидженс сервис, вероятно, столь долго колебалась оказать голлистской разведке поддержку прежде всего потому, что, с ее точки зрения, офицеры BCRA были хорошими солдатами, но не сведущими в разведке людьми.

Англичане, по всей видимости, опасались, и не без оснований, что созданная непрофессионалами на вражеской территории обширная шпионско‑диверсионная сеть неизбежно понесет столь большие потери, что это может возыметь негативные последствия для западных держав во Франции. Поражения, подобно описанному делу «Порто I», когда в несколько дней под арест попали свыше 900 лучших французских патриотов, возможно, привели английскую сторону к подобной сдержанности.

Здесь имеет смысл остановиться на положении британской Интеллидженс сервис в годы войны. Перед этой службой, несомненно, мощной еще в начале войны благодаря разветвленной нелегальной сети, после вступления германских войск в Польшу, Норвегию, Данию, Нидерланды, Бельгию, Люксембург и Францию встала масса новых задач. Различными путями политики и военные из оккупированных стран прибывали в Великобританию, чтобы встать в ряды борцов с Германией. Многие из них желали принять участие в борьбе политически или на тайном фронте. Все это выдвигало новые большие требования к английской Интеллидженс сервис, которая прежде всего должна обучать и держать в готовности собственные кадры.

Как бы то ни было, руководство голлистской разведки во второй половине 1942 года получило большие средства и решило открыть свой тайный фронт во Франции. Она усиленно набирала лиц, которых можно было бы использовать во Франции, и обучала их основам разведывательной работы в Великобритании. В особенности готовили специалистов по руководству и советников для организаций Сопротивления, в частности и радистов, которых должны были направить в различные группировки для поддержания оперативной связи между ними и лондонским Центром ВСRA.

На тот же период приходится создание уже упомянутого сектора контршпионажа, которого до той поры в ВСRA не существовало, а также создание во Франции групп по 6 и по 30 человек, главным образом для совершения налетов. В то же время началась и усиленная пропаганда против Германии. Уже в это время некому дальновидному человеку в движении Сопротивлении пришло на ум ориентировать пропаганду не на борьбу против немцев как таковых, а на уничтожение национал‑социализма и фашизма. Этого человека, бывшего офицера французского морского флота, звали д'Эсте де ла Вижер.

Английское руководство той осенью 1942 года открыто заявляло, что Германия сама делает все, чтобы разрушить те последние симпатии, которые к ним питали на оккупированных территориях; но к моменту вторжения желательно полностью привлечь население Франции на сторону союзников. Соображения подобного рода привели к тому, что руководство голлистской разведки в Лондоне получило большую поддержку.

ВСRA даже добилось права, чтобы его действовавшие во Франции нелегалы шифровали донесения собственным кодом и отправляли по радио в Лондон, если содержание донесений касалось сугубо французских дел. Хотя этот радиообмен также принимался Центром Интеллидженс сервис, но на расшифровку они передавались в ВСRА, где по своему усмотрению решали, насколько содержание донесений следует доводить до сведения английской службы.

Направленная против Германии работа руководителей голлистской разведки и движения Сопротивления проводилась с воодушевлением и размахом, но главное с упорством и ожесточенностью, которые после военного поражения в 1940 году во многом поспособствовали победе союзников.

Но воодушевление, недалеко ушедшее от ненависти, не лучший советчик для работы на тайном фронте. Оно стало причиной весьма ощутимых потерь для вражеских разведок. С января 1943‑го по июль 1944 года уголовная полиция во Франции арестовывала в месяц более тысячи, иногда по две и даже три тысячи лиц, активно наносивших ущерб германским интересам. При этом были арестованы далеко не все известные вражеские агенты и члены движения Сопротивления. Неоднократно уголовная полиция даже отказывалась от какого‑нибудь ареста, чтобы глубже проникнуть в деятельность какой‑либо группы и прежде всего в замыслы лондонского руководства.

Германская разведка и органы безопасности сравнительно легко добились этих успехов. С конца 1942 года передаваемая из уст в уста и усиленная передачами лондонского радио антигерманская пропаганда порождала в сельских районах Франции бесчисленные новые группы Сопротивления, выжидавшие лишь удобного мгновения, чтобы нападать на немецких военнослужащих и совершать диверсии где только возможно. Они брались за дело отважно, но в большинстве случаев весьма легкомысленно и без должного профессионального руководства, в результате очень часто становясь жертвами собственной неопытности и отваги.

Другим источником провалов были предатели. Когда в какие‑то секреты посвящаются многие тысячи человек, среди любого народа найдется несколько таких, которые из‑за презренного металла выдадут своих товарищей.

Некоторые продавали свои секреты как можно дороже, ради собственной выгоды; другие переходили на сторону врага, поскольку растратили казенные деньги; третьи уходили от своих работодателей, когда работа на тайном фронте начинала угрожать их жизни. Наконец, во все времена существуют люди, дезертирующие с тайного фронта, поскольку считают, что требуемая от них работа более не согласуется с их совестью. В этом отношении абвер не был исключением. Десятки нелегалов, а в некоторых случаях и руководящие сотрудники службы переходили на сторону врага. Крысы бежали с тонущего корабля.

Большинство вождей Сопротивления были столь воодушевлены своими задачами и настолько переполнены ненавистью, что считали, как само собой разумеющееся, обязанность каждого француза также чувствовать и думать, как и они. Потому руководители безгранично доверяли многим своим соратникам. Похоже, мысль, что предатель может находиться в их собственных рядах, вряд ли приходила им в голову. При этом именно им, как французам, при проведении подпольной работы следовало бы придерживаться поговорки, хорошо известной всей Франции: «On n'est pas trahi que par les siens»[61].

Но железная воля генерала Де Голля и его подчиненных держали все удары. Они случались и позже. Борьба за самостоятельную организацию, определение задач и руководство движением Сопротивления продолжались вплоть до 1944 года. Но генерал Де Голль справился со всеми трудностями.

Сопротивление росло и ширилось, несмотря на все аресты и другие акции абвера. Уже примерно в марте или апреле 1943 года организационно были объединены различные, рассыпанные по всей Франции отряды Сопротивления. В большинстве департаментов отныне группами Сопротивления в соответствии с указаниями из Лондона руководили один гражданский и один военный начальник. Таким образом, движение Сопротивления превратилось в фактор, подготовивший конечную победу союзников, по меньшей мере психологически.

Однако когда в июне 1944 года началось вторжение, военное превосходство западных держав было настолько очевидным, что отряды движения Сопротивления уже не играли никакой решающей роли на полях сражения.

 

Оккупация Южной Франции

 

Что же можно рассказать о работе абвера в тот период, когда чаша весов войны стала склоняться не в пользу Германии?

10 ноября 1942 года во второй половине дня меня вызвали к полковнику Рудольфу, который сообщил мне следующее: «Из подходящих лиц нашего главного управления срочно формируется абверкоммандо. Вы назначаетесь начальником. Самое позднее в полночь вы должны выступить из Парижа. Завтра в 7 часов немецкие войска по различным направлениям перейдут демаркационную линию, чтобы занять юг Франции. К этому времени вы уже должны находиться на этой линии.

Спецподразделение сначала вводится в Виши. Задача прежде всего состоит в том, чтобы воспрепятствовать персоналу пока еще существующих в Виши посольств враждебных стран передать информацию о наших войсках и их передвижениях. В первую очередь вы должны взять на прицел американское посольство. Думаю, 10 офицеров и 30 рядовых, включая переводчиков, радистов и водителей, будет для этой задачи достаточно. Если нужно больше, берите в отделении радиоперехвата.

О любом важном событии в Виши немедленно сообщать по радио или через курьера. Я буду передавать ваши отчеты в службу в Берлине и главнокомандующему группой армий «Запад». Возможные разведывательные пожелания обоих я передам вам тут же».

В полночь я со спецподразделением выступил из Парижа. Был густой туман, замерзавший на стеклах машин. Таинственно и довольно медленно колонна шла сквозь ночь. Несмотря на это, на демаркационную линию вышли заблаговременно.

Я присоединился к войскам, которые должны были идти на Виши. Но через два часа после пересечения демаркационной линии я со своим спецподразделением оказался один на дороге, ведущей в Виши. Я по радио донес о том в отдел абвера и получил оттуда сообщение, что фельдмаршал фон Рундштедт несколько часов назад заверил маршала Петена, что Виши как резиденция французского правительства по возможности не будет занята войсками. Но поскольку я не получил никакого отменяющего приказа, то продолжил поход и в полдень вошел в Виши.

Выполнение поручения не вызвало затруднений. Сотрудники посольств вражеских стран большей частью уже выехали в направлении Швейцарии. На вокзале в Виши стоял длинный товарный состав, который бежавшие работники дипломатических представительств вражеских стран полностью забили своими вещами. Он стоял на всех парах. Разумеется, я мог провести его досмотр, но отказался от этого. Вряд ли можно было предположить, что представители вражеских держав, грузивших состав, зная, что вражеские части на подходе, станут грузить исключительно секретные документы, а не постараются удрать. Мои действия впоследствии вызвали разногласия в вышестоящих инстанциях; одна посчитала мое невмешательство ошибочным, другая же правильным.

Хотя я ограничивался проведением необходимых мер безопасности относительно определенных посольств и не произвел ни единого ареста, позднее все же от иностранных государств в адрес министерства иностранных дел в Берлин поступило множество жалоб на действия абверкоммандо; но на мне это никак не отразилось.

Спецподразделение находилось в Виши лишь несколько дней.

11‑го и 12 ноября 1942 года у немецких ведомств во Франции еще не было никакой ясности относительно того, намеревается ли имперское правительство окончательно забрать всю полноту полицейской власти у правительства Виши и осуществлять ее самому. Потому я недолго думая решил сразу же затронуть этот вопрос у компетентного лица в правительстве Виши.

В сопровождении капитана Виганда я нанес визит министру внутренних дел Пуше и среди прочего спросил его, готово ли правительство Виши поддерживать военную контрразведку при подавлении вражеской агентурной сети, действующей на французской территории против Германии. Пуше, ни секунды не колеблясь, заявил:

– Нет, к этому я не готов.

– Тогда это, скорее всего, приведет к вводу в Южную Францию спецподразделений германской тайной полиции, – заявил я. – Она привлечет подчиненные вам органы полиции к контрразведке вражеских секретных служб.

– Тогда я буду вынужден примириться с этим, – ответил Пуше. – Поскольку у меня не имеется средств, чтобы силой противостоять подобному насилию[62].

Беседа была вежливой и корректной. Несмотря на отказ, полученный от Пуще, мы любезно распрощались с министром.

После того я отвел абверкоммандо обратно в Париж. Уже несколько дней спустя спецподразделения тайной полиции вошли в Южную Францию. Абвер в соответствии с предписаниями, как уже говорилось, также разместил несколько отделений в Южной Франции.

На обратном пути из Испании адмирал Канарис в начале декабря 1942 года снова посетил главное управление абвера по Франции в Париже. Мое выступление о росте агентурной сети и групп Сопротивления адмирал выслушал внимательно, однако не сказал ни слова. Но по нему было видно, что его крайне беспокоило подобное развитие событий во Франции.

Вечером в комнате 109 отеля «Лютеция» состоялся ужин в узком кругу старших офицеров управления абвера. Канарис и шеф I отдела абвера, полковник генштаба Пикенброк, сопровождавший адмирала в поездке по Испании, пожелали принять в нем участие. Когда все собрались и ждали появления Канариса, Пикенброк для поднятия настроения у общества рассказал историю, приключившуюся с ним прошлым летом:

– При чудной погоде Канарис и я ехали в открытой машине по Испании. Когда мы проезжали мимо огромной отары овец, адмирал привстал и по‑военному поприветствовал стадо. Я его спросил: «Что случилось, эксцеленц?» (Пикенброк, между товарищами называемый Пики, имел обыкновение обращаться к Канарису «эксцеленц».) Канарис ответил: «Никогда ведь не знаешь, нет ли среди них твоего начальника».

Пикенброк явно намеревался этим рассказом поднять настроение. И ему это удалось.

Но вечер окончился в подавленном молчании. Адмирал Канарис не заразился от деланого веселья некоторых присутствующих, а оставался серьезным и молчаливым.

После ужина, когда все пришли в благодушное расположение, адмирал высказал им наболевшее у него на душе. Во время своего доклада шефу я упомянул, что недавно по приказу Гитлера арестованы французские политики Рейно и Мандель, а также генерал Вейган. Адмирал вернулся к этому и в острых выражениях высказался о «гангстерских методах Гитлера и его ставленников». Мало того что на Востоке совершается столько преступлений, так теперь эту практику распространяют и на Францию, с правительством которой торжественно было заключено перемирие. Война будет проиграна. Но самое плохое, что нас, немцев, станут преследовать во всем мире. Ни один иностранец не будет доверять немцу. Многие годы после войны окажутся страшными для тех, кто сумеет ее пережить.

Канарис, который не любил застолий до утра, но иногда готовый посидеть в непринужденном кругу друзей до полуночи, на этот раз распрощался сразу после ужина.

Что же должен он был увидеть среди своих шестерых или семерых подчиненных, чтобы у него вырвалось подобное замечание! Слова адмирала вызвали у меня почти что шок. Тогдашний руководитель группы III отдела главного управления абвера по Франции, капитан 2‑го ранга доктор Эрих Фейффер, попытался по‑своему приободрить меня. Но имел ли тогда смысл наш труд? Ради каких презренных личностей шагают и льют свою кровь наши доблестные солдаты? Разве они не верят, что кладут свою жизнь за доброе и правое дело? От страстного высказывания нашего шефа мне стало ясно, куда ведет наш путь. С одной стороны, лицемерная пропаганда Геббельса, а с другой – планомерное уничтожение беззащитных людей! Мне вдруг стало ясно, что мы несемся навстречу страшной гибели. Военное поражение было неминуемо. После катастрофы весь мир станет нашим врагом. Какой тогда смысл в нашей работе и наших усилиях?

И все же капитан 2‑го ранга Фейффер полагал, что я плохо понял адмирала.

– То, что Канарис сказал нам в сильном волнении, – считал он, – он скажет при любом удобном случае Кейтелю или даже Гитлеру. Правда, в других, более взвешенных выражениях. Канарис не побоится прямо сказать руководителям о тенденциях в войне, неблагоприятных для рейха. Он и в высших кругах указывал на то, что плохое обхождение или даже жестокое обращение с военнопленными оказывает негативное воздействие на дисциплину и боевой дух собственного солдата. Мы, как мне кажется, доверием, оказанным нам адмиралом, призваны и в дальнейшем на своей службе благородно, по‑рыцарски относиться к вражескому солдату и агенту. Долг командного состава абвера был и остается – выявлять и указывать на угрозы для рейха, исходящие от вражеских держав. И не в последнюю очередь это ваша обязанность, Райле! Каждые три‑четыре недели вы составляете отчет абвера о положении противника на Западе, у которого много потребителей. В нем вы, опираясь на объективные данные, постоянно можете указывать на то, где и каким образом вражеские страны получают преимущество. Вполне вероятно, что эти отчеты высшим командованием время от времени доводятся до сведения Гитлера и его доверенных лиц. Возможно, компетентным органам наконец все‑таки сделается ясно, что пришло время принять политическое решение, чтобы изменить ход войны или хотя бы добиться приемлемого компромисса. На современном этапе именно в этом я вижу для вас главную миссию. Другая важная задача, защищать войска и предохранять обороноспособность страны от предательства, диверсий и нападений, – постоянная и главная для нас, сотрудников абвера III.

– Вы полагаете всерьез, – спросил я, преодолев последние преграды, – что адмирал, этот деликатный, дальновидный человек, все еще способен сохранять преданность Гитлеру? Этот вопрос тесно взаимосвязан с тем, что мы слышали от Канариса.

– Допустим, – помолчав, возразил доктор Фейффер, – что я об этом также размышлял. Думаю, какой бы путь на своем высоком ответственном посту адмирал ни занимал, он будет руководствоваться только собственной совестью и за это держит ответ перед Богом и самим собой. Правда, нам он неоднократно недвусмысленно давал понять, что мы должны выполнять свои долг и обязанности непоколебимо и отдавая все силы.

Этой дорогой долга и шли все сотрудники абвера, которые размещались в отеле «Лютеция». Но никто из них, к примеру, не был вовлечен в события 20 июля 1944 года.

Спустя несколько месяцев после разговора с капитаном 2‑го ранга доктором Фейффером в марте 1943 года у меня была еще одна странная беседа. Главнокомандующий войсками во Франции, генерал от инфантерии Генрих фон Штюльпнагель, имел обыкновение приглашать меня для доклада о положении дел с контрразведкой и наиболее примечательных разведывательных результатах. На этот раз генерал заявил мне:

– Я всегда с большим интересом читаю отчеты о контрразведывательных мероприятиях. В последнее время я обратил внимание на то, что начальник тайной полиции во Франции в своих отчетах неоднократно сообщает о тех же событиях и фактах, что и вы. Однако при этом он приходит совершенно к иным выводам и оценкам ситуации, нежели абвер. С точки зрения безопасности, он полагает, что сможет удержать движение Сопротивления в неопасных для нас границах. Вы же, напротив, предсказываете такое развитие событий во Франции, которое из месяца в месяц будет ухудшаться для Германии.

– Думаю, у меня на это имеются все основания, господин генерал. Значительные организации Сопротивления, а также некоторые более мелкие отряды в течение последнего года полностью оказались под контролем Лондона. Прежде члены этих отрядов в основном лишь выжидали удобного случая, чтобы как‑то причинить ущерб германским интересам. У них не было опытных командиров, и они не были ни подготовлены, ни оснащены для ведения шпионско‑диверсионной работы. В последние месяцы все это изменилось решительным образом. Большинство подразделений Сопротивления нацеливаются по радио или курьерами из Лондона и готовятся к крупным акциям. Для этого по воздуху они получают разнообразное оружие, взрывчатые вещества и другое необходимое им снаряжение. У абвера и тайной полиции недостаточно личного состава, чтобы разрушать подобные предприятия. Число вражеских радистов во Франции постоянно растет, несмотря на многочисленные аресты.

Структуре и тайной деятельности Сопротивления благоприятствовала и военная ситуация. Превосходство в воздухе вражеских держав растет, а с обширных территорий Франции войска выведены. Поэтому у движения Сопротивления появилась гораздо большая свобода передвижения, нежели прежде. Вдобавок настроения французского населения в результате оккупации юга Франции и мер принуждения, предпринятых против таких лиц, как Вейган, Рейно и других, по отношению к нам сильно ухудшились. Оттого приток в движение Сопротивления намного возрос по сравнению с тем, что еще было год назад.

Возможно, пока не стоит ожидать значительных военных операций Сопротивления против нас и, вероятно, их вообще не будет. Однако положение. с точки зрения абвера, уже сейчас в высшей степени критическое. От многочисленных шпионских сетей во Франции уже невозможно скрыть какое‑либо передвижение войск. Количество диверсий неуклонно растет. Ничто не говорит о том, что ситуация в будущем изменится в нашу пользу. Судя по всему, следует рассчитывать на противоположное. Я знаю развитие событий во Франции с 1940 года. Тогда население было настроено мирно. Напротив, сегодня я вижу такое же различие, как между днем и ночью. Кто этого не признает, тот просто закрывает глаза, господин генерал.

Генерал Штюльпнагель в основном придерживался моей точки зрения. Он просил меня каждый четверг являться к нему на доклад. Но до того я должен обсуждать ситуацию с контрразведкой, с начальником тайной полиции, чтобы мог доложить генералу, как тот обосновывает свою оценку ситуации.

Но из‑за большой занятости начальника тайной полиции в Париже, штандартенфюрера доктора Кнохена, для обсуждения ситуации с контрразведкой я смог с ним встретиться всего один раз. Узнав, о чем идет речь, он отправил меня к своим помощникам, которые не могли дать достаточного анализа.

 

Глава 6