Ранее квакерское богослужение

В таком случае, почти не удивительно, что квакерские богослужения становились периодами времени, когда творческое присутствие Бога среди Друзей было настолько непосредственным и живым, что один из их числа, Франсис Наугилл, мог написать о молитвенных собраниях, что на них «Господа неба и земли мы также обнаруживали рядом с собой, когда ждали его в чистом молчании своего ума и всех вещей; его божественное присутствие являлось в отсутствии слов, языка или речи от какого-либо творения. Царство Небесное собирало нас и ловило нас всех, как сетью, и его Божественная власть однажды вытянула на берег многие сотни». (26)

В работах ранних квакеров можно найти почти бесконечное множество подобных выдержек, свидетельствующих об ощущении непосредственной власти и присутствия Бога среди них. Им было необходимо собираться вместе как народу Божьему, говорит Роберт Баркли, «потому что до тех пор, пока мы одеты в эту внешнюю скинию, существует потребность в соединенном и видимом содружестве, в принесении внешнего свидетельства Богу и видении лиц друг друга, в том, что наши личности, как и наш дух, совпадают». (27)

Ранние Друзья не только чувствовали себя обязанными выступать с публичным свидетельством о своем новом и живом осознании непосредственного присутствия Бога среди них, но их также собирала вместе глубокая и более личная потребность, часто оплаченная ценой риска преследований и притеснений. Ведь, по словам Иссака Пенингтона, «в молчании своей телесной части мы ожидаем услышать то, что Богу угодно будет сказать внутри наших собственных сердец или снаружи через других, на том новом языке, который он освобождает и учит говорить». (28)

Сила, которая может быть найдена на богослужениях Друзей в семнадцатом веке, живо описана Томасом Стори. Он верхом на лошади ездил на собрание в Бротоне в Камберленде вместе с еще одним Другом, и на протяжении нескольких миль они путешествовали в «глубоком молчании». Прибыв с небольшим опозданием, они нашли группу «полностью собранной». Томас Стори рассказывает нам: «Я вошел в толпу людей, сидевших на скамьях, и тихо сел среди них в таком внутреннем состоянии и умственном покое». Кто-то говорил, но это оказывалось не очень полезным, и Томас Стори «не сильно обращал внимание … (ведь) я заботился о том, чтобы узнать, были ли они людьми, которые встретились с ощущением радости от присутствия Бога в их собрании». «Другими словами, - говорит он, - поклонялись ли они истинному и живому Богу, Сыну Божьему, истинному и единственному Спасителю». Прошло совсем немного времени, прежде чем он получил ответ на свой вопрос, ибо «… после того, как я сел среди них, осенявшее мой разум переполненное небесное облако пролилось сладчайшим изобильным потоком божественного дождя, и значительная часть собрания была слита, растворена и утешена в том же самом божественном присутствии и влиянии истинного, святого и небесного Господа; что несколько раз повторилось до того, как закончилось собрание». (29)

Религия семнадцатого века

Эти описания ранними Друзьями своего опыта на собраниях нашли естественное и легкое выражение в религиозном языке того периода. Они были людьми своего времени и, поэтому, не смущаясь и не сомневаясь, говорили о Боге или о духовных вещах. Выступление квакерского протеста было направлено не против веры в Бога, но против организованной религии, которая, с квакерской точки зрения, помещала Бога на расстоянии от людей. К нему можно было обращаться лишь через специальные, всеми признанные каналы: церковь, ее служителей, установленные таинства и средства благодати. Против этого выступили квакеры, и они были эффективны в обнаружении непосредственного доступа к Богу, возможного, по их убеждению, без какого-либо человеческого вмешательства. Этим путем, как утверждали квакеры, Бог вывел их из тьмы религии «от вторых рук» к славному свету и свободе непосредственного осознания его присутствия.

Ни первые квакеры, ни их религиозные современники ни на один момент не сомневались в реальности существования Бога и возможности реальных личных отношений с ним. Семнадцатое столетие было глубоко религиозным периодом, когда верить в Бога считалось нормой. Споры, и весьма яростные, велись лишь о деталях того, какого убеждения придерживаться, и каким способом его правильно выражать в богослужении и обычной жизни. С одной стороны, Друзья были движением меньшинства, хотя и быстро растущего, но, с другой стороны, они явно были частью популярного движения, поскольку могли отождествить себя полностью с глубочайшими религиозными чаяниями и устремлениями целого народа, который верил в Бога и полагался на Бога.

В последние годы часто указывается на то, «что религия предполагает целостный человеческий отклик, отзыв на мир, как мы его воспринимаем». Хотя ранние квакеры не воспользовались бы таким языком для описания своего опыта, я верю, что его значение применимо к их религиозной позиции. Не думаю, что в дальнейших поисках современного способа, суммирующего религиозные подходы Британии семнадцатого столетия, будет неправильно использовать слова теолога двадцатого века. В своей важной и стимулирующей книге «Путь трансцендентности» Алистар Ки спрашивает: «Что делает жизненный путь религиозным, и каков религиозный взгляд на мир?». Он предполагает, что ответом традиционного христианства будет: «религиозный опыт – это опыт восприятия Бога». (30)

Алистар Ки развивает эту мысль, говоря, что «в опыте, с опытом и под опытом восприятия этого мира скрывается опыт восприятия божественного, сверхъестественного существа. Я не думаю, что христиане были бы довольны классификацией восприятия величественной панорамы, как религиозного восприятия, если только этот опыт не связан также каким-то образом с создателем панорамы. Подобным образом, никакому благодеянию не будет придаваться религиозного значения, если только оно не будет также считаться вдохновленным самим Богом или сделанным в ответ благому Богу. Кроме того, следует подчеркнуть, что без опыта восприятия Бога, как «личности» (это слово используется по аналогии), богослужение, каким оно было известно на протяжении веков, не могло бы осуществляться». (31)

По моему убеждению, это современное суммирование подразумеваемых обычно требований, которые необходимы, чтобы считать религиозным опыт восприятия мира, могут быть справедливо применены к убеждениям людей семнадцатого столетия, включая квакеров. Теперь нам следует задать вопрос, насколько это верно для квакеров сегодня. Я бы ответил, что многим их них понравилось бы утверждение Алистара Ки, и что они могли использовать слова, схожие с теми, которыми квакеры семнадцатого века описывали свой опыт богослужения.

Опыт двадцатого столетия

Наглядный пример такого использования может быть продемонстрирован цитатой из короткого раздела о квакерском богослужении из прочитанной Л. Хью Донкастером «Лекции в Джеймс Бэкхаусе» в 1972 году. Он пишет: «Наше богослужение – не только исторический прецедент; оно естественно следует из нашего убеждения об универсальном Свете Христа. Веря в то, что в каждом молящемся, вне зависимости от возраста, образования, пола или какой-либо другой человеческой категории, действуют побуждения духа Бога, Друзья собираются вместе в абсолютно незапрограммированной молчаливой молитве, открывая себя ему. Согласно нашему опыту, именно в таком общем поклонении… мы бываем приведены в глубокое единение с Богом и друг другом, что несет глубокое значение и духовное обновление. Основополагающая часть квакерского послания состоит в том, что, где двое или трое соберутся вместе во имя Бога, там и он среди них… В любое время и на всяком месте они способны войти в глубочайшее единство с Богом и друг с другом». (32)

Ранее, в той же самой лекции Хью Донкастер, с его обычной отчетливостью, формулирует свое понимание слова «Бог». «Под “Богом” я понимаю Высшую реальность, находящуюся как за пределами, так и внутри творения, которая (или кто) придает значение и смысл жизни, кто дает силу и вдохновение, и чья природа открывается нам наиболее полно в личности Иисуса Христа. Именно такого рода Дух подтверждает нашу преданность и дает нам силу; это – христианское ученичество, которому мы себя посвящаем». (33)