Глава 7. Создание неоднородной нации

Задача построения федеративной империи на едином, прочном и надежном основании, то есть задача создания истинного психологического единства (для чего империи придется соединить в одно целое разнородные элементы) распадается на два самостоятельных вопроса: вопрос формы и вопрос той конкретной реальности, которой эта форма должна соответствовать. Трудно недооценить практическую важность первого, но от второго зависит сама жизнь. Какой бы удачной ни была форма единства, как бы она ни соответствовала его реальности, ей никогда не удастся его собою заменить. Мы уже видели, что истинной реальностью при таком, установленном самой Природой порядке вещей остается реальность психологическая, поскольку никакой союз, удерживаемый исключительно политическими и административными средствами, не застрахован от распада после того, как он уже становится невыгодным, или же после того, как существенным образом или полностью меняются условия, ему благоприятствовавшие. В таком случае нам надо прежде всего понять, какую именно реальность будет стремиться выразить федеративная форма империи, и будет ли она, в частности, просто расширенным типом нации ― самого значительного и наиболее удавшегося Природе сообщества людей ― или же окажется новым более универсальным типом сообщества, вытесняющим нацию, как та с свое время вытеснила из жизни род, племя, город-государство и местное княжество.

Первое, что приходит в голову человеку, столкнувшемуся с подобной проблемой, ― воспользоваться знакомым представлением, которое кажется наиболее привлекательным и вытекающим из уже известных воззрений, поскольку в массе своей человеческий разум избегает серьезно менять основы своих представлений. Легче всего он воспринимает те перемены, которые завуалированы либо привычным течением жизни, либо же неким вымыслом: ритуальным, официальным, интеллектуальным или эмоциональным. Подобным-то вымыслом, по мнению некоторых, и можно было бы воспользоваться для того, чтобы совершить переход от национальных представлений к представлению о политически единой империи. Физическое единство страны, дающее возможность жить и ощущать определенную безопасность, общая экономическая жизнь, зависящая от географического единства, и чувство родины, которое вырастает из этой физической и экономической реальности и либо создает политическое и административное единство, либо поддерживает его существование после того, как оно было создано, ― вот то, что надежнее всего объединяет сейчас людей. Попробуем расширить это мощное чувство патриотизма за счет нового вымышленного образа, предложив всем разнородным частям империи рассматривать в качестве главной, великой отчизны не свою физическую родину, но всю империю, а если над ними довлеют старые чувства, то считать ее, по крайней мере, первой и главной родиной. Подобно тому, как французы, например, относились к Франции-метрополии. Все прочие владения империи, все ее колонии[33] (хотя в английском языке им более подходит название подчиненных областей, несмотря на предоставленные им существенные политические права) должны были быть единодушны в своем отношении к Франции, воспитаны в духе уважения величия, славы и притягательной силы своей далекой родины. Такое отношение свойственно кельтско-латинскому характеру и чуждо, например, немцам; оно обусловлено расовой терпимостью и той особой притягательной силой и способностью к ассимиляции, которые Франция разделяет со всеми кельтскими народами.

Силу, подчас удивительную силу, подобных вымышленных образов ни в коей мере нельзя игнорировать. Они оказываются наиболее типичным и действенным средством Природы, когда ей приходится сталкиваться с самой собою в лице человека, умного животного, упорно не желающего меняться. И все же при отсутствии определенных условий никакие вымыслы не помогут. Вымысел, прежде всего, должен быть правдоподобным. Должен вести к действительному и достаточно конкретному результату, способному либо его собою заменить, либо оправдать. Которого необходимо настойчиво добиваться, превращая постепенно бесформенную туманную возможность в конкретный факт. В прежние времена в этом не было большой необходимости ― люди имели более развитое воображение, были более безыскусны, им достаточно было самого настроения или его внешнего подобия; но человечество развивается и становится все более разумным, все более сознательным и критичным, легче обнаруживает несоответствие между действительностью и претензией на нее. Более того, людей мыслящих можно теперь встретить повсюду, к их мнению начинают прислушиваться, ценить их особое место в историческом процессе; а сам мыслитель оказывается все более и более пытливым, критичным ― противником всяких вымыслов[34].

Соответствует ли тогда чему-то в действительности этот вымышленный идеал ― иными словами, будет ли единая империя, после того как добьется

настоящего единства, только более общей разновидностью национального единства? Если же нет, то к какому действительному результату готовит нас подобный вымысел? История знает множество примеров сложных по составу наций, и если данный вымысел соответствует действительности, тогда задачей федеративной империи станет создание сложной по составу нации, но только большего масштаба. Поэтому нам нужно прежде всего взглянуть на наиболее удачные примеры таких неоднородных наций, чтобы увидеть, как такое "соответствие" осуществляется в жизни, и ясно представлять себе те препятствия, которые понуждают скорее к новому развитию, чем к импровизации на старую тему. Ясное понимание препятствий дает возможность понять и способы их преодоления.

Примером удачно сложившейся неоднородной нации и успешно развивающейся неоднородной империи может служить, прежде всего, британская нация в прошлом и Британская империя в настоящем ― удачно сложившейся, но относительно успешно развивающейся, поскольку перед ней еще слишком много нерешенных проблем[35]. Британская нация была образована из англоязычной англо-норманской Англии, из Уэльса с его собственным валийским языком, из наполовину саксонской, наполовину гэльской Шотландии, со своим вариантом английского, и частично и несовершенно включенной в состав нации гэльской Ирландии, которая была представлена в основном англо-саксонской колонией, в едином организме нации удерживалась силой и никогда не могла с ней по-настоящему соединиться. Ирландия всегда оставалась слабым звеном в этой цепи и только теперь, после того как и форма, и условия отношений существенно переменились, становится возможным какое-то единство с целым, с империей, но не с нацией ― единство, пока еще настолько ненадежное, что вряд ли можно говорить о его рождении[36]. Какие же условия определяли такое в целом удачное рождение и не вполне успешное развитие, и как они освещают перспективы решения нашей более общей проблемы?

При формировании человеческих сообществ Природа придерживалась общего закона, используемого ею при создании мира физических форм. Вначале она строит материальное тело, затем дает жизнь составляющим это тело частям и обеспечивает их жизненное значение и, наконец, наделяет сознательным представлением или ощущением единства, а также центральным или руководящим органом, посредством которого проявляется и действует самосознание, эго. И, как правило, должна существовать еще связь поколений или связь с прежними сообществами, дающая возможность подобному придерживаться подобного и отличаться от чужого, а место их обитания, страна, особенностями своего положения должно создавать для своих обитателей необходимость их объединения внутри естественных рубежей. В древние времена, когда человеческое общество не было столь сильно привязано к земле, наиболее важным оказывалось первое из этих условий. В сложившихся современных сообществах стало преобладать второе; но единство народа, и чистокровного, и разнородного ― поскольку не во всех случаях народ един с самого начала своего существования ― остается непременным условием, и сильные несоответствия или различия могут вступить в противоречие с интересами географии, постоянно о себе напоминающими. Для того чтобы эти интересы нашли свое выражение в действительности, необходимо, чтобы имело достаточную силу второе из упомянутых выше естественных условий ― потребность в экономическом единстве, или навык совместной экономической деятельности, а также потребность в политическом единстве, или навык совместной организации жизни в целях выживания, жизнедеятельности и расширения. А чтобы в полной мере могло осуществиться второе условие, не должно быть ничего такого, что бы тормозило или препятствовало исполнению третьего условия. Не должны допускаться никакие действия, способные ослабить единство и культивирующие настроение собственной обособленности от единого целого, поскольку они, тем самым, неизбежно приведут к появлению такого центра или руководящего органа, который не сможет быть психологическим представительством общества в целом, а значит, и истинным центром его самосознания. Однако нужно помнить, что сепаратизм и вполне сочетаемый с единством партикуляризм ― это разные вещи; к разнообразию ведет не просто наличие разнообразия, но ощущение невозможности создать полноценное единство.

Необходимость обусловленного географией объединения отчетливо проявилось при формировании британской нации; завоевание Уэльса и Ирландии, объединение с Шотландией ― исторические события, продиктованные именно такой необходимостью; однако еще не было ни единого народа, ни близких отношений в прошлом ― им еще только предстояло, преодолев определенные трудности, сложиться. Более или менее быстро удачных результатов удалось добиться с Уэльсом и Шотландией, но только не с Ирландией. Географические условия имеют лишь относительную силу; достаточно мощное стремление отделиться, когда ничто не противостоит импульсу дезинтеграции, способно ее преодолеть. Даже при удачном политическом объединении может проявиться склонность к распаду, в особенности, если в пределах данного географического единства существует какой-то физический барьер или разделяющий рубеж ― слишком явный повод для возникновения противоречий в области экономических интересов ― вроде того, который разделяет Бельгию и Голландию, Швецию и Норвегию, Ирландию и Великобританию. В случае с Ирландией британские правители не только не смогли предложить никакого средства для преодоления или устранения естественной экономической разобщенности, никакого средства, способного противостоять чувству обособленности ирландского общества, чувству физической разобщенности с метрополией, но, решительно просчитавшись в отношении причины и следствия, только довели их до крайнего напряжения.

Прежде всего, в интересах Британской торговли и коммерции были намерено разрушены экономическая жизнь и благополучие Ирландии. После этого было уже бесполезно добиваться, да к тому же еще и методами, далекими от глубокого анализа ситуации, политического "союза" двух островов на основе общего законодательства и общего правительства, поскольку такое правительство не было центром психологического единства. Там, где главные жизненные интересы не только различались, но находились в полном противоречии друг к другу, его власть могла выражаться только в постоянном и неукоснительном соблюдении интересов "главного партнера" и принижении и отрицании интересов этого инородного тела, соединенного со всем организмом лишь законодательными оковами, но не чувством реального единства. Голод, опустошавший Ирландию, в то время как Англия преуспевала и процветала, был устрашающим свидетельством Природы о зловещем характере подобного "союза" ― не единства, но полнейшей противоположности всем основным жизненным интересам. И борьба Ирландии за самоуправление, и ее сепаратизм были естественной и неизбежной реакцией, выражали простое желание выжить; они представляли собой не более чем инстинкт самосохранения, демонстрирующий одно из самых очевидных средств выживания.

Экономические интересы в человеческую жизнь вторгаются практически безнаказанно; а поскольку они затрагивают сами основы жизни, их мощное вторжение, если только оно не приводит к гибели того организма, на который они обрушиваются, неизбежно вызывает со стороны Природы наиболее ожесточенное сопротивление и заканчивается самой безжалостной расплатой. По отношению к третьему условию природного единства британское государственное управление в Ирландии также занимало принципиально неверную позицию, решительно искореняя все признаки ирландской самостоятельности. Уэльс, подобно Ирландии, тоже был завоеван, но не предпринималось никаких последовательных действий по его ассимиляции; после первого смутного периода, последовавшего за вторжением, после одной-двух бесплодных попыток оказать сопротивление Уэльс, подвергаясь, скорее, мирному давлению естественных условий и имея возможность сохранить и свой народ, и свой язык, не чинил препятствий для постепенного объединения кельтов и саксов в единую британскую национальность. Подобное же невмешательство (если не касаться сейчас менее важной проблемы северошотландских кланов) привело к еще более быстрому объединению с англичанами шотландцев. И теперь на островах Великобритании обитает неоднородный по составу британский народ, объединенный в одной стране и кровными узами, и прошлыми связями, и общими географическими, экономическими и политическими интересами, живущий единым самосознанием. В Ирландии все наоборот: стремление навязать искусственное развитие (когда вполне было бы достаточно действия естественных сил, при некоторой помощи в управлении, и политики примирения) и применение старых методов в новых условиях привели к противоположному результату. Когда же ошибка обнаружилась, необходимо было принять судьбу как следствие своих же действий и добиваться объединения уже с учетом ирландских интересов, и ирландской самостоятельности, предоставляя, прежде всего возможность самоуправления, а в конце концов и право на создание свободного государства, вместо того чтобы настаивать на искусственном союзе, держащемся исключительно властью закона.

Результат мог бы превзойти все ожидания, мог бы даже повлечь за собой необходимость переустройства Британской империи, а, возможно, и всей англо-кельтской нации на новой, федеративной основе, поскольку Уэльс и Шотландия не были столь глубоко связаны с Англией, не так совершенно с ней соединены, как, например, входящие в состав единой и неделимой Франции Бретань, Эльзас, Баскская область и Прованс. И хотя ни экономические интересы, ни материальные потребности не вынуждают применять федеративный принцип в отношении Уэльса и Шотландии, тем не менее обеим провинциям все же свойственно некоторое, пусть и не слишком сильное, чувство самостоятельности, которое в дальнейшем вполне могло бы, от положения ирландской колонии, обостриться и усилиться настолько, чтобы потребовать своего удовлетворения, обнаруживая в провинциальной обособленности определенные преимущества. Подобное чувство обязательно получит новую силу и поддержку, когда федеративный принцип будет применен для реорганизации (которая однажды станет неизбежной) Британской колониальной империи, опирающейся пока только на принцип самоуправления и избегающей какой бы то ни было федеративности[37]. В действительности, те особые условия, в которых создавались и эта нация, и эта империя, а также распространение населяющих Британские острова народов со всей очевидностью указывают на то, что Природа всеми доступными средствами направляла и готовила Империю к тому, чтобы сделать ее полем грандиозного эксперимента по созданию нового, неизвестного еще человеческой истории типа объединения ― неоднородной федеративной империи.