Глава 8. Устройство неоднородной федеративной империи

Если построение неоднородной нации Британских островов с самого начала было явлением предопределенным, обоснованным и с географической, и с экономической точки зрения, и его завершению мешали только достаточно серьезные и постоянные ошибки самой государственной власти, того же нельзя сказать о более быстром, хотя все же постепенном и почти бессознательном процессе развития Британской колониальной империи ― развития, сулившем ей возможность стать настоящим единством. Такое положение сохранялось до тех пор, пока предполагаемое отделение колоний, ведущее к превращению Австралии и Канады в молодые независимые нации, не было признано неизбежным для колониальной империи исходом ― единственным, логичным и вряд ли прискорбным.

На эту мысль наводили довольно серьезные причины. Объединение было лишено всякого географического смысла; в то время как пространственная разобщенность порождала и соответствующие умонастроения. Колонии имели четко выраженные физические границы, и им, по-видимому, самой логикой развития человеческого общества того времени было предопределено превратиться в независимые нации. Экономические интересы метрополии и колоний были в корне различны и далеки друг от друга, а подчас даже противоположны, что выразилось в системе протекционизма, к которой прибегали последние, дабы защитить себя от британской политики свободной торговли. Политическая заинтересованность в Империи сводилась, по сути, к вопросу безопасности, к той защите от иностранных вторжений, которую обеспечивали колониям британская армия и флот; колонии никак не участвовали в непосредственной управлении империей, не извлекали из него никакой выгоды; они не были хозяевами своей судьбы. Психологически их объединяла память о происхождении да некое умеренное и нестойкое общее настроение, с которым соперничало настроение более определенное ― стремление к независимости и естественная предрасположенность всякого ярко выраженного человеческого сообщества к самостоятельной жизни, даже к созданию своего нового типа жизни. И англоязычная Австралия, и Южная Африка с преобладавшими там голландцами, и Канада, наполовину французская, наполовину английская, имели разный национальный состав; но во всех трех странах особенности жизни, политическая ориентация, новый тип характера, темперамента и культуры, если о ней можно в данном случае говорить, были полностью противоположны старой британской культуре, ее темпераменту, ее особенностям жизни, ее социальным и политическим тенденциям. Метрополия, с другой стороны, также не извлекала из этих окраин никаких ощутимых политических, военных или экономических преимуществ, довольствуясь престижем формального владыки. И потому все обстоятельства с каждой стороны указывали на неизбежность мирного распада, оставляющего за Англией право гордиться ролью родоначальницы стольких наций ― но и только.

Благодаря связующей роли естественных наук и, как следствие, тенденции к укрупнению человеческих сообществ, изменившимся политическим условиям мира, а также глубоким политическим, экономическим и социальным переменам, охватившим саму Великобританию, меняются все остальные условия, и колониальная империя почти неизбежно должна будет превратиться в крупное федеративное Содружество или в нечто, более подобающее такому названию. Однако трудности неминуемы, начиная с экономических; географическая расчлененность, как мы уже видели, порождает склонность к разобщению, нередко противостоя экономическим интересам, и потому имперский таможенный союз, естественный среди государств Германской империи или центральноевропейской конфедерации (в одностороннем порядке планировавшийся во время войны), среди разобщенных стран был бы искусственным образованием, требующим особого внимания и бдительного руководства; в то же время политическое единство склонно обычно настаивать и на сопутствующем ему экономическом объединении, без которого оно вряд ли может быть полным. Кроме того, могут проявиться политические и иные трудности и привести к крушению империи, если процесс практического объединения будет проводиться необдуманно и неразумно; но их нельзя воспринимать и как непреодолимые препятствия. Расовые противоречия в Южной Африке, довольно серьезные и угрожающие вначале и не разрешенные до конца и по сию пору, не более труднопреодолимы, чем, например, в Канаде; так как в обеих странах присутствует английский партнер, способный, вне зависимости от того в большинстве он или в меньшинстве, приобщить иностранный элемент к империи. На пути объединения Австрийской империи также не возникает сколько-нибудь серьезных препятствий, тех трудностей, которые происходят от тяготения к чему-то внешнему, от столкновения вполне сложившихся культур и несовместимых характеров.

От Англии требуется только одно ― продолжать решать свои проблемы в правильном духе, избегать повторения американской неудачи, или просчета, допущенного ею в Южной Африке (которую она, к счастью, нашла в себе силы покинуть). Ей нужно помнить, что ее предназначение, возможно, не в том, чтобы в качестве господствующей державы насильственно уподоблять себе свои владения или держать их в постоянной от себя зависимости, но в том, чтобы быть центром великого содружества государств и наций, срастающихся с ее помощью в новое сверхнациональное единство. И первое условие для этого ― обязательное признание свободы внутренней жизни и воли, социальных, культурных и экономических особенностей колоний, предоставление им права наравне с нею участвовать в решении общих вопросов империи. В подобном, построенном на новом принципе, объединении она могла бы в будущем выполнять роль политического и культурного центра, главного связующего звена этого единства. Если бы Англия направила свою руководящую мысль именно в это русло, то никакие неожиданности не смогли бы в дальнейшем воспрепятствовать формированию такого объединения, при котором самоуправление (по мере утраты Британией роли сюзерена) превратилось бы в основу будущей Федерации[38].

Однако проблема намного усложняется, когда речь заходит о двух таких крупных участниках Империи, как Египет и Индия; усложняется настолько, что для политического ума, обусловленного к тому же множеством предубеждений и сиюминутных интересов, оказывается большим искушением оставить все как есть и создать такую федеративную империю, в которую бы обе великие страны вошли на правах обычных колоний[39]. Очевидно, что подобное решение не может быть окончательным и, слепо отстаиваемое, приведет к нежелательным последствиям, если не к серьезным несчастьям. Возрождение Индии неотвратимо как восход солнца. Но возрождение великой трехсотмиллионной нации со столь своеобразным характером, со своими уникальными традициями и своим особым отношением к жизни ― нации могучей и умной, несущей в себе заряд огромной потенциальной силы ― будет одним из самых значительных явлений современного мира. Очевидно, что новое федеративное имперское единство не может позволить себе постоянно противостоять этой возрождающейся трехсотмиллионной нации, а значит, и допускать преобладания близорукой государственной политики, не может допустить к власти служителей сиюминутных интересов, извечно стремящихся отложить решение самых насущных вопросов. В целом понимание достигнуто; но трудности начнутся при практическом решении проблемы, когда нельзя уже будет дольше оттягивать решение индийского вопроса.

Природа трудностей, возникающих на пути такого действительного союза, достаточно очевидна. Прежде всего они связаны с той географической обособленностью, которая всегда делала Индию и ее народ явлением особенным, даже когда ей не удавалось достичь политического единства и приходилось в полной мере испытывать воздействие соседних культур, подвергаясь их влиянию и налаживая с ними отношения. Нужно не забывать при этом, что смешение трехсотмиллионного народа с остальными народами Империи ― дело вовсе не такое простое, как смешение не столь разнящихся между собой народов Австралии, Канады и Южной Африки. Кроме того, между европейцами и азиатами существуют еще и расовые, национальные и индивидуальные различия. Нельзя сбрасывать со счетов и многовекового прошлого, различий происхождения, установившихся связей, неотъемлемых склонностей, препятствующих всякой возможности устранить или ослабить их разобщенность, даже если Индии удастся полностью или в значительной степени воспринять английскую или европейскую культуру. Однако перечисленные трудности еще не означают принципиальной нерешаемости проблемы, напротив, мы знаем, что нет таких трудностей, с которыми человеческий разум ― пожелай он этого ― не справился бы. Допустим, что в данном случае будут в наличии и воля, и необходимая мудрость; и британское государственное управление не совершит никакой непоправимой ошибки, а ошибки меньшего масштаба, которые обычно сопровождают решение проблемы такого рода, оно вовремя исправит, как это ему уже удавалось в прошлом ― в силу своего характера и привычек; и что рано или поздно между этими двумя глубоко различными культурами все же возникнет некий тип психологического единства.

При каких, тогда спрашивается, условиях такое единство возможно, и какова должна быть его природа? Ясно, что народ, стоящий у власти, должен намного более аккуратно и последовательно пользоваться тем уже успешно применявшимся принципом, уклонение от которого всегда по преодолении определенного этапа оказывается вредным для его более широких интересов. Он должен признавать, уважать и даже активно одобрять свободное и самостоятельное развитие Индии, подчиненной единству Империи. До тех пор пока Индия не вправе управлять собой самостоятельно, ее правители должны соблюдать прежде всего ее интересы; если же ей будет предоставлено это право, управление должно быть таким, чтобы не препятствовать ей заботиться о собственных интересах. Например, до тех пор пока условия не изменятся, благодаря целенаправленной политике, стимулирующей и поощряющей ее промышленное развитие, пусть даже в ущерб остальным уже существующим коммерческим интересам внутри Империи, ее нельзя, к примеру, насильно включать в имперский таможенный союз ― что в нынешних условиях явилось бы несчастьем для ее экономического будущего. Не должно предприниматься никаких усилий для того, чтобы навязывать развивающейся Индии английскую культуру или английские условия жизни или делать их sine qua non [40], обязательными для свободных народов Империи, и ни в коем случае не мешать и не препятствовать защищать и поддерживать свою культуру и характерное для нее развитие. Ее достоинство, чувства, национальные устремления нужно последовательно понять и принять и в теории, и на практике. Предоставляемая этими условиями гарантия ее политических и экономических интересов, забота о ее неограниченном развитии помогут сохранить ее для Империи; после этого можно будет перейти к решению более тонких и трудных вопросов объединения, способствуя тем самым скорейшему его осуществлению.

Созидаемое единство не должно принимать форму индо-британской империи, поскольку это не более чем фантазии ума, химера, к которой ни в коем случае нельзя, в ущерб действительным возможностям, стремиться. Возможности же эти таковы: во-первых, прочное политическое единство, обусловленное общностью интересов; во-вторых, активные коммерческие взаимоотношения и взаимовыгодное промышленное партнерство в жизнеспособных направлениях; в-третьих, новые культурные отношения двух наиболее важных частей человечества, Европы и Азии, позволяющие обмениваться всем, что есть у них великого и ценного, как равноправным членам единой человеческой семьи; и, наконец, вместо обычных старых обществ, развивающихся лишь политически и экономически и за счет военных успехов (что в основном способствовало созданию национального единства) ― ожидаемое более свободное общество и более тесное сотрудничество в строительстве новой, богатой и разнообразной культуры во имя облагороженного человечества. Для чего, безусловно, такой тип сверхнационального единства мог бы стать возможным следующим шагом на пути развития совершенной структуры человеческого общества. Очевидно, что смысл и значение этого следующего шага лишь в том, чтобы быть ступенью, дающей возможность практически представить и сформировать новые социальные привычки, новые интеллектуальные отношения и новую общую жизнь всей человеческой расы, как единой семьи. Создание же громадного имперского единства окажется явлением примитивным, даже реакционным, если оно не будет стремиться к этой величественной цели. Построение многогранного индо-британского единства во всеоружии военного, коммерческого и политического эгоизма, противостоящего другим мощным единствам, вроде России, Франции, Германии, Америки, было бы движением вспять, но никак не достижением. Если нам все-таки суждено пойти этим путем ― поскольку Британскую империю мы взяли как лучший из возможных примеров, ― тогда этот временный этап придется преодолевать, вооружившись идеалом такого гуманизма, который будет выше ограниченного старого патриотизма, выросшего на межнациональных противоречиях. Памятуя о том, что и политические, и административные средства должны способствовать созданию единства человеческой расы ― раз уж именно к этой неоднозначной возможности мы теперь обращаемся. Вероятность такого пути все же достаточно невелика, так как и мусульмане, и индусы настроены на независимость Индии, а со стороны Англии не предусмотрено никакого другого решения. Но такое решение должно быть предусмотрено, так как при иных обстоятельствах действительная независимость не обязательно будет единственным решением ― вполне возможен тот или иной тип автономии. А это будет означать, что Природа выбирает именно этот путь к намеченной цели. И если соединение двух столь различных народов и культур окажется удачным, с большей определенностью можно будет говорить о том облике, который должно принять всемирное единство[41].