Глава 21. В поисках неизвестного

«Парселтанг (в переводе Герпо Омерзительного встречается также «серпентарго») – магический язык змей, редчайший дар среди волшебников Северного полушария. <…> Маги, владеющие языком змей, называются “змееустами”. <…>
Для магов, не владеющих парселтангом, он представляет собой набор шипящих гласно-согласных звуков и практически не изучаем. Повторение отдельных фраз возможно, но не гарантирует надлежащего понимания со стороны змеи или же змееустов. <…>

Достоверно известно о том, что в Британии змееустами были только и исключительно Салазар Слизерин и все его прямые потомки. Последним из них считается Тот-кого-нельзя-называть.
<…>
По современной классификации Министерства Магии, указом от 12 апреля 1967 года, парселтанг отнесен к «темным» дарам; заклинания и проклятья на парселтанге приравниваются к Темной магии и запрещены законом».

Адальберт Уоффлинг, «Магические дары, том II».

Гарри закрыл книгу, отодвинул ее от себя и откинулся на жесткую спинку библиотечного стула. Настроение было хуже некуда, но мальчик все же попытался через силу улыбнуться сидящим напротив друзьям – теперь абсолютно точно единственным его «друзьям». Они сосредоточено корпели над очередным – каждый над своим - эссе по Трансфигурации, и Гарри, глядя на это, отложил книгу, что только что читал, и тоже придвинул к себе чистый лист пергамента.
В последнее время декан Гриффиндора была чрезвычайно раздражена чем-то (впрочем, все догадывались, чем именно), а потому привычные всем студентам задания внезапно усложнились необходимостью дополнительного чтения и подготовки к жесточайшим опросам, что устраивала профессор Макгонагалл, не щадя ни своих львят, ни тем более другие факультеты.

Раньше Гарри всегда хорошо удавались превращения, а недостаток теоретического материала мальчик успешно компенсировал практикой, но сейчас даже ему пришлось вызубривать наизусть все магические ограничения, накладываемые на заколдованные предметы, хотя, по большому счету, он спокойно и своими словами (словами Тома, на самом деле, но с полным пониманием того, что говорит), мог рассказать кратко и по существу всю пройденную позавчера тему.
Но деканшу это не устраивало: только учебник, а не какие-то свои размышления, неизвестно откуда взятые ("вы, мистер Поттер, и так привлекаете к себе чересчур много внимания, вы не находите?").
Но, как бы там ни было, сегодня вечером в библиотеке Гарри все равно гораздо больше интересовали магические дары и способы их наследования, чем какая-то там Трансфигурация, пусть даже завтра планировалась первая в новом семестре контрольная работа, и Поттер лишь через час внимательного прочтения с неохотой предоставленной мадам Пинс книги обратил внимания на укоряющие взгляды, кидаемые на него Беллой, и обратился к заданию…

Со времени той - первой и единственной - показательной дуэли, произошедшей между студентами в Дуэльном клубе, утекло немало воды. Пролетели оставшиеся дни декабря, наполненные подозрительностью, страхом и злобой, особенно усилившейся после еще одного сдвоенного нападения на Почти-Безголового-Ника и того самого, понесшего моральную травму от встречи с малфоевской змеей, Джастина Финч-Флетчли.
Прошли зачетные контрольные работы, пролетело как яркая вспышка в темных и беспокойно-серых буднях Рождество и Йоль, медленно потянулись праздничные дни в опустевшем Хогвартсе, и, наконец, началось новое полугодие.

После нападения на Джастина, который, объединившись с Роном Уизли, поносил спасшего его от ядовитой рептилии Поттера на чем свет стоит во всех уголках Хогвартса, Гарри был вызван к директору.
Дамблдор, конечно, заверял мальчика, что ни в коем разе не верит обвинениям, выдвинутым студентами почти всех факультетов, угощал чаем, по-доброму улыбался и ободряюще кивал, глядя на Гарри с почти что отеческой улыбкой. Но именно почти что. И сказанное как бы между прочим «Гарри, ты ничего не хочешь мне рассказать?» еще больше уверило мальчика в его правоте.
Уже спустя две минуты неспешной беседы Поттер стал замечать то, что никогда не видел в директоре ранее: блеск, холодный блеск голубых глаз, словно вымученная улыбка, медленные, неестественные жесты, что-то странное, что всегда ускользало от гриффиндорца при их предыдущих встречах.

Гарри не мог с уверенностью объяснить, что же он чувствовал, но казалось, что что-то тяжелое, туманное, серое расступалось перед его глазами и постепенно, еще с той самой бури в комнате мальчиков в Гриффиндорской башне, Поттер словно очнулся от морока, постепенно раскрывая в себе все то, что так настойчиво искал в нем Том. Критическое мышление мальчика-который-вырос-в-чулане, а не всепрощающего и слишком доверчивого ребенка, будто всю жизнь знавшего лишь теплоту и добро.
«Гарри, почему тебя не возмущает то, что, будучи героем магического мира, ты жил в чулане под лестницей?», «Почему ты позволяешь себе ходить в поношенных и безразмерных вещах до сих пор?», «Где твоя гордость?», «Объясни мне, я не могу понять… неужели тебя ничего не интересует вокруг, кроме неуместных шалостей, квиддича и глупой борьбы со слизеринцами?»
Теперь Поттер часто вспоминал слова Риддла и действительно задумывался над этими вопросами. Словно кто-то невидимый сорвал с его глаз тугую темную повязку, словно узкое металлическое кольцо перестало сжимать его голову.

Кроме вызова к директору, основная цель которого так и осталась для Гарри тайной за горгульиной печатью, запоминающимся стал демонстративный и окончательный «пересест» Поттера за стол Слизерина, рядом с Белль, да странный случай, рассказанный Малфоем уже во время рождественских каникул, когда Хэттон, как и большинство других студентов, уехала домой.
Поттер тогда смог временно свободно заходить в слизеринскую гостиную (это стоило сделать хотя бы для того, чтобы увидеть лицо заглянувшего к крестнику – Драко как-то раз поделился с Гарри этой информацией – Снейпа, узревшего на большом зеленом диване вальяжно развалившегося Поттера и Малфоя, мирно читавшего книгу рядом), и в очередной такой раз безмерно удивленный и растерянный Драко встретил его словами, что, кажется, его сквайры вконец сошли с ума.

После мальчики не раз обсудили их настойчивые - словно в первый раз! - расспросы о наследнике Слизерина, о котором никто из змеек совершенно точно ничего не знал, и, если бы Малфой не был абсолютно уверен в том, что единственным магом в Хогвартсе, способным сварить оборотку, был его крестный, то мальчик подумал бы, что кто-то неизвестный находился в их гостиной под личиной Кребба и Гойла…

- Гарри! Гарри! – Поттер встряхнул головой, недоверчиво покосился на исписанные его же почерком строчки – ответы на заданные вопросы, и очнулся от своих воспоминаний.

- Гарри, я беспокоюсь о тебе. Пойдем, на сегодня хватит занятий, – Белла ненавязчиво отобрала у него пергамент, собрала книги и, кивнув Малфою, повела чуть дезориентированного мальчика за собой на выход.

Драко догнал их через несколько минут (сдавал книги мадам Пинс), а вслед за ним приползла и Шесси.

- Говорящ-щ-щий, можно? – прошипела она, поравнявшись с неспешно идущим гриффиндорцем.

- Конечш-ш-но, Шес-си, - змея заползла к Гарри и устроилась на его плечах. – Хоз-з-зяин переж-ж-живает за вас, - сказала она.

- Нет, ну что это за несправедливость? – пока Поттер думал, что на это ответить, сзади послышался голос самого «хозяина», - Гарри, что она говорит? Переводи нам.

- Шесси говорит, что ты за меня переживаешь, - улыбнулся Поттер, лукаво смотря на чуть покрасневшего Малфоя.

- Предательница! – возмущенно воскликнул блондин, но, когда рядом засмеялась Белла, тоже слегка улыбнулся. Ну не мог он открыто демонстрировать некоторые свои чувства, не мог!

- Мальчики, я думаю, что пора уже расширить круг знаков для Драко, которые могла бы понимать Шесси. Простыми словами уже не обойтись, - задумчиво сказала Хэттон.

- Вот сейчас этим и займемся! – обрадовался Гарри, на некоторое время выныривая из своих переживаний и направляясь в подземелья.

Вообще, если исключить из всего события, последовавшие за появлением змеи, то история с зеленой мамбой (как определила ее вид Белла) и «хозяевами» вышла презабавной. После того, как Поттер спешно покинул Большой зал, взбудораженный и крайне растерянный, а вслед за ним выскочили Хэттон и Малфой, ребята, посовещавшись, устроились в заброшенном классе. Там им и открылась история змеи, рассказанная ей Гарри и с легкостью переведенная им для остальных.
Шесси, а именно так решено было назвать змею, поскольку «человеческого» (как она сама выразилась) имени у нее никогда не было, обитала, судя по ее же описаниям, где-то в Африке, в диких местах, куда как раз повадились ходить местные жители, без зазрения совести истреблявшие огромные змеиные «семьи». Ее уже настигли, занесли копье и с диким – могло быть, что даже ритуальным (кто их знает, этих чокнутых?), – криком замахнулись, как кинувшуюся на агрессоров Шесси вдруг всю скрутило, будто вывернуло наизнанку, и она внезапно оказалась на деревянном помосте посреди огромного количества человеческих детенышей, все еще испуганная, рассерженная и крайне опасная.

Змею решено было оставить Гарри. Она с удовольствием (если можно было описать это так) согласилась жить в замке, но при условии, что ей будет, где охотиться, или еду ей будут приносить. Ребята пообещали и, еще немного поговорив обо всем, что случилось – в особенности, о новых магических способностях Поттера, - вышли из своего «укрытия». В Хогвартсе творилось нечто невообразимое, и, когда Гарри совершенно спокойно подошел на ужине к столу профессоров и уведомил их, что у него появился питомец, реакция и так выведенных из себя и ошеломленных событиями преподавателей была более, чем бурной.

Из обилия всех высказанных Макгонагалл слов можно было вычленить категорический запрет на поселение змеи в Хогвартсе, а тем более в Гриффиндорской башне, но Поттер вместе с подошедшим Малфоем все-таки выбили мамбе возможность жить хотя бы в подземельях у Драко. Как ни странно, но помог в этом Рон Уизли, слышавший разговор и на весь зал возмущавшийся, что мерзкая гадина сожрет его крысу. Именно Короста стала основным аргументом, что питомцами в Хогвартсе могут быть не только «совы, книззлы и жабы».

Конечно, без ограничений не обошлось. Снейп после долгих уговоров Драко сварил какое-то специальное зелье, и теперь яд Шесси был не опасен для окружающих (не то, чтобы она собиралась кого-то кусать, но все же), да и перемещаться по Хогварсту она могла только вместе с Драко или Гарри. В самой слизеринской гостиной был установлен большой – даже огромный – террариум, и все без исключения серебристо-зеленые задрали нос еще выше – еще бы! - у их факультета теперь был собственный, живой талисман.

Гарри и слизеринцы прозанимались около пары часов, и перед самым отбоем Поттер вернулся в свою башню. Возня с Шесси и общество друзей развеяли невеселые мысли, мальчик обрел временное душевное равновесие и вновь поверил, что все еще обязательно образуется.
На пороге гостиной его встретила Гермиона. Она, явно немного нервничая, попросила Гарри пройти с ней, и Поттер, слишком удивленный тем, что с ним заговорили, чтобы возразить, согласился. Они дошли до неработающего туалета на втором этаже, и Грейнджер поманила мальчика за собой. Войдя, Поттер настороженно осмотрелся вокруг, но Гермиона покачала головой на его безмолвный вопрос и указала на пол. Гриффиндорец проследил за ее взглядом и едва не вскрикнул.

- Кажется, это твое, Гарри.

Примечание к части

Да, я сделала это!! Ура! Пять часов и четыре кружки кофе.
Надеюсь, я не зря старалась.

Сегодня появится еще одна глава, как только ее перепроверю.

Глава 22. Тепло в ладонях

В девчачьем туалете на втором этаже установилась мертвая тишина, едва Гермиона произнесла последние слова и осеклась, всей кожей ощутив, как что-то мгновенно изменилось вокруг. Гарри застыл неподвижно, неотрывно глядя на черную кожаную тетрадь и, кажется, даже не моргая. Общее впечатление мраморной статуи портили лишь слегка подрагивающие губы мальчика и его сжавшиеся в кулачки руки.
Грейнджер никогда не была дурой, да, порой ей не хватало такта и «великосветских манер», а живое всепоглощающее любопытство требовало срочно выяснить все, что осталось за гранью ее понимания, но девочка, тем не менее, благоразумно решила сейчас отступить от Поттера на несколько шагов, а потом и вовсе скрылась за едва приоткрытой дверью.

Гриффиндорка отчетливо почувствовала себя лишней. Там, за дверью, Гарри скорее всего не удержал в себе замеченные внимательной девочкой слезы, блеснувшие в ярко вспыхнувших глазах, там, за стеной, творилось что-то выходящее из ряд вон. Но Гермиона не нашла в себе сил и, главное, так воспеваемой всеми последователями Годрика гриффиндорской смелости, чтобы вернуться, переступить порог и вытрясти из мальчика все, что так ее волновало, поскольку еще никогда в жизни Грейнджер не чувствовала такой подсознательной опасности.
Она витала в воздухе, проникала в самую душу и гнала, гнала Гермиону подальше от этой комнаты, от этого мальчика, когда-то бывшего ее лучшим другом. Впору было думать, что второкурсник применил к ней ментальное внушение, упоминание о котором девочка прочла совсем случайно в одной из книг для «легкого чтения», хотя верилось в это, откровенно говоря, очень и очень слабо.

Конечно, Гарри изменился, очень изменился, но что послужило тому причиной Гермиона, погрузившаяся в учебу и мало обращавшая внимания на происходящие вокруг изменения, даже не предполагала. В первый раз чрезмерное увлечение учебой сыграло с ней такую не смешную шутку, и, когда она опомнилась, было уже поздно. Гарри часто носил с собой черную кожаную тетрадь - очевидно, свой дневник, писал в ней, когда считал, что никто не видит, Гарри ходил везде со слизеринкой Хэттон, Гарри прекратил стычки с Малфоем, и с каждым днем все чаще можно было видеть двух бывших врагов в обществе друг друга. Потом был этот так перепугавший Гермиону стихийный выброс, и куда-то внезапно пропала кожаная тетрадь… А после… после, в середине декабря случилась эта «дуэльная» суббота, и все, что еще хоть как-то удерживало привычный мир Гермионы Грейнджер на своей оси, полетело в тартарары.

Способностью Поттера говорить со змеями Гермиона было потрясена до глубины души, его непринужденным общением с ядовитой рептилией тем более, но то, что произошло потом – этот открытый «демарш» - вывело ее из равновесия окончательно. Впрочем, не только ее.
В последующие дни напряженная обстановка в школе достигла своего апогея, после нападения на Джастина все стало еще хуже, чем было, если такое вообще можно было себе представить. Рон как с цепи сорвался, его ядовитые, злые высказывания, вечные придирки и откровенные глупые, почти не обоснованные обвинения в сторону Гарри их львята, да и другие студенты Хогвартса слушали почти беспрерывно целыми днями с перерывом на завтрак, обед и ужин. Дошло даже до того, что однажды, перед самыми каникулами, Уизли-младший (при полной поддержке Симуса и Дина) буквально вытолкал Поттера из спальни и кинул вслед ему полураскрытый чемодан, сказав убираться к своим змеям.

Следующим утром оказалось, что Гарри действительно последовал «совету» Рона, и перед завтраком усталый и недовольный Снейп с притащенным на буксире директором сделал крайне запоминающееся внушение красно-золотым о том, что если Поттера будут выкидывать из его же спальни, и профессор еще раз увидит того в слизеринском общежитии в комнате Малфоя и его сквайров, то он, мастер Зелий, сделает так, что сам мистер Уизли больше не сможет лечь в свою собственную кровать и будет вынужден спать на полу.
Рон не смирился, но больше попыток открыто физически навредить Гарри не делал.
Гермиону это несказанно радовало. Она не могла открыто поддержать Поттера, да и не хотела, наверное, ведь если бы это случилось, Уизли бы точно отвернулся от нее, но и причинять вред мальчику, с которым сдружилась год назад, тоже не могла, несмотря на все свои подозрения.
Вообще, Гарри невероятно изменился. Нет, не сразу, медленно и постепенно, но неотвратимо он становился все более замкнутым, молчаливым, был всегда собран, сосредоточен и… холоден.
До произошедшего в Большом зале это почти не бросалось в глаза, но после он стал настолько не походить на себя прежнего, что даже учителя обеспокоились и бросали на гриффиндорца встревоженные взгляды. Он не оправдывался, не ругался ни с кем, отстаивая свою невиновность, его даже не тянуло самостоятельно расследовать случившееся в Хогвартсе, хотя прежний Поттер в первую очередь непременно занялся бы именно этим. Что же с ним произошло? Что так повлияло? Или кто? – Гермиона не знала ответов.
Поттер взял за обыкновение носить на лице подобие ледяной маски Драко. Нет, она не была похожа на высокомерие и легкое презрение, типичное для Малфоя, нет - в ней была только пустота и равнодушие. Проблески эмоций можно было заметить, только если увидеть Гарри с книгой в руках, чьи обложки он тщательно прятал, или в обществе Хэттон и Малфоя с его змеей, ревностно охранявшей покой всех своих «хозяев», да, может, на поле для квиддича, иногда, как прежде, урывающим несколько минут, чтобы ощутить свободу.

Но, пусть Поттер и не горел желанием искать таинственного монстра, Гермиона отступиться не могла. Месяц назад, еще до всех основных событий, ей в голову пришла идея сварить Оборотное зелье и, пробравшись в Слизеринскую гостиную, выяснить у серебристо-зеленых все, что им известно о таинственном наследнике. После двух нападений по школе стало опасно ходить, а после третьего Гермиона убедилась в своем решении. Только вот причастность Гарри никак не вписывалась в теории девочки о том, что же все-таки случилось. Но, как бы там ни было, такая хорошая с виду идея все равно провалилась, и, если сварить само зелье, пусть и с некоторыми трудностями, удалось, то, даже удачно добыв волосы Кребба и Гойла, ничего узнать не получилось. На каникулы из змеек, кроме самих Винсента и Грегори, остался только Малфой, но он ничем не смог «помочь». Блондин сидел в одном из кресел в зеленой гостиной, лениво гладил треугольную голову своей змеи и ждал Гарри. И очень, очень подозрительно косился на «друзей»…

А сегодня, придя в тот самый туалет, где варилось Оборотное, Гермиона увидела то, чего, казалось бы, по определению не могло там быть…

Погруженная в свои воспоминания, девочка не спеша шла по коридорам Хогвартса в свою гостиную, и даже не заметила, как предмет ее невеселых размышлений с совершенно счастливой улыбкой пронесся мимо, сжимая в руках черную тонкую тетрадь.

***
То, что творилось с Гарри, тяжело было описать словами. Внешне застывший, закаменевший, словно тоже встретившийся с неизвестным монстром, внутри мальчик переживал сильнейшую эмоциональную бурю, которая вот-вот грозила перерасти в магическую. Поттер прилагал неимоверные усилия, чтобы сдержать свои чувства, вырывавшиеся наружу, едва почувствовав малейшую слабину в новоприобретенном и закаленном травлей и отчуждением в школе самоконтроле мальчика.
Едва переставляя ноги от накатившей усталости, Поттер опустился на колени перед валявшимся на полу туалета дневнике и коснулся его обложки. В отчаянном порыве, почти не думая, что делает, он прохрипел:

- Том... По-моги мне...

Теплая волна сначала прошлась по пальцами, поколола подушечки, заструилась по венам, под кожей, и, словно превратившись в цунами, омыла Гарри с ног до головы, принося долгожданный выплеск обуревавший его эмоций и смывая все переживания. Спокойствие и расслабленность тела быстро привели мальчика в чувство, но он все еще лежал посреди туалета, на холодном каменном полу и пытался отдышаться, прижимая к себе дневник.
Через полминуты Гарри достаточно успокоился, отогнав все мысли, что сейчас обуревали его, поднялся и побежал в библиотеку - конечно, можно было бы устроиться в своей комнате, воскрешая тем самым в памяти долгие разговоры с Риддлом времен начала осени, но делать это было крайне небезопасно. А в царстве мадам Пинс всегда найдется завалявшееся перо и оставленная кем-нибудь чернильница.

Уже усаживаясь в свободное сегодня кресло в самом дальнем углу хранилища книг, Гарри чуть подрагивающими руками положил дневник на стол и, обмакнув в чернила перо, на удивление ровно вывел:

«Здравствуй, Том».

Конечно, Гарри гораздо больше хотелось бы как прежде написать «Привет, Том! А ты знаешь, сегодня…» и рассказывать, рассказывать ему все, что приключилось, что так мучило, не давало покоя, но, увы… Появилось иррациональное желание отмотать все назад, в тот ужасный Хэллоуин, и ни в коем случае не смотреть в глаза Риддлу, ничего не знать и счастливо жить в неведении… Поттер сам устыдился своих мыслей и, глубоко вздохнув, посмотрел на исчезнувшие слова. Так много хотелось обо всем расспросить и все объяснить самому. Получить хотя бы призрачную надежду, что все будет, как прежде. Хотя кого Гарри обманывал? Ничего не могло остаться так, как прежде.

Минуты текли, Поттер потер затекшую спину, несколько раз поменял позу, но не отрывал глаз от пустой страницы. Он выдержит, не закроет, не убежит, струсив…

«Я рад тебя снова слышать, Гарри», - наконец, когда терпение Поттера уже почти вышло, появились долгожданные строчки. Такие же четко выписанные, знакомые и такие… теплые. Неужели?

«Том, нам надо поговорить. Я не знаю, с чего начать, но…» - не успел Гарри поднести кончик пера, чтобы написать следующие слова, как чернила мгновенно впитались.

«Вернись в ту комнату, где глупая девчонка выкинула дневник. Положи руки на страницы, мне уже почти не составляет труда материализоваться ненадолго. Так будет удобнее говорить», - Том не просил, не уговаривал, хотя Гарри мог и не согласиться пожертвовать своими силами.
Он просто знал, что Поттер сделает так, как было сказано.

Гриффиндорец действительно мгновенно сорвался с насиженного места и в несколько минут добежал до дверей в туалет. Внутри было пусто. Гарри аккуратно присел, прислонившись спиной к стене и, раскрыв дневник, ни секунды не оставляя себе на раздумья, положил руки на страницы дневника.

Он должен все знать. Любой ценой.