Воздушные и морские проблемы (1935--1939 гг. )

 

Теперь необходимо остановиться на решениях технического характера,

имевших важное значение для нашей будущей безопасности. В этой главе

целесообразно охватить все четыре года, непосредственно предшествовавшие

войне.

После утраты равенства в воздухе мы оказались уязвимы для гитлеровского

шантажа. Если бы мы своевременно приняли меры к тому, чтобы создать

воздушные силы вдвое более мощные, нежели те, которые Германия могла создать

в нарушение мирного договора, мы сохранили бы за собой контроль в будущем.

Но даже простое равенство в воздухе, которое никто бы не мог расценить как

проявление агрессивности, в значительной мере дало бы нам в эти критические

годы уверенность в своих оборонительных возможностях, а также могло бы

послужить основой для нашей дипломатии и способствовало бы дальнейшему

расширению наших военно-воздушных сил. Но равенство в воздухе было утрачено,

и все попытки восстановить его оказывались тщетными. Мы  вступили в такой

период, когда оружие, игравшее значительную роль в прошлой войне, всецело

овладело умами и превратилось в важнейший военный фактор. Министры рисовали

себе самые страшные картины разрушения и кровопролития в Лондоне, которые

могли  явиться результатом нашей ссоры с германским диктатором. Хотя

соображения такого рода не были специфическими для Великобритании, они

отражались на нашей политике, а следовательно, и на всем мире.

Летом 1934 года профессор Линдеман обратился в "Тайме" с письмом, в

котором указывал, что исследовательская работа в области противовоздушной

обороны может дать важнейшие научные результаты. В августе мы попытались

привлечь к этому вопросу внимание не только чиновников министерства авиации,

которые уже пришли в движение, но и их руководителей в правительстве. Мы

считали, что этот вопрос должен быть передан из ведения министерства авиации

в ведение Комитета имперской обороны, где руководители правительства,

наиболее влиятельные политические деятели страны, имели возможность

осуществлять наблюдение и контроль за его действиями, а также обеспечить

выделение надлежащих финансовых средств. Министерство авиации, со своей

стороны, с негодованием возражало против того, чтобы какой-либо посторонний

или вышестоящий орган вмешивался в его специальную область. В результате в

течение некоторого времени дело не двигалось с мертвой точки.

Поэтому 7 июня 1935 года я заговорил об этом в парламенте: "Данный

вопрос носит ограниченный и в большей мере научный характер. Речь идет о тех

методах, которые могут быть изобретены, применены или открыты, с тем чтобы

можно было с земли контролировать воздух, чтобы дать наземным оборонительным

силам возможность осуществлять контроль или даже господство над самолетами,

находящимися на большой высоте... Мой опыт подсказывает мне, что в таких

случаях, когда военные и политические власти исчерпывающим образом

разъяснят, в чем именно ощущается потребность, наука всегда оказывается в

силах каким-то образом на это откликнуться.

Отвратительная идея -- принуждать государства к капитуляции посредством

запугивания беспомощного гражданского населения и уничтожения женщин и детей

-- получила признание и одобрение только в двадцатом столетии. Это вопрос,

который касается не какой-либо одной страны. Если было бы установлено, что

самолет-бомбардировщик оказался во власти приборов, находящихся на земле,

все страны почувствовали бы себя в большей безопасности и навязчивые страхи

и подозрения, ныне толкающие государства все ближе и ближе к новой

катастрофе, утихли бы... Нам приходится опасаться не только налетов на наши

крупные города с их гражданским населением -- в этом отношении мы более

уязвимы, чем какая-либо другая страна в мире, -- но также налетов на доки и

другие технические сооружения, без которых наш флот, все еще являющийся

существенным фактором нашей обороны, может оказаться парализованным или даже

уничтоженным. Поэтому этот вопрос должен привлечь к себе самое пристальное

внимание крупнейших деятелей страны и правительства, и для его разрешения

должны быть мобилизованы все средства, которыми располагает английская

наука, и все материальные ресурсы, которые в состоянии выделить страна. Это

необходимо не только для того, чтобы избавить мир от одной из главных причин

взаимных подозрений и войн, но и для того, чтобы вернуть былую безопасность

нашему острову -- Великобритании".

Буквально на следующий день произошли те перемещения в правительстве, о

которых было упомянуто в предыдущей главе, и Болдуин стал премьер-министром.

Сэр Филипп Канлифф-Листер, вскоре получивший титул лорда Суинтона, сменил

лорда Лондондерри на посту министра авиации. Как-то месяц спустя, когда я

находился в курительной комнате палаты общин, туда вошел Болдуин. Он сел

рядом со мной и сразу же начал: "У меня есть к вам одно предложение. Филипп

очень хочет, чтобы вы приняли участие в только  что образованном Комитете

имперской обороны, ведающем исследовательской работой в области

противовоздушной обороны, и я надеюсь, что вы согласитесь войти в него". Я

ответил, что я критически оцениваю наши приготовления в области авиации и

что я намерен сохранить за собой свободу действий. На это он заявил: "Это

само собой разумеется. Конечно, вы сохраните полную свободу во всем,

исключая секретные вопросы, о которых вы узнаете только в комитете".

Работа комитета проходила в обстановке секретности, и никто никогда не

упоминал о моих связях с правительством, которое я продолжал все более резко

критиковать по другим поводам, также касавшимся состояния нашей авиации.

Опытным политическим деятелям в Англии часто удается сочетать оба рода

деятельности. Самые острые политические разногласия подчас не мешают

поддержанию личных дружеских отношений.

Мысль о возможности использования радиоволн, отражаемых самолетами и

другими металлическими предметами, в тридцатых годах пришла в голову,

по-видимому, очень многим в Англии, Америке, Германии и Франции. Мы называли

это радиолокацией, а аппаратуру радиолокации -- радаром.

В феврале 1935 года профессор Уотсон-Уотт, сотрудник правительственной

научно-исследовательской организации, впервые объяснил технической

подкомиссии, что обнаружение местонахождения самолета по отражаемым им

радиоволнам может оказаться возможным, и предложил провести соответствующее

испытание. Была учреждена специальная организация и создана для

экспериментальных целей цепь радиолокационных станций в районе Дувра,

Орфорднеса.

К 1939 году министерство авиации, используя сравнительно Длинные

радиоволны (10 метров), построило так называемую береговую цепь радарных

станций, которая позволяла обнаруживать самолеты, приближающиеся со стороны

моря, на расстоянии до 60 миль. Под руководством маршала авиации Даудинга

(истребительная авиация) была создана широко разветвленная телефонная сеть,

связывавшая все эти станции с центральной станцией в Аксбридже, где движение

всех обнаруженных самолетов отмечалось на больших картах, что давало

возможность управлять боевыми действиями наших военно-воздушных сил. Был

также изобретен прибор, получивший название IFF (Identification Friend or

Foe -- "опознаватель Друга или врага"), который позволял береговой цепи

радарных станций отличать английские самолеты, имевшие на борту эти приборы,

от вражеских самолетов.

Однако одного только обнаружения приближающегося вражеского самолета

над морем было еще недостаточно, хотя мы и получали предостережение, по

меньшей мере, за 15--20 минут. Мы должны стремиться к тому, чтобы направить

наши самолеты навстречу атакующим, с тем чтобы перехватить их над сушей. С

этой целью сооружалось несколько станций, оборудованных установками под

названием CHL (Chain Stations Home Service Low Cover -- наземное управление

истребителями-перехватчиками). Однако к началу войны все это находилось еще

в зачаточном состоянии.

Немцы также проявляли большую активность. Весной 1939 года "Граф

Цеппелин" совершил полет над восточным побережьем Англии, Начальник главного

управления связи немецкой военной авиации генерал Мартини распорядился

поместить на борту "цеппелина" специальную радиоаппаратуру для обнаружения

английских радарных радиопередатчиков, если таковые имеются. Попытка

окончилась неудачно, но если бы его аппаратура работала исправно, "Граф

Цеппелин", несомненно, смог бы доставить в Германию весть о том, что у нас

имеется радар, ибо наши радарные станции не только работали в тот момент, но

и следили за движением "цеппелина" и догадались о его намерениях. Немцы не

были бы удивлены, если бы им удалось перехватить наши радарные сигналы, ибо

сами они успели создать весьма совершенную в техническом отношении систему

радара, которая в некоторых отношениях превосходила нашу. Но что бы их

удивило -- это масштабы, в каких мы сумели применить наши открытия на

практике и включить их в систему противовоздушной обороны. В этом отношении

мы опередили весь мир. Главное достижение заключалось не столько в новизне

самого оборудования, сколько в эффективности его использования.

Заключительное заседание исследовательского комитета по вопросам

противовоздушной обороны состоялось 11 июля 1939 года. К этому времени между

Портсмутом и Скапа-Флоу имелось 20 радарных станций, которые могли

обнаруживать самолет, летящий на высоте свыше 10. тысяч футов, на расстоянии

от 50 до 120 миль. У нас уже производились приборы, позволяющие успешно

бороться с вражескими радиопомехами, и упрощенной конструкции приборы IFF

(опознаватели принадлежности самолета).

В эти годы   я поддерживал постоянные и тесные связи также с

военно-морским министерством. Летом 1936 года военно-морским министром стал

сэр Сэмюэль Хор, который разрешил своим подчиненным свободно обсуждать со

мной любые вопросы, входившие в компетенцию министерства. Поскольку я питал

глубокий интерес к военно-морскому флоту, я использовал эти возможности в

полной мере. Я знал начальника военно-морского штаба адмирала Чэтфилда с

1914 года, а моя переписка с ним по военно-морским проблемам началась в 1936

году.

15 июня 1938 года начальник военно-морского штаба взял меня с собой в

Портленд, чтобы показать мне "Асдик". Так называлась система нащупывания под

водой подводных лодок с помощью звуковых волн, проходящих сквозь воду и

отражающихся от любой стальной конструкции, встреченной ими на пути. По

этому отражению можно было довольно точно определять местонахождение

подводной лодки. Мы были на пороге этого открытия уже к концу первой мировой

войны. Это было ценнейшее достижение морского министерства, над развитием

которого оно неустанно трудилось на протяжении жизни целого поколения.

Я писал Чэтфилду:

"Что меня поразило, это ясность и отчетливость показаний ("Асдик"). Я

ожидал, что это будет нечто едва различимое и уж, во всяком случае,

расплывчатое и сомнительное. Я не думал, что мне доведется услышать, как эти

твари сами просят, чтобы их уничтожили. Это великолепная система и

крупнейшее достижение".

"Асдик" не победил подводную лодку, но без "Асдика" подводная лодка не

могла быть побеждена.

 

Глава десятая