Различие между рассудочным и разумным познанием

Чувственное познание, учит Парменид, дает лишь мнение - некое предварительное представление о сути бытия. Но опять же нужно отметить, что мнит-то рассудок – мыслительная способность, а не ощущения. Таким образом, «чувственное познание» связано с рассудочным мышлением, которое Платон отличает от разумного познания, опирающегося на свои собственные идеи.

В диалоге «Государство», который представляет собой своего рода систематическое изложение платоновской философии, сделана попытка показать отличие философского (разумного) умозрения от научного (рассудка) и обыденного сознания (мнения): «…Вторым разделом умопостигаемого я называю то, чего наш разум достигает с помощью диалектической способности. Свои предположения он не выдает за нечто изначальное, напротив, они для него только предположения как таковые, то есть некие подступы и устремления к началу всего, которое уже не предположительно. Достигнув его и придерживаясь всего, с чем оно связано, он приходит затем к заключению, вовсе не пользуясь ничем чувственным, но лишь самими идеями в их взаимном отношении, и его выводы относятся только к ним. …Бытие и все умопостигаемое при помощи диалектики можно созерцать яснее, чем то, что рассматривается с помощью только так называемых наук, которые исходят из предположений. Правда, и такие исследователи бывают вынуждены созерцать область умопостигаемого при помощи рассудка, а не посредством ощущений, но поскольку они рассматривают ее на основании своих предположений, не восходя к первоначалу, то… они и не могут постигнуть ее умом, хотя она вполне умопостигаема, если постичь ее первоначало. … Рассудком же ты называешь, по-моему, ту способность, которая встречается у занимающихся геометрией и им подобных. Однако это еще не ум, так как рассудок занимает промежуточное положение между мнением и умом. … Четыре состояния, что возникают в душе: на высшей ступени – разум, на второй – рассудок, третье место удели вере, а последнее – уподоблению, и расположи их соответственно, считая, что насколько то или иное состояние причастно истине, столько же в нем и достоверности» (511b-е).

Под истиной Платон понимает умопостигаемое, сверхчувственное бытие идей, изначально присутствующих в разуме, который пользуется «самими идеями в их взаимном отношении, и его выводы относятся только к ним». Рассудок же исходит из «своих предположений, не восходя к первоначалу», вследствие чего он может постулировать то, чего нет. Субъективизм рассудка преодолевается при помощи разума, восходящего к тому, что объективно.

Как свидетельствует Аристотель, Парменид признавал как разумное («единое существует как мысленное»), так и рассудочное познание, сферой применения которого полагал натурфилософию: «… Однако, будучи вынужден сообразоваться с явлениями и признавая, что единое существует как мысленное, а множественность — как чувственно воспринимаемое, он затем устанавливает две причины или два начала — теплое и холодное, словно говорит об огне и земле; а из этих двух он к сущему относит теплое, а другое начало — к не-сущему» (Мет., 987а). Натурфилософия, или физика, согласно Пармениду, не является истинным познанием, а лишь мнением. Или, как учит вслед за Платоном современная философия науки, вероятным знанием.

Уточним еще раз различие между рассудочным и разумным познанием. Разум опирается, как сформулирует Декарт, на врожденные понятия, рассматривая их (как и Фома Аквинский [18], вслед за Платоном и Аристотелем) как рожденные мышлением. А рассудок может создавать из них и того материала, который поставляет ему восприятие, «искусственные» термины, так называемые абстрагируемые понятия.

Рассмотрим, например, применяемое Аристотелем, определение через род и видовое отличие. Родовое понятие – это «врожденная» идея, поскольку на лошади не написано, что она лошадь, тем более, что она животное. Но и оно, как уже было отмечено Платоном, не было бы актуализировано (термин Аристотеля) без чувственного восприятия. Отличительный признак лошади или видовое отличие мы тоже формулируем, опираясь на обе познавательные способности одновременно. Лошадь - млекопитающее отряда непарнокопытных. Каждое из входящих в определение понятий есть «врожденная» идея. Рассудку же принадлежит их соединение в одно определение. Кроме того, рассудок может «придумать», как это делал Декарт, переводя науку на математический язык, так называемые искусственные понятия [15].

А.Ф. Лосев как метафизик

О философии Платона мы можем с уверенностью судить, опираясь на его труды. Тогда как Аристотель не опубликовал своих сочинений, а его рукописи были изданы другими. И все же мы, с определенной долей вероятности, можем вслед за А.Ф. Лосевым сделать вывод, что, несмотря на блуждания, навеянные его увлечением наукой, в которой главную функцию выполняет рассудочное (абстрагирующее) мышление, он, будучи метафизически ориентированным мыслителем, опирается на идеализм Платона.

Утверждения А.Ф. Лосева о единстве учений Платона и Аристотеля основывается на следующем положении Гегеля: «Всеобщим распространением, - пишет Гегель, - пользуется, например, мнение, что аристотелевское и платоновское философские учения прямо противоположны друг другу; последнее – де является идеализмом, а первое — реализмом и даже реализмом в самом тривиальном смысле этого слова. Именно, согласно этому мнению, Платон сделал принципом идеал, так что внутренняя идея, по его учению, черпает из самой себя. Напротив, согласно – де Аристотелю душа есть tabula rasa, она получает совершенно пассивно все свои определения из внешнего мира; его философия представляет собою, поэтому эмпиризм, самое плохенькое локкианство и т. д. … На самом деле, Аристотель превосходит Платона в спекулятивной глубине, так как ему было знакомо весьма основательное умозрение, идеализм, и он остается ему верен при самом широком эмпирическом охвате» [4, с. 212].

Гегель оценивает позицию Аристотеля, исходя из единства и целостности античной философии. Известно, что Плотин считал себя лишь последователем Платона, а не самостоятельным мыслителем, но в его «Эннеадах» обнаруживается аристотелевская телеология (энтелехия и другие понятия), зачатки которой, как мы покажем, содержатся в диалоге «Софист». Понятное дело, что Аристотель тоже знал те предпосылки, которые породили философию Плотина. Следовательно, философию Аристотеля нужно анализировать в контексте перехода от Платона к Плотину.

 Что и делает вслед за Гегелем А.Ф. Лосев. Противопоставление Аристотеля Платону он, поэтому, называет предрассудком: «Дело в том, что огромнейшим и печальнейшим предрассудком является традиционное мнение не только любителей и знатоков, но и большинства исследователей, что эпоха Ренессанса была сплошь борьбой с Аристотелем и что вообще Аристотеля можно только противопоставлять Платону и никак нельзя их объединять. Как раз античный неоплатонизм и был не чем иным, как органическим объединением Платона и Аристотеля. И это органическое объединение остается характернейшим явлением для всего возрожденческого неоплатонизма» [12, с. 40-41]. 

А.Ф. Лосев показывает, что Аристотель развивает платоновское учение во всех его аспектах, в том числе о Едином и Уме: «Полным скандалом для тех, кто резко противополагает Платона и Аристотеля, является то обстоятельство, что Аристотель также имеет учение об Уме и даже развивает его глубже и тоньше, чем это делал Платон» [10, с. 41].

Чтобы обосновать единство учений Платона и Аристотеля об идеях, А.Ф. Лосев приводит следующую цитату из трактата «О душе»: «Я определяю ум как то, чем душа мыслит и постигает. Поэтому немыслимо уму быть связанным с телом. Ведь в таком случае он оказался бы обладающим каким-нибудь качеством, – холодным или теплым, или каким-нибудь органом, подобно способности чувственного восприятия; в действительности же он ничем таким не является. В связи с этим правильно говорят [философы], утверждающие, что душа есть местонахождение форм (идей), с той оговоркой, что не вся душа, но разумная, и [охватывает] идеи не в их действительной наличности, а потенциально» (О душе, 429а22-28). Выражение «правильно говорят [философы]» относится к Платону.

Таким образом, Аристотель уточняет мысль Платона. Разумная часть души или ум содержит идеи изначально (ум в возможности) и процесс мышления означает их актуализацию, подобно тому, приводит он сравнение, как на дощечке для письма появляются слова, созданные умом человека: «…В возможности ум некоторым образом есть то, что он мыслит, в действительности же нет, пока он не мыслит его. Здесь должно быть так, как на дощечке для письма, на которой в действительности еще ничего не написано; таков же и ум. И он мыслим так же, как все другое мыслимое. Ведь у бестелесного мыслящее и мыслимое - одно и то же, ибо умозрительное познание и умозрительно познаваемое - одно и то же» (О душе. 429b30- 430a5). Следовательно, у Аристотеля, как и у Платона, разумное мышление опирается на умозрительные идеи.

«В своей борьбе с Платоном, - отмечает А.Ф. Лосев, - Аристотель, как известно, отрицает самостоятельное существование эйдосов, а признает только эйдосы внутри самих же вещей. Этой позиции он, однако, не выдерживает, поскольку он сам прекрасно понимает, что эйдосы не подлежат никакой пространственной характеристике.... Наоборот, он все-таки доказывает, что наука оперирует только с общностями, но никак не с изолированными единичностями [11, с. 62]. Аристотель вынужден согласиться с идеализмом Платона, поскольку единичное является объектом чувственного восприятия.

А.Ф. Лосев полагает, что вся аристотелевская критика Платона, независимо от его намерений, способствовала развитию интенций, содержащихся в платоновских диалогах: «Таким образом, Аристотель развил, углубил и расширил учение Платона об Уме, то есть об абсолютном царстве идей, …» [11, с. 75].

И, наконец, приведем аристотелевское опровержение эмпиризма. Как отмечает А.Ф. Лосев, «изучая эту скандальную для Аристотеля главу "Метафизики" (XII 10), мы находим, что он вообще не признает чувственные вещи единственно существующими, ради которых он всегда только и критиковал платонизм: "Если затем помимо чувственных вещей не будет никаких других, тогда не будет первого начала, порядка, возникновения и [вечных] движений на небе, но у начала всегда будет другое начало, как это мы имеем у богословов и у всех, кто учит о природе" (1075 b 24-27)» [10, с. 93]. Таким образом, можно сделать вывод, что материал, который обнаруживается в «Метафизике», свидетельствующий об эмпиризме Аристотеля, внесен другими.

Отечественный мыслитель значительно опередил западных ученых в различении идеи и эйдоса: «Мы весьма сожалеем, что П. Броммеру осталось неизвестным наше исследование этих платоновских терминов, напечатанное еще в 1930 году. … Вывод, к которому мы пришли в 1930 году, гласит, что эйдос у Платона указывает, скорее, на отличие одной вещи от другой и потому носит, скорее, дифференциальный оттенок (ср. "вид" в формальной логике как противоположность "родовому понятию"), в то время как идея отличается более своим собственным смысловым наполнением и потому является чем-то интегральным, а отличие, в данном случае одной вещи от другой, хотя оно тут и предполагается само собой, уже отходит на второе место» [10, с. 842].