Единство познавательных способностей

Опровергая термин «врожденные идеи», интерпретаторы отождествляют духовную способность (способность образовывать понятия) с ящиком {empty cabinet (пустой шкаф) – Дж. Локк} для хранения «врожденных идей или врожденного знания», понимая выражение Декарта буквально.

Отвечая на критику теории врожденных идей, Декарт разъяснял, следуя Аквинату, «что разумная душа воспроизводится при рождении путем непосредственного божественного акта творения. … Ум не нуждается во врожденных идеях, понятиях или аксиомах: одна только его способность мышления достаточна для выполнения его действий. … Таким образом, все общие понятия, запечатленные в уме, коренятся в наблюдении над вещами или в традиции» [3, с. 463].

Никакого противостояния эмпиризму у Картезия нет, как не было и у Платона, а есть и было такое же единство двух способностей, как у Локка, признающего «внутренний опыт - рефлексию», т.е. мышление, рождающее идеи.

«Родоначальником эмпиризма» является материализм или (как бы мы ни называли) учение, отрицающее «бестелесную душу». Таким образом, последовательный эмпиризм был создан марксистами: «Наше сознание и мышление, - пишет Ф. Энгельс, - как бы ни казались они сверхчувственными, являются продуктом вещественного, телесного органа — мозга» [13, с. 285-286].

Наличие разумной (бестелесной) души у человека (что отрицается материализмом) объясняет его способность познавать мир. Поэтому оказывается неверным заявление Ф. Коплстона о том, что мысль «будто фундаментальная роль чувственного восприятия в человеческом познании» принадлежит доктрине Аквината, как и то, что «подобного рода доктрину мы найдем уже у Аристотеля» [7, с. 23-24]. На самом деле, как будет показано, «подобного рода доктрину» создал, опираясь на Эпикура, К. Маркс.

Как ни старается Ф. Коплстон приписать Аквинату дуализм, но в приводимых им цитатах нет противопоставления двух способностей: «Он всегда был убежден и часто это повторял, что ум не начинает с какого-то запаса врожденных идей или врожденного знания; вслед за Аристотелем он утверждал, что ум первоначально подобен восковой дощечке, на которой ничего не написано. “Это явствует из того факта, что вначале мы понимаем лишь потенциально, хотя впоследствии мы понимаем действительно” (S.Т., 1а, 79, 2). Иными словами, ум первоначально есть способность к познанию вещей; но мы не могли бы достичь никакого актуального естественного знания о мире, если бы вещи не были даны нам в опыте» [7, с. 24].

Мы видим здесь платоно-аристотеле-картезианскую гносеологию: ум изначально (потенциально) обладает способностью «к познанию вещей», которая актуализируется под воздействием чувственного восприятия.

Эмпирический подход приводит Ф. Коплстона к противоречию. В одном суждении он утверждает: «Ведь он не признавал существования каких-либо врожденных идей или принципов». А в следующем предложении пишет противоположное: «Он, однако, допускал существование самоочевидных суждений, в которых в некотором смысле заключена определенная информация о реальности» [7, с. 26]. Самоочевидные суждения и есть врожденные идеи или, на языке Аквината, самоочевидные принципы.

Чтобы наше обоснование заблуждения Ф. Коплстона стало более убедительным, приведем свидетельство Фомы Аквинского: «Но знание известных от природы принципов вложено в нас свыше, поскольку сам Бог - создатель нашей природы. Следовательно, эти же самые принципы содержатся и в божественной мудрости» [1, с. 56.].

На такое положение и опирался Декарт, назвав известные от природы принципы «врожденными идеями», поскольку труды Аквината, как пишет Б. Рассел, Декарт постоянно штудировал: «Когда он уехал в Голландию, то взял с собой немного книг, но среди них Библию и сочинения Фомы Аквинского» [16, с. 666.]

Стремясь следовать Аквинату, Ф. Коплстон вынужден признать активность ума, о чем писали и Аристотель, и Декарт: «Если бы доктрина, утверждающая зависимость всего нашего естественного знания, в конечном счете, от чувственного восприятия, строилась исходя из допущения, что процесс приобретения знания о реальности сводится к пассивному процессу приобретения чувственных впечатлений, а деятельность ума - к пассивному получению впечатлений в готовом виде, то признание существования таких принципов («самоочевидных суждений») было бы невозможно» [7, с. 29].

Оказывается, разум изначально обладает принципами, которые он реализует в процессе мышления. Следовательно, без «самоочевидных суждений» познание невозможно, что противоречит тезису, что все наше знание извлекается из чувственного восприятия.

Понятие духовного опыта

Безусловно, в суждениях Аквината содержатся двусмысленности, поскольку он не успел разобраться в коллизиях, возникающих между концепциями Августина, Ареопагита и текстами, которые приписывались Аристотелю. Однако при оценке его доктрины критерием должен быть контекст (как мы видели у неотомиста Э. Корета) истории философии, единство взглядов Платона, Аристотеля, Декарта и др. Поэтому исходя из того, что одной из задач Фомы Аквинского являлась борьба с ересями, следует рассматривать «эмпиризм», как орудие против ереси ангелизма** [14].

Буквальное понимание иносказательных текстов Платона и породило ересь ангелизма, с которой пришлось бороться Аквинату, для чего он и использовал эмпирические аргументы, которые в его время приписывали Аристотелю.

Говоря об отделении души от тела, Платон аллегорически разъясняет переход от рассудка, опирающегося на телесные впечатления, к разумному мышлению идей: «… У нас есть неоспоримые доказательства, что достигнуть чистого знания чего бы то ни было мы не можем иначе, как отрешившись от тела и созерцая вещи сами по себе самою по себе душой» (Федон, 66d).

Хотя сам учитель Аристотеля подчеркивает, что полное отделение души от тела невозможно, поскольку преимущество философа лишь в том, что он «освобождает душу от общения с телом в несравненно большей мере, чем любой другой из людей» (Федон, 65а).

В таком же смысле, как у Платона, «освобождение души от общения с телом» обсуждается и у Аристотеля: «И этот ум существует отдельно и не подвержен ничему, он ни с чем не смешан, будучи по своей сущности деятельностью. Ведь действующее всегда выше претерпевающего и начало выше материи. В самом деле, знание в действии есть то же, что его предмет. Знание же в возможности у отдельного человека, но не знание вообще, по времени предшествует [знанию в действии]. Ведь этот ум не таков, что он иногда мыслит, иногда не мыслит. Только существуя отдельно, он есть то, что он есть, и только это бессмертно и вечно». ("О душе" 430а15-23).

Таким образом, Аристотель наполняет бестелесный ум Платона энергией, рассматривая процесс мышления как целесообразную деятельность перехода из пассивного состояния (ум в возможности), посредством волевого импульса (энергии) в действительность (энтелехию, как он называет актуальное состояние мышления).