Влияние схоластической традиции на А.Ф. Лосева

Дуализм эмпиризма и идеализма Фомы Аквинского проявился и у А.Ф. Лосева. «Удивительным образом за 400 лет до Локка и английского эмпиризма Фома прямо выставляет тезис, гласящий: "Всякое наше интеллектуальное познание начинается с чувственного восприятия (sensu)". Об интеллекте Фома прямо говорит, что это "чистая доска" (tabula rasa) и что в нем не существует ровно никаких априорных форм. Мало того, по Фоме, "всякое познание возникает благодаря уподоблению познающего познанному"» [12, с. 147]. Т.е. человек не может обладать никакими сверхчувственными понятиями.

Но в той же книге «Эстетика Возрождения» А.Ф. Лосев, ссылаясь на западных исследователей, пишет прямопротивоположное: «Фома связан с платонизмом не только через неоплатоников, но и через самого Аристотеля, который при правильном его понимании сохраняет всю мистическую и религиозную теплоту, весь свод веры (depositum fidei) своего учителя (Платона – Ю.П.)» [12, с. 178]. Он приводит свидетельство, что Ж. Дюрантель «с огромной ученостью доказывает наличие ареопагитских черт даже у такого главы католической схоластики, как Фома Аквинский. К. Кремер с неопровержимой ясностью доказал неоплатонический характер того аристотелизма, который характерен для Фомы Аквинского» [12, с. 29]. 

Рационалистический сенсуализм» Дж. Локка

Несмотря на то, что Декарт разъяснил, что термин «врожденные идеи» означает способность разума создавать понятия, интерпретаторы-классификаторы продолжают противопоставлять эмпиризм и рационализм. Позицию Дж. Локка, которого считают одним из столпов эмпиризма и создателем эмпирической гносеологии, авторы «Справочника для студента» удачно классифицируют в качестве «рационалистического сенсуализма» [6, с. 133]. Термин двусмысленный, как и позиция «столпа эмпиризма», не осознающего, как она у него сложилась.

На самом деле, как уже отмечали в статье о Локке в словаре Брокгауза и Ефрона, он является последователем Декарта [11].

Книгу «Опыт о человеческом разумении» Дж. Локк, как он сам сообщает, написал по просьбе своих друзей, не понимающих, что такое мышление. Раскрыть природу познавательной способности ему, однако, не удалось. Ухватившись за термин «врожденные идеи», и, увлеченный полемикой с картезианцами,*** он не замечает, что сам пишет, как платоник:

«Этот источник идей каждый человек целиком имеет внутри себя, и, хотя этот источник не есть чувство, поскольку не имеет никакого дела с внешними предметами, тем не менее, он очень сходен с ним и может быть довольно точно назван внутренним чувством. Но, называя первый источник ощущением, я называю второй рефлексией, потому что он доставляет только такие идеи, которые приобретаются умом при помощи размышления о своей собственной деятельности внутри себя. Итак, мне бы хотелось, чтобы поняли, что под рефлексией в последующем изложении я подразумеваю то наблюдение, которому ум подвергает свою деятельность и способы ее проявления, вследствие чего в разуме возникают идеи этой деятельности.

Эти два источника, повторяю я, т. е. внешние материальные вещи, как объекты ощущения и внутренняя деятельность нашего собственного ума как объект рефлексии, по-моему, представляют собой единственное, откуда берут начало все наши идеи» [10, с. 155].  

Суждение, что идеи «приобретаются умом при помощи размышления о своей собственной деятельности внутри себя» имеет явное сходство, как с платонизмом («созерцая вещи сами по себе самою по себе душой» - Платон), так и с ответом Декарта на «Возражения» П. Гассенди, Т. Гоббса, А. Арно и других философов. Что не согласуется с другими положениями Локка.

Откуда может взяться «деятельность нашего собственного ума», если душа есть ничем не наполненная tabula rasa {empty cabinet - пустой шкаф (Локк)}. У английского мыслителя наблюдается такая же путаная терминология, как и у Декарта (две субстанции и пр.). Понимая ее буквально, современные схоласты и создали два направления, хотя эмпирик повторяет мысль рационалиста: «… Источник идей каждый человек целиком имеет внутри себя». У интерпретаторов получается, выражаясь словами Локка, что он «писал бы о Разуме без разума» [10, с. 80].

Опыт разума и рассудка

Сразу следует ответить на вопрос: почему два мыслителя, понимают одно и то же высказывание («… Источник идей каждый человек целиком имеет внутри себя»), противоположным образом? Ответом служит название работы английского мыслителя: «Опыт о человеческом разумении». Локк не понимает природу человеческого интеллекта потому, что у него не было математического опыта (какой был у Декарта), опыта «чистой мысли».

Его занимала «практическая философия» (этика, педагогика, медицина, социальная философия), которая опирается на представления, а не на чистую мысль. Дж. Локк продолжает традицию Ф. Бэкона, выраженную в афоризме «Знание - сила»: «Разум ставит человека выше остальных чувствующих существ и дает ему то превосходство и господство, которое он имеет над нами» [10, с. 91].

«Общее согласие вовсе не доказывает врожденности» [10, с. 97], - правильно подчеркивает эмпирик. Однако следовало бы продолжить, что оно не доказывает и противоположный или вообще какой-либо тезис. Все были согласны, что Солнце движется, «однако прав упрямый Галилей» (А.С. Пушкин).

 Чтобы опровергнуть существование врожденных понятий, Локк подвергает сомнению законы формальной логики на том основании, что они неизвестны большинству людей, проходя мимо того, что, тем не менее, они вынуждены им подчиняться так же, как и законам физики.

Как, например, принципу противоречия Аристотеля: «Невозможно, чтобы одно и то же в одно и то же время и в одном и том же отношении и было и не было присуще одному и тому же» (Метаф., IV, 1005 b 19)».

Локк позволяет противоречить самому себе и приводить обоснования, которые являются следствием его занятий педагогикой: «Если, стало быть, у детей и идиотов есть разум, есть душа с отпечатками на ней, они неизбежно должны осознавать эти отпечатки и необходимо знать и признавать эти истины. Но так как они этого не делают, то очевидно, что таких отпечатков нет. Ибо если они не есть понятия, запечатленные от природы, то, как они могут быть врожденными? И если они есть понятия запечатленные, то, как могут они быть неизвестными?» [10, с. 98-99].

Аргументация настолько странная, что не хочется ее анализировать, но учитывая, что она прочно вошла в интеллектуальную традицию, приходится ее «выкорчевывать». Читая произведения современных философоведов, не осознающих, что мыслитель, называющий себя философом, не должен отрицать существование философии, можно быть снисходительным к человеку, жившему в эпоху ее «возрождения», начало которой положил Декарт.

Увлеченный практической философией, сам того не осознавая, английский эмпирик, как и Декарт, признает, что душа изначально обладает самосознанием: «Утверждать, что понятие запечатлено в душе, и в то же самое время утверждать, что душа не знает о нем и еще никогда не обращала на него внимания, — значит превращать этот отпечаток в ничто. Ни про одно положение нельзя сказать, что оно находится в душе, если она раньше никогда не знала и не осознавала его» [10, с. 99]. Из чего он делает вывод, что бессмысленно связывать способность души создавать понятия с «врожденными идеями».

Тем самым, очевидно, что он воюет только против самого термина, а не понятия (смысла): «Так что если природный отпечаток считать за способность знать, то все истины, какие когда-либо познает человек, окажутся в силу этого врожденными. И весь этот важный вопрос сведется всего лишь к неудачному способу выражения: думая сказать нечто противоположное, на деле он утверждает то же самое, что и отрицающие врожденные принципы. Ибо, мне кажется, никто никогда не отрицал того, что душа способна познавать разные истины. Способность, говорят они, врожденна; знание приобретено. Но зачем в таком случае такая борьба за врожденность некоторых положений? Если истины могут быть запечатлены в нашем разуме, не будучи усмотрены им, я не вижу никакой разницы в отношении происхождения между любыми истинами, которые душа способна познавать; они должны быть или все врожденными, или все привходящими; напрасны старания различить их. Следовательно, тот, кто говорит о врожденных понятиях, находящихся в разуме, не может, если имеет в виду любой определенный вид истин, подразумевать, что в разуме находятся такие истины, которых разум никогда не осознавал и даже совсем не знает. Ведь если слова «находиться в разуме» имеют какой-нибудь смысл, то они значат «быть понятым». Так что находиться в разуме и не быть понятым, быть в душе и никогда не быть осознанным — это все равно что утверждать, будто что-нибудь и находится и не находится в душе или разуме» [10, с. 99].

Совершенно справедливый, диалектический вывод. В процессе познания интеллект восходит от незнания к знанию, никогда не достигая абсолютной истины. И далее он делает опять «педагогический» вывод на уровне «здравого смысла»: «Стало быть, если эти два положения: «Что есть, то есть» и «Невозможно, чтобы одна и та же вещь была и не была» — запечатлены от природы, то дети не могут не знать о них, младенцы и все имеющие душу необходимо должны иметь их в своем разуме, знать их истинность и соглашаться с нею» [10, с. 99-100].

Основная масса человечества не знает ни закона тождества, ни противоречия, однако, никто не называет одну и ту же вещь в одно и то же время разными словами.

Таким образом, Дж. Локк смешивает врожденную способность к познанию с ее актуальностью, в чем он обвиняет, как мы видели выше, апологетов «врожденных идей»: «… Весь этот важный вопрос сведется всего лишь к неудачному способу выражения». 

Исправив способ выражения, «рационалистический сенсуалист» делает вывод, повторяющий аргументацию Декарта: «Если возражение имеет тот смысл, что благодаря пользованию разумом люди могут открыть эти принципы и что этого достаточно для доказательства их врожденности, то способ доказательства при этом будет такой: все истины, которые мышление может открыть для нас с достоверностью и с которыми может заставить нас вполне согласиться, запечатлены в душе от природы. Но так как всеобщее согласие, принятое за признак врожденности истин, сводится всего только к тому, что, пользуясь разумом, мы способны приходить к некоторому познанию этих истин и к согласию с ними и что, таким образом, не существует никакой разницы между математическими аксиомами и выводимыми из них теоремами, то все истины должны быть тогда признаны одинаково врожденными, ибо все они открыты благодаря пользованию разумом и представляют собой истины, к познанию которых непременно может прийти разумное существо, если оно правильно пользуется своим мышлением» [10, с. 100].

После выхода в метафизику, «эмпирик» опять нисходит к «физике» и объясняет, как «чувства сперва вводят единичные идеи и заполняют ими еще пустое место (empty cabinet), и, по мере того как разум постепенно осваивается с некоторыми из них, они помещаются в памяти и получают имена. Затем, подвигаясь вперед, разум абстрагирует их и постепенно научается употреблению общих имен. Так разум наделяется идеями и словами, материалом для упражнения своей способности рассуждения» [10, с. 104]. 

Какие и как, спрашивается, чувства могут ввести в разум «единичные идеи»? Только, так называемые, «первичные и вторичные качества», по поводу которых было сказано столько громких слов. Посредством чего, например, из сладковато-горького, зеленого и продолговато-круглого образуется имя зеленый горошек? Посредством разума. Чтобы доказать, что понятия создает «общее чувство» (Аристотель), нужно отключить разум, что своеобразным образом и делает английский эмпирик, приводя пример с идиотами.

Несостоятельность эмпирической гносеологии проявляется тогда, когда ее апологет опровергает сам себя, разъясняя, что упражняясь в употреблении «общих имен, … разум наделяется идеями и словами, материалом для упражнения своей способности рассуждения». Ничего другого и не имели в виду (по сути дела, а не по форме выражения) ни Платон, ни Декарт, а тем более Лейбниц.