С о к р о в е н н о й к р а с о т е».

Вопрос из вопросов: как прийти к убеждению, что существует две наивысшие ценности – Бог и безсмертие души? Достоевский отвечает: через любовь. «Постарайтесь любить своих ближних активно и неутомимо. Если будете преуспевать в любви, будете преуспевать и в убеждённости, что существует Бог и безсмертие души. Если же в любви к ближнему дойдёте до полного самоотречения, тогда уверуете непоколебимо, и никакое сомнение не сможет закрасться в вашу душу».

«утраченный Западом Образ Христов сохранился во всём сиянии своей чистоты в Православии, поэтому ничего иного не нужно, ибо П р а в о с л а в и е – э т о в с ё».

«Россия несёт драгоценность, какой нигде больше нет. – Православие. Она является хранителем Христовой истины, истинного образа Христова, который помрачён во всех иных вероисповеданиях и у всех иных народов». «И главное призвание русского народа в судьбе всего человечества состоит только в том, чтобы сохранить в себе этот Божественный образ Христов в его чистоте и, когда придёт время, показать этот образ миру, потерявшему путь свой».

Поражала трудоспособность батюшки. Помогая каждый день множеству людей, он практически ежедневно служил или по пять-шесть часов кряду исповедовал, много читал, совершал сотни поклонов в день, исполняя большое молитвенное правило. Любое новое значительное духовное издание тут же появлялось на его рабочем столе. Батюшка не оставлял без внимания подаренные книги и, уже будучи на смертном одре, мог благодарить за подарок, светло делясь впечатлениями. Позже узнавали от близких: «Батюшка читал до рассвета». Каждый день он писал десятки писем и вёл дневник. Стремительным неразборчивым подчерком, со множеством сокращений, он записывал собственные мысли, выдержки из духовных книг, намечал план проповедей и, кроме этого, оставлял себе на память многочисленные эпизоды из жизни встреченных людей.

Например, что в такой-то день причащал дивеевскую старицу схимонахиню Маргариту. В голодное время войны она приютила беженку. А дома осталось всего одно одеяло и пальто. И отдала она ей одеяло. Зима, топить нечем. Прикроет грудь пальтишком – ноги мёрзнут, ноги укроет – грудь мерзнет. И так месяц за месяцем. Однажды она молилась перед своей любимой иконой Божией Матери и видит, оживает Царица Небесная и начинает укутывать поношенным её одеялом – Младенца-Христа… Иногда батюшка мог попросить сохранить нужный ему рассказ.

Раба Божия Ксения записала по просьбе отца Владимира эпизод из жизни своей подруги Е.: «Вере её не учили, но в семь лет, перед школой, один раз привели в церковь и, ничего не объяснив, причастили. Она забыла множество последующих дней, но день святого Причастия запечатлелся в душе, как драгоценный камень среди глиняных черепков. Церковь была неземной красоты с цветными стёклами-витражами. И до конца дней она будет помнить, как в день Причастия сквозь стройные высокие окна струились потоки света и становились нежно-разноцветными: голубыми, жёлтыми, красными…

Её притягивала церковь, но сама она не решалась в неё зайти. Однажды в дом позвонили, ей было лет девять (хрущёвское время). Она увязалась за бабушкой и услышала от пришедшей: «Принято решение сломать храм, мы собираем подписи: просим сохранить как памятник архитектуры, хотя бы под краеведческий музей…» Девочку пронзили слова бабушки: «Простите, но я учительница, я не могу поставить свою подпись». Ей стало не по себе, а потом просто плохо, как будто её лишали чего-то главного, на чём незримо и твёрдо стояла её маленькая жизнь. Она долго не могла взглянуть в глаза любимой бабушки, которая учила её только добру, жизни по Евангельским заповедям. Этот ответ был тем более страшен, что бабушка была дочерью священника, хранила от чужих глаз икону и, хотя не говорила с девочкой о Боге, но была несомненно верующей в душе. Её отец, деревенский священник, пропал без вести в годы революции, и этот отказ был продиктован страхом, во первых, за будущее внучки.

И церковь начали ломать. Её кирпичная кладка была скреплена особым старинным составом: каждая семья полтора века назад принесла по нескольку десятков яиц, чтобы храм был прочным. И стены, будто литые, не поддавались. Тогда их стали сверлить, чтобы потом, подкладывая динамит, взрывать частями. Белый храм покрыла чёрная зловещая сеть просверленных тропинок, как будто в стены вгрызалась тёмная сила. Шум улиц заглушал бронебойный звук – звук расстрела прямой наводкой. Он мерещился девочки по ночам. Работы шли допоздна. Она боялась подойти ближе.

Однажды девочка проснулась ранним утром, безшумно оделась и вышла на цыпочках, оглядываясь на спящих маму и бабушку, прикрыла за собой входную дверь. Прижав руки к бьющемуся сердцу, как будто за ней гнались и могли поймать, она бежала по пустым улицам к храму. Входная дверь с частью стен была полностью разрушены, ступени – завалены камнями, часть потолка зияла провалом. Остатки красивых плит пола покрыты грудами битого кирпича, большими и мелками кусками рухнувшей штукатурки. Затаив дыхание, со страхом и трепетом, она вошла в притвор, как в святилище, вспоминая с щемящим чувством свой первый приход сюда, когда ей было семь лет. Она не могла бы объяснить охватившее её волнение. На двери, ведущей в церковь, висел амбарный замок. Девочка подняла глаза и увидела, что прекрасный крылатый юноша в голубых ризах, встречавших с белой лилией входящих, избит камнями: стены были в выбоинах от острых ударов, фреску соскоблили до самого кирпича. Одиноко среди руин, готовых превратиться в груду щебня, стоял Ангел в красных одеждах. Он был последним, оставшимся от той удивительной жизни, которая недавно здесь царила. Никогда не пережитые прежде скорбь и горе охватило детское сердце. Как будто на что-то самое прекрасное и на её собственную душу – посягало свершившееся зло. Она робко подняла голову, с благоговением взглянула в лицо прекрасного Ангела, имени которого не знала. И встретилась с ж и в ы м в з о р о м! И вдруг будто он наклонился к ней… Нет, этого не могло быть. Но настолько глубоко он заглянул в её глаза, п о н и м а я и р а з д е л я я,

к а к н и к т о н и к о г д а н а с в е т е, те боль и страдание, которые она сейчас переживал всем своим существом. Как будто её душа была абсолютна, прозрачна, ничем не защищена, и этот взгляд проницал её насквозь. Она не знала, что так бывает. Подобное в детской жизни не повторилось. Что-то особенное: горе и одновременно утешение от разделённости никогда не пережитого раннее высокого чувства – прихлынули к сердцу. Вся маленькая душа, сотрясаясь, неудержимо заплакала. Девочка бежала домой, не видя улиц и домов, а только этот Божественный невыразимо милостивый взор, который говорил о возможности и н о й ж и з н и, где побеждают, Правда, Любовь, Благородство. Жизни, где зло просто невозможно, и Любовь – всесильна».

Отец Владимир отозвался на этот рассказ: «Когда человек обращается к Богу всем своим страданием, оно сильно низвести на землю сочувствие святых и Ангелов. Как больно видеть разорённый храм… Как страшно видеть разоряемую дьяволом душу…»

Рассказ послушницы Алевтины: Я получила от сестры очень тяжёлое письмо. Она – жена полковника в отставке, морского офицера. Письмо необыкновенно скорбное, гнетущее: ей ампутировали обе ноги. Необходимо срочно к ней ехать в Дорогобуж. Тала собираться. Но ни один автобус не берёт. Прошу о помощи в монастыре одних, других. Никакого результата. Думаю: надо бежать к отцу Владимиру. А батюшка идёт мне навстречу, окружён как всегда людьми. Я к нему: «Батюшка! – всю ситуацию в двух словах излагаю. – надо ехать, но никто не берёт». И рядом автобус на Смоленск. Отец Владимир, по обыкновению, реагирует немедленно: «Подожди, сейчас всё уладим». Подходит к руководительницы группы, усердно просит за меня. А та: «Места нет, не можем взять».Он не отступает: «Вы не знаете от кого отказываетесь! У вас исключительный экскурсовод! Он вам три часа будет живописать, полную экскурсию по Дивеево проведёт. Столько узнаете про батюшку Серафима… До самого Смоленска не устанете слушать». Так он меня преподнёс, чего вовсе не заслуживаю. Меня взяли. Дали в руки микрофон, и всю дорогу рассказывала о Четвёртом уделе Божией Матери.

В два часа ночи меня довезли и посоветовали посидеть в отделении милиции: водитель не знал, где поворот на Дорогобуж. А милиционер: «Здесь оставаться нельзя. Недалеко ночное кафе, пусть там побудет». Пришлось идти. Много повидала там, чего не хотела видеть. Но батюшкино благословение продолжило своё действие. К утру явился огромный молодой верзила и непотребными словами стал здороваться со всеми. В ответ только: «Хи-хи, ха-ха…» Говорю: «Что за негодяй сюда пришёл! Что за хамство! Как вы смеете так вести себя с женщинами?» В ответ: «А это кто тут ещё сидит?!» Я вдруг вспомнила проповедь отца Владимира о сквернословии и как могла, попыталась её передать. И чувствую, из меня просто батюшкина сила идёт: «Знаете, что ваш мат слышит Сам Бог! У человека, который ругается матом, проклята вся семья – ваши будущие дети и весь ваш род! Пресвятая Богородица отводит благодать от такого дома навсегда. Мат – это мерзость перед Господом, это фимиам сатане!» Он растерянно на меня посмотрел и вдруг: «Мать, куда тебе надо?» - «Мне – в Дорогобуж». – «Ты знаешь, нужно ехать до автостанции, а потом, а там пересесть на машину и ещё много километров». – «Знаю, но понятия не имею, как, в какую сторону». – «Ну, пойдём, мать». Посадил меня в свою машину, довёз до автостанции. Нашёл такси, заплатил 50 рублей: «Доставь её до самого места». И меня довезли. Настоящее чудо. По благословению отца Владимира постоянно случались необыкновенные вещи. Так я прекрасно доехала, встретилась с сестрой, поддержала её, милостью Божией.

Как-то батюшка давал после литургии крест. И вдруг одной женщине так строго в лицо говорит: «Ты зачем мужа колдуном называешь? Зачем по неверующим соседям разносишь клевету?! Великий грех. Приходи на исповедь. Не оставляй камня, который потянет тебя в преисподнюю». Сколько раз я сталкивалась с тем, что он предвидел неизвестное никому, кроме самого человека.

Помню, разговелась после Рождественского поста, и, наверное, от разнородной еды стало мне плохо с желудком. Совсем вышла из строя. Измучившись, встречаю отца Владимира. Только успела рот раскрыть, он поворачивается ко мне и на бегу произносит: «Лимон, лимон…» Не будучи уверена, что он меня понял, я опять: «Отец Владимир…» - «Лимон, лимон, лимон…» и уже скрылся. Воспользовавшись советом – все болезненные симптомы тут же прошли.

Однажды стою в очередь, за билетом ехать к сыну. Появляется отец Владимир. «Батюшка, давайте возьму Вам билет». Даёт мне деньги. А ехала необыкновенно расстроенная. Впервые без подарков. Невозможный случай: ни невестки, ни сыну и внука порадовала. Так была пронзительна батюшкина молитва: если он сам не мог помочь, его мольба из-под земли доставала людей, которые было способны его сострадание воспринять и на него отозваться. Светлая память нашему батюшке».

на рубашку, игрушку дешёвую внуку, и ту не на что купить – нет лишней копейки. Отец Владимир взял билет, порылся в кошельке, достал тридцать рублей, протянул мне и с огорчением говорит: «У меня к сожалению, больше ничего, у т е б я в е д ь с о в с е м

н е т д е н е г! Но будут, будут – не расстраивайся!» Если бы я ему хоть намекнула… Сижу в зале ожидания. Разговорилась с одной девушкой. Вдруг: без всякого повода: «У вас весь трудно с деньгами, возьмите у мен купила: и рубашку сыну, и невестке платочек,

Пламенное сердце

«…даём вам повод хвалиться нами, дабы

имели вы что сказать тем, которые хвалятся

лицем, а не сердцем».

(2 Кор. 4,12)

Любая моя похвала в ощущалась в отце Владимире буквально физически: настолько ярким, необычным, порывистым и дерзновенным адрес иеромонаха Владимира будет куцей. Потому что слишком многообразна гамма красок богатой и щедрой натуры этого замечательного человека. Неисчерпаемое духовное богатство его души было, как бы нанизано промыслом Божьим на огненный стержень Православной веры. Присутствие этого мировоззренческого, духовного стержня был этот молитвенник Божий!

Глубокое, незабываемое впечатление производила на меня и мою семью милая и мужественная матушка отца Владимира – Ирина. Мне эти удивительные дивеевские подвижники казались самыми православными людьми России! Я и сейчас уверен, недалёк от истины…

Мне посчастливилось исповедоваться у батюшки и окормляться у него с середины девяностых годов уже прошлого столетия. Не знаю, как сложилось бы моя судьба, если бы не моё знакомство с отцом Владимиром, если бы его непримиримость к моему триокаянному недостоинству: батюшка ястребом обрушивался на мой греховный «курятник» и в мгновения ока распатрашивал «насиженные» мои грехи… Только перья летели по храму, да я, обалдевший, стоял на стойке «смирно» на коленях… Если говорить и далее аллегориями, то я не представляю себе отца Владимира без духовного скальпеля в одной руке и Креста – в другой. Одной он беспощадно кромсает волчны и тернии оплетших моё сердце грехов, а другой любовно врачует Словом Истины раны, неизбежно образуемые радикальной Православной Святой Соборной и Апостольской хирургией. Иначе с нашим братом никак нельзя!..

Батюшка отец Владимир был исповедником от Бога, ради Бога и во имя Бога. Исповедником веры Христовой. Но слишком плотны апостасийные слои духовной атмосферы нашей ойкумены, чтобы можно было гореть и не сгорать, класть свою душу за други своя и при этом долго оставаться в живых…

Я иногда думаю: вот был человек, такой же грешный, как и все мы, люди, с тем же «джентльменским набором» страстей и болезней, горестей и разочарований, порывов и лени, но вдруг на каком то этапе жизненного пути на человека «нападает» Дух Святой и проявляется – из доселе непроявленного – величие души человека, созданного по образу и подобию Божию. Человека с большой духовной буквы! И он идёт к спасению. Человек дерзает спасти свою душу, и, как назидал батюшка Серафим Саровский, спасая себя и тысячи вокруг себя спасая! Дай Бог, чтобы и мы вошли в эти тысячи вокруг отца Владимира!.. Мне кажется, что мы, осознано или безсознательно, ощущали это спасительное состояние души отца Владимира, этого дивного подвижника Христова. Потому что уже набита оскомина от частого лицезрения теплохладного и обмирщенного нашего духовного окормления, чтобы сразу не ощутить вкус живой воды родной православной души русского священника.

…За право наследовать жизнь вечную, Царство Небесное – надо биться в этой привременной жизни из последних сил и до последней капли нашей русской крови. Этому учил нас своей пламенной жизнью, своей огненной верой батюшка Владимир. Сегодня счёт пошёл уже не на миллионы, как некогда спасавшихся на Святой Руси, не на сотни тысяч, как ещё совершенно недавно, после позорного февраля 1917 года, а на тысячи. Завтра будет - на сотни… Битва идёт за каждую человеческую душу! Кто мы? Воины Христовы или греховное злосмрадие, не начинавшее покаяния? Вот о чём каждый спрашивает у нас отец Владимир. Вот о чём должны мы помнить непрестанно, если хотим быть достойными памяти нашего учителя!

Вера наша – это дар Божий, это милость Божия; а умение жить по вере – это персональная способность каждого проявить свою силу воли, своё мужество, своё исповедничество. Способность, которой отец Владимир владел в совершенстве. И этот свой дар-подвиг он пронёс через всю свою такую краткую, но такую яркою священническую жизнь. Мы знаем цену такому подвигу, цена его – Жизнь Вечная!

«Слово» и «дело» сплетались в батюшкиной жизни в органическое целое, и поэтому не ощущалось того, что иногда видишь вокруг себя: какого-то тяжелого духовного надрыва… Образ же батюшки удивительно светел и звонок. И вот с этой кажущейся лёгкостью, огнекрылостью, он совершенно потрясающе мог выколупывать нас из скорлупы наших бесчисленных грехов, освобождать от греховной придавленности, обуморённого сомнабуличества, выводить душу из состояния ленивого размагничивания, мировоззренческого ступора, разворачивая нас на необходимое и достаточное количество духовных градусов, дабы мы и в кромешной тьме своих грехов, как в пропасть, заглянуть смогли бы и при этом не повредили своей способности вновь и вновь вставать на борьбу за свои – такой драгоценной Христовой Кровью выкупленные – души! Отец Владимир мог донести до сознания, подсознания, до сути нашей, что если ты грешишь осознанно, зная, что за это неизбежно ответишь пред Господом, - и на частном своём Суде после смерти и на всеобщем Страшном, - то ты предатель! Предатель образа и подобия Божия. И тогда ты не раб Божий, а раб греха, и таковым должен представляться людям: «Раб греха – имярек». А до звания «раба Божьего» надо трудиться всем нам без устали, ибо это звание не даруется, а заслуживается, так же как заслуживается – нудиться! – Царство Небесное… И если будет на то воля Божия! Вспоминая сегодня отца Владимира, мне не чуть не грустно, но радостно и легко на душе! Я благодарю Создателя, что, по Его промыслу и неисчерпаемой милости и долготерпению, соприкоснулся с родником великой русской души православного священника. Я верю и знаю, что этот дивный дивеевский подвижник Христов молиться сейчас за нас многогрешных в обителях Божиих, чтобы не заблудиться душам нашим на тернистом и ухабистом пути нашей странственной жизни, ч т о б ы н е п р е д а л и м ы н а ш и д у ш и з а

ч е ч е в и ч н у ю п о х л ё б к у, не опошлили в грязи мирской жизни, но познали в своё время радость безсмертия вечной жизни с Богом, Ангелами и святыми, где есть и обитель любимого русским народом отца Владимира, - у Господа обителей много!.. Иеромонах Владимир – это наше знакомое и любимое Торжество Православия. И Слава в Вышних Богу, что мы можем на весь мир хвалиться такими именами! Прости меня, Христа ради, дорогой отец, за все скорби, которые я, маловерный, доставлял тебе своей многогрешной жизнью.

Дерзновение ко Господу стяжавши, отче Владимире, моли у престола Пресвятой Троицы о спасении душ наших!

Раб Божий Сергий Ч., г. Санкт-Петербург.

Рассказ рабы Божией Елизаветы Л.: «Первый раз, когда я увидела батюшку, он меня совершенно ошеломил. И было это в мой первый приезд в Дивеево. Уже заканчивалась служба в храме, мы с подругой причастились и, счастливые, собирались уходить. Поехав в Дивеево, мы толком не понимали, куда едем, но благодать тут почувствовали невероятную!

Перед выходом из храма дорогу нам пересекла толпа. Шествие возглавлял батюшка, а за ним целый хвост прихожан. Увидев священника, я решаюсь взять у него благословение на обратный путь. Подлетаю к нему и говорю: «батюшка, благословите в дорогу!» Священник останавливается и вдруг хлопает меня по плечу, на котором висит рюкзак: бух! – рюкзак на полу. Я растерялась, застыла на месте. А батюшка поворачивается, берёт у старенькой монахине некую палку и начинает ею колотить меня по спине. А ручка у батюшки, надо сказать, крепенькая, хотя он и поменьше меня ростом. Я была совершенно ошеломлена и не знала, что мне делать: смеяться, плакать… А батюшка тут и говорит:

- Больно?

- Не-е-е-ет…

- Это чтобы ты выросла!

Засмеялся так и сказал:

- Так-то ты выросла! Это чтобы ты духовно выросла! Это я из тебя пыль московскую выбиваю.

Я со слезами на глазах, в полной растерянности, ничего не поняв: ни кто это был, ни что это было, выхожу из храма. Оказывается, это был посох старицы, которым все просили, чтобы батюшка «полечил», а меня вот так, без моей просьбы, постучал. Потом эти слова: «Чтобы ты духовно выросла», - звучали во мне как колокол.

Но тогда я ещё не знала даже как батюшку звать, и не могла предположить, что в будущем у нас будет такая крепкая духовная связь, и что батюшка станет крёстным отцом моего мужа, и что без батюшкиных советов, без его молитв тяжело нам будет. Случилось так, что отца Владимира мы бесконечно полюбили.

Один из приездов в Дивеево был для меня совершенно незабываемым. Мы поехали тогда втроём: я, моя подруга и помощница Елена Ульянова и молодой человек Игорь. У него была хорошая машина, все мы были примерно одного возраста, никто ещё не состоял в браке, и ехали мы в Дивеево уже более или менее понимая, зачем мы туда едем.

Как-то так получилось, что, подъезжая к Дивееву, мы немного заплутали, сбились с дороги, растерялись, и эта растерянность, не случайно, конечно, привела нас прямо к храму. Мы оставили машину и вошли в храм. Шла служба, и служащий священник, а это был отец Владимир, выходит прямо на нас… Батюшка, не дав нам слово молвить, сказал, чтобы мы ожидали его здесь, и что, когда кончиться служба, мы все пойдём к нему домой и остановимся у него, потому что матушка с детьми в это время находил