Историческая теория и историческое сознание

 

Вектор развития истории от прошлого через настоящее к будущему - фундаментальная составляющая единства истории. Единство по вертикали проявляет себя как связь времён, в основе которой лежит неразрывная цепь причин и следствий, в которой реально свершившееся формирует предпосылки нового, а оно, в качестве результата предшествующего становится предпосылкой грядущего. Неустранимая связь времен — важнейшая составляющая логики исторического развития, а не только хода конкретно-исторических явлений и процессов. Разрыва причинно-следственных связей нет в том смысле, что не существует финала развития, как стадии некоторого абсолютного завершения и начала нового с нуля. Непрерывность развития не является однако главным, размеренным процессом перемен, одинаковым для всех ситуаций по времени и месту их свершения. Единство истории проявляется в неисчерпаемом многообразии этих перемен, вследствие чего их динамика столь же многообразна и неисчерпаема, а сами перемены являются продуктом преемственности и разрыва цепи развития одновременно. Степень преемственности во всех ситуациях различна, однако, разрыва связи времен в указанном смысле в реальной истории все же нет. Тем не менее, в ее изучении и понимании, в мотивах поступков и поведения людей в их практических действиях, направленных на достижение общественных перемен, а также в области исторического сознания связь времен не так уж редко становится в той или иной форме предметом отрицания и пренебрежения. Цивилизационный подход является вариантом разрыва связи времен на уровне теории. Путь к новому в России после разрушения СССР в представлениях части современников этих событий являлся однозначным разрывом с советским прошлым и чем более радикальным, тем более целесообразным. Мы должны загадить социализм, как мухи засиживают лампочку (А.Н. Яковлев). Загадить – значит, вычеркнуть, изъять из памяти, объявить ушедшим в прошлое без каких бы то ни было последствий – как это можно еще понять? «С захоронением Ленина мы оставили позади эпоху. Коммунизму же нужно поставить памятник из колючей проволоки и забыть о нём» [172] (Б. Немцов). У этих строителей нового есть давний предшественник – бесы Ф.М. Достоевского: «Надо, чтобы такой народ, как наш, не имел истории, а то, что он имел под видом истории, должно быть с отвращением забыто.

 

 

Кто проклянет своё прошлое, тот уже наш – вот наша формула». Есть и ещё один предшественник: «Было бы разумнее установить в каждой деревне громкоговоритель, чтобы таким путём информировать людей о новостях и дать им пищу для разговоров; это лучше, чем допустить их к самостоятельному изучению политических, научных и т.п. сведений. И пусть никому не приходит в голову передавать покорённым народам по радио сведения об их прежней истории» (Гитлер). Разрыв связи времен, которого нет в реальной действительности, становится порой более или менее выраженным признаком состояния исторического сознания. Что такое историческое сознание?

Историческое сознание является проблемой исторической науки, но это, прежде всего, жизненно важная проблема каждого общества. От состояния исторического сознания зависит степень стабильности общества, его способность к выживанию в критических обстоятельствах и ситуациях. Устойчивое историческое сознание – важнейший показатель устойчивости общества подобно тому, как разорванное, клочкообразное состояние исторического сознания – свидетельство надвигающегося кризиса общества, или кризиса, ставшего реальностью. Конечно, кризис исторического сознания может быть итогом целенаправленных усилий, злой воли и умысла, и тогда эта воля становится инструментом культивирования такого исторического беспамятства людей, которое отнимает у них возможность рационально ориентироваться в окружающей ситуации и превращает их в послушное орудие реализации самых разных, в том числе направленных против их коренных жизненных интересов, целей.

Несмотря на всю эту остроту значимости исторического сознания в жизни общества, сама проблема его изучения в исторической и - шире - в общественной науке в настоящее время не может считаться решённой даже приблизительно. Об этом говорит многое, в том числе и то, что следует понимать под историческим сознанием по оценкам различных авторов. В одном случае речь идёт о понимании исторического сознания как социальной памяти. «Этим понятием охватывается всё многообразие стихийно сложившихся или созданных наукой форм, в которых общество осознаёт (воспроизводит и оценивает) своё движение во времени». От других форм общественного сознания (правового, нравственного и т.д.) автор приведённой цитаты отличает историческое сознание тем, что оно в отношении человека и окружающей действительности вводит «дополнительное измерение - время» [173].

 

 

При всей значимости этого признака исторического сознания остаётся все-таки неясность относительно фактора времени как действительно коренного признака исторического сознания; впрочем, из дальнейших рассуждений следует, что имеются ввиду способы фиксации общественной системой своих прошлых состояний, без чего было бы невозможно продолжение её жизнедеятельности и её развитие [174]. Историческое сознание, следовательно, форма, разновидность знания обществом своего прошлого.

Эта точка зрения воспроизведена практически без изменений А.И. Ракитовым [175]. Насколько дальше этих представлений идёт Г.А. Антипов, рассматривающий историческое сознание в качестве представлений, которые можно выразить понятием «историческое время» [176]. При этом историческое время рассматривается в качестве присущего данному обществу способа интерпретации событий в категориях прошлого, настоящего и будущего [177]. Несмотря на то, что историческое время - категория, отражающая восприятие человеком времени, темпов его движения, его динамики, и не включает в себя то, что является осознанием, ощущением связи хронологических отрезков времени как связи эпох, применение понятия «связь времён» для характеристики исторического сознания не только важно, но и необходимо, ибо приводит к пониманию его сущности.

В других работах, затрагивающих проблемы исторического сознания или посвящённых им непосредственно, выдвигается идея связи времён как фундаментального признака исторического сознания. С точки зрения М.А. Барга, речь идёт о связи прошлого, настоящего и будущего, причём, с выделением системообразующей роли в этой цепи настоящего, современной в каждый данный момент среды [178]. В другом случае подчеркивается не менее важное обстоятельство, касающееся природы исторического сознания и его роли: историческое сознание «играет важную стабилизирующую роль, способствуя осознанию обществом связи времен как предпосылки своего нормального функционирования» [179]. Таким образом, в имеющейся литературе обозначены подходы к двум принципиально важным сторонам проблемы исторического сознания: связи времен, как основополагающего его признака, и общественной функции исторического сознания, реализуемой посредством упомянутой связи времен.

 

 

Следует подчеркнуть, что идея связи времён, как составная часть общеисторических представлений, была выдвинута довольно давно, практически уже на заре исторической науки. Речь идёт именно об историческом знании, а не о состоянии исторического сознания. Циклические теории античной историографии основаны на логике последовательно-упорядоченного развития, которое по завершении его цикла приводит к возврату некоторого исходного состояния и последующему повторению развития (это, прежде всего, формы государства) с сохранением прежней его логики. Так выражена в этом варианте научного исторического мышления связь времен в отличие от более поздних эсхатологических представлений с их неустранимой связью царства земного и небесного, сансары и нирваны и т.д. Конечно, учесть это - ещё не значит дать характеристику исторического сознания соответствующих эпох, хотя и ясно, что упомянутая связь времен входила, так или иначе, в структуру последнего. Но уже из сказанного ясно, что представления, складывающиеся в области собственно исторического знания в любом случае не являются единственным источником формирования исторического сознания. Однако сознание значимости связи времен приходило в самые разнообразные сферы общественного сознания. Художественный гамлетовский вариант этого осознания звучит в разных вариантах перевода оригинала так: порвалась дней связующая нить, как мне обрывки их соединить [180]; век расшатался, и скверней всего, что я рождён восстановить его [181].

В чем заключается необходимость и общественная значимость связи времен? Необходимость определяется общественной природой человека, физической невозможностью его бытия в одном временном измерении. Существует множество вариантов представлений, отчасти, образных по своему содержанию, относительно того, чем человек отличается от животного. Состраданием, утверждают одни. Но дельфин выбрасывается на берег из чувства солидарности, сострадания. Способность любить, считают другие. Но волк сохраняет верность одной волчице, а лебедь гибнет после смерти своей подруги.

 

 

Умением смеяться думают третьи, но обезьяны вполне обладают этой способностью. Способность творить, утверждают иные, но доказана способность обезьян к творчеству при добывании пищи, а танец журавлей посрамляет не лучшим образом поставленные пляски людей. Отличительное свойство человека – в наличии сознательной памяти, удерживающей в единстве его прошлое, настоящее и его планы и надежды на будущее. При всей реальности проявления так называемого растительного существования человека его земное бытие не протекает только в каком-то одном временном измерении их трех названных модальностей. Понимание этого обрело силу художественного образа. Таков Маугли с его трагедией беспамятства, хотя это навеяно жизнью. Таков Борн с его усилиями открыть препарат, который даёт людям беспамятство, чем и хорош (фильм «Мёртвый сезон»). Речь идёт не об индивидуальной памяти человека, а о коллективной памяти народа, элементом которой является историческое сознание. Вряд ли правомерно отождествлять физиологический склероз с коллективным беспамятством: первое – продукт физиологических перемен возрастного характера в человеке, второе – результат тех или иных процессов общественного развития. Весьма сходны, однако, последствия физиологического и исторического склероза: он в обоих случаях лишает возможности человека или целый народ должным образом ориентироваться в окружающем его мире, адекватно реагировать на всё происходящее в нем. В этом смысле исторический склероз - весьма эффективное оружие реализации таких целей, которые могут иметь самые губительные, хотя и не осознаваемые первоначально в массовом сознании результаты и последствия. В крайнем варианте историческое беспамятство предстает как средство самоуничтожения этноса.

Импульс к тому или иному варианту формирования исторического сознания или его разрушению всегда исходит из современной в каждый данный момент общественной среды, но средством достижения упомянутых целей является формирование того или иного отношения к прошлому, его образу. Изменение образа прошлого является способом реализации человеком и обществом оценки его современного состояния и определения его перспектив. Диктует отношение к прошлому не само прошлое, а современная человеку среда. Это один из самых уязвимых с научной точки зрения способов практического применения результатов исторического познания, ибо прошлое само по себе никого не может обязать к тому или иному варианту отношения к себе, следовательно, не может помешать и наихудшему из них, грубо искажающему реальный образ прошлого и приспосабливающего его к той или иной разновидности конъюнктуры, политической или иной.

 

 

Научных аргументов, которые могли бы воспрепятствовать этому, не существует, следовательно, сфера решения этого вопроса - не историческая наука, а общество. Историческое познание в состоянии предложить более или менее адекватный образ прошлого, однако станет он элементом исторического сознания или нет - зависит от общества, состояния и расстановки в нём общественных сил, позиции власти и государства. Борьба общественных сил за прошлое, тот или иной его образ - это и борьба за историческое сознание, то или иное его содержание.

Конечно, само историческое познание не находится вне борьбы этих сил или над ней; влияние на него современной историку среды неустранимо. Историческое познание не только не является единственным источником формирования исторического сознания, но не является безупречным единственным его источником, поскольку не исключает передачу в область массового сознания такого образа прошлого, который может не соответствовать требованию его адекватности. Труд историка — первоисточник сведений о прошлом, но сведения эти в передаче из вторых, третьих и т.д. рук - средств массовой информации, способов художественного отображения действительности и др.

– способны многократно расширить возможности и рамки формирования искажённого исторического сознания. Образ прошлого в массовом историческом сознании в любом случае не может не отличаться по форме, но также и по содержанию от образа, создаваемого историком-профессионалом, но из массового сознания нельзя изъять требование достоверности, правдивости, адекватности внедряемых в него сведений о прошлом. В противном случае речь идёт о манипуляциях историческим сознанием, его мифологизации. Конечная цель этих манипуляций

– сделать историческое сознание разорванным, клочкообразным, сделать так, чтобы события невозможно понять как звенья процесса развития, т.е. разорвать связь времен. Это приводит к перестановке акцентов в понимании человеком окружающей среды, либо лишает его возможности вообще ориентироваться в ней и видеть какую-либо перспективу. В совокупности это означает посеять хаос в сознании, что делает его носителей, т.е. в конечном итоге людей, общество легкой добычей манипуляторов сознанием. Однако причины, формирующие такое состояние сознания, кроются глубже и не сводятся только к приемам упомянутой манипуляции. Разрыв связи времён в сознании в фундаментальной своей основе порождается динамикой общественного развития.

Связь времён рвётся в периоды острых общественных кризисов, социальных потрясений, революционных потрясений, переворотов и т.д.

 

 

Всякое отступление от последовательной эволюционной динамики развития с неизбежностью приводит к той или иной форме кризиса общественного, в том числе исторического сознания. Это уже невозможно отнести к разряду манипуляции, если, конечно, не считать манипуляцией сам разрыв общественной динамики, более или менее радикальный, в форме революции и т.д. На этой почве возникли самые глубокие кризисы исторического сознания. Однако исторический опыт показывает, что во всех сферах жизни, в том числе сфере исторического сознания, связь времён постоянно восстанавливалась. Общество испытывает неустранимую потребность в восстановлении связей с прошлым в целях самоориентации; это объясняется и тем, что любая эпоха, в конечном счёте, порождена предшествующим этапом развития, стоит на его плечах, там скрываются его корни и от всего этого она не может вполне отказаться, т.е. начать развитие во всем объеме с некоторой нулевой отметки. Вследствие этого возникает потребность поставить в ту или иную форму связи данное состояние общества даже самыми «трудными» в смысле внутренней взаимосвязи и соединимости периодами предшествующего развития. Одним из новейших примеров такого рода попыток – стремление определить отношение нынешнего состояния ФРГ в целом, исторического сознания в особенности, к нацистскому прошлому, которое в течение десятилетий послевоенной истории этой страны считалось «непреодоленным».

В современной ситуации формирования исторического сознания в стране важнейшей является проблема отношения к периоду досоветской истории. Сам переход к этому периоду означал, конечно, радикальный разрыв с прошлым во всех сферах жизни, в том числе, это был глубокий кризис исторического сознания. Кризис отразился и в отрицании значительнейшей части отечественного прошлого, как тех его страниц, которые практически рассматривались в качестве ненужных, непригодных в строительстве новой жизни. В области исторического образования это выразилось в отказе от систематического его изучения, его фрагментаризации в соответствии, прежде всего, с отдельными немногими идеологическими постановками построения нового общества. Господствующим в этом типе сознания, в том числе исторического, был тезис о классовой борьбе, что вполне объяснимо не столь теоретически, сколько, прежде всего, условиями той жёсткой социально-классовой конфронтации, которая была связана с переходом к новому обществу в России.

 

 

Конечно, такое отношение к отечественному прошлому не могло быть устойчивым и долговременным фундаментом построения упомянутого общества, хотя оно продержалось вплоть до 1934 г., до известного постановления ЦК ВКП(б) о преподавании истории. К этому времени многое уже говорило не только о недостаточности, но и о явной непригодности отказа от систематического изучения истории в системе образования, следовательно, ущербности формирования того типа исторического сознания, который мог опираться не на общую линию развития отечественного прошлого, а на его эпизоды, фрагменты, вырванные из общего контекста, а потому не дающие ощущение и понимание связи времен, следовательно, место нового общества в этой цепи событий. Но уникальный феномен, вне связи его с другими явлениями, понять, как известно, невозможно, кроме того, таких уникальных в своей сущности событий в истории не бывает, следовательно, для осмысления их в научном мышлении и в массовом, в том числе историческом сознании необходимо поставить их в общеисторическую связь. Точнее говоря, не поставить, ибо в реальном развитии истории это уже имеет место, а не вырвать их духовно, т.е. в сознании, из нее. Крах концепции мировой революции, осознание чего посетило в те годы далеко не всех, хотя Сталин понял это едва ли не раньше других, сыграл практически главную роль в возврате к систематическому изучению отечественного прошлого. Потеря веры возможности опоры на мировой революционный процесс в связи с построением нового общества в России привела не к утрате всяких вообще ориентиров, а к поискам опоры на собственные ценности, в том числе ценности исторического прошлого. На смену отвержения отечественного прошлого или фрагментарно-выборочному подходу к нему пришел «линейный» систематический подход к его пониманию и изображению, как это было и до октября 1917 г. Главное заключалось, однако, не в самом отношении к прошлому, а в том, что новый этап развития России, будучи несомненным разрывом с прошлым, вместе с тем выглядел в том случае в качестве некоторого итога результата, порождения прошлого. На новой основе происходило возрождение некоторых традиционных ценностей - идеи державности, общинности (коллективизма) и т.д. Новое общество выглядело в этом смысле не в качестве некоего самодовлеющего изолированного от прошлого отрезка развития, а в качестве его некоторого продолжения и составной части общего процесса. Несомненно, что чем больше уходила в прошлое начальная дата построения нового общества — 1917 г., тем всё более насыщенным, полнокровным становилось понимание связи этого общества со всей линией предшествующего развития.

 

 

В годы войны с Германией особую роль стали играть те страницы отечественного прошлого, которые были связаны с именами Александра Невского, Дмитрия Донского, Александра Суворова, Михаила Кутузова. Нарастало восстановление идеи исторической преемственности в развитии страны в историческом познании и общественном сознании, причем, в годы войны в сознании многих руководителей страны идея преемственности Российской империи и Советского Союза в значительной степени укрепилась. В обращении Сталина к народу 2 сентября 1945 г. По случаю победы на Японией подчёркнуто, что японская агрессия против России началась в 1904 г. Потом последовала интервенция в период гражданской войны, затем Хасан и Халхин-Гол. Поражение русских войск в 1904 г., утверждал Сталин, оставило тяжелые воспоминания в сознании народы, который верил, что наступит день, когда эта тяжелая память о прошлом перестанет отягощать сознание людей. Этого дня люди старого поколения, подчеркнул Сталин, ждали 40 лет. Можно, конечно, спорить о смысле такой именно направленности хода событий и просматриваемой в этой логике рассуждения своеобразной идеи воздаяния-возмездия. Однако для нас в данном случае важно другое: стремление руководителя государства представить изложенные события как звенья единой цепи, как историческую преемственность двух разных периодов отечественной истории. Не отгородиться от прошлого, не отсечь его, а вывести из него линию преемственности, как способа опоры на прошлое и одновременно одной из основ оценки настоящего. В историческом сознании советского общества отношение к идее преемственности с дореволюционным прошлым не увеличивало разрыв с ним, а с развитием этого общества восстанавливало те или иные связи, утраченные в период Октября и последовавшие за этим годы. Линия преемственности была прекращена с окончанием периода советской истории и приходом к власти реформаторов-либералов, вследствие чего перед постсоветским обществом возникла новая проблема — проблема отношения к советскому прошлому. Это отношение во многом определяет формирующуюся разновидность исторического сознания.

Перейдём к следующему разделу изучения проблемы, в котором общие положения о природе исторического познания применяются для характеристики состояния исторического сознания в современной России. В качестве объекта избирается не всё общество, а прослойка художественной интеллигенции, состояние сознания, которое анализируется с точки зрения оценки её представителями, во-первых, современного этапа отечественной истории, во-вторых, их отношения к идее своеобразия исторического пути России в прошлом и настоящем.

 

 

Признак и показатель здорового исторического сознания заключается, прежде всего, в наличии в массовом сознании и мироощущении спокойной уверенности в будущем, опирающейся на настоящее и прошлое — другой опоры у ощущения такой уверенности не существует. Вряд ли можно усомниться в том, что такого рода атмосфера в российском обществе в целом, как и в подавляющем количестве его самых разных по материальному положению и интеллектуальному уровню слоев, отсутствует. Есть, скорее, атмосфера тревоги, неуверенности и страха перед будущим, чувства отнюдь не радужные, не способствующие физическому и нравственному здоровью человека и общества. Обладание капиталом, криминальным или иного происхождения, не избавляет от упомянутых эмоции, и лучшим доказательством того является бегство из России, более чем по 20 миллиардов долларов ежегодно, бегство не вследствие того, что он по своей природе интернационален и не знает границ в своём стремлении к приросту и приумножению, а бегство от неуверенности сложившейся ситуации и её перспективах. Эта доминанта общественного сознания не является изначальной, она

– продукт либеральных реформ начала 90-х гг., которые по своей сути предусматривали коренной разрыв с периодом советской истории, а не сохранение тех или иных элементов преемственности в развитии. Могли ли преобразования включить в себя иное отношение к указанному периоду? Безусловно, могли, причём, понимание этого было не чуждо и тем, кого и относят к числу демократов. Не так давно «демократические» средства массовой информации по случаю 80-летия со дня рождения А.Н. Сахарова дружно замолчали ту сторону его взглядов, без которой они выглядят как грубое и злонамеренное их искажение, – его представление о том, что в дальнейшем развитии страны должны сочетаться лучшие стороны социалистической и капиталистической системы, т.е. своеобразный вариант конвергенции. Реформы пошли по сценарию, при котором отношение к советскому прошлому глубоко разделяет, разъединяет людей, что и является едва ли не главной причиной охарактеризованной доминанты исторического и – шире - общественного сознания. Но она не исчерпает всю его суть.

Другие его свойства характеризуют его как тип расщепленного сознания – растерянности, подавленности, неверие во что бы то ни было, ослабление или утрата сопротивляемости складывающейся ситуации, пессимизм, одним словом, хаос в сознании. Рассмотрим это на ряде примеров поведения, взглядов, высказываний представителей творческой интеллигенции.

 

 

М. Ульянов, по случаю своего 70-летия (ноябрь 1997 г.), в интервью по телевидению сказал о своих затруднениях относительно выбора современного персонажа в качестве сценического образа: женщины, кричащие вместе с Анпиловым, толстосумы, истребляющие друг друга, интеллигенты, разбежавшиеся в разные стороны, не вызывают у него желания их играть. Утрата положительного героя говорит в данном случае об определённом кризисе сознания. Другой известный представитель сценического искусства О. Табаков заявил: «А жить при коммунистах не хочу, я им не доверяю. Я не хочу ругать то время, не собираюсь ни от чего отказываться и ни за что мне не стыдно. Самое гнусное, чем сейчас занимаются люди, – это то, что они переписывают историю, вне зависимости от того, кто эти занимается: коммунисты, демократы или национал-патриоты. Все они мне глубоко отвратительны. Ведь известно, что, не уважая своё прошлое, плюешь в будущее» [182]. В этом всплеске эмоций есть то, с чем нельзя не согласиться, как с проявление здоровой, а не ущербной реакции на ту форму отношения к прошлому, которая не содержит кого-либо позитивного созидательного начала для ориентации в настоящем и на будущее. Здесь есть и определённая потеря ориентиров у самого автора. Наконец, здесь есть и непонимание того, что история не может не переписываться, все дело в том, как именно она переписывается, хотя это уже не дело актера, даже такого высокого класса. Важно подчеркнуть, что сам О. Табаков хорошо понимает в личном плане значимость опоры на то прошлое, из которого он вышел. «Вообще мне представляется, — пишет он по другому поводу, – очень важным наша связь с теми, кто ушел и многие наши беды от забвения этих понятий. Мы - проходимцы в этом мире. У меня много недостатков. Но я с десяти лет знаю, что бабушка Оля лежит на саратовском кладбище недалеко от Николая Гавриловича Чернышевского, и я бываю у неё и у отца, у дяди, у Женьки - моего сводного брата. От того мне живется остойчивей (знаете, есть такое понятие – остойчивость – это у яхты киль плавает, чтобы она не колебалась)...» [183].

Личная историческая память, которая в данном случае является существенным элементом гармонии и устойчивости индивидуального бытия, не может быть моделью структуры исторической памяти общества и — шире - его исторического сознания. Впрочем, одна аналогия вполне правомерна: общество подобно индивиду, нуждается в опоре на прошлое, как неустранимую предпосылку самоидентификации. Однако, массовое исторической сознание, хотя и составляется из многих индивидуальных актов сознания, не является, тем не менее, их простой арифметической суммой: в социально расчленённом обществе и, особенно в обществе с такой крайней степенью социальной поляризации, какой является современная Россия, оно не может быть единым ни по признаку отношения к прошлому, ни по взглядам на возможную перспективу развития этого общества.

 

 

К тому же личная историческая память, которая может вполне гармонично связать прошлое индивида и его реальное земное бытие, а так же и определённые ожидания будущего, не тождественна с тем сектором его индивидуального исторического сознания, который касается не его судьбы, а жизни страны: если в первом случае все может выглядеть вполне благополучно – прошлое не травмирует человека, нет конфронтации между тем, что было в прошлом и тем, чем он живёт в каждый данный момент, то во втором случае это вовсе не предопределяет аналогичную структуру сознания, наличия в нём гармонии и связи времен и даже может находиться в полном противоречии с первым.

Конечно, наличие этого противоречия само по себе говорит об определённой ущербности общественного, в том числе исторического сознания; преодоление этого противоречия - способ оздоровления общественного сознания, как и общества в целом. Самой глубокой основой такого оздоровления является гармонизация в обществе, в основах его жизни, соотношения его личного и общего. Вздорность, а не просто ошибочность известного либерального тезиса о приоритете личности над обществом не означает, что верен обратный приоритет, поскольку человек - высшая ценность в истории. Но дело, ведь, совсем не в этом. Реальный смысл упомянутого тезиса состоит в том, что человек обязан всему в своей жизни - и успехами и неудачами - только самому себе, что даже в бытовом, профессионально - деятельностном смысле верно только отчасти. Не менее, а более важно учитывать в этой связи роль и значение общественной среды. Ещё более важно подчеркнуть, что прокламируемый упомянутым тезисом индивидуализм противоречит природе человека, которая во все исторические эпохи есть в существеннейшем смысле продукт, слепок окружающих общественных отношений. Реальный, а не надуманный антропоцентризм есть по своей глубокой сути признание природы человека, следовательно, зависимость его от общества, которая, тем не менее, не умаляет значимости его личного начала на всем протяжении его земного пути.

Возвращаясь к проблеме исторического сознания рассматриваемой прослойки современного российского общества, следует подчеркнуть, что доминантой исторического сознания её представителей является не личная историческая память, а иные его элементы: оценка современного состояния российской действительности и отношение к идее своеобразия исторического развития России сегодня и в прошлом.

 

 

Бросается в глаза преобладание критически – негативного подхода к оценке современной ситуации в России, причём, это не является результатом особым образом ориентированного авторского подбора. «Мы идём всё ниже и ниже. Мне непонятно, когда кончится война в Чечне, непонятны передачи по телевидению. Я вижу, что сейчас все силы работают на разрушение: и невольно воспоминаешь самого моего любимого политического деятеля — Столыпина: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия» (И. Глазунов) [184]. «Настроение препакостнейшее. Коррупция всё крупнее. Всё становится коррумпированнее. Разворовывают остатки. А воровские кланы крепнут и крепнут. И это опутало страну сверху донизу» (С. Говорухин) [185]. «Мне кажется, жить хуже, чем сейчас, просто некуда» (А. Жарков актер) [186]. «После туч всегда появляется солнце. Просто надо быть терпеливее. Наше руководство уже зашевелилось. Думаю, оно заложит хорошую базу, и через годик – другой его действия будут ощутимы и для простых людей. Вот, например, обещают бюджетником зарплату прибавить на 80 процентов» (С. Прохоров, актер) [187]. «Ничего хорошего в этой стране не было и не будет... Мое любимое изречение: «Чтобы взлететь - надо быть гордым» Увы, оно не для этой страны. В этой стране чтобы взлететь, не надо быть гордым: здесь взлетают только злые и умелые.... Только злой и умелый поднимаются вверх в этой стране, а нормальные, умные, талантливые остаются не замеченными. И в этом - катастрофа нашей страны. Наш крест - жить с этими злыми и умелыми...» (И. Отиева, певица) [188]. Как избежать этой обречённости? В другом случае дается следующая рекомендация: «Ситуация в стране изменится обязательно, но не сегодня и не завтра, а года через четыре... Главное, чтобы каждый делал свое дело. А пенять на судьбу - удел слабых. Это не моё. Я даже в минуты слабости уповаю на свои силы» (Л. Милявская, певица) [189]. Между художественным образом активной лягушки в сметане и основным тезисом западного либерализма – уповай только на себя – есть, по видному, одно существенное сходство: то и другое вымысел, правда с одной существенной разницей: первое – со знаком плюс, ибо это художественный, но в чём-то жизненный правдивый, вымысел, второе – со знаком минус, ибо этот вымысел выдаётся за научный тезис, своего рода постулат.

 

 

Впрочем нельзя не признать наличие глубокой, если не конечной жизненной основы этого тезиса, - частной собственности. Свои взгляды на суть происходящего и перспективы движения А. Ворошило, певец, связывает с влиянием на него 10-летного занятия бизнесом и утверждает «Надо менять свою психологию и продвигаться дальше, к хорошей жизни. Все в этой жизни зависит от нас, и не надо думать, что будет хороший царь. Ерунда это всё.... А чтобы были совершенны руководители, нация сама должна совершенствоваться» [190]. Неожиданное, так сказать, исключение из правила «каждый обязан самому себе». Качества руководителя оказывается, предполагают нечто общее, выходящее за пределы его «Я». Но продолжим. «Я оптимист и надеюсь на лучшее. Тем более, что сейчас у нас укрепляются отношения с Китаем» (А. Глызин, певец) [191]. И нечто прямое противоположения: «Я не верю, что в нашей стране произойдёт что-то кардинально меняющее жизнь. Во всяком случае, за всю нашу историю с петровских времен ничего хорошего не произошло. Реформы не удавались, да и сама Россия, хоть и изменилась, но не так, как хотелось бы» (Э. Леждей, актриса) [192]. «Государство у нас и правительство абсолютно бесталанные. Так было во все временна.... Власть должна быть сильной и мудрой» (Б. Щербаков, актер) [193]. Откуда взяться такому правительству? Другой представитель искусства думает по этому поводу иначе: «Конечно, я надеюсь на лучшее. Другого просто не остается, хотя обстоятельства особого оптимизма не внушают. Думаю, корень наших бед в безалаберности и бестолковости. Это касается всех нас. Никогда не надо во всем обвинять политиков. Они - часть нашего общества. А какое общество, такие и политики» [194] (П. Чухрай, режиссер). У известного сатирика М. Задорного впечатление о происходящем в жизни сегодня резюмируются в несколько неожиданном обобщении: «И я теперь действительно понимаю, что всё в мире из-за бабок» [195].

Приведённые высказывания – изложение сути взглядов без их аргументации, что объясняется во многом характером и объёмом публикаций - кратких газетных заметок. К их оценке нельзя подходить с точки зрения того, чего в них нет.

 

 

Но в них нет того, что невозможно объяснить краткостью публикации и без чего эти взгляды выгладят лишь как выражения эмоций, положительных или отрицательных: удовлетворения, радости или, напротив, подавленности и огорчения, надежды, оптимизма, или обречённости и безнадежности. Резко отрицательная оценка ситуации не содержит и тени намека на возможные пути выхода: что делать? Проявления оптимизма ни на чем не основаны, беспочвенны, речь идёт, по-видимому, о надежде на авось. Впрочем, некоторое значение в обосновании упомянутых эмоций имеют аргументы от истории, опоры на прошлое. Они отличаются убогостью и примитивизмом: в России нечего хорошего не было и не будет; в этом, увы, простой и очевидный смысл такого прочтения нашего прошлого. Проповедь надежды на свои силы и розовые надежды на правительство, обречённость по поводу всесилия зла и неизбежности поражения добра (умные, талантливые всегда в проигрыше), демонизация роли «бабок», как глубокой основы происходящего, беспочвенный оптимизм и столь же мало вразумительная безысходность — вот не полная картина разномыслия в связи с оценкой состояния современного российского общества и его возможного будущего. Упомянутое разномыслие объясняется не только личностными особенностями представителей рассматриваемого слоя российской интеллигенции, но и переходным состоянием общества, тем разрывом связей времен, который стал резул<