Проблема цивилизационного подхода в российской историографии первой половины 90 гг. XX в.

 

1990-е гг. XX в. характеризовались в отечественной историографии необычайной активностью поисков обновлённых методологических подходов к исследованию. Своеобразным стрежнем этих поисков стала проблема соотношения формационного и цивилизационного подходов. Актуальность проблематики приобрела в начале 1990-х гг. вполне отчётливую форму дискуссии.

 

 

Считается, что постановка проблемы цивилизаций принадлежит отечественному исследователю, публицисту и социологу Н.Я. Данилевскому, сформировавшему в книге «Россия и Европа» (1869 г.) концепцию особенных «культурно-исторических типов», или цивилизаций. В этом своем содержании данная концепция получила свое развитие у целого ряда представителей философско-исторической мысли западной Европы конца ХГХ-ХХ вв., в том числе у таких известных, как О. Шпенглер и А. Тойнби. На самом деле, у Н.Я. Данилевского есть предшественники, одним из которых был широко известный представитель французской историографии Ф. Гизо. Его книги (на основе лекций, читанных в Сорбонне) по истории цивилизации в Европе, истории цивилизации во Франции (все это относится к периоду 1828-1830 гг.) являются, по существу, первой основательной по объёму привлекаемого материала попыткой осмысления проблемы цивилизации с одной, однако, оговоркой: в мышлении Гизо нет идеи замкнутости цивилизаций, которая с появления работы Н.Я. Данилевского стала стержнем мышления у целого ряда известных представителей концепции цивилизаций.

Проблема цивилизации и цивилизационного подхода также не была поставлена впервые в дискуссии 90-х гг. Эта проблема в разной форме стала привлекать к себе внимание уже в начале 80-х гг., что свидетельствует об обоснованности искать её причины преимущественно в области конкретно-исторического исследования, показавшего определённую недостаточность формационного подхода - в существовавшем тогда его понимании — для объяснения накопленного фактического материала по различным проблемам, прежде всего, в области востоковедения [122]. В этой ситуации нет чего-либо необычного: накопление нового исторического знания ведёт с неизбежностью к пересмотру в той или иной мере существующих в данное время теоретических представлений, как основы исследования. Правда, к этому следует добавить, что осуществить это по отношению к теории Маркса в условиях советского времени было крайне не просто вследствие официальной её канонизации в качестве единственно научной и верной.

 

 

Такое отношение к теории не принесло ни ей, ни советскому обществу в целом ничего, кроме вреда, даже если учесть, что импульс к такому отношению был отчасти следствием реального жёсткого идеологического противоборства на всем протяжении холодной войны.

Рамки, размах и острота дискуссии по проблемам цивилизационного подхода 90-х гг. свидетельствует о том, что её главной причиной была уже не столько потребность в развитии теории, сколько изменение общественного строя в стране — перемены, которые в любом случае, хотя и по-разному, не могли не повлиять на мышление историков. В 90-е гг. проявилось три варианта отношения к господствовавшим ранее теоретическим основам исторического мышления: 1) убежденность в их полной научной состоятельности, 2) отрицание таковой по отношению к марксистской теории в целом и 3) необходимость развития и обновления теоретических основ исследования путем её сочетания с цивилизационным подходом. Следует отметить, что научная обоснованность каждой из трех позиций не заключается в том, сколько именно сторонников её отстаивало, хотя это может быть важно в каком-то другом отношении. Более очевидно то, что первые две позиции не относятся к вариантам развития, обогащения теории: один числит её в качестве совершенства (единственно-научной), другой — в качестве изначальной несостоятельности.

Третий вариант разработки методологических проблем исторической науки заключался в сочетании и формационного и цивилизационного подходов. В дискуссии 90-х гг. эта теоретическая позиция была наиболее актуальной, её придерживалось значительно больше историков, чем в первых двух случаях (в опубликованном варианте взглядов), в чём, впрочем, нельзя усматривать ключ к истине. Какие основные проблемы возникли в связи с призывом к сочетанию формационного и цивилизационного подходов, как предпосылки обновления теоретических основ исторического исследования? Это, прежде всего, проблема содержания основных понятий - цивилизационного подхода, его соотношения с формационным и понятие цивилизации. Далее, это обоснование необходимости и характера упомянутого сочетания.

 

 

Начнём с последнего. Необходимость сочетания обосновывалась: отсутствием разработок в области теории формаций и её догматизация (Л.Б. Алаев) [123]; все более обнаружившейся неадекватностью социально-классовой детерминации духовной сферы (Б.С. Ерасов) [124]; невозможностью осмысления с опорой на теорию формации новых данных по современному этапу всемирной истории (МЛ. Чешков) [125]; европоцентризмом теории формаций (Л.Б. Алаев [126], А.В. Малашенко [127]); формационным редукционизмом, сведением всего многообразия действительности к формационным характеристикам (Поздняков Э.А.) [128].

Это не исчерпывающий перечень причин и мотивов новых теоретических поисков содержит как обоснованные, так и ошибочные доводы. Бесспорна догматизация теории в советское время, что препятствовало её развитию, причем, то и другое имело некоторую общую основу – влияние идеологии. Другой – естественной – предпосылкой необходимости развития теории является само развитие истории, следовательно, в частности, смотреть сегодня на капитализм глазами Маркса, т.е. по меркам XIX в., уже недостаточно, хотя это – не ошибочность теории, если это было верно для своего времени.

Вместе с тем, нельзя согласиться отчасти с тезисом о европоцентризме теории. Бесспорно, теория формаций была развита на материале истории Западной Европы и не даёт исчерпывающей теоретической картины формационного развития в мире, причём, речь идет не только об азиатском способе производства, оставшемся в рамках теории формаций проблемой. Впрочем, к этому следует добавить, что и Марксу было не чуждо, правда в форме оговорок, понимание того, что его теорию не следует рассматривать как представление о всеобщем для всех стран и народов пути развития. Десять лет спустя после появления «Капитала» Маркс возражал против превращения его взглядов на возникновение капитализма в Западной Европе «... в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические условия, в которых они оказываются» [129] Следовательно, Маркс смотрел на мир в целом не по меркам Европы. Следует добавить: прошедшие после Маркса десятилетия и сопутствующие им исследования по странам Востока пока не привели ни к обогащению теорий формаций, ни к формированию обоснованных теоретических представлений, не согласующихся с ней.

Наконец, понятие «формационный редукционизм» является, как отмечалось, искажением точного смысла экономического детерминизма Маркса, поскольку в нём нигде не прослеживается отношение к экономическому фактору, как к единственной причине всего сущего.

 

 

Верно другое: в указанном смысле «экономического редукционизма», поступали нередко историки - марксисты, в чем ошибки или вины Маркса, однако, нет. О таком понимании и оценке «формационного редукционизма» идет речь у одного из участников дискуссии Я.Г. Шемякина: «формационный редукционизм не тождественен формационному подходу, а представляет собой его абсолютизацию и тем самым искажение. Сам же по себе формационный подход... был и остаётся крупнейшим научным достижением» [130].

К чему привели, далее, попытки определить соотношение формационного и цивилизационного подходов? В чём суть цивилизационного подхода? Были высказаны разные трактовки этих проблем, которые, впрочем, сводятся к двум вариантам. В первом случае формационный подход рассматривается в качестве составной части цивилизационного подхода — «... не одна какая-то сторона человеческого бытия, а совокупность всех форм жизнедеятельности того или иного общества – материальных, идейных, культурных в их единстве...» [131]. Далее: «Формация… это один из вариантов развития идей об эволюции цивилизации на определённом этапе этого движения» (И.Н. Ионов) [132]. И ещё: «Цивилизация - это то поле, на котором общество выращивает свои «формационные знаки» (А.В. Малашенко) [133]. Стержнем этих рассуждений является преимущественно область, предмет исследования и ничего нет о способе, методе исследования; сущность цивилизационного подхода не раскрыта.

Второй вариант, при всем различии в оттенках взглядов, различает формационный и цивилизационный подходы в качестве разных самостоятельных систем детерминации; их применение связывается с необходимостью их совмещения. «Формационная теория обосновывает наличие общей, тотальной (и конечной) детерминации хозяйственными факторами, а цивилизационная теория – наличие столь же тотальной и конечной детерминации принципами формирования и развития цивилизаций» (Б.С. Брасов) [134].

 

 

В исследовании они должны применяться на основе взаимодополнительности [135]. Л.Б. Алаев считает, что формационная теория «...не может брать на себя объяснение отличий цивилизаций и народов друг от друга, она должна быть дополнена другим, цивилизационным подходом, который в принципе и обязан взять на себя объяснение цивилизационных, или культурных, или каких угодно различий между путями развития этносов, культур, цивилизаций» [136]. Согласие с этой позицией было выражено другими участниками дискуссии. По мнению Д.М. Бондаренко, задача заключается в том, чтобы разгрузить формационную теорию, «...оставив за ней анализ одного из типов социально-исторической причинности, а именно того, который связан с материальным производством» [137] Один из активных участников дискуссии И.Н. Ионов отметил: «Предложение о взаимообогащении формационного и цивилизационного подходов стало уже общим местом». Это не помешало ему поставить вопрос, который никак нельзя признать риторическим: «Осознают ли авторы этих предложений всю сложность поставленной задачи, связанные с ней методологические проблемы?» [138]. Если говорить о результатах дискуссии первой половины 90-х гг., то И.Н. Ионов по-своему прав: сложность поставленной задачи способствовала полученным итогам дискуссии. Однако, во-первых, любая степень трудности проблематики не делает дискуссию ненужной, дискуссия - один из способов поиска истины. Во-вторых, решение проблемы соотношения формационного и цивилизационного подходов и не могло быть достигнуто в рамках дискуссии, хотя здесь был важен поиск постановки проблемы, на остальное требуется время не по меркам дискуссии. Что все же можно сказать применительно к итогам дискуссии? Подводя итоги одного из вариантов дискуссии, В.Г. Хорос отметил: большинство участников - за совмещение формационного и цивилизационного подходов, хотя также совмещение непросто, оно «...предполагает как вычленение действительно рационального в формационной теории, так и осмысление той значительной литературы (прежде всего зарубежной, которая уже накоплена по цивилизационной проблематике). Мы сегодня этого сделать не сможем...» [139], «...на сегодняшний день пока рано говорить о новой метатеории» [140]. Действительно, предпосылки возникновения новой теории формируются развитием познания и далеко не любой его уровень их содержит.

 

 

И все же, даёт ли дискуссия первой половины 90-х гг. объяснение тому выводу, который в своем варианте дискуссии сделал В.Г. Хорос? Отчасти, да. Дискуссия показала разброс мнений и отсутствие приблизительной ясности по проблеме, без решения которой не может быть ясности и в понимании сути цивилизационного подхода: что такое цивилизация?

В рассматриваемой дискуссии эта проблема является не менее спорной, чем всё то, что связано с цивилизационным подходом в целом. Впрочем, эта особенность изучения данной проблемы сопровождает весь ход изучения с момента её постановки в XIX в. В большинстве случаев цивилизация в качестве сферы деятельности и мотивов поведения людей, а, следовательно, и в сфере познания определялась через духовное производство, духовные факторы. В этом смысле слово цивилизация оказывается близким понятию культура, что с неизбежностью ставит вопрос о соотношении цивилизации и культуры. Эта проблема обсуждалась в начале 80-х гг. в советской историографии, что выразилось в многообразии толкования упомянутого соотношения. Примерно таким же несовпадением точек зрения характеризуется обсуждение проблемы в 90-е гг., причём, причины несовпадения кроются преимущественно в вопросе о сущности цивилизации: цивилизация — «...способ бытия (деятельности) той или иной общности» (Шемякин Я.Г.) цивилизацию и культуру необходимо разграничивать [141]; сущность цивилизации - «...во всей совокупности проявлений жизнедеятельности коллективной личности» (Зубов А.Б.) [142] фундамент цивилизации культура, хотя цивилизация не является сублимацией культуры (Дилигенский Г.Г.) [143]; цивилизация - система детерминации общественной жизнедеятельности через духовное производство, т.е. культуру (Ерасов Б.С.) [144]. Приведённые различия в понимании соотношения цивилизации и культуры невозможно признать в качестве обоснованного в каждом случае варианта решения проблемы о сущности цивилизации со ссылкой, скажем, на принцип дополнительности Бора и Гейзенберга о невозможности изучения явлений при помощи только одной теоретической модели мышления. Эти различия говорят о другом — об отсутствии обоснованного представления о сущности цивилизации, именно, представления о сущности, а не об определении понятия, которое (определение) всегда вторично по отношению к сущности.

 

 

Отсутствие её понимания в данном случае признаётся и в дискуссии: понятию цивилизации присуща «концептуальная неопределённость» [145] (Новикова Л.И.). Другой участник дискуссии Г.Г. Дилигенский вполне убедительно указывает на причину этого — отсутствие в области познания интегрирующего принципа, который «...цементирует цивилизационную общность...» [146]. Отсюда следует: «цивилизация» в рамках отмеченной дискуссии — можно добавить: и сегодня — не обладает статусом научного понятия, категории, а является термином, словом.

В середине 90-х гг. с рядом публикаций по проблемам методологии выступил И.Д, Ковальченко [147]. Стержнем этих работ была попытка разобраться в том, каковы роль, место и значение теории формаций и марксизма в целом в современном состоянии исторической науки. По существу, это была попытка осмыслить то, чего невозможно было осмыслить в советское время — что в этой теории сохраняет свой научный статус, что ошибочно или устарело и в каком развитии она нуждается. «Марксизм стал официальной государственной идеологией и был не только абсолютизирован как единственная научная теория..., но и предельно догматизирован и идеологизирован... Тем самым практически была исключена возможность сколько-нибудь широкой творческой социологической теории марксизма...» [148]. Современную ему общественно-политическую ситуацию в России, как и в мире, И.Д. Ковальченко оценивал положительно в связи с тем, что прекращение «холодной войны» снизило уровень политизации и противостояния в подходах к изучению прошлого. К тому же, саморазвитие познания требует преодоления резкой поляризации и поиска путей к синтезу философско-исторических концепций [149].

 

 

Идея синтеза сочетается у И.Д. Ковальченко со следующим представлением о роли и месте в нём марксистской теории: «Совершенно очевидно, что формационный подход, как и марксизм в целом, должен занять своё (и отнюдь не последнее место) в открывающемся процессе интеграции философско-исторических и конкретно-исторических подходов и концепций». Представление о такой роли марксистского варианта исторической теории в синтезе концепций сочетается у И.Д. Ковальченко с целым рядом идей по её разработке и обновлению. Признавая подход к типизации и периодизации исторического развития на основе общественно-экономических формаций несомненным шагом вперед в изучении истории, И.Д. Ковальченко отмечал, что политические, культурные, нравственно-психологические явления не входили в число признаков формаций в качестве вполне «самостоятельной» и «равноправной» составляющей компоненты единой системы общественно- исторического развития. Далее, он признавал необходимость уточнения критериев выделения общественно-экономических формаций на том основании, что они выделялись лишь по системе производственных отношений. Это существенно отличается от основы производительных сил, которая была по своей сути единой в первобытном, рабовладельческом и феодальном обществах: господство ручного труда. Ставится также вопрос в связи с азиатским способом производства и сомнительностью его включения в число формаций [150]. Требует, далее, разработки проблема соотношения формационного и других укладов, не изучен процесс их взаимодействия, а также взаимодействия базиса и надстройки. Всё это, утверждал И.Д. Ковальченко, требует углубленного изучения.

Из точного смысла экономического детерминизма Маркса следует, что этот вариант толкования причинно-следственных связей в истории невозможно обогатить теоретически, рассматривая духовные факторы в качестве «равноправных» в одном ряду с экономическими мотивами человеческих действия. Но совершенно очевидна необходимость изучения того, что в формулировке И.Д. Ковальченко является проблемой взаимоотношения базиса и надстройки в различных формациях. Даст ли это обогащение теории — покажут результаты этого, во многом конкретно - исторического по своей сути исследования. Однако такой анализ необходим. Только он, в частности, может дать основания для оценки следующего тезиса, высказанного в рассмотренной дискуссии: «Ошибка последователей К. Маркса состояла в том, что зависимость надстройки от базиса, вполне реальную в условиях современного ему капитализма, они приняли за неизменно присущую всем стадиям общественного развития» [151].

 

 

Сказать в этой связи в порядке несогласия, что люди сначала должны есть, пить, одеваться, обуваться, чтобы заниматься политикой, наукой, искусством, будет недостаточно, нужен именно конкретный анализ соотношения базиса и надстройки в различных пространственно-временных условиях.

В какой мере является обоснованным критерий выделения формаций по системе производственных отношений? Творцом всего сущего является человек — труженик, люди создают и то, что является условием производства - орудия и средства труда, это, по словам Маркса,

 

— «костная и мускульная система производства» [152]152. Нельзя считать эту сферу жизнедеятельности в качестве некоего второстепенного, малозначащего её фактора, прогресс орудий труда приводит к гигантским изменениям в мире, хотя это и не бывает только со знаком плюс. Однако орудия и средства труда, естественные (земля и т.д.) и созданные человеком — не первопричина жизнедеятельности. Все дело в том, в чьих руках они находятся, что является проблемой собственности, её вида. Отношения между людьми по поводу средств, орудий и условий труда входят в понятие собственность, собственность является основой, стержнем производственных отношений. Ручной труд не дает возможности понять разницу между рабовладением и феодализмом, как и достижения научно-технического прогресса не помогают увидеть эту разницу между капитализмом и социализмом. Вместе с тем, формация

- это не только вид собственности (собственник — несобственник), но и более широкая структура отношений в обществе, производственных и не только производственных.

Выступая за обогащение и развитие марксистской теории, И.Д. Ковальченко - в этом его отличие от многих, если не большинства участников дискуссии - в то же время вполне определённо выступал за синтез теории, подходов, концепций, в чём его сходство с ними. Выражено это в такой форме и эмоциях, которые не требуют комментариев: «Следует, по моему убеждению напрочь исключить какие бы то ни было претензии на возможность создания неких универсальных и абсолютных теорий и методов исторического познания. Это обусловлено неисчерпаемостью черт и свойств общественно - исторического развития...» [153]. Ещё одна особенность взглядов И.Д. Ковальченко: он имел ввиду выделять всё, что способствует углублённому изучению исторического процесса, из совокупности теорий, и не сводил эту проблему к сочетанию формационного и цивилизационного подходов, это было стержнем дискуссии 90-х гг. С учётом изложенных её результатов этот подход нельзя не признавать более взвешенным.

 

 

Что такое цивилизация? Правомерно то определение цивилизации, писал И.Д. Ковальченко, которое рассматривает её как единую и целостную совокупность всех проявлений исторического развития [154]154. Следовательно, термин цивилизация является по содержанию синонимом понятия история. Более определённым понимание сущности цивилизации становится тогда, когда формируются критерии её выделения, как и её общих стадий и локальных вариантов. В этой связи И.Д. Ковальченко исходит из субстанциального значения деятельности человека в основных её сферах: качественное сходство в этом выражает и общие этапы в истории цивилизации и её локальные варианты [155]155. Такой подход к проблеме сущности цивилизации и её периодизации означает её анализ с опорой на все многообразие сторон и факторов человеческой деятельности материальных, социально-политических, духовных, нравственных и т.д.

Изложенная позиция не вполне соответствует предлагаемой И.Д. Ковальченко периодизации общей истории цивилизации в составе двух ее этапов: доиндустриального и индустриального. В основе периодизации — средства и орудия труда, то есть, по существу, один фактор - материальный. Первый этап, согласно этому, включает две формации — рабовладение и феодализм; первобытно-общинный строй не включается в структуру цивилизационных отношений. Индустриальный этап включает в себя две формации - капиталистическую и социалистическую. Признавая, что социализма, как сложившейся стадии в развитии истории ещё нигде не существует, И.Д. Ковальченко выдвигает – весьма примечательный тезис: «Реальный ход этого развития показывает, что формирование предпосылок для складывания системы социалистических отношений — вполне естественный процесс, но он, безусловно, потребует больше времени, чем это может показаться на первый взгляд и чем это кому-либо хотелось бы» [156]. Следует добавить: и независимо от того, что этого кому-либо не хочется.

Взгляды крупного отечественного историка И.Д. Ковальченко на рассматриваемую проблему нельзя считать сложившимися - ни по времени, которое ему было отпущено в жизни, ни по объёму публикаций. Тем не менее, то, что он оставил, помогает понять результаты и значение примечательной вспышки теоретических поисков первой половины 90-х гг. в отечественной историографии.

 

 

Сохраняя свою приверженность марксизму, как общеисторической теории, И.Д. Ковальченко ставил проблемы её теоретического обновления и вместе с тем разделял тезис о необходимости теоретического синтеза различных идей, методов и концепций; подчеркнем, что у него речь не идёт только о сочетании формационного и цивилизационного подходов. Идея синтеза философско-исторических подходов и построений являлась у И.Д. Ковальченко, по существу, способом сохранить формационный подход и марксизм в целом в новой складывавшейся теоретической структуре исторического мышления. Что же касается идеи синтеза как пути к новому, то она не дала и не может дать новых или обновлённых теоретических основ исторического познания, хотя результат определяется, в конечном счете, практикой конкретно-исторического исследования. Так было, в частности, в связи с изучением проблемы аграрных отношений раннего средневековья у древних германцев. Марковая, вотчинная теории в немецкой историографии, марксистская концепция этой же проблемы у нас (А.И. Неусыхин) отличались в каждом случае новизной теоретического подхода, толкования источников и выводов по характеру аграрных отношений, неравноценностью по степени истинности этих концепций во всём объёме их содержания, но ни о каком синтезе в их формировании говорить не приходится [157]. Развитие теоретических основ познания историка вообще свидетельствует о том, что возникновение теоретических концепций в области исторического исследования шло путём определения исходных принципов и критериев мышления с его опорой на тот или иной фактор исторического процесса, как определяющий. На первый план выдвигались и становились ведущим принципом мышления: идеальный (духовный) фактор, материальные отношения, географическая среда, политический фактор (государство), психология, демография и т.д. [158] Каждая из этих концепций содержит, следуя логике рассуждений И.Д. Ковальченко, зерно истины, но ни о каком синтезе в их возникновении говорить невозможно. В этом проявляется некая общенаучная основа движения познания к новым результатам, теоретическим и конкретным: нужны новая идея, новый принцип мышления, которые не являются результатом сочетания, синтеза уже имеющихся идей, принципов и т.д.

 

 

Взгляды И.Д. Ковальченко по проблеме обновления теоретических основа исторического познания находятся в русле дискуссии первой половины 90-х гг. Может быть, в этих взглядах более, чем у других авторов, перешивает рациональный подход к проблеме: сохранить в области теории то, что выглядит научно-обоснованным в свете современного состояния исторического познания, и идти дальше. Что же касается цивилизационного подхода, то точка зрения И.Д. Ковальченко подтверждает: этот подход остается проблемой, а не свидетельством обновления теоретических основ исторического познания. Однако в науке отрицательный результат - тоже результат, в этом также заключается значение рассмотренной дискуссии.

Разумеется, наличие цивилизаций в истории и необходимость их изучения в доказательстве не нуждается. Однако имеющийся уровень знаний и представлений об этом не является до сих пор научно продуктивной теоретической системой взглядов, выводов и наблюдений, на которые можно было бы опереться в поисках обновленного или существенно нового понимания истории. Дело сводится нередко к общим, противоречивым суждениям о том, что такое цивилизация, итогом чего становится её определение. Однако, во-первых, поиск определения является не исходным пунктом познания любых явлений и процессов, а его заключительной фазой, когда становится понятной их сущность. Во-вторых, наличие или отсутствие определения не говорит о наличии или отсутствии этой сущности, выраженной в ее понятийной форме. Ленинское определение классов отвечает требованиям к определению, как полному набору существенных признаков явления. Понятие общественно-экономической формации во взглядах основоположников истории лишено такой пунктуальности в качестве определения, однако, это никак не свидетельствует о разнице в степени научности в том и другом случае: сущность понятия в обоих случаях выражена вполне чётко и является отображением фундаментальных признаков предмета мышления.

 

§ 5. Историческая теория и историческое образование

 

Отношение общества к своему прошлому является важным условием его жизнедеятельности, гораздо более важным, чем это может показаться на первый взгляд. В прошлом — корни, основания каждой новой исторической эпохи, следовательно, общество не может не считаться с ним при решении многих практических, социально-политических и иных задач.

 

 

Прошлое – неустранимый элемент исторического сознания. Здоровое, а не ущербное состояние исторического сознания предполагает ту неразрывную связь времен, которая формирует отношение человека к окружающим его общественным условиям. Разрушить историческое сознание, сделать его фрагментарным, клочкообразным, не дающим понимания связи одного с другим в частной жизни и в истории, - значит заложить основы механизма саморазрушения народа. Формирование исторического сознания во многом, хотя и не всецело, опирается на научное знание, что свидетельствует о важности исторического образования.

Важную тему состояния исторического образования в стране рассмотрел декан исторического факультета МГУ, профессор СП. Карпов в статье в журнале «Новая и новейшая история» [159]. Он обратил внимание прежде всего на несостоявшуюся попытку реформирования высшего исторического образования и обозначил возможные и поистине катастрофические последствия при ином исходе упомянутой попытки [160]. Не менее определённо высказался по этому поводу, хотя и в связи с оценкой предполагавшихся реформ в целом, ректор МГУ академик РАН В.А. Садовничий. Говоря о противодействии научной общественности планам реформ в области образования, он подчеркнул:

«На долю Московского университета выпал жребий вступить в дискуссию с теми мощными силами, которые поставили своей задачей необдуманно трансформировать нашу систему образования. Схватка была жёсткой, а порой жестокой. Тем приятней и осязательней результат: высшая школа была защищена и сохранена. Хочу надеяться, что возврата к провалившимся реформам в образовании больше не будет» [161]

Необходимо добавить, что попытка упомянутых реформ породила протестные выступления студентов и студенческие беспорядки в Новосибирске, Воронеже в октябре 1997 г., Екатеринбурге, Оренбурге, Иркутске, Челябинске - весной 1998 г. [162].

Программой реформ было положено начало внедрению в образование, в частности и историческое, идеи вариативности образовательных программ и учебников.

 

 

Сделано это было без предварительного решения крайне необходимого в этом случае теоретического вопроса: вариативность предполагает научную равноценность, равнозначность и правомерность любого из совокупности подходов к прошлому, в соответствии с чем следует считаться лишь с позицией историка, с выбором учителя, т.е. предполагает вульгарный плюрализм, не имеющий ничего общего с наукой, или же вариативность подразумевает движение с разных позиций к истине?

Вариативность обучения в конце 90-х годов превратилась в самый настоящий беспредел, причём в наибольшей степени это зло поразило прежде всего школу. В школьное обучение было внедрено большое количество односторонних, недостоверных, порой просто лживых, искажающих картину отечественного прошлого учебников. Это показали, в частности, баталии в прессе и других средствах информации по поводу ряда учебников А.Л. Кредера. В результате внедрявшегося разрушительного разнобоя учебники мог выпускать практически каждый, и издавались они под самыми разными грифами – Министерства образования, грифами различных местных мэрий, без грифов и т.д. В подмосковском г. Жуковском, например, в средних школах № 3 и 12 новую историю изучали по учебнику Р.Ю. Виппера, написанному для гимназий накануне первой мировой войны! Такой подход привёл к заметному огрублению и примитивизации представлений о прошлом, что вполне проявляется в ходе вступительных экзаменов на исторические факультеты вузов.

Другой причиной снижения качества знаний выпускников школ стала внедренная в начале 90-х годов так называемая концентрическая система изучения истории, пришедшая на смену последовательному ее изучению с 5-го по 10-й классы. Снижение обусловлено порочностью самого принципа распределения учебного материала, который не дает возможности получения необходимого объема знаний ни в пределах девятилетнего срока обучения, ни полного курса школьного обучения. Сама идея возврата в 10-11 классах к углубленному изучению уже пройденного не даёт и не может дать старшеклассникам существенно более полных и глубоких представлений об истории потому, прежде всего, что объём материала не адекватен срокам его усвоения в 10-11-х классах. Тем более надуманной и неубедительной выглядит попытка усвоения этого материала в рамках 9-летнего срока обучения.

Таким образом, имеется проблема обоснованности структуры школьного исторического образования. В несколько видоизмененной форме эта проблема существует и применительно к высшему историческому образованию, в которое внедряется разделение на две ступени подготовки кадров - бакалавр и магистр.

 

 

Дело ведь не только в том, что это соответствует мировым стандартам (т.е. на деле – западным), но и в том, в какой мере это отвечает собственным нуждам подготовки педагогических кадров, согласуется с отечественными традициями высшего образования. Не связан ли, в частности, статус бакалавра с тем уровнем квалификации, от которого отечественное педагогическое образование уже ушло – статуса выпускника учительского института?

Однако главная проблема заключается в содержании исторического образования. Оно в решающей степени зависит от теоретических основ понимания истории. Состояние теоретического мышления историков сегодня характеризуется множественностью позиций, содержание которых в каждом случае определяется, прежде всего, выбором самого историка и общественной ситуацией в целом. Пёстрый спектр теоретического разномыслия понятен в условиях, когда материалистическая теория утратила монопольное положение во взглядах на историю. Тем не менее, есть некий стержень, вокруг которого группируются позиции большинства участников ведущихся споров и теоретических дискуссий – это соотношение формационного и цивилизационного подходов к истории, что оказывает прямое влияние на историческое образование в школе и в вузе. Бросается в глаза, что учебники, и прежде всего учебники по истории для средней школы 90-х гг., в подавляющем большинстве написаны под знаком цивилизационного подхода. Государственные образовательные стандарты, строго говоря, не определяют однозначно какую-либо одну теоретическую концепцию обучения истории, что в целом соответствует провозглашенному конституцией Российской Федерации принципу по поводу идеологии в государстве. Следовательно, решение вопроса о концептуальных основах обучения истории относится, как это можно понять, к сфере научного исследования и обучения.

Чем тогда объясняется монизм цивилизационной интерпретации? В государственном образовательном стандарте по специальности 032600 - история, квалификация - учитель истории, в частности, записано: общее и особенное в историческом развитии России, её место во всемирно-историческом процессе в свете теорий общественно-экономических формаций и цивилизаций, концепций крупнейших русских историков [163].

Сторонники же цивилизационного подхода признают необходимым представить историю России только как историю цивилизации. [164]

 

 

Нет оснований оспаривать право историка на выбор концепции, но что имеется в виду в данном случае? Что такое цивилизация?

Под цивилизацией понимается большая социально-культурная общность людей национального и наднационального (значит, нация - категория вечная? - Н.С.) уровня, обладающая определенной системой форм приспособляемости к окружающей среде и собственной установленной иерархией ценностей [165].

В другом издании говорится: цивилизации - большие, исторически сложившиеся общности, которые занимают определенную территорию и имеют свои особенности социально-экономического и культурного развития [166]. В учебнике для 7-го класса цивилизация определяется как большая общность людей, живущих в рукотворной среде и достигших определенного уровня развития хозяйства и культуры [167].

В учебнике для 9-го класса под цивилизацией понимается качественное своеобразие материальной, духовной, социальной жизни той или иной группы стран, народов на определенном этапе развития [168].

В одном из вузовских учебных изданий цивилизация — это сообщество людей, объединенное основополагающими духовными <