Ступени развития исторических понятий

 

Вопрос о развитии исторических понятий имеет принципиальное значение. Качественную изменчивость, подвижность явлений общественной жизни можно адекватно отобразить только с помощью столь же качественно подвижной системы исторических понятий. Нет, раз и навсегда данных, неизменных исторических понятий, что само по себе бесспорно. Гораздо менее очевидным является то, через какие этапы, ступени проходит развитие понятий, если допустить, что упомянутое развитие не хаотично и бессистемно. Выделение возможных ступеней развития понятий решающим образом связано с выявлением факторов, обусловливающих качественную изменчивость понятий, следовательно, с изучением движущих сил их развития. Попытка обозначить основные вехи, через которые проходит развитие исторических понятий, предпринимается в данном случае.

Отметим в качестве тривиальной истины, что без историка не может быть писаной истории, поскольку он - и это также очевидно — не может быть творцом истории как действительности, как процесса деятельности людей.

 

 

Как бы ни подчеркивать творческий характер мышления историка, с научных ли или с субъективистских позиций подходя к этому вопросу, незыблемым остается одно: мышление способно лишь воспроизвести действительность в понятиях, создать ее адекватно-научный или искаженный образ. Но из этой по сути своей абсолютной обусловленности мышления историка действительностью не следует, что понятия, формируясь, проходят в мышлении тот же путь своего развития, что и сами исторические явления и процессы. Это значительно упрощало бы и картину самого мышления в целом и формирование исторических понятий в особенности. Во-первых, в понятиях фиксируется прежде всего логика развития исторических явлений и процессов, хотя в конечном итоге она является лишь воспроизведением их истории. Во-вторых, последовательность мыслительных операций в познании общественных явлений определяется, как известно, ретроспективным характером этого познания. Вследствие этого также процесс познания остаётся в каждый данный момент незавершённым, причём для развития понятия не имеет решающего значения то, закончены, свершились ли соответствующие явления и процессы или они находятся в стадии своего развития. Развитие событий не является единственной причиной движения соответствующих понятий, ибо последнее имеет место и тогда, когда события уже произошли. Движение понятий находит новые источники в конечном счёте в поступательном развитии истории и в развитии самого знания. Очевидно, что на одном этапе развития понятия изменением его содержания движет развитие самих явлений; на другом упомянутое изменение имеет место и после того, когда они свершились. Это ставит вопрос о роли в возникновении и развитии понятия той действительности, в условиях которой оно возникло, и, во-вторых, роли окружающей историка эпохи. Это последнее обстоятельство не придаёт историческим понятиям некий всевременной характер, ибо они всегда остаются понятиями определённого предмета, т.е. являются исторически переходящими, как и сами явления. Однако оно позволяет с некоторой условностью выделять среди факторов образования исторических понятий те, которые связаны с эпохой возникновения понятия, и те, которые действуют впоследствии. Для изучения понятия важно выяснить как условия его происхождения, так и предпосылки его дальнейшего развития. Все это не может быть сконцентрировано в рамках одной исторической эпохи. Если бы значение имели только условия происхождения понятия, то тогда его содержание ограничивалось бы лишь представлениями современников о событиях, т.е. в конечном итоге представлением эпохи о самой себе. Никакая эпоха не обходится, как известно, без использования исторических представлений предшествующего времени, с другой стороны, эти представления никогда не заимствуются в неизменном виде, сочетаясь с вырабатываемыми новыми взглядами и оценками событий.

 

 

Попытки выводить совокупность познавательных средств, в том числе исторические понятия только из прошлого, если оно - предмет исследования, имели место в истории науки, но они оказались несостоятельными. Известный представитель немецкого историзма XIX в. Ранке считал недопустимым выходить за пределы представлений, содержащихся в источниках изучаемой эпохи, и связывал с этим реализацию своего идеала объективного познания. Речь шла о попытке реализации идеала познания, лишенного каких бы то ни было предпосылок в современной исследователю эпохе. Крах этой и любой другой аналогичной попытки закономерен.

Однако это не исключает того, что в представлениях эпохи о самой себе содержится в той или иной мере мыслительный материал, не устраняемый последующим развитием познания в целом и исторических понятий в особенности. Роль и значение этого материала прямо пропорциональны моменту реального отражения действительности в источниках.

Ибо историческое познания реализуется через изучение источников, между исследователем и эпохой находится источник. Эта во многих отношениях решающая особенность исторического познания имеет важное значение и для изучения проблемы языка историка: чем ни более отдаленная эпоха письменной истории изучается, тем труднее, как правило, решается задача использования многих специальных терминов и понятий, без прочтения которых невозможно понять вполне содержание источников. Историческое исследование не обходится без использования такой терминологии, тем более, что определённая её часть становится научными понятиями. Между специальным историческим термином и понятием нередко не существует непроходимой грани, однако отличать одно от другого необходимо. С точки зрения развития познания и его понятийного аппарата, терминология источников является начальной ступенью обобщения, генерализации, в каких бы неразвитых формах она ни выступала в том или ином источнике. Следовательно, терминология источников является также начальной ступенью образования понятий. Это верно в той мере, в какой историческое познание вообще основано на изучении исторических источников. Отсюда не следует, что все научные понятия прошли через эту ступень, но абсолютное большинство специальных исторических понятий терминологически и отчасти по содержанию обязано своим происхождением историческим источникам.

 

 

Развитие исторического познания, в частности, не устраняет терминологии, нередко перерастающей в понятия и обозначающей социальную дифференциацию в обществе в различные эпохи.

Необходимо, однако, подчеркнуть, что для возникновения и развития понятия не имеет решающего значения то, оставила ли после себя эпоха соответствующую терминологию для своего обозначения или нет. Представления, составляющие научное понятие, нередко облекаются в словесную оболочку (знак, фонему) из другой эпохи — большая семья, земледельческая община и т.д. И специальные исторические понятия терминологически выводятся не всегда из изучаемой эпохи. Но и в тех случаях, когда это имеет место, содержание соответствующего понятия является результатом не столько простого заимствования содержания соответствующего термина, сколько научного анализа, исходным пунктом которого является терминологический анализ. Термин манор, столь не ясный в средневековых источниках, лишь в трудах историков главным образом XIX в. становится обозначением английской разновидности средневековой вотчины. Многозначный в средневековых источниках термин марка в трудах немецких буржуазных историков середины — второй половины XIX в. (Г.Л. Маурер и др.) закрепляется в качестве обозначения одной из форм общинного устройства в аграрных отношениях средневековья. Равным образом из ряда значений термина аллод в раннесредневековых источниках в научной литературе сохраняется его употребление как синонима земельного владения.

Закрепление терминологии за определенными явлениями в ходе языковой, социальной практики людей и в развитии исторического познания имеет две стороны. Оно в известном смысле избирательно и условно. Принципиально не важно то, каким именно термином обозначается то или иное явление. Слово, термин в качестве языкового письменного знака, в качестве фонемы не имеет сходства с тем, что оно обозначает, причем в этом нельзя усматривать какую-либо особенность языка исторической науки. Любая знаковая система языка не претендует, как известно, на сходство с тем, что именно она передает. Природа терминов и слов разговорного языка математических формализмов, химических формул, графиков, уравнений и т.д. в этом отношении едина - все они являются обозначениями, не несущими печати сходства с обозначаемым.

Может показаться, что поскольку речь идёт об известной условности, то это не имеет ничего общего с наукой. Но язык, если речь идёт о научном языке, доказывает свою научность практически. Значит, существует не только отрыв знака от того, что он обозначает, но и единство с ним.

 

 

Язык науки – не субъективный продукт творчества исследователей. Фундаментальной закономерностью, движущей его развитием, является его связь с предметом научного исследования в каждом случае. В этом смысле содержание слов, формализмов неязыкового происхождения является формой отображения действительности.

«То обстоятельство, — писал Маркс, — что земельная собственность приобретает формы, допускающие капиталистический способ ведения сельского хозяйства, является продуктом специфического характера этого способа производства. Доход земельного собственника и при других формах общества можно назвать рентой. Но он существенно отличен от ренты, какой она является при этом способе производства» [242]. Упомянутая условность возникновения и движения терминологии никоим образом не превращает в условность содержание терминов и понятий — признаков и черт действительности, обозначаемых средствами знаковой структуры языка. Условно то, каким термином обозначается явление, но, безусловно, то, что своё содержание терминология заимствует из обозначаемых явлений. Это бесспорно с точки зрения источника содержания терминов, хотя исследователю, как правило, приходится преодолевать немалые трудности для того, чтобы выявить это содержание. Например, реконструкция содержания терминов патриций в древнем Риме, инвеститура в средние века опирается на достаточно полный «набор» признаков, которые включали в себя эти термины в соответствующую эпоху. Далеко не так очевидно содержание терминов свобода в варварских правдах, бордарии в «Книге страшного суда» и т.д.; в таких случаях исследователь стоит перед необходимостью не столько выявить смысл, который вкладывался в тот или иной термин в свое время, сколько понять явления, процессы, которые за этим термином скрываются. В этом смысле содержание терминов обычно реконструируется историком, будучи результатом анализа, а не заимствуется в готовом виде. Это, однако, никоим образом не ставит под вопрос наличие обусловленности содержания терминов исторической действительностью, которая всегда является также ведущей нитью движения терминологии — изменения значения терминов, отмирания одних и возникновения новых и т.д. Анализ группы терминов со значением «раб» показывает связь их происхождения и содержания с различными географическими районами существования рабства в древней Греции, с временем их возникновения, с разными источниками рабства и т.д.

 

 

В конечном же счёте обнаруживается тесная связь упомянутой терминологии с сущностью рабства и его динамикой в сторону классических античных форм этой системы [243]. Следовательно, без её изучения невозможно дать исчерпывающую и дифференцированную характеристику состояния и эволюции рабства в интересующую эпоху.

Терминология эпохи, отразившаяся в источниках, представляет собой, с логической точки зрения, первоначальную форму отражения действительности — первоначальную для научного ее постижения, поскольку ей самой предшествует этап живой разговорной речи. Следовательно, терминология эпохи - начальная ступень образования понятий, которые связаны с эпохой по содержанию. Содержание это фиксируется в тех или иных признаках явлений, процессов, обозначаемых термином. В ходе исследования эти признаки могут быть оценены различными исследователями с известными различиями, их роль в последующем развитии представлений о предмете может меняться, но сами они объективны, не зависят от последующего развития событий; современная историку действительность также не может ничего изменить в существе и содержании этих признаков. Содержание терминов реконструируется историком, и реконструкция опирается в известной степени на точку зрения, подход исследователя, которые уже не могут быть заимствованы только из исторических условий изучаемой эпохи. В то же время эта реконструкция не может быть ничем иным, как воспроизведением, отражением объективной логики изучаемых событий.

Терминология источников - в силу её особенностей, выраженных в ней первичных форм обобщения материала — особенно тесно связана с действительностью. Одно из важнейших свидетельств раннего аллода, как владения, а не свободно отчуждаемой частной собственности большой семьи салических франков содержится, как известно, в процедуре его наследования - явлении, столь характерном для своей эпохи и столь же специфичным по отношению ко всем предшествующим ему и более поздним формам землевладения. Конечно, исследователь использует и другие данные для того, чтобы доказать этот признак аллода, — то, что аллод в уплату виры за убийство не идёт, что Салическая правда не содержит каких-либо упоминаний о фактах купли, продажи, дарения, заклада аллода. Последнее, впрочем, уже — не столько свидетельство самого источника, сколько вывод, вытекающий из сопоставления аллода с теми или иными формами свободно отчуждаемой частной собственности на землю, высшей и самой развитой из которых является капиталистическая земельная собственность.

 

 

В целом же содержание термина и понятия аллод вырастает из столь специфичных условий, что их невозможно заимствовать из другой эпохи.

Для выяснения вопроса об истинном смысле терминов со значением раб важно понять связь происхождения этих терминов с теми или иными ступенями развития рабства. Конечно, понимание этого предполагает условие, которого нет в содержании соответствующих источников — наличие представлений о высшей, наиболее развитой ступени развития рабства. Однако признаки, по которым судят о наличии и этой ступени рабовладения и которые составляют содержание понятия раба как «говорящего орудия», отнюдь не произвольны и не характерны для всей эпохи господства рабовладения; эти признаки также не встречаются, например, в условиях патриархального рабства древних германцев эпохи Цезаря и Тацита. Эргастерии, приравнивание раба к имуществу, работорговля - эти и другие явления античной эпохи используются исследователем для характеристики рабства и притом классической ступени его развития.

Опыт реконструкции содержания исторических терминов в науке неоспоримо свидетельствует о том, что такая реконструкция невозможна без учета реальных признаков и черт соответствующей эпохи и в то же время она не ограничивается только этим. Если под реконструкцией понимать установление точного смысла терминов, который они имели в интересующую исследователя эпоху, то речь идёт, очевидно, об установлении обозначаемого ими понимания событий, явлений и т.д. их современниками. Однако при этом нужно учитывать обстоятельство, которое всегда важно — об отношении этого понимания к действительности. Оно представляет собой так или иначе форму самосознания эпохи, и степень его достоверности, истинности устанавливается с позиции, которая уже не является точкой зрения современников событий.

Терминология источников является начальной ступенью образования и развития исторических понятий в том смысле, что в терминах выражаются первичные, нередко связанные с непосредственными чувственными восприятиями современников черты, признаки событий, устанавливаются те или иные связи между ними, одним словом, содержатся первые формы логического осмысления действительности. Войдут ли упомянутые восприятия в последующее развитие исторических представлений, в том числе в содержание исторических понятий и в какой именно степени они войдут - на этот вопрос нельзя дать одного общего ответа, ибо это решается исследованием в каждом конкретном случае; бесспорно лишь, что самосознанием современников исторические представления никогда не ограничиваются.

 

 

Для современной историографии и философии истории проблема происхождения понятийного аппарата относится к числу весьма интенсивно обсуждаемых. Историческое исследование, писал канадский философ истории У. Дрей, стремится понять прошлые эпохи насколько это возможно в их собственных терминах. Но существует, с точки зрения Дрея, и другой уровень исследования. Стандарты, развиваемые на этом уровне, представляются историку важными в условиях его собственной эпохи. Дрей высказывает убеждение в том, что современные ценности должны входить в историческую реконструкцию и сомневается относительно возможности избежать ценностных суждений уже на первом уровне исследования. Дрей не допускает, что прошлое может быть реконструировано в терминах его собственных стандартов значимости [244].

Французский историк Марру признаёт наличие ряда вариантов образования понятий. Это понятия, возникшие в конкретных условиях времени и пространства. Проблема здесь в том, по мнению Марру, чтобы выяснить, какой смысл вкладывали современники в эти понятия. Более сложный вариант тот, когда в источниках мы имеем дело с понятиями, образованными историком или вообще неким посредником между исследователем и прошлым, что требует, по мнению Марру, двойной проверки со стороны исследователя [245]. Наконец, понятия образуются самими историками, даже если при этом используются термины соответствующей эпохи; в этом случае возникает опасность осовременивания прошлого [246]246. Отношение к возможности использования терминологии источников в современной историографии неоднозначно - от отрицания такой возможности до утверждения необходимости использовать термины именно в том смысле, какой вкладывали в них современники описываемых событий. Решение этого вопроса обычно связано в каждом случае с той или иной оценкой роли современной историку действительности в образовании и развитии понятий. Бесконечность и хаотичность прошлого имеет для нас смысл, писал немецкий историк В.Ю. Моммзен, лишь благодаря историку. Это становится возможным только на основе применения определённого понятийного аппарата, который хотя и опирается на язык соответствующих объектов, но в принципе не может быть заимствован оттуда.

 

 

Именно тот факт, утверждал В.Ю. Моммзен, что историк подходит к прошлому исходя из определённой, обусловленной его собственной общественной ситуацией точки зрения и постигает её определенным, также сформированным под влиянием современности аппаратом, делает историю, говоря словами Кроче, «современной историей» [247]. Другие историки подходят к оценке роли современности несколько более сдержанно. Точка зрения современности рассматривается как условие более глубокого понимания событий, чем то, которое было доступно их современникам. Кокка признавал наличие потребности в категориях и системах понятий, сохраняющих познавательное значение применительно к современности, раскрывающих содержание источников, но не выводимых только из них [248]. Теория понимания историзма, писал Велер, слишком долго довольствовалась интерпретацией целенаправленных действий с помощью внутренне присущих данному времени масштабов и возможностей, но не видела или отрицала, что прошлое может и должно постигаться по мере надобности исходя их теоретических позиций сегодняшнего дня [249].

Признание роли современности в познании прошлого и в формировании понятийного аппарата историка ставит перед исследователями трудную проблему: в какой мере влияние современности содействует познанию, как определить границы этого влияния, которые бы не допускали отрыва познавательных средств от изучаемых явлений прошлого и искажения истинного смысла этих явлений? Отсюда проистекают призывы к осторожности в применении категорий современной историку эпохи к прошлому [250]. В этой связи западногерманский исследователь Рюзен писал, что содержание прошедшей истории не может быть заменено современной историей; фактическое состояние человеческого прошлого остаётся пробным камнем исторического познания [251].

 

 

Попытка отгородиться от презентизма в этом, как и в других случаях не выходит за пределы пожеланий, поскольку она не подкрепляется наличием необходимого объективного критерия, предупреждающего модернизацию. Однако неспособность историка предупредить модернизацию прошлого в тех случаях, где он хочет от неё отмежеваться хотя бы теоретически, никак не свидетельствует против факта большого влияния современной историку эпохи на его исследования, в том числе на понятийный аппарат этого исследования. Бесспорно, что у историка нет и не может быть иной отправной точки анализа, кроме его собственной эпохи. Влияние современности на логический аппарат мышления историка идёт по следующим основным направлениям.

Во-первых, современность определяет то, что можно охарактеризовать как язык историка, т.е. научные понятия в сочетании с литературным разговорным языком. Очевидно, что в этом отношении историк лишен выбора, ибо он не может отказаться от языка эпохи, как и от своей принадлежности к ней. Уже по этой причине историк не в состоянии описать прошлое только в терминах самого прошлого. Современный историку язык — это не только средство изложения результатов исследования, но и орудие этого исследования; язык, далее, та форма - и единственная, уникальная в своем роде форма, — в которой реализуется социальная функция исторического знания. Никакая иная знаковая система не была бы в состоянии донести все богатство исторических представлений до широкого читателя и сделать его доступным пониманию. Так осуществляется воспитание историей.

Во-вторых, влияние современности на формирование понятийного аппарата осуществляется через выбор тематики и предмета исследования в каждом конкретном случае. Этот выбор всегда подсказывается - или обусловливается непосредственно — современностью, которая выдвигает на первый план исследования те или иные грани прошлого в качестве научно и социально значимых. Актуальность той или иной темы в общем не зависит от степени её близости к современной историку эпохе, хотя именно последняя несёт в себе заряд особой злободневности. Очевидно, что определяя предмет исследования, современность тем самым предопределяет особый, соответствующих ему категориальный аппарат. Это касается, прежде всего «набора» познавательных средств. Содержание же категорий формируется как результат отражения изучаемой эпохи. В реальной истории современность уже не может изменить что-либо в прошлом, придать ему какие-то новые неведомые ранее черты и грани; современность качественно не совпадает ни с одной из эпох всей предшествующей истории.

 

 

Поэтому познание прошлого не совпадает и не может совпадать — ни частично, ни полностью - с познанием современности, а категории, выведенные из изучения прошлого не всегда применимы к изучению современности. Однако соотношение прошлого и современности в акте познания невозможно понять только с точки зрения их несовпадения; их противопоставление недопустимо. В истории каждая новая эпоха вырастает из предыдущей, современность коренится в прошлом, что делает неустранимой связь познания прошлого с современностью.

Поэтому, в-третьих, современность является одной из важнейших предпосылок развития категорий, обогащения их содержания. Движение истории, вершиной которого в каждый данный момент является окружающая историка действительность, обнажает в прошлом новые связи и отношения, которые были скрыты от современников или даже недоступны их пониманию. С поступательным развитием истории ничего не меняется в том, что уже произошло, ушло в прошлое, но меняется общеисторическая перспектива, в свете которой должно оцениваться прошлое; проявляются такие, в том числе отдельные, последствия событий, которых не могли знать современники этих событий. Все это становится источником развития, углубления, обогащения соответствующих исторических представлений и оценок. Одним словом, с высоты современности с развитием истории расширяются возможности понимания прошлого.

Конечно, роль современности в развитии познания нельзя оценивать однозначно. Практика исторического исследования показывает, что современная историку действительность является не только источником развития познания, но и причиной необъективного в своей основе изображения прошлого; все дело в том, на каких позициях стоит и интересами каких общественных сил руководствуется историк. Далее, в понятие современности, как движущей силы познания, необходимо включать и само состояние исторических исследований. Новые научные результаты могут быть, как известно, связаны с обнаружением новых источников и новых фактов и т.д. Современная историку действительность обусловливает состояние исторических исследований, но относительная самостоятельность последних этим не уничтожается. То, что, например, в развитии советской историографии общинное устройство франков эпохи Салической правды квалифицировалось то в качестве родовой общины, то в качестве марковой организации, являясь, согласно третьей, в настоящее время практически общепринятой точке зрения, земледельческой общиной [252] - все эти различия во взглядах невозможно вывести из тех или иных изменений в исторических условиях развития советской историографии; с точки же зрения внутреннего её развития с учётом трудности самого источника упомянутые различия не являются чем-то невероятным.

 

 

Относительная самостоятельность исторической науки в окружающих её условиях предупреждает против превращения её категорий и всего объёма исторического знания в некое служебное средство тех или иных преходящих общественных, прежде всего идеологических потребностей; благодаря этому также открывается возможность реализации социальной функции исторического познания на научной основе.

Наличие двоякого рода факторов образования и развития исторических понятий, действующих в условиях существования реальности, отображаемой в понятии и в условиях современной историку эпохи, не означает, что понятие имеет двоякую природу или двоякий источник. У понятия только один источник — историческая реальность той эпохи, из которой оно выводится. Это в равной мере относится и к понятиям - современникам соответствующей эпохи, и к понятиям, возникшим в другую, более позднюю эпоху; механизм их возникновения в обоих случаях имеет принципиальное сходство. Разница в том, что понятие, терминологически не выводимое из источников соответствующей эпохи, не проходит стадию слова - термина разговорной речи, переходящего в источники с присущей ему многозначностью и нечеткостью содержания. В образовании понятия, являющегося результатом обобщения материала ушедшей в прошлое эпохи, важная роль принадлежит современной историку эпохе, но оно никоим образом не является слепком современных в каждый данный момент отношений. Это в такой же степени характеризует развитие понятия, терминологически восходящие к изучаемой эпохе.