Вопрос 44. Новые принципы изображения среды и человека, их реализация в романе И. А. Гончарова «Обыкновенная история».

Мысль о прозаичности современного писателю мира раскрывается уже в заглавии первого

гончаровского романа: история обыкновенная, а не героическая, не высокая. Гончаров чутко

улавливает всемирно-исторический но своему масштабу процесс смены патриархально-

феодального уклада и строя жизни с его узкими, но непосредственно-личными общественными

связями (отсюда и известная «поэзия», человечность прежнего бытия) укладом качественно иным

(объективно — буржуазным), отмеченным широтой, но безличностью, опосредованностью

(товаром, деньгами) человеческих отношений, их с традиционной точки зрения

антипоэтичностью.

В «Обыкновенной истории» этот момент схвачен в самой экспозиции. С молодым

представителем патриархального уголка (поместье Грачи), выпускником университета

Александром Адуевым читатель знакомится в тот переломный для него день, когда герою «стал

тесен домашний мир»: его неодолимо «манило вдаль», в жизнь «нового мира». «Он принадлежал

двум эпохам»,— сказано о слуге Обломова Захаре («Обломов»), и это с полным основанием

можно отнести к самому Илье Ильичу, живущему уже в Петербурге, но духовно не порвавшему и

с патриархальной Обломовкой. Героем переходного времени задуман романистом и художник

Райский — центральный персонаж «Обрыва».

Современники перевала истории, герои Гончарова и сам художник объективно поставлены

либо перед выбором между старым и новым укладами, либо перед поиском еще неясной и

трудноуловимой будущей «нормы», идеала взаимоотношений личности с обществом, общежития,

в равной мере отвечающего как прозаическому складу новой действительности, так и лучшим,

вечным потребностям индивида. Если некоторые герои Гончарова Петр и Александр Адуевы,

Обломов в конечном счете) не идут далее простого выбора, то сам романист свою задачу видит в

отыскании и художественном воплощении новой поэзии, нового нравственно-эстетического

идеала и положительного героя, по-своему отвечая на кардинальный вопрос современности: как

жить, что делать?

Установка на поиск и воссоздание новой поэзии, положительного характера определила

особое место Гончарова среди писателей-очеркистов «натуральной школы», многие из

нравоописательных приемов которой писатель хорошо усвоил. Неприемлема для него была

объективная депоэтизация действительности, присущая «физиологическому», бытовому очерку

40-х годов. Стремление выявить непреходящий, общечеловеческий смысл настоящего обусловило

пристальное внимание романиста к «вечным» характерам и мотивам западноевропейской и

образам русской классики (образам Гамлета, Дон Кихота, Фауста, Дон-Жуана, Чацкого, Татьяны и

Ольги Лариных и др.), не без учета которых задумывались гончаровские Обломов, Райский, Вера

и Марфенька и другие персонажи.

Первой попыткой ответить на вопрос, «где искать поэзии?» в новом прозаическом мире,

была «Обыкновенная история». В основу композиции и сюжета романа положено столкновение

двух, по мнению автора, крайних и односторонних «взглядов на жизнь», концепций отношения

личности с обществом, действительностью. Обстоятельно рассмотрев каждую из них, писатель

отвергает обе ради подлинно гармонической нормы, в общих чертах сформулированной в конце

второй части романа (в письме Александра из деревни к «тетушке» и «дядюшке»). Эпилог романа

обнажает, однако, глубокую враждебность современного века этому идеалу.

Жизненная позиция Александра Адуева выглядит подчеркнуто романтической, но этим

она не исчерпывается. В новый, неведомый еще мир Александр вступает наследником вообще

старой «простой, несложной, немудреной жизни», сплава патриархальных укладов — от

идиллических до средневеково-рыцарских. В его «взгляде на жизнь» романтически преломлена

безусловность и абсолютность (в своих истоках героическая) жизненных требований и мерок,

исключающих и неприемлющих все обыкновенные, повседневные проявления и требования

бытия, всю его прозу вообще.

Погружая Адуева-младшего в различные сферы действительной обыкновенной жизни

(служебно-бюрократическую, литературно-журнальную, семейно-родственную и в особенности

любовную) и сталкивая с ними, Гончаров вскрывает полную несостоятельность запоздало-

героической «философии» своего героя. Независимо от воли Адуева-младшего жизнь

пересматривает, снижает и пародирует его абсолютные критерии и претензии, будь то мечта «о

славе писателя», о «благородной колоссальной страсти» или об общественной деятельности сразу

в роли министра, обрекая героя на трагикомическую участь.

Во второй части произведения художник развенчивает и позицию Адуева-старшего,

петербургского чиновника и фабриканта, представителя и адвоката «нового порядка», с его

культом прозаично-прагматических, повседневных интересов действительности. «Практическая

натура» (Белинский), Петр Адуев с его апологией «дела», «холодным анализом» задуман

носителем, в свою очередь, одного из коренных «взглядов на жизнь». В отличие от «племянника»,

признававшего лишь безотносительные, непреходящие явления жизни вне связи с их

повседневными, обыкновенными сторонами, Адуев-старший не находит и не приемлет в мире

ничего, кроме текущего, относительного и условного. И это характеризует его понимание

священных в глазах Александра дружбы, потребности в искреннем человеческом союзе, самой

любви, которую «дядюшка» называет попросту «привычкой». Обобщенно-типологическая по

своей сущности позиция Петра Адуева, не исчерпываясь буржуазным практицизмом,

харакаеризуется безраздельным позитивизмом и релятивизмом.

Если героически мыслящий Александр не выдержал испытания жизненной прозой, то суд

над Адуевым-старшим Гончаров вершит с позиций именно тех общечеловеческих ценностей

(любовь, дружба, человеческая бескорыстная теплота), которые герой «нового порядка» считал

«мечтами, игрушками, обманом». Полный жизненный крах «дядюшки» в эпилоге романа уже

очевиден.

Истина жизни, которой должен руководствоваться нынешний человек, заключается, по

Гончарову, не в разрыве ценностей и потребностей абсолютно-вечных и относительно-

преходящих, духовно-внутренних и внешне-материальных, чувства и разума, счастья и «дела»

(долга), свободы и необходимости, но в их взаимосвязи и единстве как залоге «полноты жизни», и

цельности личности. Доминантой в этом единстве должны быть, тем не менее, немногие

«главные» духовно-нравственные интересы и цели человека типа одухотворенного, «вечного»

союза мужчины и женщины, искренней дружбы и т. п. Одушевляя и поэтизируя собой

разнородные текущие практические заботы и обязанности людей (в том числе и социально-

политического характера), эти «главные» цели снимают их ограниченность и прозаичность. Так,

прозревший Александр намерен из «сумасброда... мечтателя... разочарованного... провинциала»

сделаться «просто человеком, каких в Петербурге много», не отбрасывая свои «юношеские

мечты», но руководствуясь ими. Конкретного воплощения новый нравственно-эстетический идеал

(новая поэзия) в «Обыкновенной истории», однако, не получил. Переходно-прозаическая эпоха в

итоге художественной ее поверки предстала еще неодолимо расколотой, состоящей лишь из

ограниченных крайностей. Тут возможна либо поэзия, не искушенная прозой, либо проза без

грана поэзии.