Отечественные научные концепции причин преступности

 

 

Отдельные идеи криминологического характера высказывались в России практически с появлением первых источников уголовного права. Авторами этих идей были в значительном числе случаев бо­гословы-философы, поскольку влияние религии на общественную жизнь было огромно, многие науки об обществе длительное время развивались в рамках религиозного сознания. Кроме того, общест­венные процессы развивались достаточно медленно, основные устои общества были консервативны, повторялись из поколения в поколение, поэтому религия как теория высокого уровня вполне могла удовлет­ворить общественные запросы в объяснения основных социальных яв­лений, в том числе причин преступности.

Отмена крепостного права в России способствовала стремитель­ному развитию промышленности, проникновению капитализма в де­ревню. Реформы 1861 г. ускорили не только позитивные преобразо­вания в России, но и привели к целому ряду негативных последст­вий в этой преимущественно крестьянской стране. Капитализация деревни сильно ослабила крестьянскую общину, которая не только консервировала развитие производительных сил, но и защищала экономические и другие интересы крестьян, сохраняла нравствен­ные устои, язык и культуру российского землепашца. Начавшийся процесс разложения сельской общины лишил крестьян единства и защищенности, способствовал их обезземеливанию и обнищанию, вы­миранию целых деревень. Безземельные крестьяне становились вы­нужденными мигрантами, которые покидали свои деревни, вливаясь целыми семьями в многочисленные уголовные шайки, либо по реше­нию сельской общины удалялись из «мира» за «пьянство» и «смуту» и в последующем ссылались в Сибирь в административном порядке, оставаясь без жилья и определенных занятий. Значительная часть сельских мигрантов ушла в города, образовав там целые армии бро­дяг, проституток и сутенеров, или превратившись в маргиналов-пролетариев, неадаптированных к условиям труда на фабрике[188].

Дикая капитализация деревни уже в то время наглядно показа­ла, какими криминальными издержками сопровождается вынужденная и неуправляемая миграция сельского населения. Разрушение сельс­кой общины способствовало падению нравов, ослаблению родствен­ных связей, разрушению семьи как основы биологического и социаль­ного воспроизводства населения. В результате преступность в Рос­сии через несколько лет после реформ стала развиваться по обще­мировым законам_, т.е. расти, причем темпами, опережающими при­рост населения[189].

Такое состояние преступности способствовало расширению пред­мета классической школы уголовного права, представители которой занимались изучением исключительно юридической модели преступле­ния. Использование представителями классической школы уголовного права при изучении преступности статистики наглядно показало, что количество ежегодно регистрируемых преступлений и преступни­ков обнаруживает определенные закономерности. Одни исследовате­ли, преимущественно реформаторы, обнаружили эти закономерности в социальных процессах общества, другие - преимущественно консер­ваторы - в особых свойствах преступников. Эти группы исследова­телей положили начало возникновению в России двух основных тео­рий причин преступности, которые принято называть социологическим и антропологическим направлениями.

Русскую социологическую школу уголовного права выделяли две основные особенности. Во-первых, многофакторный подход к объяс­нению причин преступности, во-вторых, меньшая, по сравнению, социологическими школами западных стран, зависимость от антропологических теорий причин преступности. Отечественные криминологи полагали, что основные постулаты теории факторов были впервые сформулированы и обоснованы в виде целостной теории русскими кри­миналистами, а не итальянцем Э. Ферри, как принято считать на За­паде[190]. В частности, еще в 1873 г. русский криминалист И.Ф. Фойницкий в своей статье «Влияние времен года на распределение преступ­ности», за несколько десятилетий до Э. Ферри, отмечал, что преступ­ление определяется совместным действием условий физических, об­щественных и индивидуальных[191]. К числу общественных факторов И.Ф. Фойницкий относил уровень цен на продукты, развитие торговли, организацию труда; к числу физических факторов - пол, возраст, природную среду обитания человека (климат, почву, температуру воздуха). Например, проанализировав французскую уголовную ста­тистику с 1836 г. по 1869 г., И.Ф. Фойницкий утверждал, что «иму­щественные преступления тяготеют к холодным месяцам, а преступ­ления личные - к месяцам жарким». Исходя из этого, автор делал слишком прямолинейный вывод о том, что улучшение климата спо­собствует снижению числа краж[192]. К личным факторам И.Ф. Фойницкий относил психическую деятельность личности (волю, разум и т.д.).

Основные положения социологической школы развивались в даль­нейшем целой плеядой русских исследователей (Е.Н.Тарновским, М.Н. Гернетом и др.).

Сегодня многие выводы, сделанные представителями социологи­ческой школы, выглядят поверхностными и наивными, эти выводы не позволяют увидеть механизма порождения преступности, фиксируют лишь несущественную зависимость между преступностью и некоторыми явлениями. Однако большой заслугой представителей этой школы яви­лось то, что они обратили внимание на взаимосвязь социальных (в том числе и экономических) процессов и преступности, на необходимость улучшения условий жизнедеятельности людей при решении проблем борьбы с преступностью.

Антропологическое направление в России было представлено как медиками, так и юристами. Следует отметить, что и те, и другие не были ортодоксами антропологической доктрины преступности, по­скольку признавали влияние на нее социальных процессов, а потому необходимость применения не только карательных мер, но и необходимость решения целого ряда социальных проблем.

Профессор права Н.А. Неклюдов утверждал, что именно возраст человека определяет количество преступников и характер совершен­ных ими преступлений. Изучив данные уголовной статистики на при­мере Франции, Н.А. Неклюдов пришел к выводу о том, что преступле­ния против собственности склонны совершать подростки, против личности - молодые люди, политические преступления - люди в воз­расте 40-45 лет[193]. Подмеченная Н.А.Неклюдовым особенность струк­туры преступности возражений не вызывает. Однако заблуждением является то, что возраст рассматривается исключительно как физи­ческое свойство личности, между тем это свойство, прежде всего, социальное: каждому возрасту свойственны различные виды социаль­ной активности и различные социальные роли[194]. Понимая, что опре­деленный возраст сам по себе не превращает человека в преступни­ка, Н.А. Неклюдов признавал влияние на преступность социальных факторов: порядка управления, имущественных отношений и т.д..[195]

Юрист Д.А. Дриль полагал, что преступление представляет собой результат взаимодействия как физических и психических особеннос­тей личности, так и факторов внешней среды: физических и общест­венных. Исходя из этого, Д.А. Дриль предлагал бороться с преступ­ностью или медицинским лечением, или благоприятным изменением жизненной обстановки[196].

Одним из наиболее известных врачей-антропологов являлась П.Н. Тарновская. На основании сравнительного изучения контрольных групп женщин с социально-отклоняющимся поведением (преступниц и проституток) и женщин с нормативно одобряемым поведением П.Н. Тарновская пришла к выводу о том, что женщины-преступницы анато­мически отличаются от законопослушных женщин (по росту, размеру челюстей, асимметричности лица и т.д.).[197] Однако выводы П.Н. Тарновской приходили в противоречие с жизненной биографией исследо­ванных ею женщин, преступниц и проституток, поскольку большинст­во из них до совершения преступлений или занятия проституцией находились в тяжелых условиях[198]. Это обстоятельство определило не­последовательность антропологических взглядов П.Н. Тарновской на политику борьбы с преступностью, поскольку она предлагала ис­пользовать не только карательный меры, но и меры по улучшению условий жизни людей (трудоустройство, организацию обучения и т.д.)[199].

Антропологические теории причин преступности, безусловно, на­ходили поддержку в консервативных властных кругах России, пос­кольку объективно были направлены против реформаторских начал в обществе. Однако нельзя отрицать того положительного, что дали эти теории для криминологии в целом. В частности, ученые-антро­пологи своими исследованиями обратили внимание научной общественности на необходимость изучения личности липа, совершившего преступление, на взаимосвязь биологических свойств личности и преступного поведения.

И социологическое, и антропологическое направления в теории причин преступности были практически основными в изучении дан­ной проблемы русскими исследователями вплоть до начала первой ми­ровой войны.

Участие России в мировой войне, долгие годы гражданской войны
обострили криминогенную обстановку в стране, остро поставили пе­ред победившим режимом проблему борьбы с преступностью и необходимостью ее изучения. Центрами научных исследований в нача­ле 20-х годов стали создаваемые в ряде крупных городов кабинеты по изучению преступника и преступности. Практически с самого на­чала исследовательская деятельность этих кабинетов носила ярко выраженный антропологический характер. Доминирующие позиции во многих кабинетах заняли представители психиатрии и других естес­твенных наук, которые в качестве основных детерминант преступно­го поведения выделяли психофизические аномалии личности. В ре­зультате криминологические исследования стали развиваться в ту­пиковом направлении, поскольку произошла полная подмена предме­та и метода социальной науки. Вместо изучения преступности и преступника изучалось поведение лиц, страдающих психическими откло­нениями, сами эти свойства; вместо применения методов, использу­емых в психологической и социальных науках активно использовались методы судебно-психиатрические. Вывод о биологической не­полноценности преступников, смешение преступников и душевноболь­ных привели исследователей, претендовавших на первенство в изу­чении проблем криминологической науки, к заявлениям о необходимости вести борьбу с преступностью по правилам социально-клини­ческой диагностики, заменить суд терапией. Подобных взглядов придерживались В.В. Бунак, Е.С. Вермель, Е.К. Краснушкин и ряд дру­гих[200].

Такое увлечение криминологических учреждений биологическими факторами преступности в какой-то мере было обусловлено влиянием дореволюционных доктрин причин преступности, т.е. антропологи­ческого направления и социологической школы уголовного права, представители которой, как уже отмечалось, также признавали большое значение психофизических свойств личности в преступном поведении. Однако основная причина распространения антропологи­ческих теорий состояла в догматическом восприятии последовате­лями общеидеологических «постулатов» марксизма об антикриминогенном характере социализма. Исследователи изначально исходили из того, что после октябрьской революции «подорваны социальные корни преступности». Такая посылка означала, что причины преступности должны вытекать из каких-либо особых свойств личности преступника. Однако, откровенно антропологические выводы пси­хиатров скоро пришли в очевидное противоречие с марксистской доктриной, исходящей из социальной природы преступности.

Теоретические заблуждения сторонников биологического изучения преступников в совокупности с господствовавшей государствен­ной идеологией и реальными успехами в борьбе с преступностью
привели к негативным последствиям: в тридцатых годах криминологические исследования были практически свернуты, а проводившие их учреждения были либо закрыты, либо перепрофилированы на разработку проблем, так называемой, исправительно-трудовой политики[201]. В последующие десятилетия проблемы преступности изучались в основном, в рамках судебной статистики. Вплоть до 60-х годов отдельные положения о преступности находили отражение в учебниках уголовного права. Однако, исследователи в основном ограни­чивались рассуждениями общего характера о ликвидации в СССР основной причины преступности - эксплуатации, о преступности как
пережитке прошлого (капитализма), который сохраняется благодаря во многом подрывной деятельности враждебного империалистического окружения, о поставленной коммунистической партией задаче полно­го искоренения преступности[202].

С середины 60-х годов ситуация стала постепенно изменяться. Криминологические воззрения стали отклоняться от одной крайнос­ти к другой:

а) в области идеологической - от признания социализма анти­криминогенной системой до признания преступности вечным явле­нием;

б) в области собственно научного познания - от попытки най­ти одну-единственную причину преступности до признания невоз­можности вообще установить причины преступности.

В частности, в 1966 году И.И. Карпец опубликовал статью «О природе и причинах преступности в СССР», существует ли преступность, с присущим ему мужеством ответил честно и однозначно: «...коль скоро существуют причины, порождающие преступность, то и наличие правонарушений и преступности относится к закономер­ным явлениям»[203]. В этой же статье И.И. Карпец подверг критике бытовавшее среди советских юристов мнение об отсутствии при социализме социальных причин преступности. По мнению автора, если преступность, как социальное явление, реально существует, то оно должно иметь причины, которые носят социальный характер. И.И. Карпец отмечал, что в СССР нет коренных причин преступности (экс­плуатации человека человеком, безработицы, нищеты и т.д.), поэ­тому необходимо искать эти причины в пережитках прошлого, а так­же в негативном влиянии на социалистический лагерь империалис­тического окружения. Пережитки прошлого (главным образом капи­тализма) воплощаются в общественном и индивидуальном сознании граждан, а также в их поведений. Объективные трудности общест­ва, строящего коммунизм, а также отдельные недостатки и упуще­ния советского общества не вступают в качестве причин преступ­ности, они могут лишь способствовать совершению конкретных пре­ступлений. Наличие пережитков прошлого в сознании людей, живу­щих при социализме, И.И.Карпец объяснял относительной самостоятельностью сознания от породившего его базиса, в частности, от­ставанием сознания от позитивных изменений в обществе[204].

Позиция, высказанная И.И. Карпецом в части закономерного су­ществования преступности и ее причин при социализме, носила в свое время радикальный характер, однако была поддержана целым рядом исследователей[205].

Динамичное развитие общества уже через несколько лет заставило криминологов развивать концепцию причин преступности, по­скольку чрезмерное «долгожительство» «пережитков прошлого» в сознании людей явилось очевидным мифом. В этот период позиции исследователей сходились в одном - они единодушно признавали антикриминогенный характер социализма. Однако единая идеологическая платформа не помешала криминологам разделиться на три основные группы: одни исследователи объясняли существование преступности субъективными причинами, вторые - объективными социальными процессами, третьи – биологическими свойствами лич­ности.

Наиболее рельефно теория субъективных причин преступности нашла отражение в работах Н.Ф. Кузнецовой, которая исходила из того, что детерминанты преступности при социализме связаны с противоречиям, унаследованными от прошлых частнособственничес­ких формаций. Причинами преступности являются рудименты мелко­буржуазной психологии - индивидуалистические традиции, привыч­ки, интересы и мотивация[206]. Эти пережитки прошлого воплощаются в дефектах общественного, группового и индивидуального сознания[207]. Противоречия, которые встречаются в реальной практике социализ­ма, иногда приводят к отдельным негативным явлениям (ошибкам, упущениям, просчетам в управленческой деятельности и т.д.), ко­торые способствуют сохранению преступности. При капитализме общественные противоречия непримиримы, поэтому они неизбежно порождают преступность, являются ее причинами. При социализме они утрачивают свой антагонистический характер, поэтому выступают в качестве условий, а не причин преступности. Кроме того, условием преступности при социализме является криминогенное влияние им­периалистического окружения[208].

Недостатки этой теории достаточно явно проявились еще до кра­ха тоталитарной системы. Это связано, во-первых, с тем, что ав­тором не допускалась даже возможность постановки вопроса об от­ветственности социалистической системы за состояние преступнос­ти, поскольку изначально данная система объявлялась антикриминогенной. Кузнецова Н.Ф. применила двойной стандарт в объяснении причин преступности при капитализме и социализме, полагая, что в одной системе они коренятся в самой природе общества, вытека­ют из его глобальных противоречий, в другой - лежат в субъек­тивной сфере. Практика реального социализма не подтвердила пра­вильность этой доктрины, а политика борьбы с преступностью наг­лядно показала, что действительных успехов можно достичь прежде всего при решении социальных проблем объективного характера.

Во-вторых, недостатком этой теории являлось неправильное оп­ределение приоритетов политики борьбы с преступностью, посколь­ку чрезмерно большое значение придавалось не улучшению условий жизнедеятельности людей, а уголовно-правовой политике, связанной, прежде всего, с реализаций уголовного наказания. В частности, H.Ф. Кузнецова откровенно отмечала: «Как ни мал страх преступни­ков перед наказанием, не следует преуменьшать значение общей и специальной уголовно-правовой превенции. В истории борьбы с пре­ступностью были убедительные подтверждения значимой роли блокирования криминогенной мотивации страхом наказания»[209].

Это суждение является справедливым лишь отчасти. Закономерно, что в условиях сильной криминализации общества, падения его антикриминогенного потенциала, карательная политика играет весо­мую роль в борьбе с преступностью, поскольку потенциал иных мер исчерпан или очень мал. В такие периоды жизни общества появляют­ся многочисленные доктрины наукообразно обосновывающие высокий уровень карательных притязаний населения и приписывающие нака­занию гораздо больший профилактический эффект, чем это есть на с самом деле[210]. Реальная практика борьбы с преступностью показыва­ет, что приоритет в этой области принадлежит решению основных социальных проблем, а не усилению уголовных репрессий, профи­лактический эффект от которых не столь уж велик[211].

Вместе с тем отметим, что в позиции Н.Ф. Кузнецовой есть це­лый ряд моментов, заслуживающих внимание, в том числе, и сегод­ня. Прежде всего автору удалось показать тесную взаимосвязь между нравственным состоянием общества, морально-психологическим климатом населения и состоянием преступности. Во-вторых, Н.Ф. Кузнецова совершенно верно указала на необходимость выделения причин преступности на трех уровнях: общества, социальных групп, личности, что позволяет установить, как глобальные социальные процессы преломляются в конкретном преступлении. В-третьих, Н.Ф. Кузнецова удачно выделила внешние детерминанты преступности, связанные с криминогенным воздействием Запада на состояние пре­ступности в нашем обществе. К их числу она отнесла:

- военную интервенцию;

- экономическую экспансию и блокаду;

- втягивание в гонку вооружения;

- прямую криминальную деятельность против нашего государства (шпионаж, террористический акт и т.д.);

- преступления международного характера, совершаемые на тер­ритории нашего государства и служащие передачей криминального опыта (угон самолетов, контрабанда, захват заложников, терро­ризм и т.д.);

- идеологическая и психологическая война через массовую культуру радио, кино, газеты, книги[212].

Все эти формы криминогенного влияния Запада были направлены на ослабление экономического, оборонного, политического потен­циала бывшего СССР, истощение его материальных, экологических и людских ресурсов, духовную и нравственную деградацию населе­ния. К сожалению, противостояние между Западом и СССР объясня­лось пропагандистской машиной КПСС как противостояние между дву­мя системами - капитализмом и социализмом. Кризис господствовав­шей долгие годы в СССР единственной идеологической доктрины при­вел к дезориентации общественного сознания, к непониманию того, что в основе такого противостояния могли лежать и иные процессы. Например, геополитическое положение России всегда приводило к тому, что она была окружена государствами, имевшими к ней тер­риториальные претензии и стремящимися втянуть Россию во все локальные войны и войны мирового масштаба, а также использовать ресурсы России, ее население для остановки «крестовых походов», угрожающих человеческой цивилизации (борьбы с татаро-монгольским нашествием, территориальной экспансией фашизма и т.д.)[213].

В свое время еще великий русский поэт А.С. Пушкин отмечал: «Европа в отношении к России всегда была столь же невежественная, как и неблагодарна».

В федеральной программе РФ по усилению борьбы с преступнос­тью на 1994-1995 год в определенной мере учитывается геополи­тическое положение России. Однако геополитические факторы сужены лишь до неопределенного статуса границ, миграции, возможнос­ти транзитных операций и ряду других второстепенных обстоятельств[214].

И, наконец, Н.Ф. Кузнецова вполне справедливо подметила прису­щие преступности атавистические начала, хотя и преувеличила их значение[215].

Исследователи, исходившие из объективного характера причин преступности при социализме, отмечали, что существование прес­тупности связано с негативными сторонами противоречий общест­венного развития. Эти противоречия по своей сути являются пере­житками прошлых формаций, которые существуют не только в общест­венном сознании, но и в общественном бытие. Внешние причины пре­ступности связаны с существованием социализма в условиях импе­риалистического окружения.

Внутренние противоречия, порождающие преступность, сторонни­ками указанной позиции делятся на противоречия, связанные:

а) с особенностями социализма как системы;

б) с конкретно-исторической обстановкой развития социализма;

в) с недостатками и ошибками, допускаемыми при управлении обществом[216].

Первая группа противоречий, по мнению исследователей, обу­словлена тем, что социализм - это не полный коммунизм, поэтому в обществе сохраняются «родимые пятна» капитализма (несколько видов собственности, классы, различие между умственным и физи­ческим трудом и т.д.).

Основным противоречием общественного развития является про­тиворечие между производительными силами и производственными отношениями. Однако при капитализме эти противоречия носят ан­тагонистический характер, не подчинены прогрессивному развитию.

Именно поэтому преступность при капитализме вытекает из «природы самого общества» генетически связана не только с законами его функционирования, но и законами развития. При социализме прес­тупность также является закономерным явлением, однако ее сущест­вование связано только с законами функционирования указанных про­тиворечий, поскольку эти противоречия утрачивают антагонизм, поддаются прогрессивному воздействию, постепенно сглаживаются[217]. Конкретно противоречия между производительными силами и произ­водственными отношениями при социализме, по мнению исследовате­лей, находят проявления в противоречиях между уровнем производ­ства и покупательной способностью населения, между чувством со­циального равенства и фактическим социальным неравенством[218].

Вторая группа противоречий связывалась исследователями с объективными конкретно-историческими условиями, создающими труд­ности и осложнения при строительстве социализма. Эти сложности могут быть государственного и локального значения (война, сти­хийные бедствия и т.д.), кратковременными или длительными, од­нако в любом случае они не связаны с природой социализма[219].

Третья группа противоречий связывалась исследователями с не­достатками и ошибками в управлении обществом. Эти противоречия играли, по мнению авторов, роль субъективных детерминант прес­тупности - условий, которые находятся в противоречии с сущностью социализма[220]. Позднее, в период кризиса тоталитарной системы, просчеты в управлении обществом стали называть деформациями со­циализма, т.е. отступлением от идей научного коммунизма. Эти де­формации, как принято было считать, породили основу для преступ­ности (сталинские нарушения законности, насильственная коллекти­визация крестьянских, хозяйств и т.д.)[221].

Кроме того, исследователи выделяли и внешние противоречия, связанные с противостоянием социализма и капитализма. Это про­тивостояние выливалось в идеологической диверсии империализма, оказывающей криминогенное влияние на ряд неустойчивых граждан социалистического общества. Позднее исследователи стали отме­чать криминогенное воздействие на СССР не только капиталисти­ческих государств, но и государств с иной, в том числе, социа­листической ориентацией[222].

В рассматриваемом подходе главным позитивным моментом явля­лось то, что с общества не снималась ответственность за состоя­ние преступности, поскольку ее причины выводились из объектив­ных социальных процессов. Опираясь на этот подход, исследователи в 1970-80-х годах сделали достаточно много для объяснения причин преступности на индивидуальном уровне и уровне отдельных социаль­ных групп. Такой подход позволил достаточно четко на многие го­ды определить основную стратегию в борьбе с преступностью - по­стоянное улучшение социальных условий жизнедеятельности людей. Дальнейшее углубление этого подхода позволило криминологам избавиться от основного идеологического заблуждения - от представлений о со­циализме как антикриминогенной системе[223], а также прийти к выво­ду о том, что ни одна из известных истории общественных систем не была свободна от социальных пороков, порождающих преступ­ность[224]. В этой связи отметим, что вряд ли следует поддерживать точку зрения западных криминологов о вечном характере преступ­ности, поскольку предсказание ее исторической судьбы явилось бы очередным идеологическим мифом.

Подход, при котором существование преступности объяснялось биологическими детерминантами, получил наибольшее обоснование в работах И.С. Ноя. Справедливо отмечая, что биологическим детер­минантам преступности в отечественной криминологии уделяется слишком мало внимания, И.С. Ной для обоснования значимости указанной проблемы, тем не менее, обратился не к реальным исследо­ваниям, а к идеологической демагогии. Ной И.С. отмечал, что капи­тализм закономерно рождает преступность, при социализме нет социальных причин преступности, эти причины нужно искать в особых психических свойствах личности, определенных ге­нетически. Если такая личность попадает в негативную среду, то она совершает преступления. Придавая биологическому фактору свой­ство причины преступности, а социальному фактору свойство ее условия, И.С. Ной и предупреждение преступности перенес из сферы социальной преимущественно в биологическую сферу, поскольку предлагал в профилактике преступного поведения активно использовать рекомендации генетиков[225].

Отечественные криминологи обоснованно критиковали позицию И.С. Ноя, справедливо отмечая, что биологический фактор играет роль не причины, а субъективного условия преступного поведения. Та­ким образом, позиция И.С. Ноя не получила широкого признания, од­нако она принесла ощутимый вред для дальнейших криминологических исследований. Дело в том, что лишь немногие криминологи обращались в последующие годы к проблеме биологических детерминант преступности, боясь незаслуженно получить ярлык антрополога. В настоящее время значимость указанной проблемы возрастает в свя­зи с усложнением экологической и социальной среды обитания чело­века. Это побуждает криминологов к активизации научных исследо­ваний[226].

В области собственно научного познания, как уже отмечалось, криминологи с середины 60-х годов прошли путь от попытки найти одну-единственную причину преступности (например, пережитки про­шлого в сознании людей) до признания невозможности найти причи­ны преступности. Это обусловлено тем, что найти одну причину преступности не удалось, поскольку этот многогранный феномен не может быть порождён каким-либо одним явлением. В результате в криминологии был разработан подход, согласно которому в процессе детерминации преступности участвуют множество взаимосвязанных факторов. Поэтому причину преступности нужно понимать как резуль­тат процесса функционирования и развития этих явлений[227].

В этой связи отметим, что указанный подход имеет право на существование. Однако он не может заменить собой причинного объяснения преступности, поскольку этот подход не позволяет ответить на вполне прозаические вопросы: в какой мере влияют те или иные явления на преступность? Какие из них оказываются доминирующими? Кроме того, использование только этого подхода не позволяет выя­вить особенности детерминации преступности в государствах с различными социально-экономическими и политическими системами, т.к. в любом обществе на определенной ступени человеческой цивилиза­ции есть сходные явления, влияющие на преступность (миграция, урбанизация и т.д.). В результате становится невозможным свя­зать преступность с глубинными процессами, происходящими в конк­ретном обществе.

Отметим, что наиболее конструктивной представляется компро­миссная позиция, объединяющая детерминистский и казуальный (при­чинный) подход к преступности. Это позволяет, с одной стороны, раскрыть механизм взаимосвязи различных явлений, воздействующих на преступность. С другой стороны, такой подход дает возможность обнаружить основные «пружины» механизма, порождающего преступ­ность, обратить внимание на решающие звенья в системе взаимодей­ствующих элементов, влияющих на преступность[228].

Таким образом, краткий экскурс в историю отечественной кри­минологии наглядно показывает не только наличие в ней идеологи­ческих заблуждений и псевдотеорий, но и наличие конструктивных подходов, ярких и глубоких идей, которые нуждаются в тщатель­ном осмыслении и дальнейшем развитии.