Живут ли в церкви привидения

 

– Тебе известно, что в старой церкви живут привидения? – спросил Вовка у Вити, когда мальчики возвращались с реки домой.

– Я в привидения не верю, – ответил Витя.

– Не веришь? – ахнул Вовка. – Тогда пойдем сегодня вечером в церковь. Я знаю, как в нее можно пролезть.

– Пойдем, – сказал Витя. И вдруг испугался.

Кто его знает? Конечно, нет на свете никаких привидений. Выдумки все это… И все‑таки… А что если есть одно на целом свете? И живет оно именно в той церкви.

Мальчики шли по теплой, прогретой солнцем дороге и невольно смотрели на церковь, которая стояла за деревней, на холме – ее темные купола четко рисовались на белесом небе.

– Вот что, – сказал Вовка и нахмурился. – В шесть часов – самое подходящее время – приходи к пруду и жди меня там. И пойдем.

– Куда, Вовка?

– Да ты что? Только договорились. В церковь, конечно. Витя подавил вздох. Делать нечего. Еще только не хватало, чтобы Вовка подумал, будто он трус.

– Договорились, – сказал Витя.

К пруду он пришел вовремя, а Вовки еще не было.

Пруд тоже за деревней, возле кладбища. А за кладбищем, на холме – церковь.

Пруд большой, заросший по берегам кустарником. Кое‑где стоят деревья. Еще здесь много вывороченных пней с узловатыми корнями. Издалека они похожи на чудовищ. Раньше, говорят, окружал пруд барский парк, в котором стоял помещичий дом с колоннами. Во время революции дом сожгли крестьяне, а парк вырубили почему‑то. И остался один пруд.

Витя сидел на берегу и смотрел в прозрачную, коричневатую воду: было видно все дно. Под водой шла таинственная жизнь: дно покрыто водорослями, ворохами прошлогодних листьев, образовались там свои маленькие горы, и между ними, дергая лапками, плавают жуки‑плывунцы. Потом Витя стал наблюдать, весь сгорая от любопытства, как два тритона медленно, величаво проплыли между листьями, которые в воде стояли ребром, ткнулись носами, и Витя даже не заметил, как тритоны сгинули.

В лучах солнца, в черной глубине, неожиданно заиграло серебро. «Рыбы! – догадался Витя. – Наверно, большие».

По поверхности пруда плавали водомерки. Вот сделает водомерка стремительный рывок и замрет, а от нее идут медленные круги. Витя знает, что у водомерок на лапках подушечки с воздухом, поэтому они так легко плавают. Сыплются в пруд листья с берез, весь он вздрагивает, шевелится, со дна поднимаются пузыри.

Вите начало казаться, что он сам живет в этом пруду и понимает язык и обычаи всех его обитателей.

Недавно Витя прочитал книжку о том, как началась жизнь на земле. Оказывается, она началась в воде, в океане, а потом на берег вылезли огромные первобытные тритоны и стали жить на суше, потому что им понравилось солнышко.

Солнце клонилось за кладбищенские деревья, его косые лучи дробились на поверхности пруда, в воде играли веселые зайчики; кричали грачи в своих темных гнездах. А Вовки все не было.

«Интересно, поймают воров или нет?»

Витя всматривается в заросли кустарников, и видит под разлапистыми ветками вороха украденных вещей, приемники «Урал» и ящик с бутылками водки. А около ящика сидят двое: долговязый парень в полосатых плавках и черных очках (у него еще широкий кожаный пояс, как у ковбоев, и за поясом длинная финка) и какой‑то тип в фетровой шляпе – Вите видна только его широкая спина.

Воры пьют водку прямо из бутылок и отвратительно хохочут. Потом фетровая шляпа начинает петь:

 

«Пятнадцать человек на сундук мертвеца»…

 

«Их надо задержать!» – понимает Витя.

Он бесстрашно выходит из‑за кустов и говорит спокойным ровным голосом:

– Ни с места! Вы арестованы!

Долговязый парень вскакивает, шепчет:

– Ах ты, гад, – и выхватывает из‑за пояса финку.

Но Витя успевает ударить ногой по руке долговязого – финка взлетает вверх, сверкнув на солнце, вонзается в ствол березы и слегка подрагивает. А Витя стремительно ударяет парня головой в живот, долговязый падает, задрав ноги. Но в это время Фетровая шляпа наваливается на Витю сзади, хватает за горло. Витя старается перебросить противника через себя, но он слишком тяжел.

– На помощь! – кричит Витя.

И видит, что к нему бегут люди – милиционер Миша, папа, Матвей Иванович, а впереди всех Зоя, и глаза ее полны гордости за героический поступок Вити.

– Продержись еще немного! – кричит Зоя. Рядом с ней бежит Вовка и – вот чудно! – размахивает веслом.

– Ты что весь дергаешься, – сказал Вовка над его головой. Задремал, что ли? Я опоздал немного. Мамка за хлебом посылала.

К пруду пришли рябенькие утки и стали плюхаться в воду. Полетели брызги, сделалось шумно.

– Между прочим, – сказал Вовка, – в этом пруду давно‑давно утопилась помещичья дочь. Красавица‑раскрасавица. И теперь в пруду живет русалка. – Вовка сделал большие глаза. – Когда бывает лунная‑прелунная ночь, она выходит на берег.

– Ладно врать‑то, – хрипло сказал Витя.

– Не веришь – тебе же хуже. Пошли.

К церкви вела накатанная дорога, которая проходила мимо кладбища, огибала церковь и дальше спешила к шоссе.

Мальчики подходили все ближе и ближе к каменной громадине, и Витя теперь видел, что церковь очень старая; купола на ней темные и дырявые, двери заколочены досками: в окошках выбиты цветные стекла и в них влетают ласточки.

Солнце висело над самым горизонтом, и розовый свет, казалось, стелется по земле.

– В самый раз пришли, – сказал Вовка. – Оно на закате появляется.

– Кто? – прошептал Витя.

– Кто‑кто! Привидение, конечно.

«Врешь ты все, – сказал себе Витя. – Потому что не бывает никаких привидений. Это даже самые маленькие дети знают».

– Иди сюда, – тихо позвал его Вовка и полез в кусты бузины у самой стены церкви.

В кустах было темно, душно, сухие ветки больно втыкались в бока; под ногами было много птичьего помета, и листья бузины были в его белых разводах.

– Смотри! – опять тихо сказал Вовка.

Мальчики стояли около маленькой двери. Вверху двери было стекло, и там, за этим черным стеклом, раскинул кружевную паутину паук. Сам паук сидел в центре паутины и был страшен: большой, коричнево‑желтый, с белым крестом на спине. Паук мелко перебирал лапками.

Вите стало жутко.

– Сторожит, – прошептал Вовка, взглядом показывая на паука.

– Кого? – и Витя не узнал свой голос – он был сиплый и еле слышен.

– Кого! Вход в царство привидений.

«Совсем ты заврался», – хотел сказать Витя, чтобы приободрить себя, но Вовка в это время со скрипом отогнул одну из досок, которыми была заколочена дверь, потом вторую. Образовалась лазейка.

Как только скрипнула доска, паук задергал лапками и мгновенно исчез. Только паутина подрагивала.

– Лезь! – сказал Вовка.

– Нет, ты первый.

– Боишься? – ехидно прошептал Вовка.

– Ничего я не боюсь!

– Тогда – лезь.

«А вдруг я пролезу, – подумал Витя, – а паук уже стал огромным, выше человеческого роста, и ждет меня, чтобы схватить своими цепкими лапами?»

– Да лезь же!

«А! Была не была!» – И Витя пролез в лазейку. За ним – Вовка.

Огромного паука не было. И ничего сначала Витя не мог разглядеть. Было тускло, сыро, пахло плесенью. Из узких окошек падали снопы солнечного света, и в них плавали легкие перышки.

Глаза привыкли, и Витя увидел сумрачные своды церкви, какой‑то хлам на полу, какие‑то ржавые машины. В лучах солнца ослепительно блестели осколки стекла на полу – как зайчики от зеркала.

– Сейчас… – прошептал Вовка и неожиданно крикнул: – А‑а‑а!

– А‑а‑а! – громовым эхом ответила церковь.

И в это же мгновение вверху захлопали крылья, что‑то зашуршало, и странный клекот упал вниз:

– Крл! Крл!

– Привидение! – заорал Вовка и присел на корточки, закрыл лицо руками – изобразил ужас.

Витя почувствовал, как мурашки разбежались по спине, его прошиб озноб, он собрался уже ринуться к лазейке, но все‑таки посмотрел вверх.

Под самым куполом церкви летала большая черная птица, описывая плавные круги, переваливаясь с одного крыла на другое. Она смотрела вниз, на мальчиков, и тревожно кричала:

– Крл! Крл!

«Обыкновенная птица», – понял Витя, и страх прошел.

Вместе с Вовкой они теперь следили за птицей, она все летала и летала, потом – Витя даже не заметил, как – юркнула в темный угол и затихла. Наверно, у нее там было гнездо.

А Витя все смотрел вверх и увидел там бога. С самого купола за ним наблюдало строгое лицо в бороде, вокруг головы расходилось сияние, глаза были внимательные и грустные; они будто спрашивали Витю о чем‑то.

Витя знал, что никакого бога нет, но ему сделалось не по себе от взгляда того, кто смотрел на него сверху. Витя прошел несколько шагов, бог не спускал с него глаз. И тут Витя увидел, что все стены церкви разрисованы удивительными картинами: всякие боги и ангелы были изображены на них. И хотя во многих местах отвалилась краска, все эти лица были живыми, совсем человеческими, а не божественными. Они думали о чем‑то, что‑то спрашивали, что‑то хотели сказать…

И Витя понял, что все эти лица, золоченые одежды, сияния вокруг голов нарисовал великий художник. Но кто он? Как его зовут?

«Вот бы куда Зою, – подумал Витя. – Посмотреть эти картины».

Тихо, гулко было в церкви. Солнце уже, видно, зашло. Розовый свет струился в окна. А боги и ангелы все смотрели на Витю, появилось ощущение, что, кроме них, кто‑то еще присутствует в церкви…

Вовка тоже глазел по сторонам, но без всякого интереса.

– А я думал, ты испугаешься, – разочарованно сказал он. – Там, наверху, где‑то сова живет. Или филин. Только разве долезешь туда.

– Зачем? – спросил Витя.

– Как зачем? Гнездо разорить. Хищная ведь птица.

– Злой ты, Вовка, – сказал Витя. И мальчики обиделись друг на друга.

И в этот момент за своими спинами они услышали шорох.

Витя увидел, как округлились глаза у Вовки, почувствовал: волосы на затылке встали дыбом.

Разом, как по команде, оглянулись – в нише, уже заполненной дымчатыми сумерками, стоял человек. Нет, смутная фигура. У Вити как‑то все сдвинулось перед глазами.

– О‑о‑о! А‑а‑а! – заорало вокруг.

Витя и Вовка даже не поняли, что это они вопят одновременно. Все дальнейшее произошло молниеносно.

Потом мальчики даже не могли вспомнить, как очутились снаружи.

Кусты бузины – по лицу. Свист ветра. Увидел Витя – ласточки летают вокруг церкви. Услышал – попискивают. Впереди – Вовкина спина. Ноги сами несут, тело валится вперед, в глазах рябь, не хватает воздуха. Вовка дышит, как загнанная лошадь.

Остановились только у первого плетня. Церковь далеко на холме. В розовом небе отпечатан ее черный силуэт. Бухает кровь в висках, все лицо мокрое от пота.

Тихо. Березка шелестит листьями у обочины дороги. Женщина идет с тяжелой корзиной, кренясь набок. Стук топора. Тянет дымком. Слышно – ветер приносит: лопочет радио на столбе возле правления колхоза. Как мирно, как хорошо! Мальчики посмотрели друг на друга.

– Видел? – прошептал Вовка.

– Привидение? – прошептал Витя.

– Какое привидение! – замахал руками Вовка. – Это же тот… Ну, с транзистором! Он же в руках черные очки вертел!

– Что? – разинул рот Витя.

– То самое!

«А я ничего не заметил, – с отчаянием подумал Витя. – Трус паршивый».

– Что же делать, Вовка?

– Побежали в правление!

По тропинке – ураганное шлепанье ног.

Вскоре вся деревня видела, как к церкви промчался «газик».

Но очень немногие знали, что в «газике», кроме шофера и двух веселых мужчин, сидят Вовка и Витя.

Мальчики наотрез отказались первыми лезть в лазейку. Сначала в церковь проникли мужчины, и только за ними ребята.

В церкви было уже темно, и мужчины включили фонарики.

Конечно, никого не оказалось.

– Не померещилось, молодцы? – спросил один из мужчин, которого звали Петром Семеновичем.

Ни Витя, ни Вовка не успели ответить – из угла церкви послышался голос второго мужчины («Зовите меня дядей Колей», – сказал он ребятам еще в «газике»):

– Петр! Скорей сюда!

Под ветошью были спрятаны три приемника «Урал» и связка плащей.

– Я так и думал, – задумчиво сказал Петр Семенович. – На легковой они. Двумя рейсами вывезли. Сюда, в церковь. А отсюда – дальше. Первую партию, видно, сразу успели. А вот эту ночью собирались.

– Ребята спугнули, – сказал дядя Коля.

– Ребята спугнули… – Петр Семенович потер лоб рукой. – Только зачем он сюда пришел? Не сторожить же! Значит, где‑то близко была машина! Ребята, машины поблизости не видели? Какой‑нибудь легковушки?

– Нет, – сказал Вовка.

– Нет… – повторил Витя.

Вылезли из церкви. Уже был вечер; в небе замигали первые звезды.

– Ищейку вызвать? – спросил дядя Коля.

– Посмотри на небо, – сказал Петр Семенович.

Мальчики тоже посмотрели – с востока надвигалась темная тяжелая туча с фиолетовыми краями; она уже захватила полнеба.

– Сейчас польет, – вздохнул Петр Семенович. – Интересно, проскочили они или нет?

– На всех постах проверяют, – сказал дядя Коля.

– На всех постах… Нет, не такие они дураки. Где‑то отсиживаются. Но где? – Петр Семенович опять потер лоб; видно, у него была такая привычка. – Ладно. Давай погрузим вещи и – поехали. Будем думать, что делать дальше. А вам, ребята, спасибо.

«Сказать, что ли: «Служу Советскому Союзу!»? – подумал Витя. Но постеснялся.

Когда подъезжали к деревне, по крыше «газика» застучали первые капли дождя.

А через час уже вся Жемчужина знала о происшедшем. Мама заволновалась:

– Его могли убить! Больше не смей никуда ходить без разрешения.

Витя насупился, а папа сказал:

– Напрасно ты, Лида. Он уже взрослый парень.

Они еще немного поговорили в своей комнате, но о чем, – Витя не слышал. Он лежал на своей раскладушке и заново переживал последние события.

За темными стеклами веранды монотонно шумел дождь.

 

Витя думает о жизни

 

Несколько дней была неустойчивая погода: то дождь, то солнце. Плыли по небу тяжелые лохматые облака; дул сильный ветер, и Птаха становилась рябой, серой, в лозняке плескалась мелкая волна. Все было мокрым, свежим, а если из‑за туч выглядывало солнце, мир сверкал и казался новым.

Витя и Вовка бегали к дедушке Игнату, ремонтировали свою лодку, о которой, конечно, никто не знал; это была тайна мальчиков. Часто Витя приходил домой с темными от дегтя руками, и мама недоумевала:

– Где ты перемазался?

А папа заскучал по своей работе. Он ничего не говорил, но было видно: сидит хмурый, задумчивый. Или начнет что‑то чертить на листке бумаги. Однажды сказал, вздохнув:

– Зарежет без меня Савельев второй вариант. Мама привычно возмутилась:

– Ты можешь отдыхать, как все нормальные люди?

Папа, видно, не мог отдыхать, как все нормальные люди, и поэтому промолчал.

Из‑за дождя приходилось часто сидеть дома.

Витя открывал дверь террасы и смотрел, как дождевые капли стучат по листьям, и листья вздрагивают, отряхиваются. Все мокрое кругом – деревья, трава, крыши. А от Птахи прилетает легкий звон – это дождь шумит по воде. Сильно пахнет мокрой землей и дымом – он не улетает в небо, а стелется понизу. На лужах надуваются пузыри и тут же лопаются. Надуваются и лопаются. И так без конца. По двору ходят мокрые куры – им, наверно, приятно гулять под теплым дождем.

Вите нравится сидеть на террасе, когда идет дождь, слушать его спокойный шум, и думать обо всем на свете.

Между прочим, Витя под шорох дождя сочинил стих. Вот он:

 

Небо туманное, дали пустынные.

Ветер все дует и дует в трубу.

Скучно в такие денечки дождливые

Дома сидеть одному.

 

Ветер, правда, в трубу не очень дует. Это Витя так, для красоты придумал. Стих он послал Зое. Написал ей письмо и в конверт вложил листок со стихом.

В эти дни Витя сдружился с бабушкой Нюрой. Его заинтересовала корова Зорька. Бабушка Нюра разрешала Вите приходить на дойку. И он приходит каждый вечер.

Зорька стоит в сарае, где полутемно, пахнет теплым навозом и сеном, а на шестах, вверху, сидят куры и рыжий голенастый петух; они тихо переговариваются и сердито поглядывают вниз. Зорька большая, черная, с белым пятном на лбу; она спокойно, мерно дышит, бока ее вздымаются она жует жвачку и смотрит на Витю фиолетовыми туманными глазами, в которых отражаются открытая дверь, небо, деревья.

Приходит бабушка Нюра, говорит ласково:

– Сейчас, Зоренька, сейчас, моя ягодка.

И корова в ответ тихо мычит. Вите кажется, что она все понимает. Бабушка Нюра садится на маленькую скамейку, подставляет под вымя ведро и начинает доить.

Цвирк! Цвирк! – стучит молоко в алюминиевые стенки подойника. Молоко пенится, над ним плывет легкий парок, а Зорька переступает с ноги на ногу, иногда смотрит на бабушку Нюру, мычит протяжно, и с ее мягких губ нитями тянется клейкая слюна.

– Звездочка ты моя, – приговаривает бабушка Нюра, – кормилица. Еще немного постой, красавица писаная.

В дневнике Витя сделал такую запись:

«Я об этом никогда не думал раньше. Пил себе молоко из бутылок и все. И не размышлял об этой удивительной тайне природы. Ведь как интересно! Поела корова травы, воды попила и, пожалуйста! – в ее большом организме образуется молоко, собирается в вымя. Это же настоящее чудо! Обязательно достану книгу про коров и все узнаю про их жизнь».

В эти дождливые дни Витя часто видел бабушку Нюру. Постоянно она что‑нибудь делает: то в огороде копается, то в саду ветки собирает в кучу или подрезает что‑то, то сарай чистит, то возится у печки. Ни разу Витя не видел ее без дела.

Только вечером бабушка Нюра садится на лавку у окна и смотрит на фотографию сыновей – оба они сняты вместе, еще совсем маленькими. Фотография старая, выцветшая, в деревянной рамке. Смотрит на сыновей бабушка Нюра, тихо улыбается, шевелятся ее губы – что‑то шепчет. А что – разобрать невозможно.

Сердце Вити наполняется жалостью.

«Неужели все старые люди были молодыми, – смятенно думает он. – Были мальчиками и девочками, как мы. Играли, бегали. И наоборот. Зоя, например, превратится постепенно в старуху? Согнется, высохнет, станет шамкать беззубым ртом? И моя мама… И я? Как страшно…»

Вечером, прислушиваясь к далеким гудкам катера на Птахе, Витя записывает в дневнике:

 

«10 июня.

Я часто думаю: как мало я еще знаю о людях, которые живут в нашей стране. Пока мы не приехали в Жемчужину, я даже не предполагал, что есть на свете тетя Нина, Вовкина мать, бабушка Нюра. Мне казалось, что все люди похожи на моих родителей и живут, как мы».

 

Теперь часто приходил к Вите Вовка. Мальчики играли в шашки или тайком обсуждали предстоящее путешествие на лодке.

Однажды с Вовкой пришла длинноногая девочка в коротеньком платье. Она осталась в дверях, застеснялась, опустила голову. Девочка показалась Вите некрасивой: лицо скуластое, глаза будто выгорели на солнце, рот большой, а волосы редкие, гладко причесанные.

– Познакомьтесь, – солидно сказал Вовка. – Моя двоюродная сестра. Тоже в седьмой перешла.

– Катя. – Девочка протянула Вите загорелую руку, посмотрела на него открыто, смело, лукаво. И улыбнулась. И от улыбки лицо ее стало светлым и очень привлекательным. – Мне о тебе Вовка говорил. Правда, что твой Альт умеет все в зубах таскать?

– Правда, – сказал Витя, пожал тонкую Катину руку и вдруг смутился, даже краснеть начал.

«Чего это я?» – с ужасом подумал Витя и, чтобы как‑то исправить положение, сказал:

– Давайте в подкидного дурачка играть. Я сейчас. – И Витя, весь красный, выскочил в комнату – за картами.

Там он отдышался, пришел в себя, поправил перед зеркалом свою челку. На террасе хихикнула Катя.

«Надо мной, что ли?» – с тоской подумал Витя.

Играли в подкидного дурачка, и как раз выглянуло солнышко.

– Айда на Птаху! – вскочил Вовка. – Сейчас водичка – как в бане.

Ребята побежали купаться.

Река ослепительно сияла. Над самой водой, пронзительно, радостно попискивая, летали стрижи.

Долго плавали, кувыркались в теплой воде, потом уставшие, тяжело дыша, упали на еще влажный после дождя песок.

Высоко в небе тянул за собой белую паутинку реактивный самолет, похожий на прозрачную букашку.

Катя долго, прищурившись, смотрела на него и сказала мечтательно:

– Хотела б я сейчас на нем оказаться.

– Зачем? – без интереса спросил Вовка.

– Чтобы на Рио‑де‑Жанейро посмотреть. Есть такой город необычайный. – Катя вздохнула. – Я в книжке прочитала. Витя так и обомлел:

– Катя! Так не увидать с самолета Рио‑де‑Жанейро! Хоть он и высоко, самолет, а земля‑то в миллион раз больше. Не может быть видно. С него, если хочешь знать, и Москву не видно.

Катя всплеснула руками:

– Это с такой высоты! И чтобы Москвы не было видно? Ну и чудак ты, Витя! Все с него видно, с самолета. Вон он куда в поднебесье забрался.

Самолет уже исчез, только белый след остался в небе, и гаснущий звук его моторов долетел на берег Птахи.

– Ты пойми! – начал объяснять Витя. – По отношению к земле…

Но Катя ничего и слушать не хотела:

– Ой, лучше не смеши! Знаю я точно – все огромные города оттуда, с неба видать – и Москву, и Ленинград, и Париж, и, конечно же, Рио‑де‑Жанейро!

Посмотрел Витя на Катю и понял, что переубеждать ее невозможно: щеки пылают, в глазах – огонь. Будто она была там, в самолете, и все видела. Все, что хотела!

– Ну и скучные у вас разговоры, – сказал Вовка. – Пойду лучше искупаюсь. – И он зашагал к воде – худой, загорелый, сонный.

А Вите совсем не было скучно. Если уж говорить правду, он завидовал Кате. Ему тоже очень хотелось верить, что с самолета можно увидеть все большие города – и Ленинград, и Париж, и Нью‑Йорк… Вечером Витя раскрыл дневник:

 

«12 июня.

Катя очень хорошая девочка».

 

Витя задумался и написал дальше:

 

«За нее хочется заступаться, как за Зою. Катя фантазерка.

А воров еще не поймали. Петр Семенович и дядя Коля часто приезжают на своем «газике», потом опять уезжают. Говорят, в какой‑то деревне обокрали продовольственный киоск. Может быть, те же воры? Парень в полосатых плавках и темных очках?

Жить очень интересно».

 

 

Ночная рыбалка

 

Опять пришли ясные тихие дни. Только иногда на горизонте появлялись нагромождения туч, но они скоро исчезали, будто пугались чего‑то. А ночи были черные, с редкими далекими звездами; выпадали обильные росы; в поле, за огородами, перекликались перепела:

– Спать пора! Спать пора!

Вот тогда Катя и придумала ночную рыбалку.

– Вовк, помнишь, – говорила она, – как в прошлом году. Костер жечь будем, может, раки на огонь вылезут.

Это же здорово! Ночная рыбалка. Витя никогда не ловил рыбу ночью. Если уж честно, то он вообще не рыбачил ни разу в жизни.

Но тут возникло непредвиденное обстоятельство – мама.

– Ни в коем случае, – сказала она. – На всю ночь, одного? «А что будет, когда она узнает про путешествие?» – подумал Витя и совсем расстроился. На помощь пришел папа:

– Другие ребята ходят, и ничего с ними не случается.

– Другие – пусть, он – нет, – твердо сказала мама.

– Почему? – спросил папа, и по голосу Витя понял, что он начинает сердиться. – Ты хочешь своего единственного ребенка… – Папа усмехнулся, – поставить в особые, привилегированные условия?

Ребенок, то есть Витя, в этот момент подумал, что папа у него молодец.

– Ты хочешь, чтобы у нас выросло комнатное растение? – продолжал папа атаку.

– Он там простудится, – уже не очень уверенно сказала мама.

– Мы будем жечь костер, – вступил в разговор Витя.

– Тебя не спрашивают! – крикнула мама.

– Ну зачем же так, Лида? – грустно улыбнулся папа. А Витя на всякий случай сказал:

– Я надену старый ватник.

– Вот видишь, – сказал папа, – он наденет старый ватник, и ему будет тепло.

– Даже жарко, – сказал Витя.

И мама сдалась: она молча ушла, тем самым признав свое поражение.

Весь день готовились к рыбалке: налаживали удочки, копали червей. Взяли с собой ватники, спички. Катя ведала едой и набила всякими припасами корзину.

Уже село солнце, когда ребята пошли к реке.

– Я место знаю – рыба пустые крючки хватает, – сказал Вовка. – Там омуток образовался. Кать, знаешь?

– Угу, – сказала Катя. – Где на берегу пень вывороченный, и похож он на старика с бородищей. Да? А один сук, как нос.

Ребята шли по тропинке через луга; трава была высокая, вся в росе, слабо пахло полевыми цветами, и сквозь самые длинные стебельки, которые качались над травой, виднелось розовое от заката небо на горизонте; и все кругом было немного розовое: луга, воздух, облака в темном небе над головой, лицо Кати, которая шла впереди. В травах покрикивали какие‑то птицы; от деревни слышались петухи, и лаяли собаки.

«Наверно, вместе со всеми лают Альт и Сильва», – подумал Витя.

Впереди была Птаха. Реки ребята не видели, только туман стоял над водой, и его прозрачные пряди тянулись, как живые – их гнало легким свежим ветром.

И неожиданно для себя Витя вспомнил стихи, которые учил, когда в школе готовились к Лермонтовскому вечеру:

 

Выхожу один я на дорогу.

Сквозь туман кремнистый путь блестит…

 

Витя подумал неожиданно: «Вот эта земля, эти луга, травы, розовые облака в небе, туман – все это называется Россией, моей родиной».

– Пришли, – сказал Вовка.

Ребята стояли у вывороченного пня, который, действительно, был похож на древнего старика с бородищей. Стлался прозрачный туман, похожий на растянутую вату. На том берегу был лес, и казался он темным и неприветливым.

– Давайте у пня устраиваться, – предложил Вовка. – Перво‑наперво насобираем дров для костра, пока совсем не стемнело.

Втроем собирали хворост, принесенный водой в половодье на песчаный берег Птахи. Натащили целую кучу.

Быстро стемнело; в небе замигали звезды; только над лесом все горела слабая заря, никак не могла погаснуть. Стало холодно, сыро, и ребята надели ватники.

Вовка быстро разжег костер. Ловкий Вовка человек. Все у него получается легко, всякая работа. Чем‑то он похож на Репу.

Жаркие языки пламени затрепетали в сыром воздухе, и сразу все исчезло – река, противоположный лес, луга с высокими травами; все проглотила тьма. Пламя ярко освещало пень, похожий на деда с бородой, крохотный пятачок песка, который то сужался, то расширялся.

Катя сидела, поджав коленки к подбородку, смотрела в огонь и молчала.

– Ты что, спишь уже? – спросил у нее Вовка. – Гля, – подмигнул он Вите, – спит сидя и с открытыми глазами.

Катя сказала, не двигаясь:

– Если не мигать, а все глядеть и глядеть в огонь, то становится видно, как там красные гномики кувыркаются.

– Ну вот, пошли выдумки, – проворчал Вовка. – Ты лучше в костер хворост подбрасывай, а мы червей наживим и удочки забросим.

Мальчики стали разматывать лески, насаживать червей на крючки. У Вити, естественно, не очень получалось. Вовка сказал:

– Кулема ты.

Наконец все было готово. Забросили удочки. Они были без поплавков, потому что в темноте все равно ничего не увидишь, и удилище надо брать в руки.

 

 

– Если рыба крючок схватит, сразу почувствуешь, – объяснил Вовка. – Дрожь побежит. Как вот током тебя ударит. Понял? – А сейчас знаешь что? – Вовка воткнул три свои удилища в берег. – Пойдем искупаемся!

– Искупаемся?.. – Витю всего передернуло от холода.

– Да сейчас вода, как парное молоко! Вон за тот мысок зайдем, чтоб рыбу не пугать. А потом у костра погреемся. Пошли!

– Пошли, – неохотно согласился Витя. Купаться ему ни капельки не хотелось.

Вовка помог воткнуть в берег Витины удилища, и мальчики побежали за мысок, поросший кустарником.

– За костром следи! – крикнул Вовка Кате.

Бежали по тропинке; темнота обступила со всех сторон, мокрая холодная трава стегала ноги. Ну как можно купаться?

Подошли к самой воде. Вовка быстро разделся. Витя – что же делать? – тоже. И сразу весь покрылся мурашками. Песок под ногами был холодный и влажный. Витя скорчился, но промолчал.

– Ух! – крикнул Вовка и бросился в воду.

– Ух! – крикнул Витя и остался стоять на месте.

– Ты чего? Прыгай! – донеслось из темноты. Вовку не было видно. Только слышалось фырканье, плеск воды, белые фонтаны взлетали вверх недалеко от берега.

Витя осторожно вошел в воду – и поразился: вода была теплая‑претеплая, будто ее подогрели на газовой плите. Никогда не думал Витя, что в реке может быть такая вода. И он поплыл. Сразу стало тепло, приятно, весело. Витя тоже фыркал, нырял, и оба мальчика кричали по очереди:

– А‑а‑а!

– А‑а‑а!.. – каталось эхо над притаившейся рекой.

Очень это здорово – купаться ночью, когда не видно берегов, вода черная и как будто ты один в огромном океане. Правда, немного жутко.

Устав плавать, вылезли на берег, надели только трусы, схватили одежду в охапки и помчались к костру.

Костер горел ярко. Катя все также задумчиво сидела, поджав коленки к подбородку, и в ее глазах трепетали огоньки.

А мальчики, словно дикари, скакали вокруг костра, подставляя жаркому пламени то спины, то животы. И было очень весело.

Потом оделись, и Вовка сказал:

– Посмотрим, что там попалось. – Он пошел к берегу. Витя – за ним.

Витя взял первое удилище, – и сердце его замерло: в самых ладонях он почувствовал крутые сильные удары.

– Вовка… – прошептал Витя.

– Ш‑ш‑ш! – зашипел Вовка, сделав страшные круглые глаза. – К берегу подтаскивай, – горячо задышал он в ухо товарищу.

Витя пятился от реки, а удары в руках усиливались, стали непрерывными; Витя почувствовал, как неведомая упругая сила сопротивляется ему.

– Теперь сильно рвани! – заорал Вовка, и в свете костра лицо его с открытым ртом и выпученными глазами было хищным.

Витя рванул на себя удочку, леска зазвенела, что‑то потянуло его к реке, а потом вдруг сопротивление прекратилось, и черное, похожее на торпеду, тело перелетело через Витину голову.

У самого костра в траве забилась, запрыгала большая рыба, показывая то черную спину, то белый живот.

– Налим! – ошеломленно крикнул Вовка и упал на рыбу. Он поднял ее, стукнул о землю, и рыба замерла.

– Оглушил, – Вовка вытер пот со лба.

А Витю трепала лихорадка. Первый раз в жизни он поймал рыбу, и этой рыбой оказался большой налим!

Катя рассматривала налима, осторожно трогала его пальцем, а Вовка сказал:

– Везучий ты. Килограмма полтора в нем. Пошли другие удочки смотреть.

Но на других удочках ничего не было.

– Ладно, оставим их. Рыбы – дуры. Сами попадутся, – чуть разочарованно сказал Вовка. – Давай ужин готовить.

– А я уже картошку испекла, – сказала Катя.

Никогда в жизни у Вити не было такого великолепного ужина. Ребята ели рассыпчатую, обжигающую пальцы картошку, которую вынимали из обуглившегося панциря, пили молоко, Катя нарезала крепкое сало («С красниной», – сказала она, показывая на толстую прослойку мяса); был еще зеленый лук и черный хлеб, который в Жемчужине пекут очень вкусным.

Только раков попробовать не удалось – ни один из них не вылез на огонь из реки.

– Всегда вылезают, – сказал Вовка. – Видно, их здесь нет.

Ребята сидели вокруг костра, ужинали, а за их спинами была мокрая ночь; там, в чуткой темноте, все время кричал филин:

– У‑у! У‑у!

Черное небо в редких звездах лежало над головой. Неожиданно Вите подумалось, что нет больше во всем свете никого, кроме них, этого костра, тихой Птахи…

Вот чудно! Катя будто угадала Витины мысли. Она сказала:

– Мальчишки! А что если настанет утро, мы глянем, а кругом никого нету.

– Как это никого? – удивился Вовка.

– А так! Нету нашей Жемчужины. И других деревень. Нету городов. И ни одного человека! Только мы по всей земле.

– Дура ты, – сказал Вовка и зевнул.

– Сам глупый чурбан, – обиделась Катя. А Витя‑то знал, что Катя не дура. Ведь он также подумал, как она. Себя же он дураком не считал. И вполне справедливо.

Мальчики еще несколько раз проверяли удочки, но рыба больше не хотела попадаться.

– Вздремнем, – предложил Вовка.

Катя подкинула в костер побольше хвороста; ребята завернулись в свои ватники.

Вите стало тепло, спокойно, не хотелось шевелиться. Он слышал, как дрова трещат в костре, ощущал щекой жар, и вдруг почувствовал, что в его руках трепещет удилище. «Налим! Второй налим!» – догадался Витя. Но удилище перестало рваться из его рук, он почему‑то увидел росный луг, покрытый прозрачным туманом; по лугу, взявшись за руки, шли Зоя и Катя и о чем‑то тихо разговаривали. Витя хотел подслушать, о чем они говорят, он думал, что обязательно о нем, но подслушать не мог. Потом внезапно стало темно и ничего не видно.

Витя открыл глаза. Рядом сладко спал Вовка.

Костер жарко горел, перед ним сидела Катя, помешивала в углях палкой.

– Ты не спала?

– Нет, спала. Я недавно проснулась. Ты погляди, как необычайно! – Глаза Кати сверкнули.

Витя поднялся, посмотрел кругом – и не поверил, что все это наяву. Невероятно! Может быть, продолжается сон?

Витя ничего не увидел. Все было в розовом плотном тумане. Как будто розовое молоко налито всюду – в воздухе и на земле. Только солнце огромным фиолетовым шаром просвечивало сбоку, а на нем четко, будто нарисованные, стояли стебельки травы, еле заметно покачивались. И все. Розовый туман, большое солнце, стебельки… И было тихо‑тихо. Наступило утро.

– Словно в сказке, – прошептала Катя.

– Да, – прошептал Витя.

Проснулся Вовка, почесался, зевнул, сказал громко:

– Фу! Ногу отлежал. А туман‑то!

И сказка исчезла.

Проверили удочки. Опять ничего не попалось.

– Наверно, тут только и был один твой налим, – недовольно сказал Вовка.

Солнце поднималось все выше. Туман стал редеть. Уже были видны луга. Птаха, спокойная, тихая, будто спала еще. Пели птицы.

Ребята собрались и пошли домой. Из деревни лениво брело стадо коров. Коровы взбивали легкую пыль, тихо помукивали; от них пахло теплом и навозом. Пастух щелкал бичом.

И Витя подумал, удивляясь неожиданным мыслям: «Может быть, я еще много всего увижу в жизни. И другие страны, и моря, и горы до самых облаков. Но я навсегда запомню эту ночную рыбалку, Катю у костра, розовый туман, солнце на краю земли, теплое стадо коров, которое шло нам навстречу из Жемчужины».

Увидев налима, папа сказал:

– О!

– Нет слов! – сказала мама.

– То‑то, – сказал Витя. И все остались довольны.