Деревня Черемуха и Березовый остров

 

Деревня оказалась совсем маленькой: всего пять дворов. А огороды упирались в берег Птахи. Но название свое деревня оправдывала: вся она заросла черемухой. Заборов у огородов не было; вместо них – кусты черемухи.

В одном огороде пожилая женщина окучивала картошку. Увидела путешественников, похоже, очень удивилась – бросила тяпку и спустилась к ребятам.

– Здравствуйте, тетя, – первая сказала Катя.

– Здравствуйте, коли не шутите. – У женщины было загорелое лицо и темные в трещинах руки. – Откуда же вы к нам припожаловали?

– Из Жемчужины. Мы путешествуем.

– Вот оно что! – еще больше удивилась женщина.

– Вы нам молока не продадите? – спросил Витя.

– А чего же, можно. Идемте.

– Альт! – строго крикнул Витя. – Сторожить лодку!

Ребята пошли за женщиной.

Она вынесла из погреба густое холодное молоко в крынке. Пили – зубы заломило. Сели на лавочку под разросшимся темным кустом.

– Ну и черемуха у вас! – сказала Катя.

– Это верно, – обрадовалась женщина. – А весной поглядели бы! Ровно молоком нас заливает. И дух такой, что бери его и режь ножом на куски. А пчелы! Только гуд стоит. И правило у нас: каждую осень все, кто живет в деревне, по кусту садят. Старики наши древние завели то правило.

«Очень хорошее правило, – подумал Витя. – Вот если бы все люди, какие живут на свете, каждый год сажали по дереву, какая бы красивая и зеленая была наша земля».

– Только никого не видно у вас, – удивился Вовка. – Ни одного человека.

– Да все в Дворики побежали. Деревня по соседству, пять верст. Там магазин ночью обокрали. Сторожу голову проломили. Без сознания в больницу увезли. А сейчас с собакой приехали, с ищейкой. Вот все и побежали глядеть.

У Вити замерло сердце.

Вовка нахмурился.

Катя прикусила губу.

– Ну, как дальше? – спросил Вовка. – Домой?

Катя и Витя еще не придумали ответа, а женщина сказала:

– Вы б еще две версты спустились по Птахе, там она разливается и бор сосновый на берегу стоит. Красивее места и не придумаешь.

– Поплыли! – закричала Катя.

– А успеем завтра домой вернуться? – спросил Витя; что‑то все сосало у него под ложечкой.

– Поднажмем и успеем.

Так и решили. Ребята поблагодарили женщину и вернулись к «Альбатросу».

К сосновому бору доплыли быстро – часто сменялись на веслах. Витя научился хорошо грести.

Птаха сделала крутой поворот и, обогнув высокий берег, ребята увидели широкую песчаную пойму, по которой петляла река; кое‑где образовались рукава, наполненные стоячей водой; островки, на которых густо рос кустарник. А с правого берега подступали могучей стеной сосны, и их медные стволы золотились на солнце; густо пахло смолой и хвоей.

– Давайте вон к тому островку причалим, – предложил Вовка. – И там шалаш сделаем.

Островок оказался маленьким, уютным, росли здесь молодые березки. И было много кротовых нор, в которые Альт и Сильва засовывали носы, фыркали, поднимая пыль, и лаяли.

Была вторая половина дня. Вовка поймал трех лещей, настоящих, серебристых, широких, как лопаты, лещей с выпученными от удивления, что их поймали, глазами. Лещей решили привезти домой – всем по одному.

Остров назвали Березовым.

Незаметно наступил вечер. Спать решили лечь пораньше, чтобы плыть домой с самого раннего утра.

– Интересно, – сказал вдруг Вовка, – в Двориках магазин обокрали те же воры, что и у нас, или нет?

У Вити перед глазами мелькнул парень в полосатых плавках и темных очках, и стало страшно. Витя осторожно оглянулся на темноту, которая обступила костер. Но рядом спокойно лежали Альт и Сильва, в их глазах отражались огоньки. И страх прошел.

Катя подняла голову к небу и стала считать звезды.

– Шестьсот восемьдесят три, – сказала она. – Уже глазам больно. Разве их все сосчитаешь? Ой! Смотрите! Звездочка упала. Может быть, чья‑то судьба? Или моя, или твоя, Витя?

– Ладно на небо‑то глазеть, – сказал Вовка. – Ложитесь. Завтра рано подниму.

Ракета стояла на Березовом острове. Это была совсем маленькая ракета, на одного человека. А путь предстоял дальний: сначала на Луну, потом, уже с Луны, на Венеру. Витя поправил шлем, последний раз окинул взглядом зеленую землю, с которой, может быть, расставался навеки: у берега был причален «Альбатрос», и рядом сидели Альт и Сильва. Папа утешал заплаканную маму. Репа, Вовка, товарищи‑космонавты и Главный конструктор в сером плаще и черных очках. И она – в легком платье, как бабочка, с букетам белых лилий в руках.

– Прощай, Зо… Прощай, Катя! – прошептал Витя.

– В ракету! – сказали в наушниках.

Витя сел в кресло, все проверил и сказал бесстрастным голосом в микрофон: «Выполнить задание готов!» – А сердце его разрывалось. Он увидел, как заволновалась толпа провожающих. Катя махала букетом лилий, и по ее щекам текли слезы, крупные, как горошины.

– Десять, девять, восемь, семь… – раздалось в наушниках: – …шесть, пять, четыре, три, два, один… Старт!

Рев реактивных двигателей оглушил Витю. И сквозь рев он услышал Катин голос: «Я буду тебя ждать, ждать, ждать!..»

В иллюминатор он видел, как черная бездна неба рванулась ему навстречу. Летели звезды, становясь все больше. И вот одна звезда сорвалась со своего места и черкнула по небу, оставляя светящийся след.

– Смотри, смотри! – сказала Катя. – Еще упала одна звездочка!

– Вы что, не слышали, – рявкнул из шалаша Вовка. – Спать! Завтра сколько проплыть надо, а вы на звезды уставились.

 

Пещера Летучих мышей

 

Но рано двинуться в обратный путь не удалось – все проспали. Солнце было уже высоко в небе, когда проснулась Катя и закричала:

– Мальчишки! Подъем! Завтракали наскоро. Вовка ворчал:

– Теперь и к ночи не доплывем до Жемчужины.

– Будем плыть без остановок и успеем, – сказала Катя.

– Один раз привал сделаем, – предложил Витя. – На обед.

– Ладно, – буркнул Вовка.

Но плыть без остановок до обеда не пришлось.

Осталась позади деревня Черемуха, проводил «Альбатроса» внимательным взглядом Каменный солдат, долго маячила над округой и махала ребятам темными ветками Дозорная сосна, – и тут Витя открыл пещеру!

И как ее раньше не заметили ребята, когда проплывали мимо? Наверно, шли рядом с противоположным берегом.

Открытие произошло следующим образом.

Витя сидел на веслах и старательно греб, всматриваясь в крутой берег, который медленно отодвигался назад. Берег каменистый – гранитные плиты свисают над водой. И вдруг Витя увидел широкую нору. Ее образовали две плиты, и, скорее, это была даже не нора, а темная открытая дверь.

– Смотрите! – прошептал Витя.

– Пещера! – закричал Вовка.

– Вход в подземелье, – сказала Катя и побледнела.

– Причаливаем! – решительно сказал Вовка и, взявшись за весла, подтянул лодку к темной норе. – Попробуем вплыть.

«Альбатрос» свободно проходил в нору.

Тут случилось непредвиденное: на берегу дружно заскулили Альт и Сильва, потом обе собаки ринулись в воду и поплыли к лодке. Пришлось их, мокрых и тяжелых, перетаскивать через борт. Чуть не перевернулись, но все‑таки обе собаки оказались в лодке.

– И чего испугались? – удивился Вовка.

– Сидеть! – приказал Альту и Сильве Витя. Альт послушался, а Сильва норовила лизнуть в лицо Катю, которая сидела к ней ближе.

– Нагнуть головы!

«Альбатрос» исчез в черном проеме пещеры.

…Густая темнота окружила ребят со всех сторон. Только сзади светился треугольник входа. Вода тихо плескалась за бортом «Альбатроса».

– Страшно… – прошептала Катя.

– А‑а‑а! – неожиданно крикнул Вовка, так что у Вити мурашки разбежались по спине.

– А‑а‑а! – гулко ответила темнота.

И тотчас шорох множества крыльев услыхали ребята вокруг себя. Даже воздух колебался и легкими волнами касался лица. Стало слышно слабое попискивание, которое, казалось, неслось отовсюду.

– Боюся! – закричала Катя.

– …юся‑я!.. – ответила неизвестность.

Осторожно заскулили собаки – им, наверное, тоже было страшно.

– Сейчас… я фонарь, – проговорил в темноте Вовка дрожащим голосом. – Посмотрим, ку… куда мы попали.

На дне лодки вспыхнул пятачок яркого света. Это Вовка зажег электрический фонарь. Рассеивающийся желтый конус брызнул в темноту, и ребята увидели мокрые каменные своды, которые уступами уходили в черную, как тушь, воду. Потолок пещеры был совсем рядом – протяни руку и достанешь.

В свете фонаря мелькали быстрые тени, они проносились по освещенным стенам и исчезали. Альт лязгнул зубами. Вдруг Витя почувствовал, как живое существо скользнуло возле самого его уха, чем‑то барханным задело и слабо пискнуло.

И Витя, как последний трус, завопил.

Пещера ответила эхом, а шелест крыльев и писк усилились.

– Ребята! – радостно и облегченно сказал Вовка. – Это же летучие мыши! Они не кусаются. Смотрите, сколько их.

Вовка направил луч света в угол, и все увидели нечто невообразимое! Весь угол кишел маленькими черными чертиками. Чертики карабкались друг на друга, махали перепончатыми крыльями, толкались, и создавалось такое впечатление, будто мокрая стена живая и шевелится.

– Их здесь миллионы! – сказала Катя. – Давайте вернемся, а?

– Нет, надо изучить пещеру, – ответил Витя, хотя ему тоже хотелось поскорее выбраться наружу.

И ребята стали исследовать пещеру. Она была небольшой, метров тридцать в диаметре; стены ее были каменные, мокрые, скользкие, и к ним не хотелось прикасаться руками.

Вовка веслом мерил глубину и не достал дна.

– Тихо! – Вовка насторожился. – Замолчите все!

Очень некстати зарычала Сильва.

– Цыц, ты! – прикрикнул на нее Вовка. Все замолчали. И стало слышно сквозь тихий писк летучих мышей, как где‑то вытекает вода.

– Поплыли на звук! – Вовка освещал путь фонарем. Лодка приблизилась к дальней стене, и ребята увидели, что из отполированного камня, из широкой трещины вытекает толстый жгут воды.

– Родник, – предположил Вовка.

– Вот он и образовал эту пещеру, – сказал Витя, потрогал воду рукой. – Ух, холодна!

Вовка и Катя тоже потрогали. Вода обжигала пальцы.

– Ну что, возвращаемся? – предложил Вовка. Витя и Катя сказали дружно:

– Возвращаемся!

Собаки радостно залаяли, застучали хвостами о дно лодки.

Как это прекрасно – из темного и сырого подземелья вернуться на дневной свет, почувствовать прикосновение ветра к лицу, увидеть, как кустарники отражаются в чистой воде Птахи, услышать шелест леса! Очень здорово жить на свете!

Дело шло уже к вечеру. Солнце нырнуло за лес, и длинные тени от деревьев лежали на воде.

День прошел и не заметили как.

– Сейчас найдем полянку, быстренько приготовим обед, – рассуждал Вовка, – отдохнем немного и – домой.

– Интересно, – спросила Катя, – как же летучие мыши не натыкаются друг на друга в темноте? И на стены тоже?

Витя объяснил. Он недавно прочитал в журнале. Оказывается, летучие мыши в полете издают ультразвук. Он несется впереди мыши, сталкивается с препятствием и снова возвращается к мыши. Она специальным органом, как локатором, улавливает ультразвук, вернувшийся к ней, и успевает свернуть.

А Вовка сказал:

– Назовем пещеру пещерой Летучих мышей.

Возражений не было.

Нашли удобную полянку, причалили. Катя чистила картошку – она собиралась поджарить ее со свиной тушенкой. Оставалось еще молоко в термосе и черный, успевший зачерстветь хлеб. Альт и Сильва рыскали по берегу – у них, как всегда, были свои дела.

– Отдохнем немного, – сказал Вовка после обеда и лег в траву на спину, похлопывая себя по сытому животу. – Минут двадцать. И надо поднажать. Километров шесть осталось. Как бы темнота нас не прихватила.

– Мальчишки, – сказала Катя, – я на тот берег перейду. Смотрите, какие там цветы. Букет нарву.

Катя сняла сарафан и вошла в воду. Здесь ей было по колено, дно постепенно опускалось, вода поднималась все выше; Катя ойкала, но шла дальше.

«Смелая Катя девочка», – подумал Витя и достал дневник.

 

«25 июня.

Вот и заканчивается наше путешествие. Просто необыкновенное путешествие! Примерно километров пятнадцать проплыли мы на «Альбатросе» по Птахе. И сколько всего видели! А от Москвы до Владивостока двенадцать тысяч километров! Сколько же чудес, наверно, в нашей огромной стране! Сколько необыкновенных мест! Очень хочется все увидеть своими глазами».

 

Витя подумал немного и написал еще:

 

«Катя очень хорошая девочка. Лучше…»

 

Слово «лучше» он зачеркнул и ему стало стыдно чего‑то.

«Да что это такое со мной?» – удивленно подумал он, но не успел себе ответить…

На том берегу Птахи через кусты, не разбирая дороги, бежала Катя. Она влетела в речку, то по дну, то вплавь добралась до места, где был причален «Альбатрос». Мальчики бросились ей навстречу.

Катя выбралась на берег. На бледном лице застыл испуг, глаза были широко открыты.

– Там… Там три дядьки… Машина в кустах спрятана. И вещи… – Катя никак не могла отдышаться. – Краденые…

Витя и Вовка переглянулись. У Вити слабость вступила в ноги.

– Мальчишки, что делать? Ведь это воры! Те…

– Идем, покажешь, – решительно сказал Вовка. – Надо придумать, как их задержать.

– Я… я боюсь… – Катя сделала шаг назад.

– Мы незаметно подкрадемся, – сказал Витя, стараясь сдержать дрожь в коленях.

– Пошли! – Вовка первый шагнул к реке.

– Альт! Сильва! Сторожить лодку! – приказал Витя. Альт послушно сел возле «Альбатроса». Сильва покрутилась, попрыгала и устроилась рядом с Альтом.

 

22. «Альт! Ко мне!»

 

– Вон там, за кустами, – прошептала Катя, показывая рукой вперед.

Ребята крались по густой траве, такой густой, что роса в ней не просохла за день. Белые звездочки ромашек, мохнатые шарики душистой кашки стегали по ногам. Все чаще встречались кусты ольхи и орешника. Наконец, кусты пошли сплошными зарослями; стал попадаться густой папоротник; было сыро.

Под ногой Вовки хрустнула ветка, и все замерли. Вите показалось, что сердце бьется у него в голове; мелко дрожали руки.

Осторожно, замирая при каждом шорохе, ребята прошли еще немного, и Катя сказала одними губами:

– Смотрите…

В зарослях ольхи был спрятан серый «Москвич» старой марки. Крыша его была завалена ветками.

И Витя сразу узнал «Москвича» – это он обогнал их, когда Пепел только‑только перешел Стланку. Еще Федя сказал: «Наверно, рыбаки».

Под «Москвичом» и прямо в кустах лежали разные вещи: стопки плащей, кофт, картонные ящики с приемниками, еще что‑то, завернутое в мешковину.

«Вот они какие рыбаки…» – подумал Витя, и холодный отвратительный страх стал заполнять его.

– Они там, – опять одними губами сказала Катя.

Через несколько шагов ребята услышали мужские голоса. И вдруг Витя почувствовал, что колени его сами собой подгибаются – он сел в траву. Знакомый голос пел:

 

В городе Николаеве фарфоровый за‑авод…

 

– «Пузырь!» – с ужасом подумал Витя.

«В городе Николаеве девчоночка живет!» – пел Пузырь совсем рядом, за кустами.

Вовка и Катя тоже опустились на колени рядом с Витей.

– Надо ползти, – прошептал Вовка.

Ребята проползли еще совсем немного под густыми ветками. Голоса были рядом. Тихо раздвинули листья…

У Вити воздух застрял в горле. На траве сидели трое – тот парень, что подходил к ним на пляже, сейчас в бриджах, в замасленной ковбойке и без черных очков. Пузырь, все в том же зеленом пиджаке и старых брюках – толстый живот вывалился набок; и третий был Гвоздь!

Витя уже не удивился, что это именно Гвоздь. Его поразило другое. Широко расставленные глаза, нижняя пухлая губа… И еще такой же резко срезанный подбородок…

«Брат Вовки! – пронеслось в Витином сознании. – Илья!»

Витя взглянул на Вовку.

«Они же как две капли! Только у Гвоздя все старее», – лихорадочно думал Витя, одновременно поражаясь перемене, которая произошла в Вовке – он побледнел до синевы, по щекам текли слезы, и что‑то жестокое, решительное, недетское проступало в глазах.

Катя вцепилась в Вовкины руки, и лицо ее умоляло: «Не надо! Не надо!..»

Витя тоже схватил плечо Вовки и сжал его изо всей силы.

Ребята замерли, смотрели и слушали.

Перед ворами на траве стояли две бутылки водки, вскрытые ножом консервные банки, лежала буханка хлеба.

Пузырь отпил прямо из горлышка и слышно было, как водка булькает. Потом хрипло засмеялся и сказал:

– А собачка, наверно, от табачка обчихалась.

Длинный парень вынул из кармана черные очки, повертел их в руках («Как в церкви тогда», – подумал Витя), спрятал опять.

– С ищейкой не найдут, – сказал парень, и голос его был беспокойным, – так на кого‑нибудь нарвемся, на пастуха, к примеру. Уходить надо.

– И калым бросить? – зло спросил Пузырь.

– Заметут, и калым не понадобится, – отозвался парень. А Гвоздь молчал, и очень он был не похож на того, кто занимался бизнесом на толкучке. Гвоздь полулежал на траве, и лицо его было задумчиво, и глаза не казались Вите пустыми, было в них что‑то жалкое и затравленное. Или, может быть, так казалось?

– Что молчишь, Гвоздь? – повернулся к нему Пузырь. – Вари котелком‑то. Много в кустиках не высидишь.

– Лугами пахнет, – сказал Гвоздь, не меняя позы. – Покос скоро.

– По колхозному хомуту наш Гвоздь заскучал, – сказал парень с черными очками.

– По мамочке в тоску впал, – засмеялся Пузырь. Вовкино плечо под рукой Вити вздрогнуло.

– Ша, мальчики! – возбужденно сказал Пузырь. – Спешить надо. Найдешь пещеру? – повернулся он к Гвоздю.

– Найду, – неохотно сказал Гвоздь. – Две их здесь. Одна с водой, а другая совсем высохла.

– Раз! Два! Напра‑ву! – обрадовался Пузырь. – Ну? Вещички спрячем в сухой пещере. Сами – будьте здоровы! Едем – путешествуем. Откуда – куда? Дачку подыскивали. Документы? «Прошу, начальник, бумагу». Все чин‑чинарем. В багажничке, пожалуйста, пусто. А месячишко пройдет, все утихнет – за вещичками прибудем. Наш калым. Или зря, что ли, работали, жизнью драгоценной и свободой рисковали?

– Свобода! – зло, с ожесточением сказал Гвоздь. – Пойми ты, здесь моя свобода! Дом, земля родная. Мать и братан. Хоть взглянуть на него… Вырос, небось.

Под рукой Вити задрожало Вовкино плечо.

– Чувства! – насмешливо сказал долговязый парень. – Трепет сердца.

– Был скотиной, скотиной и останешься, – сквозь зубы процедил Гвоздь.

– Ша! – Пузырь вскочил на ноги. – Ша… Ты еще слезками побрызгай. Забыл уговор? – с угрозой спросил он. – Слово выполняй! Председателю сулил ответ дать? Дай! Пусть людишки знают: зря словами не кидаемся. Стемнеет, пойдешь к нему на свиданьице. И перышко прихватишь. Понял?

– Не пойду! – вдруг яростно крикнул Гвоздь.

И не успел Витя удержать Вовку – вскочил он, закричал:

– Не ходи, Илюша! Не ходи!

Потом Вите казалось, что все дальнейшее произошло в несколько мгновений.

В кусты ринулись Пузырь и долговязый парень.

– Бежим! – одним губами шепчет Катя.

Ноги сами несут вперед. Витя успевает оглянуться и видит: на бегу лезет Пузырь в задний карман…

Прыгает на него Гвоздь.

– Ты что, сдурел? – его шепот.

– Ну, падло… – хрипит Пузырь.

Их скрывают зеленые ветки.

Ураганно летят, сливаются в шуршащую стену темные кусты. Больно стегает по лицу.

Впереди, чуть сбоку бежит Катя.

И видит Витя: догоняет ее долговязый парень… с силой толкает в спину…

Катя кубарем катится в кусты, несколько раз перевернувшись через голову.

«Что делать? Что делать?..»

И Витя кричит отчаянно, пронзительно:

– Альт! Альт! Ко мне!

В ответ слышится встревоженный лай, он все приближается, нарастает, совсем рядом трещат кусты, собаки уже совсем рядом.

– Альт! Альт! – кричит Витя.

Мелькает потное, искаженное страхом лицо долговязого парня.

Он опрометью бросается назад.

Топот, тяжелое дыхание. Треск сухих веток.

В траве серой торпедой мелькает тело Альта. За ним – черная Сильва. Рычание прерывается треском материи.

 

 

– О‑о‑о! – мужской голос, полный боли.

– В машину! – слышит Витя голос Пузыря. Приглушенно хлопают дверцы «Москвича». В кустах появляется бледный потный Вовка. Рубаха на нем разорвана, глаза неестественно расширены.

– Здесь до… дорога… – выдавливает он. Мальчики склоняются над Катей, которая все еще лежит на земле.

– Катя, бежать можешь? – спрашивает Витя.

– Могу…

– На дорогу!

Пыльная мягкая дорога совсем, рядом с кустами. Вьется через ржаное поле.

С возбужденным радостным лаем обгоняют Альт и Сильва.

Впереди – спина Вовки, пыль маленькими взрывами летит из‑под босых ног. За ним Витя.

Скорее! Скорее! Скорее!..

И вдруг Альт останавливается, замирает на мгновение и бежит назад.

А Витя не может остановиться, не может оглянуться. Сзади лает Альт. Странно лает – будто зовет. Мальчики одновременно оборачиваются. На обочине дороги лежит Катя, Альт стоит над ней, вывалив жаркий язык, часто дышит.

Витя и Вовка склонились над Катей.

– Катя, ты что? – прошептал Вовка, переводя дыхание. У Кати потное, бледное и очень удивленное лицо.

– Не знаю, – тихо сказала она. – Спине больно, вот здесь, у шеи.

Катя повернулась на бок, и мальчики увидели, что левая лопатка как‑то странно вздулась, посинела, была в кровоподтеках.

– И сил нету, – виновато сказала Катя, – вот падаю и все.

– В спине у тебя что‑то сломалось, – сказал Вовка.

– Что же делать? – спросил Витя. Все, что произошло несколько минут назад, показалось ему нереальным. Не могло этого быть – и все! Их хотели убить? За что? Нет, это невозможно…

– Надо их задержать. Надо скорее позвать людей.

Вовка огляделся по сторонам. Оказывается, уже был вечер, и в дымных тихих сумерках на краю ржаного поля виднелись, смутно и неотчетливо, крыши деревни; поднималась колокольня церкви.

– Это же Дворики! – закричал Вовка. – Значит, дорога вон там за посадкой повернет и прямо – на Жемчужину. Километров пять не больше.

– Вы бегите, – сказала Катя, – а я тут полежу. – И она закрыла глаза, ей было трудно говорить.

– Нет! – сказал Вовка. – Сделаем так. Я побегу, Витя с тобой останется. Витя кивнул:

– Хорошо. Только и Альт с нами.

– На дороге сидеть нельзя, – сказал Вовка. – Вдруг они… – Голос его вздрогнул. – Вон давайте к тем кустам.

Среди ржи поднимался островок кустов. До него было метров сто.

– Пошли, Катя, – попросил Витя.

Мальчики взяли Катю под руки, осторожно подняли. Катя ойкнула. Повели ее к кустам. Ноги Кати волочились по земле.

Под кустами росла густая трава; пахло здесь земляникой.

Нарвали ворох травы и получилась душистая подстилка. Уложили Катю. Примчались Альт и Сильва, сели рядом.

Катя полежала с закрытыми глазами, неожиданно улыбнулась:

– А как Илья на пузатого сзади – прыг!

– Ага! – прыснул Витя. – Он чуть не упал!

– У него глаза – аж на лоб! – Катя смеялась, морщась от боли.

– А длинному‑то Альт в штаны вцепился! – давился смехом Вовка.

И на ребят напал неудержимый хохот. Они не могли остановиться, Витя и Вовка катались по траве, хлопали себя по бокам, выкрикивали сквозь смех;

– А он‑то!

– Так и вытаращил глаза!

У Вити заломило в затылке, не хватало воздуха, но остановиться он не мог.

Собаки с удивлением смотрели на ребят и даже перестали махать хвостами.

А Вовка уже не смеялся, а плакал. Вернее, он то смеялся, то плакал, по щекам его текли слезы. Он замолчал и проговорил сквозь всхлипывания:

– Они Илью могут… убить. – И вскочил. – Ждите здесь! Я мигом. – И он побежал к дороге, приседая от боли на крепких комьях земли.

Заволновались собаки.

– Альт! Сидеть! – приказал Витя. Сильва побежала за Вовкой, но скоро вернулась и улеглась рядом с Альтом.

– А ведь это они нас спасли, – шепотом сказала Катя и слегка потрепала Альта по шее. Витино сердце жаром облилось.

– Альт! Альт! Мой хороший! Мой любимый! – он обнял собаку за шею. И тут же застеснялся Кати, покраснел, выпустил собаку и отвернулся.

Альт все понял и снисходительно повилял хвостом.

– А если они станут искать сухую пещеру, – сказала Катя, – то «Альбатрос» увидят!

Витя не ответил – ему неожиданно стало все безразлично. В небе мигали первые звезды. Свежий ветер пронесся над землей, повозился немного в кустах и умчался дальше.

– Больно, Катя? – спросил Витя.

– Шевелиться больно, – сказала Катя. – И пить ужасно хочется.

– Потерпи немножко.

– Я потерплю, Витя, ты не беспокойся.

Витя лег на спину. Путались мысли. Он думал сразу о многом. То вспомнил свой дневник и слова на первой странице: «Мой друг! Отчизне посвятим души прекрасные порывы». И резко, как от толчка, подумал, что его отчизна – эти поля, звездное небо над головой, серые крыши деревни Дворики, речка Птаха. И люди, которые живут на этой земле. Но только хорошие люди. А плохие? Такие, как Пузырь, Гвоздь? Нет, они не должны жить на нашей земле. Им надо исправиться. Их надо исправить… То подумал о том, что Пушкина убили на дуэли, и увидел (потому что было такое кино), как Пушкин, молодой и прекрасный, идет, проваливаясь в снег, с вытянутым вперед пистолетом – навстречу своей смерти. «Зачем вы его убили?» – спросил у кого‑то Витя и увидел над головой небо, полное звезд. «Там тоже где‑нибудь живут люди, – подумал Витя. – Неужели они тоже убивают друг друга?»

Катя спала. Витя услышал ее частое посапывание.

Звезды, звезды над головой.

«Бедный Вовка», – почему‑то подумал Витя и увидел вокзал, зеленый поезд, в дверях вагона стоит Зоя и машет ему рукой.

Витя неожиданно для себя тихо заплакал, стало сладко и томительно на душе; Витя крепко сжал веки – исчезло звездное небо, темнота окружила его, темнота была живая, она двигалась, перемещалась, и Витя летел куда‑то в этой холодной темноте.

…Витя услышал, как где‑то в отдалении лают Альт и Сильва.

– Едут! Едут! – сказала рядом Катя.

Витя открыл глаза и почувствовал острый холод – рубашка не грела. По‑прежнему было темно, но небо побледнело, зеленоватый полусвет пролился в нем, меньше стало звезд. Трава и одежда были мокрыми от росы; рожь тихо шумела под ветром и еле уловимо пахла медом.

На дороге прыгало шесть конусов света, то упираясь в землю, то уходя в небо и там пропадая. Приближались три машины.

– Катя, я сейчас! – Витя вскочил и побежал к дороге, сбивая босые ноги о ссохшиеся комья земли.

Машины остановились одна за другой – впереди «Скорая помощь», за ней два «газика». К Вите бежали люди – Вовка, доктор и два санитара в белых халатах. Петр Семенович и дядя Коля, милиционер Миша и папа. «Папа приехал!» – радостно подумал Витя, и снова все происходящее показалось нереальным, как во сне. Сзади всех тяжело шагал Матвей Иванович. Крутились, мелькали в лучах света Альт и Сильва.

Витю обступили. Он кинулся к папе. Папа прижал его к себе, и Витя услышал, как часто бьется папино сердце.

– Ты цел? Ты ничего? – спрашивал папа и теребил волосы на голове Вити.

– Цел, цел, – шептал Витя и очень боялся разрыдаться.

– Где больная? – спрашивал доктор.

– Я здесь! – закричала из темноты Катя.

К кустам убежали санитары с носилками.

– Понимаешь, – говорил Вовка, захлебываясь словами, – я домой, а опергруппа – в Двориках, я к Матвею Иванычу. На газик – в Дворики… Твой папа с нами. Матвей Иваныч пока в больницу дозвонился…

Еще что‑то спрашивали, говорили вокруг. Витя видел взволнованные лица, все мелькало и рябило перед глазами.

Принесли Катю. Она лежала на носилках, в свете фар казалась желтой, с неестественно большими глазами и виновато улыбалась – вот чудачка!

Доктор нагнулся над Катей, дядя Коля посветил ему фонарем.

– Похоже перелом ключицы, – сказал доктор. – И, кажется, внутреннее кровоизлияние. Так больно? – он тронул Катину спину.

– Больно, – прошептала Катя.

– А так?

– Больно…

– Ну нечего хныкать. Отремонтируем. Несите в машину, – сказал доктор санитарам.

Катю унесли, и «Скорая помощь», круто развернувшись прямо по ржаному полю, уехала.

– Ну, ребята, – сказал Петр Семенович, – где?

– Идемте! – Вовка побежал вперед, по дороге – к тем кустам.

– Товарищ капитан, – взволнованно сказал папа, – ведь они наверняка вооружены.

– К цели мы выйдем одни, – сказал на ходу Петр Семенович. – У первых кустов вы остановитесь.

– Там, – Вовка показал рукой в темную чащу.

– Вряд ли они нас ждут, – с сомнением сказал дядя Коля.

– Вряд ли, – вздохнул Петр Семенович. – Ну! Пошли! – И он вынул из заднего кармана брюк пистолет.

Пошли трое – впереди Петр Семенович, за ним дядя Коля и милиционер Миша. В кустах замелькали пятна света, слышались осторожные шаги. Потом все затихло. Показалось – где‑то там, в зарослях, свет собрался в один большой круг.

– Руки вверх! – послышался голос дяди Коли.

– Товарищи! Идите! – крикнул Петр Семенович.

И все побежали. Витя не чуял под собой ног.

На знакомой поляне в скрестившихся лучах света сидел Гвоздь.

Лицо его было страшно – распухшее, синее, левый глаз заплыл, в уголках рта запеклась кровь. Над головой Гвоздь держал поднятые руки.

Милиционер Миша подошел к Гвоздю, пнул его ногой в бок, стал заламывать руки назад.

– Попался, сволочь! – торжествующе сказал милиционер Миша.

– Отпусти его! – разгневанно, жестко сказал Матвей Иванович, прерывисто, со свистом дыша. – Никуда он не денется.

Милиционер Миша очень обиделся, но руки Гвоздя выпустил.

– Где остальные? – спросил Петр Семенович.

– Уехали, – глухо сказал Гвоздь.

– Куда?

– Не знаю. – Гвоздь, вроде, хотел улыбнуться, но скривился от боли. – О них больше не спрашивайте.

– Понятно, – сказал дядя Коля. – Где ворованные вещи?

Гвоздь кивнул в темноту.

Посветили туда фонариками. Вещи были аккуратно сложены.

– Так… – задумчиво сказал Пётр Семенович. – Почему же с ними не уехал? Гвоздь промолчал.

– Это дружки тебя разукрасили? – хохотнул милиционер Миша.

– А ты молчи, паскуда, – спокойно сказал Гвоздь.

– Не пререкаться! – заорал милиционер Миша.

– Прекратите, – поморщился Петр Семенович. – Ушли… Куда? Где искать?

У Вити кровь жаром ударила в голову.

– Я знаю, где прячется Пузырь! – сказал он не своим, тонким голосом. Стало тихо.

– Что ты болтаешь, Витя? – испуганно сказал папа.

Гвоздь поднял голову и тяжело, с любопытством посмотрел на Витю. И его избитое лицо странно задергалось. Кажется, он только сейчас узнал Витю.

Петр Семенович и дядя Коля переглянулись.

– Где? – нагнулся к Вите Петр Семенович.

– Надо в город ехать! Я сейчас. Только кеды надену!

И Витя, не разбирая дороги, побежал к Птахе, к тому месту, где был причален «Альбатрос». Лодка оказалась на месте.

…Скоро по проселочной дороге, поднимая шлейф пыли, на предельной скорости мчался «газик». В нем, кроме шофера, были Петр Семенович, дядя Коля, Витя и его папа.

Начало светать, за окнами обозначилась прыгающая линия горизонта.

 

Тайное да будет явным

 

«Газик» вырвался на шоссе и полетел к городу.

Да, Витя Сметанин рассказал о тайнике Репы и Пузыря. Он не мог объяснить, почему, но у Вити была полная уверенность, что сейчас Пузырь скрывается там.

– Тайник, тайник… – бормотал Петр Семенович, о чем‑то напряженно думая. А дядя Коля сказал:

– Тайное да будет явным.

И тут Витя вспомнил Репу, его слова о том, что от Пузыря пощады не жди.

«Нет, нет, не в Пузыре дело, – смятенно думал Витя. – Я выдал тайну Репы! Выдал… Но ведь Пузырь – бандит. Они ограбили магазин, чуть не убили сторожа. Если бы я промолчал… Нельзя было молчать!»

Но все равно – на душе у Вити было неспокойно.

– А мне, сын, ты напрасно о своих знакомствах не рассказываешь, – вдруг сказал папа. Витя промолчал.

– Если б они вовремя все рассказывали! – вздохнул Петр Семенович.

Витино настроение поднялось. Потому что новые мысли пришли к нему. Так и раньше бывало. Вот Витя хорошо начал день: сделал зарядку, быстро позавтракал, надел свежую рубашку, бодро идет по улице, все у него спорится, – и Витя представляет, что его видят знакомые, видят, какой он отличный парень, как все у него здорово получается, и, посмотрите, какая решительная походка!

Сейчас Витя представлял: его видят все ребята из их класса. Он в машине опергруппы, едет задерживать опасного преступника, он – только он один – знает, где скрывается Пузырь! А если бы они видели, что совсем недавно происходило на берегу Птахи! Станешь рассказывать, ведь не поверят. Эх!..

– Около поста ГАИ останови, – сказал шоферу Петр Семенович. – Там Сорокин дежурит.

У голубой будки на перекрестке дорог «газик» резко затормозил.

К машине подбежал пожилой милиционер.

– Докладывает старшина Сорокин! – рявкнул он. – Никаких нарушений, товарищ капитан. Проехали… – Старшина Сорокин стал листать блокнот красной обветренной рукой.

– Ты погоди, – перебил его Петр Семенович. – «Москвич» проходил? Старой марки, стального цвета.

– Так точно, проходил! – бодро сказал милиционер. – Вот у меня записано: три часа десять минут. Все у них в порядке – права, багажник пустой.

– Сколько их было? – быстро спросил дядя Коля.

– Двое!

– Может, пьяные? – спросил Петр Семенович, и голос его был сердитым.

– Никак нет! – старшина Сорокин кашлянул, вежливо, в кулак. – То есть шофер, за рулем, трезвый, как стеклышко. А второй – пассажир, верно, немного выпимши. Так ведь, товарищ капитан, пассажирам ничего, положено.

– Положено… – проворчал Петр Семенович.

– Между прочим, – словоохотливо продолжал милиционер. – Очень веселый гражданин оказался. Все шутками. И песню пел. Забавную такую.

Витя высунулся из «газика» и пропел: «В городе Николаеве фарфоровый завод!»?

– Точно! – изумился старшина Сорокин. Петр Семенович тронул за плечо шофера:

– Быстро!

Стрелка спидометра перескочила цифру «100», мелко дрожала. На часах, которые светились голубым, было без пятнадцати пять. Свистел ветер. Уже совсем рассвело, хотя солнце еще не встало.

Показалась городская окраина; стали быстро надвигаться многоэтажные дома; на кольце стояли два пустых троллейбуса с опущенными усами.

«Газик» мчался к центру, к дому, в котором живет Витя Сметанин.

Никогда Витя не видел свой город таким пустым и чистым. Только дворники мели тротуары, да милиционеры стояли на перекрестках. Проехала поливальная машина, раскинув прозрачный веер воды, – и в «газике» запахло дождем; проехал хлебный фургон – и вкусно запахло теплой поджаристой коркой.

Тихо, спокойно. Но где‑то близко прячется преступник. Даже убийца!.. Ведь он хотел убить их… Как все это возможно?.. И опять – в который раз! – Вите стало казаться нереальным все происходящее, и непривычный пустынный город и то, что было совсем недавно, и то, что он сейчас поведет этих людей ловить бандита…

Впереди показался их дом.

– Въедем в ворота, – сказал Петр Семенович. – И там остановимся.

…Машина останавливается под сумрачной аркой ворот.

– Только я бы просил… – начинает папа.

– Я вам гарантирую, – говорит Петр Семенович, – мальчик не подвергнется никакому риску.

– Нет, я с вами, – говорит папа.

И уже – подъезд. Витя поднимается вверх, через ступеньку. Сердце опять стучит в голове.

Железная лестница, деревянная крышка люка. Где‑то внизу хлопает дверь. Голоса.

– Тише, тише, – говорит сзади дядя Коля. На чердаке сумрачно, пахнет кошками.

– Витя, дай руку, – шепчет папа.

Крыша, влажная от росы, тускло блестит.

Необъятный город со всех сторон; город, окутанный зыбкой утренней дымкой. Город похож на декорации из какого‑то спектакля. Над далеким‑далеким полем висит оранжевый шар солнца, и его прямой