Богаче Строгановых не будешь

 

Степан Гурьев услышал набатный звон на реке Двине. На карбасе только что подняли парус, и город Сольвычегодск был еще на виду. Мореход решил вернуться и узнать, что произошло. Когда он прибежал на строгановский двор, Семен Аникеевич был мертв. Стражники разогнали мятежников и закрыли ворота. Загорелись соляные амбары и варничные дворы. Черный дым валил со всех сторон. Стрельцы растаскивали длинными баграми горящие дома.

У гроба убитого купца безутешно рыдала вдова Евдокия Нестеровна. Никита Строганов, бледный, растерявшийся, смотрел из окна на пожар.

— Как быть, Никита Григорьевич? — спросил Степан Гурьев. — Нужно ли мне этим днем идти в Холмогоры противу агличан?

Молодой совладелец был склонен задержать Гурьева.

— Ежели сам Семен Аникеевич приказал, — вмешался приказчик Макар Шустов, — надо его волю исполнить.

— Да, да, — заторопился Никита Григорьевич, — поезжай, Степан Елисеевич, да возвращайся поскорее, мне, сироте, без тебя тяжко придется.

— Идти так идти. — Степан Гурьев попрощался в обнимку с молодым хозяином, поклонился Макару Шустову и вернулся на карбас.

— Ежели б не Макар Шустов, оставил бы меня Никита Григорьевич в Сольвычегодске, — сказал жене Степан, налаживая на ветер карбасный парус.

А мореход Василий Чуга, отбившись вместе с солеварами от стражников, успел уйти со строгановского двора и спрятаться в речной лодье, груженной разным хлебным товаром на Холмогоры.

Через несколько дней карбас Степана Гурьева пристал к холмогорскому деревянному причалу. Места эти были хорошо знакомы Степану.

Поднявшись на угор, он окинул взглядом древний русский город. Все было по-прежнему, так же, как четыре года назад. Темные бревенчатые стены крепости с приземистыми башнями, церкви с золочеными крестами, высокие дома на Приречной улице. У самого берега темнели обширные амбары…

Было раннее утро, на безоблачном небе висело спокойное северное солнце. Купцы только открывали лавки и расставляли напоказ товары. Редкие прохожие торопились к ранней обедне. Слабый ветер шелонник лениво шевелился в листве приречных березок и чуть трогал ветряницы на крышах домов. Махнув рукой Анфисе, выглянувшей из оконца корабельной каморы, Степан Гурьев зашагал на торговую площадь.

Дом Максима Плотникова был виден издалека. Он выделялся своей добротностью. Хозяин ставил его не только для себя, но и для внуков.

Степан Гурьев невольно засмотрелся на затейливую ветряницу, изображавшую трехмачтовую лодью под парусами. Ветряница скрипнула и чуть стронулась с места, когда Степан всходил на высокое крыльцо.

Дверь в дом Максима Плотникова, как и двери всех поморских домов, была не на запоре. Несмотря на ранний час, хозяин сидел за столом и что-то записывал на клочке плотной бумаги.

Степан почувствовал резкий лекарственный запах: одна из бревенчатых стен была увешана пучками сухих трав и кореньев.

Максим Плотников и Степан Гурьев были давно знакомы.

Максим Плотников не ожидал увидеть в Холмогорах главного строгановского приказчика и не знал, радоваться ли ему или горевать.

Знакомцы, по русскому обычаю, обнялись и расцеловались. Хозяин был высок ростом, сутул, руки цепкие, длинные. В усах и бороде серебрился седой волос.

— Хозяин-то наш, Семен Аникеевич, приказал долго жить, — сказал, вздохнув, Степан Гурьев и перекрестился.

— Упокой господи его душу! — отозвался Максим Плотников и тоже перекрестился. — Вишь ведь как, а у нас того и в мыслях не было. Крепок еще был хозяин.

Гурьев рассказал все, как случилось, про мятеж и про убийство Строганова.

— Грех лихом покойника поминать, — закончил Степан, — а все ж сказать надо: жесток, как зверь лютый. Кто победнее, тех и за людей не считал, один разговор — батогами.

— Ну, а как новый-то, совладелец? — спросил изменившимся голосом хозяин.

Гурьев заметил беспокойство Максима Плотникова и понял, о чем он тревожится.

— Молодой хозяин Никита Григорьевич всех слуг старых оставил и тебя тако же, — успокоил он приказчика. — За упреждение тебя благодарит. А вдова-наследница в дела не встревает. И я вот сюда приехал по тому делу.

— Ушли они в море, Степан Елисеевич, — испуганно сказал Плотников. — Два дня прошло, как ушли.

— Как! Ты о ком говоришь?

— Да об аглицких купцах. На двух кочах они в море вышли, тайно собрались, однако я узнал — в Мангазею их путь.

Степан Гурьев задумался. Если бы на его месте случился другой человек, то, может быть, на этом все и закончилось бы. Можно было вернуться и доложить молодому хозяину, что кочи ушли в море. Но не таков Степан Гурьев, корсар Карстена Роде. Недаром в него крепко верил старик Строганов. Нет, не все потеряно, можно догнать, перехватить на пути, думал Степан. Только бы людей подобрать смелых да кочи крепкие.

— Вот что, Максим Тимофеевич, я решил за ними следом. Перехвачу, далеко не уйдут. Найди мне кочи, денег не пожалею. Людей, мореходов надобно да всякого запасу. Однако ты никому ни слова, куда и зачем. А спросят, говори — за товаром пушным пошли-де строгановские люди.

— Понял, понял, — закивал головой Плотников. — Только напрасно ты, Степан Елисеевич, не сыскать тебе агличанов в море-океане.

— Попытаюсь, авось и найду… Однако угощай, хозяин, сегодня и крохи во рту не было, оголодал я, признаться, изрядно. И молодца пошли на карбас, пусть Анфису сюда приведет.

— И Анфиса с тобой? — Хозяин широко улыбнулся. — Обгостись маленько. Пойду хозяйке скажу, вот рада будет!

 

* * *

 

В полдень холмогорский приказчик Максим Плотников и Степан Гурьев направились на реку смотреть продажные кочи.

На много протоков разбивалась на этом месте река, прорываясь между малыми и большими песчаными островками. Напротив торга пристань была сплошь заставлена разными судами. На широких деревянных барках вологодские купцы привозили хлеб, с сухонских павозков сгружали пеньку и лен. Виднелись поморские лодьи и кочи, разукрашенные затейливой резьбой.

Пройдя с полверсты, Максим Плотников и Степан свернули на узкую протоку, перерезавшую остров на две половины. На этой протоке стояло судостроительное заведение холмогорского купца Игната Лошакова. В нос ударил приятный запах свежеоструганной сосны и смолья. Под ногами валялись щепа и обрубки дерева. Подель была немноголюдна, на берегу работали десятка три мастеров и подручных.

Легкий ветерок слегка рябил студеную воду. На берегу шумели вершинами одинокие сосны. За кустарником и высокой травой Степан Гурьев увидел два малых холмогорских коча, стоявших в протоке. Корабли сразу понравились мореходу. Важно прохаживался вдоль берега, засунув руки за спину, хозяин, Игнат Лошаков.

— Купца на твои кочи привел, Игнат Михайлович. Здравствуй, как бог милует? — поклонился Максим Плотников.

— Спасибо, здравствуйте и вы… Вот мои сыночки. — Он показал рукой на темно-коричневые, просмоленные кочи: — Для себя строил, да не вышло, не собрался в море.

 

 

— Так, так. Вели, хозяин, их на берег вытащить. На ворот четверых поставь, — распорядился Степан Гурьев.

Опытный мореход сразу убивал двух зайцев. Он хотел видеть подводную часть кузова и заодно проверить: могут ли четыре человека вытащить его из воды.

Хозяин кивнул головой и позвал старшего мастера. С кочей завели крепкие пеньковые веревки на вороты, работники стали выхаживать корабли на берег. Степан Гурьев внимательно смотрел, как выходят кочи.

— Добро, — сказал он, когда показались из воды два крепких полоза, пришитых к днищу деревянными гвоздями.

Кочи медленно, чуть покачиваясь, поднимались на берег. Когда они целиком вышли из воды, Гурьев осмотрел их со всех сторон. Все ему нравилось. Кочи были легки, вместительны и, судя по обводам корпуса, мореходны. Вынув из-за сапога деревянный аршин, сложенный вчетверо, он измерил длину кораблей — оказалось восемнадцать аршин, а шириной всего пять.

Корма на треть длины корабля была покрыта палубой, в отгородке помещались люди и хранились кое-какие припасы. На носу палуба покрывала небольшое пространство, защищая коч от встречной волны.

«На таком кораблике догоню агличан, — думал Гурьев. — И по волокам быстрее управлюсь, и в море на льдину при случае подниму».

— Сколь за кочи просишь? — обернулся он к купцу Мурашкину. — Не запрашивай, торговаться не буду.

Купец усмехнулся, назвал цену. Гурьев посмотрел на приказчика, тот подумал, кивнул головой:«Сходно».

Ударили по рукам, и Степан и хозяин кочей остались довольны сделкой.

— Даю тебе три дня сроку, — сказал Гурьев приказчику Плотникову, когда они шли домой. — Подбери мореходов, купи припасов, харчей, одежонку и пищали огневые… Я сам все осмотрю.

— Сколь мореходов надобно?

— По одиннадцать на каждый коч. Прежде ко мне гони, буду со всяким говорить. Мне нужны неустрашимые, отважные… А сколь людей на тех, аглицких?

— Кочи большие, запасов всяких набрали вдосталь. И для торгу товаров немало… А людей на двух кораблях двадцать восемь.

Прошло два дня. Холмогорский приказчик Плотников выполнил приказ Степана Гурьева. Амбар на подели он завалил всяким товаром.

На кочи поставили по две мачты из крепкого дерева, и каждая оснащена одним прямым парусом. Спускались паруса вместе с реем, это упрощало работу в суровых условиях студеных морей. Как и все суда с широким днищем, кочи плохо управлялись при встречных ветрах, но зато были хороши при перетаскивании через волоки. Мореходы проверили конопатку и в некоторых местах просмолили еще раз. Для подъема якоря на носу судна устроили ворот, на корме поставили небольшую лодку.

Степан Гурьев сам осмотрел припасы, купленные Плотниковым. Все оказалось самого лучшего качества. На каждый коч шла ржаная и ячменная мука, ржаные сухари, толокно в крепких двойных мешочках, соленое мясо и соленая треска, масло и рыбий жир. Плотников купил еще по мешку гороху, немного сушеного мяса, бочонок ягоды морошки от болезней, сухие березовые дрова для обогрева и приготовления пищи. Бочонок меду на кисель.

Несколько дубовых бочонков с пресной водой были бережно уложены в кормовой части каждого из кочей. На всех мореходов куплены теплые вязаные куртки и меховая одежда. Дров взяли мало, а погоды на севере холодные, без теплой, удобной одежды поход заранее обречен на неудачу.

В Холмогорах нетрудно сыскать опытных, отважных мореходов. У Степана Гурьева остались старые друзья, и людей он брал только тех, кого знал сам, или тех, кого знали его друзья. Взял он на свой коч и Митрия Зюзю, захотевшего повидать Ледовитое море.

Кораблям дали имена: одного назвали «Холмогоры», второго «Аника и Семен». Степан Гурьев решил тряхнуть стариной и пойти кормщиком на «Анике и Семене». На втором коче кормщика пока не было.

Утром на четвертый день в избу, где жил Гурьев, пришел Васька Чуга, худой, хмурый, и стал проситься в артель.

— Как ты попал в Холмогоры? — удивился Степан. — Ведь недавно я тебя на посаде в Сольвычегодске видел. Ты на карбасе сидел, ждал кого-то. Помнишь?

— Как не помнить, — усмехнулся Васька, — однако надоело ковать железо для купцов Строгановых, а твою лодью обещанную ждать долго. Вот и решил самолично в Холмогоры ехать. Тянет на старое, Степан Елисеевич, охота на соленую водицу посмотреть. Подумал и попросил расчет у приказчика.

— Слыхал, убили Семена Аникеевича злодеи?

— Как не слыхать. Однако жалости к нему нет.

Степан Гурьев обрадовался мореходу:

— Вот что, Василий Иванович, коли охота кормщиком на «Холмогоры», иди, не обижу. Тебя знаю, не подведешь, и люди тебя знают.

Степан Гурьев очень жалел, что не застал дома своих старых друзей-корсаров: Дементия Денежкина, Федора Шубина и Василия Твердякова. Они покрутились[5] на промысел и недавно ушли из Холмогор.

Васька Чуга с душой взялся за дело. Когда Степан рассказал ему о предстоящем плавании, он еще больше обрадовался:

— Вот это по мне, за это я возьмусь! Не уйдут от нас агличане. Такие-то кочи мы на руках перенесем, ежели что. А у них и кочи большие, и навалено в них всего видимо-невидимо. Сказывали, тяжелы больно.

Чуга оказался деятельным помощником. Он отыскал оружие для мореходов: несколько пищалей, порох, ножи, копья и каждому кольчугу отличной новгородской работы.

На Бориса и Глеба[6] Степан Гурьев приготовился к походу. Он знал, сколько человек ушло в море на кочах английских купцов. Сколько и какого груза лежит в их трюмах. Однако он не знал одного: каким путем направились англичане. Попасть в Обскую губу можно морским ходом, а можно по рекам через волоки. «Как идти, чтобы наверняка перехватить аглицких купчишек?»— неотступно сидело в голове.

После долгих раздумий, посоветовавшись с товарищами, Степан выбрал путь через Чешский волок и дальше морем до Ямальской земли. Через Ямал снова по рекам и волокам до Обской губы.

Когда ветер переменился и задул от северо-запада, Степан обрадовался. «Стоят, голубчики, где-нибудь под берегом, с таким ветром далеко не уйдешь», — думал он и, вынув морской чертеж, прикидывал, в каком месте могли застрять англичане.

Анфиса помогала как могла мужу. Она осмотрела всю теплую одежду, пробовала съестные припасы. Из муки, купленной на случай зимовки, она испекла хлеб — спрашивала, вкусный ли, не прелая ли попалась мука.

Давно Анфиса не видела мужа таким деятельным и веселым. Будто море вдохнуло в него новую жизнь. А у самой Анфисы кошки скреблись на сердце. Вспомнила детишек, оставленных с сестрой, скучала, по ночам плакала. Тяжко было ей на этот раз сопутствовать мужу в морском походе. Ради детей она хотела идти к попу умолить разрешение от клятвы.

В тот день, накануне отхода, Степан Гурьев так намаялся, что вечером, вернувшись на коч, не стал ужинать, а, забравшись на постель из оленьих шкур, сразу заснул.

— Василий, не сгнила ли парусина? — вдруг во сне сказал Степан и шевельнулся.

Анфиса долго сидела недвижимо, боясь разбудить мужа. Много вспомнила и передумала она за это время. Снова увидела ханский шатер, где пятнадцать лет назад лежал раненый Степан. Лекарь-ведун со всклокоченными седыми волосами накладывал на рану чистые тряпки, пропитанные зеленой пахучей мазью. В жаровне переливались огнями раскаленные угли. Кипела какая-то жидкость в глиняном горшке, распространяя резкий запах.

Ей представилось, как Степан открыл глаза и жалко посмотрел на нее… Почти год пришлось ухаживать Анфисе за раненым, пока Степан поднялся на ноги и сделал первый шаг.

Нет, она не могла оставить Степана одного.

Наступил день отхода. На пристани собрались родные и близкие проводить в дальний путь. Пришел холмогорский голова Семен Аникеевич Дуда, вот уж тридцать лет судивший вместе с выборными судьями весь Двинский уезд.

Толстомясый поп соборной церкви, помахивая кадилом, с молитвой обошел кочи. Сладковатый дымок курившегося ладана приятно щекотал ноздри. Мореходы молились истово, испрашивая счастливого плавания.

Но вот и молебен закончен. На церковную оловянную тарелочку посыпались мелкие деньги. Мореходы бросали по денежке, редко кто копейку. Гурьев, перекрестившись, положил рубль.

После обеда погода изменилась. Стало теплее, свинцовое небо посветлело. Степан Гурьев, задрав голову, нетерпеливо поглядывал на ветряницы, он ждал попутного ветра. Наконец затрепетали листья березок, легкой рябью покрылась двинская вода. Примчался долгожданный ветер шелоник. На кочах стали поднимать паруса и выкатывать якорь. Толпа на пристани зашевелилась, заплакала, замахала шапками и платками.

Набрав в паруса ветер, строгановские кочи сдвинулись с места и понеслись вниз по великой русской реке на просторы Студеного моря. Потянулись скучные песчаные берега, заваленные плавником. Изредка встречались зеленые островки, покрытые кустарником и травой. Кое-где на золотом песке чернели деревянные избушки, доносился благовест островерхих деревянных церквей. Ребятишки собирались стайками у воды, кричали что-то и махали руками.

Мореходы были немногословны в этот день. Каждый оставил на родной земле жену, детишек или родителей и верных друзей.

Что ждет их впереди? Когда вернутся они в свои дома и вернутся ли? Всяко бывает на ледовитых морях и в полуночных странах.

 

Глава шестнадцатая