КристинБиллсон, «Ты можешь потрогать меня», 1961, стр. 20

Мы постоянно наблюдаем эту битву, но редко осознаем ее суть, даже когда находимся в ее эпицентре, вырывая победу зубами и когтями. Так как у мужчин имеется над нами превосходство, они обычно ведут себя на поле боя с большей милостью, чем женщины. Мужчины не понимают, что они участвуют в смертельной битве до тех пор, пока не проигрывают ее и не сталкиваются с разрушительной капитуляцией бракоразводного суда, тогда, в огорчении от своей глупости, пренебрегая своими защитниками, они громогласно изливают свою убежденность в том, что мир управляется хищными и безжалостными женщинами. Победившая знает, что ее победа – Пиррова.

Женское негодование имеет поразительный спектр публичных проявлений. Самая катализирующая ситуация – вечеринка. В нашем обществе это очень редкие случаи спонтанных гуляний. Они, как правило, устраиваются с определенной целью: познакомить группу с новичком, подчеркнуть важность того или иного события, познакомиться друг с другом поближе. Время показать себя и стать значимым. Мужчины приводят женщин на вечеринки, поэтому женщины с самого начала находятся в невыгодном положении. Сплоченность группы обусловлена отношениями между мужчинами; порядок сохраняется за счет признания ранговых нюансов. От женщин ожидается уловить эти нюансы и искусно укрепить положение своих мужчин в группе. Каждая женщина, прибывшая под руку со своим спутником, знает свою роль, и тем не менее она, как правило, подрывает и разрушает социальную ситуацию с изумительным разнообразием двусмысленных тактик. Наиболее очевидной, обычно практикуемой женщинами, которые не слишком серьезно привязаны, является стимуляция мужского соперничества более или менее тонким флиртом. Женщина может применять этот метод неосознанно; она очень редко полностью контролирует ситуацию, тем не менее, эта тактика чрезвычайно эффективна. Играя в эту игру, она может воспользоваться напряжением, уже существующим в мужской группе, и усугубить его. Ее лучший вариант – использовать мужской шовинизм, который заставляет ее спутника выставлять свой улов на оценку коллег. Она может тонко намекнуть, что он скучен (её бокал будет часами пуст), называть его очаровательным милашкой (то есть ничтожеством), может поддерживать шутки, направленные против него; или, если ей на самом деле плевать, может отвергнуть его, желательно в пользу его друга – предпочтительнее лучшего друга – или наиболее успешного соперника. Более необратимо прикованные женщины используют такие методы понемногу, они соорудили целую батарею малой артиллерии, своего рода растянувшуюся смерть от тысячи порезов, чтобы постоянно применять ее против избранной жертвы. Шутки мужа – опасное начинание, ибо его жена только вздохнет или скажет, что они уже это слышали или что Макс Байгрейвс рассказывал это гораздо лучше; она не засмеется ни при каких обстоятельствах. Если ее муж – душа компании, она будет томиться и требовать, чтобы ее забрали домой, или наберется ликером подозрительно быстро до той степени, что выставит себя на посмешище. Если он веселится, она зашипит ему на ухо, что он пьян и ведет себя как дурак, или напомнит, что он должен вести по дороге домой, или, если у него есть доказательства ее неправоты, обвинит в том, что он пялится на каждую привлекательную женщину в комнате. Вся эта деструктивность проистекает из ее притупленного понимая, что она находится здесь только как приложение к своему мужу: ей нелегко в этом социальном положении. Все, что она когда-либо готовилась сделать, когда была свободна – завести отношения: теперь, когда это выполнено, даже ее маленький огрызок остроумия и общения уничтожен. Она чувствует себя глупой и, вероятно, униженной: она никогда на самом деле не наслаждалась собой, и не знает, как это делать, кроме тех случаев, когда она объект соперничества и лести. Она уверена в том, что он был бы рад, если бы ее тут не было, и подобные домыслы слишком часто оказываются правдой. Если она не ответит ему каким-либо способом, то у ее энергии не будет выхода. Она стерта, уничтожена, и ее старшие друзья будут шептаться между собой о том, как она подавлена с тех пор, как вышла замуж или завела отношения и так далее. Если же она изменит традиционную обстановку на вечеринке и засияет в ущерб своему мужу (скорее всего, за его счет), то жестокая месть настигнет ее позже, настолько же жестокая, как и все, что она могла бы придумать сама. Лучше всего пересидеть праздник или попробовать последние техники – сплетничать или сбежать из дома, оставив его гадать, что на нее нашло. Большинство женщин прибегают к практике изоляции, с тем чтобы вести войну на закрытой территории.

Я видела более зрелищные тактики, которые полагались на публичность происходящего для своего эффекта. Одна женщина, пострадавшая от моего знакомого, обычно уходила в туалет, когда не могла найти выход из ситуации, разбивала свои очки и, вопя, каталась в осколках, пока какой-нибудь сильный мужчина не выламывал дверь и не выносил ее в живописном беспорядке. Другая девушка спровоцировала удар поясом в лицо, просто–напросто невыносимо крича до тех пор, пока не получила его, а затем потратила все силы, пытаясь сброситься с трех лестничных пролетов, так что каждый мужчина был вынужден предложить помощь, чтобы сдержать ее. Еще одна девушка подозрительно быстро напивалась от капли алкоголя и срывала с себя одежду, пока ее приятель умолял ее остыть, а все остальные на вечеринке притворялись, что наблюдают за свободой поведения. Это часть большей стратегии намеков на то, что потенция старика не соответствует требованиям его леди, крайняя и богемная форма флирта.

Игнорирование и изоляция большинства женщин означают, что они неспособны вести беседу: большая часть их общения с супругами – продолжение борьбы за власть. В результате, когда жены приходят на ужин, они превращают цивилизованный разговор о реальных проблемах в личные распри. Число хозяек, которые бы хотели, чтобы им не приходилось приглашать жен, бесчисленно. Количество тех, кто использует отсутствие жены как оправдание, чтобы пригласить мужчину на ужин, потому что бедный парень не умеет (якобы) готовить для себя, имеет свое собственное значение. Не стоит думать, что у мужчин нет своей роли в битве. Их тактики – снисхождение и покровительство попыткам женщины внести свой вклад в дискуссию, простое отвлечение внимания от ее высказываний или игнорирование их, преувеличенная вежливость к другим женщинам, непомерная похвала чужой стряпне (будто дома их морят голодом или травят), любящее высмеивание маленькой женщины и так далее. Из-за выгодного положения их приемы не обязаны быть резкими, непристойными или антисоциальными, и сам этот факт может привести женщину к бешенству и прямой агрессии. Это напомнило мне об одной из моих учениц, которая так устала от того, что на нее смотрели свысока на собрании Союза в университете, что бросила пол литра пива через председателя. Ее мимолетное удовлетворение было квалифицировано как внезапное осознание того, что она проиграла по всем фронтам.

Настоящим театром войны полов, несмотря на зверства, происходящие в социальных ситуациях, является домашний очаг; здесь неустанно ведутся боевые действия. Из-за несправедливости ситуации и невозможности любой явной махинации женщина должна распахнуть свое сердце с помощью слов и пасть с проклятьями на устах как скучная посудомойка, потому что, как истолковал Гамлет на своем примере, ей не хватает желчи, чтобы сделать угнетение горьким. Словесная агрессия – это не отражение зависти к пенису, а неизбежный результат искусственно созданной беспомощности. Однако бесплодность упреков и бесконечное повторение одних и тех же ложных жалоб (ложных, потому что она не знает, в чем заключается ее подлинная жалоба) приводят к росту резкости и ужасному пренебрежению к истинному смыслу того, о чем она говорит. Ее нападения становятся все более разрушительными и непростительными до тех пор, пока она не осознает каким–то беспомощным образом, что уничтожает свой дом собственными руками, но теперь она бессильна прекратить издевательства над своей средой обитания. Она слышит зловещую череду «Ты никогда» и «Ты всегда» и понимает, что большинство того, о чем она говорит, несправедливо и неуместно, но что–то ужасно неправильно, как еще она может это объяснить? Чувство вины возрастает; ее сила вырваться из ситуации, которая высасывает из нее силы и изменяет до неузнаваемости, испаряется с каждым днем. Порой она ломается и признает, что не знает, что с ней не так. Муж предлагает ей принять таблетку, и горькая битва возобновляется её бранью о его глупости и бессердечности, его отказом видеть, что он частично ответственен за её жалкое состояние, и так далее.

Домохозяйка принимает в качестве своей участи поддельную жизнь и представляет, что она будет поддержкой и опорой для своего мужа в его благородных начинаниях, но незаметно ее непризнанная зависть подрывает ее способность ценить то, что он рассказывает ей о своих амбициях и трудностях. Она принижает его, наполовину сознательно оспаривает трудные решения, дразнит его же страхом неудачи, пока он не перестает что-либо ей рассказывать. Вопросы о «дне в офисе» становятся формальностью. Она слушает его ответы так же, как ему интересны описания ее унылого дня. В конце концов обсуждение вообще прекращается. Это просто не стоит того. Он не способен понять ее разочарование – ее жизнь кажется такой легкой. Она также чувствует, что он не осознает, насколько ужасными могут быть ее дни. Разговор становится просто борьбой за власть. Она противостоит силе привычки. Почему он всегда должен быть прав? Бывает ли он вообще когда-то прав? Мужчины заблуждаются в этой ситуации, ведь не могут поверить в то, что проблема является лишь предлогом для другого рода конфронтации. Я помню спор, который разгорелся между моими родителями о достоинствах и недостатках большого дерева, которое еле росло прямо у нашего дома. Мой отец кропотливо взвесил «за» и «против» и решил, что лучше всего позволить ему бороться чуть дольше, потому что оно было травмировано строительством дома и могло начать расти лучше в следующий год. Моя мать схитрила, отказываясь от высказывания однозначного мнения, пока отец точно не решил, что он против вырубки. Мама вышла на следующий день и окольцевала дерево так, чтобы оно точно умерло, и пришлось все-таки его вырубить. Мой отец довольно рано решил, что жизнь в доме слишком невыносима; он все больше и больше времени проводил в своем клубе, возвращаясь домой лишь поспать. Моя мать не протестовала, так как это дало ей возможность терроризировать детей и заручиться их помощью, чтобы полностью отлучить от нас отца, но многие жены из простой зависти накладывают тяжелые ограничения на отдых мужа. Возражение выдвигаются по многим пунктам: расходы, одиночество (часто подлинное), страх перед злоумышленниками, или необходимость помощи с некоторыми аспектами управления домом. Жены рабочего класса умудряются жестко нормировать отдых своего мужа, распределяя деньги на него после того, как забирают конверт из кармана старика, когда он наконец приходит домой в день зарплаты. Одним из немногих актов неповиновения государственному благоденствию является отказ в обеспечении безопасности, который проявляется в азартных играх, и против этой формы отдыха в наибольшей степени выступают жены, которые действуют изо всех сил, закрепляя своих мужчин в системе. Возрастание уровня пьянства также максимально блокируется женщинами, иногда во имя блага, но чаще всего нет. Степень опьянения, к которой жестко придираются женщины, настолько мала, что может быть практически незаметной. Большая часть насилия, которому пьющие мужчины подвергают своих женщин, провоцируется их озвученными или молчаливыми упреками. Жены отказываются признавать потребность своих мужей в различных формах сбрасывания стресса, потому что они чувствуют: каким бы плохим не было его положение, оно не столь ужасно, как судьба женщины, а женщины не стремятся выпускать пар, по крайней мере, не так откровенно.

Самым зловещим аспектом домашней борьбы является использование детей в качестве оружия на поля боя. Не все женщины так отчаянны, как была моя мать, когда бормотала мне, что мой отец «дряхлый старый козел». Обычно использование детей одновременно как оружия, так и предмета разногласий является более тонким. В интересах женщины держать сыновей и дочерей детьми так долго, как только можно, ведь тогда они не смогут отречься от нее, даже если это мальчики, потому что будут нуждаться в ее помощи. Она высмеивает их отца, потому что он не может знать, что им нужно, кричит, когда он берет их на футбол под дождем, настаивает на том, чтобы дождаться их, когда они куда-то идут – все потому, что она завидует их свободе, которая всегда кажется большей, чем есть у нее, и поэтому она хочет доказать, что им нужны ее просьбы и наблюдение. Самые экстремальные действия женщин, связанные с эксплуатацией детей, редки, но более поразительны. Очевидный случай – привлечение сына к свержению отца, что очень распространено в более бедных семьях, где недостатки отца можно безжалостно подчеркнуть. Сын принимает мнение матери о её страданиях от рук жестокого мужа, и старается как Сатурн вытеснить его в собственном доме. При менее напряженной эдиповой ситуации сын может оказаться атакованным матерью, чтобы через него она могла добраться до отца. Однажды моя мать накинулась на моего маленького брата и ударила его по лицу кулаками перед моим папой, на что ей пригрозили жестоким возмездием – единственный случай, что я могу вспомнить, когда отец клюнул на ее приманку. Моему брату тогда было три года.

Некоторая часть фригидности жен – это лишение удовольствия в качестве наказания, хотя это никогда не признается. Точно так же преувеличение болезней, вплоть до мнительности и ипохондрии, часто мотивируется постоянными упреками, а вовсе не органическими причинами. Более тонкая форма состоит в том, что маленькая женщина держится на ногах несмотря на все превратности болезни, так что все чувствуют себя виноватыми, особенно тогда, когда наиболее раздражены из-за не столь скрытного мученичества, которое она заставляет их наблюдать. Лишение или нормирование сексуальных услуг является важным оружием в выражении обиды на мужчину. Действительно, даже в достаточно возвышенных слоях английского общества (например, среди жен некоторых моих коллег) секс предоставляется мужу в качестве награды за какое-либо достижение или в качестве утешения после провала в чем-то. Шантаж заключается в том, что в сексе ничего нет для нее, так что муж чувствует себя одновременно чудовищно и благодарно, когда она позволяет ему исполнить свой супружеский долг. В настоящее время подобный вид переговоров часто происходит под прикрытием противозачаточной драмы, когда жена оказывается не в состоянии использовать какую-либо форму контрацепции, даже утверждая, что она не находит удовольствия от полового акта без возможности оплодотворения, или заставляя мужа страдать от прерывания соития. Когда это в конце концов не удаётся, она может утверждать, что он предал её, потому что он эгоистичное животное. Вариации на эту тему бесчисленны. В каждом случае сама женщина тоже проигравшая, но так как у нее нет представления о том, как она могла бы преуспеть за счет иного отношения, это несущественно в ее мотивации. Она хочет утянуть его за собой.

В то время как замечания жены о том, что Джонсены имеют из того, чего у них самих нет, можно интерпретировать как любовное стимулирование мужа на более значительные усилия, главная причина этих наблюдений в том, чтобы подчеркнуть несостоятельность мужа. Такая жена подстрекает мужа к предсказуемому финалу инфаркта и длительного вдовства, а это почему–то вовсе не то, чего она хотела добиться, потому что у нее никогда не было возможности понять собственные мотивы подталкивания супруга к смерти. Это еще один аспект той ревности к жизни мужчины вне дома, которая в крайних случаях провоцирует жену заставить мужа отказаться от работы, которую он любит и с которой замечательно справляется, ради чего–то утомительного, но прибыльного, что заставит семью не отставать от Джонсенов. Синдром Розамунды, породивший для Джордж Элиот парадигму губительного брака Лидгейта с его избалованной любимицей¹, является самой крайней формой женской зависти к проблемной мужской жизни, что порождает такие незабываемые диалоги, как «Ты любишь этого тупого Страдивари больше, чем меня» и так далее. Дополнением является то, что не менее распространены женщины, отказавшиеся от своего Страдивари, чтобы стать хорошей женой своему мужу, к которой все слишком вежливы, чтобы отметить, что она в любом случае стала бы паршивой скрипачкой. Более дешевой формой является перечисление чрезвычайно успешных мужчин, за которых она могла бы выйти замуж, или общий упрек: «Я потратила на тебя лучшие годы моей жизни!» Мужчины часто приходят к тому, что женским мотивом для такого рода провоцирующего поведения является корысть, но на самом деле мотивация чаще всего намного проще – обида, которая внушает необходимость доказать, что муж ничтожен, или морально низок, или все вместе. Любые союзники могут быть использованы и используются в борьбе. Врачи, аналитики, подруги, даже секретарь или начальник, а также дети, все могут быть привлечены к нападкам на мужа. Эффективность процесса не может быть истолкована как женская победа, это просто кислые плоды непризнанной мести.

Достаточно удачное описание жалкой разрушительности женщин было сделано Чарльзом Шульцем в его характеристике Люси ван Пельт в блестящей истории «Peanuts». Постоянное ворчливое беспокойство Люси, ее невосприимчивость к страданиям окружающих, безжалостное усугубление беспричинных страхов Чарли Брауна, самоуверенность, зависть одеялу Линуса, полное непонимание музыки Шрёдера вместе с гротескными попытками очаровать его, раздражительность, надоедливость, дьявольская одержимость домашним хозяйством, неспособность улыбаться, кроме как злобно, влияние на злополучную бейсбольную команду Чарли Брауна – все это здесь, и любая женщина, которая может лишь смутно узнать свой собственный образ в этом несчастном маленьком лице, еще не поняла тяжести своей ситуации. Тем не менее, портрет разбитой женщины Шульца неполный. Чтобы дополнить деструктивность Люси, нам нужно более полное высказывание Стриндберга о кровавой борьбе полов в «Пляске смерти», а также косвенные заявления Ибсена в таких пьесах как «Гедда Габлер» и «Кукольный дом». Битва, которая ведется через неискренность и лицемерие скрытыми ударами и взаимным предательством, очень похожа на игру. Эрик Берн описал наиболее поверхностную тактику, применяемую женщинами, в своих справедливо отмеченных «Играх, в которые играют люди», но любая женщина, читающая его Раздел 7, «Супружеские игры», может незамедлительно добавить несколько методов борьбы, которые он упустил. Последний комментарий по поводу всей гигантской сетки манипуляций, которая характеризует большую часть наших отношений, но больше всего тех, что происходят между полами, от отца и дочери, до пары влюбленных, а также мужа и жены, матери и сына, более всего выражен словами Берна: «Многие игры интенсивнее всего разыгрываются обеспокоенными людьми; в сущности говоря, чем сильнее они обеспокоены, тем упрямее играют». Альтернатива игре, оборонительному процессу, который является игрой в войну, это то, что каждая женщина должна теперь стремиться к себе, к самостоятельности.

«Для некоторых счастливых людей есть нечто, выходящее за пределы всех классификаций поведения–это восприимчивость; нечто, поднимающееся над прошлым программированием–это спонтанность; и нечто, вознаграждающее больше, чем игры–это близость. Но каждое из трёх для неподготовленного человека может оказаться страшным и даже гибельным. Возможно, таким людям лучше оставаться в их обычном состоянии, находя решения своих проблем в какой–нибудь популярной технике общественного поведения, например, «быть-как-все». Это может означать, что для человеческого рода нет надежды; но для отдельных его членов надежда есть».²

Бунт

 

Женщины, протестовавшие против предписанной им обществом роли, были всегда. Самые общеизвестные – ведьмы, женщины, которые удалялись от «нормальной» человеческой связи чтобы общаться со своими питомцами или фамильярами (близкими друзьями), каким-то образом зарабатывая на жизнь, используя в своих интересах собственные знания в области фитотерапии и доверчивость крестьянства и, возможно, баловство мистицизмом других плоскостей, белой или черной магией, возможно, сатанизмом. Внимательное прочтение показаний на суде над ведьмами раскрывает, что некоторые женщины преследовались ужасными способами, специально для ведьм, потому что они были нарушительницами порядка, подстрекающими жителей деревень к подрывной деятельности и открытому восстанию. Одно из наказаний, позорный стул, был самым примитивным средством карательной психиатрии, подобно шоковой терапии, применяющейся сегодня по отношению к меланхоличным и непокорным женщинам.

Эта женщина была настолько смелой,

Что была отмечена как нарушительнительница порядка;

И в то время она, видимо, помешала авторитетам,

Отправившим её в тюрьму, закованную в кандалы:

Наступил день оглашения обвинения

Перед могилами старейших, это был её приговор:

Она должна быть погружена в воду выше её головы и ушей,

В глубокий пруд, перед её надзирателями

Трижды была она под водой, ещё не потерявшая сознание,

Ещё не для публичной казни;

Ибо, когда водой она была покрыта,

Она хлопнула в ладоши над своей головой,

Дабы показать, что она уже не могла говорить,

Но всё же она была уверена, что её руки могут двигаться;

У неё не было сил, но была воля,

За которую, если бы было возможно, она всё равно бы была наказана:

А потом, когда ей позволили сделать вдох,

Она яростно продолжила бороться против них

Это доказывает, что некоторые женщины не обладают достаточного ума,

Которую, если бы она была, они бы скоро продемонстрировали.¹

Неверный вывод из этой истории типичное мужское высокомерие; отказ рассмотрения содержания её жалобы характерен для консервативных рассуждений о попыткаж женщин предпринять какие-либо действияв надежде изменить своё положение. Обвинение в зависти к члену или разочарования, или извращения не более респектабельно, чем предположение неизвестного автора об отсутствии рационального ума у героини. Мы узнаем гораздо больше об истории феминизма, когда научимся читать между строк дела о сжигании ведьм и других формах преследования женщин. Многие женщины-еретики, такие как члены Семьи Любви, присоединились к секте именно потому, что они открыли новые возможности для самоопределения женщин². Феномен женской болтовни, который предполагает сотрудничество с целью успокоить мужей и обогатить их жён, равно как и обеспечение адюльтеров и абортов, безусловно, имеет свои феминистские элементы, и есть свидетельства того, что образованные женщины на протяжении многих веков были особенно несклонны подчиняться мужскому суверенитету: как и сейчас, наиболее часто образование было признано виновным в неподчинении женщин, а не мужской суверенитет.

Большая часть лесбиянства, особенно пародийного рода, можно понимать, как бунт против ограничений женской роли пассивности, лицемерия и косвенных действий, а также отказ от жестокости и механичности мужской сексуальной страсти. Все формы лесбиянства предполагает изобретение альтернативного образа жизни, даже если мужская – женская полярность выживает в отношениях до такой степени, что предполагает наличие бутч и фем стереотипов в рамках этих отношений. Однако бутч-лесбиянки не используют дилдо. Распространённость трибадизма, как основного способа занятия сексом, утверждает ненужность иллюзии мужеподобности. Однако такие сексуальные отклонения рассматривались с бесстыдным любопытством и жестоким оскорблением в сторону лесбиянок в том, что большинство из них не в состоянии сделать свой выбор в пользу чего–либо другого в качестве политического жеста. Деятельность по безжалостному порождению вины и стыда стало причиной того, что лесбиянке приходилось скрывать своё состояние и неверно трактовать свою ситуацию как результат врождённой болезни или же ошибок её родителей. Это правда, что её неспособность играть приемлемую роль в обществе, возможно является результатом неспособности соответствовать своей роли в обществе, но не является лишением права, как таковым, чтобы не выбрать лесбиянство, как достойный, ясный образ, отвергая стыд и чувство неполноценности по принципиальным соображениям, независимо от наличия или отсутствия этих чувств. Лесбиянка также могла утверждать, что у неё нет другого приемлемого пути следования и стать защитницей своего образа жизни. К сожалению, очень часто она ослеплена лживыми представлениями о нормальности так же, как и её критики.

Женщины, которые больше всего осознают неполноценность, от которой страдают женщины, это те, кто образованы в достаточной степени, чтобы требовать и заслуживать такого же прогресса, как и мужчины. В высших учебных заведениях, где женщины сегрегированы, существует любопытная атмосфера скрытого бунта. Большинство учителей-женщин не состоят в браке и не имеют каких-либо весьма значительных связей с противоположным полом. Их ученики иногда подозревают их в сексуальных отношениях друг с другом, и, конечно, в их личных отношениях присутствует накал, доказывающий некоторую степень недопустимой притягательности или симпатии, хотя я бы сказала, что жесточайшие подавления, практикуемые этими женщинами в других аспектах, указывают на бессилие в этом отношении. Когда группа девочек-студенток подала довольно грубо высказанный список жалоб к директрисе женского колледжа, в котором я имела несчастье быть заключённой на целый год, прежде чем смогла сбежать, она и ее приспешники, сплотившись в её ложе с голливудским интерьером, отказавшись от рассмотрения жалоб, указанных в ходатайстве, только лишь жалуясь на то, что они хотели сделать нас очень счастливыми, а МЫ причиняем им вред. Это своего рода женский бунт, чтобы избежать косметики и бизнеса привлекательности, и некоторые из этих повстанцев, несомненно, культивировали респектабельную распущенность до впечатляющей степени. Претензия на элегантность также была рассмотрена руководством. Одна из таких выдающихся леди, чья надменная форма в красном вязаном купальном костюме, заставлявшая покраснеть «мужскую аристократию», была известна своим пердежом и рыданием за столом, и однажды я увидела, как она положила безе, которое она уронила на пол, обратно на тарелку и съела его с полным безразличием. Вместо того, чтобы признать какой-то генетический дисбаланс в этих одаренных женщинах, я должна заявить, что их храбрые голоса и подрыв шагов были преднамеренными реакциями против женственного бормотания и валяния дурака. Им помогало существование приемлемого британского стереотипа аристократической страны-женщины, которая хороша в спорте и способна управиться с плугом или убрать снег лучше, чем многие мужчины. Лишь небольшая часть находящихся в их ведении девочек подражала им, поскольку большинство из них все еще находились на последних этапах полового созревания и развивались в более ортодоксальных женских линиях, несмотря на попытки их наставниц, поощряющих их играть в хоккей и опережать мужские оценки в конце года.

Такие ничем не примечательные и бессознательные формы восстания против женской роли являются старыми и неэффективными. Если бы мы сравнили высокую распространенность позитивной гомосексуальности, а также выдержку и эффективность среди обитателей мужского пола в местах получения высшего образования, мы могли бы увидеть обоснованную реакцию на стереотип мужской физической силы и нечувствительности, но до тех пор, пока ситуация не будет рационализирована, она не будет иметь большого значения, за исключением личной мотивации или частичного невротического фактора. Однако эта рационализация началась, и впервые она была осуществлена женщинами из этого класса, наиболее привилегированными из женского пола. История суфражизма и его выживания до сегоняшнего дня выходит за рамки этой книги, хотя удивительно, как много сегодняшних воинственных женщин могут вспомнить какую-то выдающуюся старушку, которая стремилась (тщетно) сеять семена восстания в их умах. Время от времени на телевидении появляются удивительно яркие пожилые женщины, или о них пишут в некрологах The Times, чтобы напомнить нам не только о непрерывности движения, но и о тактическом решении и легкосердечной отваге дамы в юбке, корсете и шляпе целую жизнь тому назад. Прогресс с их времен не был однородным: Женская одежда колебалась между свободной и сковывающей, объёмной и обтягивающей, героиня романа была смелой и беззлобной, а затем еще более сексуальной и влачившей жалкое существование. Началом второй волны феминизма, частью которой должна считаться эта книга, было исследование Бетти Фридан (Betty Friedan) о послевоенной сексуальной торговле, которая вывела американских женщин с фабрик и обратно в их дома. Миссис Фридан – выпускница с отличием Колледжа Смита, проведшая научную стажировку по психологии в Беркли, женщина–профессионалка со значительной репутацией и достижениями. То, что она обнаружила за те пять лет, что работала над своей книгой, привело к тому, что она сформировала наиболее влиятельные женские группы в Америке – Национальную Организацию Женщин (The National Organization of Women, NOW), которая сейчас насчитывает более трех тысяч членов и филиалы во многих городах. Где-то по пути она избавилась от мужа, которому посвятила свою книгу. Ее движение является единственным, которое добилось какого–либо признания со стороны политического руководства. При создании NOW была занесена в послужной список Конгресса; он обеспечивает мотивацию и персонал для многочисленных женских групп и комитетов, которые в настоящее время работают в различных органах Конгресса. Очевидно, то, что предлагает миссис Фридан, не может быть радикальным. Вся её история основана на разочаровании образованной женщины, которая верит во фрейдистское представление о том, что физиология – это судьба. Для миссис Фридан сексуальность, кажется, означает материнство, аргумент, который также вводят в заблуждение другие феминистские группы, так что, отвергая нормативную сексуальную роль женщин, они вынуждены подчеркивать несексуальные аспекты судьбы женщины за счет ее либидо, это ошибка, которая будет иметь серьезные последствия. Она олицетворяет сливки общества, американских женщин среднего класса, и она хочет для них равенства возможностей в рамках статус-кво, свободного доступа в мир язвы и инфаркта. Она продолжала кампанию за принятие поправки о равных правах, которая была начата в 1923 году, и за отмену законов об абортах на самых изощренных основаниях, утверждая, что они являются неконституционными, поскольку нарушают право на свободу слова и т.д. Она считает, что проблемы неврозов домохозяек будут решены, когда они будут социализированы, поощряться выходить за пределы кухни в общество³. На настоящий момент она преуспела «заставляя» New York Times повысить свою репутацию за справедливость и свободу от мужского шовинизма путем десегрегации объявлений о работе. Конечно, она не могла десегрегировать вакансии: непосредственным результатом этой тактики было то, что более квалифицированные женщины тратили больше времени и энергии, читая о них, подавая заявления и будучи отвергнутыми с работы, которые у них не было шансов получить вообще. До тех пор, пока даже женщины–работодатели будут по-прежнему отдавать предпочтение мужчинам, такие символические реформы будут иметь лишь негативные последствия. NOW также бойкотировали Colgate-Palmolive в знак протеста против дискредитации работы, хотя они никогда не предпринимали никаких значимых атак против всей абсурдной косметической индустрии, когда одни и те же бесполезные ингредиенты входят в состав всей продукции, от самых дешевых до самых сказочно дорогих товаров, и женская незащищенность культивируется посредством унизительной рекламы, так что эти грязные препараты могут быть проданы быстрее, чем когда-либо. В тот же день был совершен налёт на бар в отеле Плаза, куда женщины не допускались, за исключением определенного времени суток, и только в сопровождении мужчины.

Вскоре интеллигенция NOW поняла, что их цели слишком ограничены, а тактика слишком благородна. Одной из наиболее интересных женщин, появившихся в движении, является Ти-Грейс Аткинсон (Ti-Grace Atkinson), лидерка наиболее радикальной и элитной женской группы Феминистки–Политическая организация по уничтожению половых ролей (Feminists-A Political Organization to Annihilate Sex Roles). Это была закрытая группа пропагандисток, пытавшихся развить понятие общества без лидера, в котором конвенция о любви («реакция жертвы на насильника»), имущественные отношения, брак и даже маточная беременность больше не будут преобладать. Их высказывания являются типично гномическими и строгими; для среднестатистической смущенной женщины они должны казаться ужасающими. Они характеризуют мужчин как врагов, и до тех пор, пока мужчины будут продолжать принимать свои роли, как ошибочные и увековеченные самими собой и женщинами, они, несомненно, правы. Тем не менее, неверно, что для революции нужна революционная теория: они вполне могут обнаружить, что теория, разработанная поражёнными системой умами, не сможет воспользоваться фактами меняющейся ситуации. Опасно отказываться от секса в качестве революционной тактики, потому что это невозможно и порабощает в том смысле, в каком это возможно сейчас, когда секс является главным противоборством, в котором можно выработать новые ценности. Мужчины – враги точно так же, как какой-то чокнутый мальчик в форме был врагом такого, как он, во многих отношениях, кроме униформы. Одна из возможных тактик – попытаться снять форму.

Основным домом большинства молодых женских освободительных групп было левое крыло университета. В ноябрьско–декабрьском номере New Left Review в 1966 году Джульет Митчелл опубликовала наиболее логичное заявление о социалистической феминистской позиции и переиздала в различных формах. она остается основой для большинства социалистических теорий на эту тему, несмотря на очевидные недостатки в тактическом плане. «Женщины–Самая длинная революция» (Women– The Longest Revolution) основана на принципах Маркса, Бебеля и Энгельса. В отличие от других теоретиков, она не ведётся на сомнительную антропологию Энгельса, но строго изучает доказуемый факт....Отнюдь не из-за физические слабости женщины, лишающей её производительной работы, её социальная слабость в этих случаях, очевидно, сделала её рабыней.⁴

Она считает, что растущая индустриализация не гарантирует женщинам места в производительном труде, поскольку она не была лишена возможности заниматься этим не из–за физической слабости, а скорее из-за развития частной собственности и частной собственности на средства производства и низведение женщин до статуса сверхслужанок, занимающихся субститутивным досугом. Эта роль, в свою очередь, определяется предполагаемой структурой семьи как непременно патриархальной, искажением репродукции в пародию на производство, сексуальностью в садистскую эксплуатацию, и социализации ребёнка как уникальной и длительной обязанности женщины. Эти четыре структуры – производство, воспроизводство, сексуальность и социализация – должны быть пересмотрены, если мы хотим добиться каких–либо существенных изменений. Предвидя, возможно, события, которые вскоре последуют за деятельностью женщин в социалистических движениях, её усилия по интеграции феминистского движения в пролетарскую революцию, несмотря на то, что ей известно, что в структуре существующих групп или существующих социалистических режимов нет никаких указаний на то, что такой подход будет соблюдаться:

…Социализм должен справе